Другие 365 дней

      Кардиомонитор надоедливым пиканьем впивался в сознание, настойчиво вырывая девушку из объятий морфея. Расплывчатые куски воспоминаний, наконец, стали складываться в единую картину. Пульс участился и под истошный вопль аппарата, она открыла глаза.       Все еще одурманенный наркозом, взгляд рассеянно блуждал по палате, а потом остановился и сфокусировался. Напротив ее кровати сидел Эдвард и держал на руках их сына. Голубой сверток начал кряхтеть, явно недовольный устроенным матерью шумом. — Привет, — девушка улыбнулась, и сразу же как будто солнечный свет разлился по палате, хотя часы и показывали почти полночь.       Мужчина поднялся с кресла и бережно положил ребенка рядом с матерью. — Познакомься с нашим сыном, — он наклонился и поцеловал жену в губы, — Спасибо, любимая. — С ним все в порядке? — Да. Тест будет готов через две недели, тогда мы будем знать точно. — Мы справимся, — Ева судорожно сжала руку мужа.       А через две недели пришел отрицательный тест на Гантинктона, их маленький Уильям Эдвард младший был абсолютно здоров.

***

      Эдвард смотрел на мирно посапывающего сына на руках у любимой женщины и растянувшегося перед ее ногами пса. Казалось, что его счастье можно потрогать руками, но все-же одна мысль никак не давала ему покоя.       Будет ли она достаточно сильна, чтобы пережить очередную потерю?       Беременность Евы была очень эмоциональной. Изменение гормонального фона обострило все ее травмы, внутренние переживания и страхи. Испытавшая столько насилия и жестокости, девушка не справлялась. Он понял это когда, успокаивая ее после очередного кошмара, нежно погладил по спине, а жена дернулась и оцепенела. Та паника, что он увидел в ее глазах в тот момент, сказала больше любых слов.       Потом они говорили. Много. О прошлом, что до сих пор мучало ее, и почти никогда о Торичелли, однако по ее реакции на несколько, вскользь брошенных им, фраз, Эдвард понял, что насилия в тех отношениях было больше, чем он предполагал. Торичелли справлялся со своей темной стороной за счет ее света, а она слишком долго это позволяла.       И как бы Эдвард не старался, но его любви было недостаточно, чтобы оградить ее от прошлого.       Не проработанные травмы дали о себе знать именно сейчас, когда ее психика стала уязвима. Кошмары начали выматывать Еву буквально с четвертой недели беременности. Она сражалась со своими ветряными мельницами, а Эдвард, со своей стороны, старался облегчить ее состояние, однако ничего не помогало. К сожалению, медикаментозная терапия была недоступна.       Он буквально носил ее на руках, укутывал забой и любовью, однако бессонные ночи выматывали их обоих и физически, и эмоционально. Он попытался зацепиться за позитивные эмоции из ее прошлого, и однажды, она рассказала ему какое умиротворение испытала в момент их единственной сессии шибари.       Решив, что вряд ли сделает хуже, уже было отчаявшийся ей помочь, Эдвард, отвез жену в Марилебон. Он делал все трепетно и очень осторожно, почти не касаясь ее пальцами, надеясь через тело справиться с ее нестабильным эмоциональным состоянием. Это было, своего рода, медитацией для них обоих, без какого-либо сексуального подтекста. Просто духовная практика через огромный кредит доверия.       После первой сессии Ева проспала спокойно двадцать часов подряд, а Эдвард просидел рядом, наблюдая за малейшими изменениями ее дыхания. Затем опыт успешно повторился. Если обычным женщинам в интересном положении хотелось какой-то странной еды, то его жена просила обвязку. Она просила и они возвращались в коттедж в Марилебоне, каждый раз, когда ей это было нужно.       Ей снились жуткие вещи, потому Эдвард не прикасался к ней несколько месяцев, пока кошмары, наконец, не отступили и девушка сама не попросила о близости. И тогда он любил ее нежно и трепетно, доказывая, что познавшее насилие тело было его личным храмом, где он поклонялся только ей.       Чтобы отвлечь от эмоциональных качелей, Эдвард попросил ее помочь в управлении семейным бизнесом. Она согласилась. С того дня он стал брать ее с собой везде.       Его манера держаться, учтивая холодная властность и харизма заставляли ее трусики промокать, гораздо чаще, чем она говорила ему об этом. Однако Ева задвигала свои влажные фантазии о муже и училась. Училась держаться на равных в новом для нее мире, где большую роль играло умение себя подать и контролировать ситуацию, а не деньги и даже не интеллект. Девушка имела блестящий гибкий ум и ценный опыт, и Эдвард намеренно стал отдавать ей первую роль, умело направляя.       Это было своего рода заботой, ведь он понимал, что через какое-то время ей придется жить и справляться без него. И он дал себе слово, что она будет готова. Он сделает ее сильной и независимой, а изнасилованная молодая женщина, наконец, навсегда будет запечатана на задворках сознания. Это больше не будет властно над ней.       Он был впечатлен, когда увидел насколько жесткой и несгибаемой его жена была в переговорах и других рабочих моментах с посторонними людьми. За пол года, что она фактически провела в его кресле, работники прозвали ее «железная леди». Стало быть, уязвимой ее делали чувства. Ее броня спадала перед теми кого она любила.       Через два месяца после кесаревого сечения, Ева, еще более уверенная и полная жизни, вернулась к делам. Эдвард был хорошим психологом и умело пользовался этим в бизнесе, но она справлялась блестяще, потому через месяц после ее возвращения сказал, что возобновляет медицинскую практику.       От этой новости девушка засияла. Не потому, что хотела занять его место, а потому, что поняла, что его душа исцелилась. Исцелилась настолько, что теперь он готов был исцелять чужие.

***

Чарльтон Парк, графство Уилтшир.       Уильяму исполнилось два года. День рождения сына они отпраздновали в тихом семейном кругу. К сожалению, Витторио не смог прилететь вовремя, поскольку из-за сильного тумана его рейс перенесли на сутки. Маленький лорд пол дня открывал подарки и к восьми вечера уже спал на руках у Эдварда, пока Ева читала в телефоне электронную почту. — Любимая, ты же обещала не работать сегодня. — Я только посмотрю пару писем и мы уложим Уила в постель, а потом, — девушка сделала многозначительную паузу, — мой муж отблагодарит меня за то, что два года назад я подарила ему это сокровище. Я хочу чтобы ты взял меня… сзади и шептал мне на ухо эти твои грязные словечки. А потом мы попробуем сделать еще одного ребенка. Я же знаю, что ты мечтаешь о дочери, Эдвард. Я готова и уже месяц не принимаю контрацептивы. — Я безумно счастлив с тобой, знаешь? — мужчина просиял. — Мммм… это взаимно, дорогой, — она стрельнула глазами и вернулась к почте, — Оу… Грейстон будет завтра в Эдинбурге проездом, предлагает встретиться утром, чтобы обсудить строительство нашей сети отелей во Французской Полинезии. У него там земля и разрешение на застройку. Я так долго ждала этого. — А он не мог прислать письмо еще позже? — Он прислал его утром, но я же не открывала почту сегодня. — В котором часу встреча? — Он хочет в восемь тридцать. Если я сегодня вернусь в Лондон, то успею вовремя долететь до Эдинбурга. В противном случае, вообще непонятно когда придется лететь к нему на острова. — Ева, на улице гроза и ты мне кое-что обещала, — мужчина переложил сына на диван и облокотился о спинку, нависая над женой, — Мне может показаться, что ты что-то нашла в этом Грейстоне, — он угрожающе сузил глаза. — О да, обожаю этих семидесятилетних жеребцов, — девушка засмеялась, а мужчина скользнул рукой по ее щеке и взял двумя пальцами за подбородок. — Если гроза утихнет, я позволю Уолтеру отвезти тебя в Лондон, — его голос был низким и хриплым, — а пока что, я готов исполнить твои маленькие грязные фантазии, принцесса.       Ее соски мгновенно затвердели, а трусики увлажнились. Когда он говорил с ней так, она чувствовала себя плохой девочкой. Плохой и очень желанной.       Страсть между ними искрила, отражаясь молниями, сверкающими за окном их спальни. Сегодня он брал ее грубо и напористо, не исследуя тело в предварительных ласках, шепча непристойности, от которых она мокрела интенсивнее чем от языка между ног. Они закончили к полуночи, но Ева все еще была настроена ехать в Лондон. — Гроза стихла, но дорога мокрая и Уолтер будет тащиться как черепаха, я сама сяду за руль, — она, обожающая водить, впервые пожалела, что тут не было его частного джета. — Тебе не кажется, что после бутылки игристого, которой ты утоляла жажду в постели, это плохая идея? — Да брось, оно же выветрится к утру, Эдвард. — Я сказал нет.       Ева подперла голову рукой, локтем облокотившись на подушку. Это был первый раз, когда Эдвард прямо запрещал ей что-то. — Хорошо, тогда может ты меня отвезешь в аэропорт? Пожалуйста, Эдвард. Я так хочу эту сделку.       Он знал, что каждый реализованный проект делает ее сильнее, поэтому согласился. — Нам вставать через три часа, ложись спать, любимая.       Из Уилтшира они выехали, когда небо еще даже не начало сереть. Они ехали на его кабриолете с опущенным верхом, вдыхая ароматы пертикора и свежей зелени. Она любила, когда он был за рулем, сосредоточенный на дороге, часто смотрела на его красивые руки, оплетенные голубыми прожилками вен, дарившие ей столько нежности и ласки. — Посмотри свою почту, — мужчина улыбнулся краешками губ.       Ева открыла последнее входящее письмо и обнаружила в нем копии, оформленных на ее имя, документов о собственности на маленький частный остров на Бора-Бора. — О Боже! Эдвард! — Я знаю как ты любишь этот регион. Я хочу чтобы этот остров стал твоим местом силы, Ева. Не Сицилия, конечно, но…       Она отстегнула свой ремень безопасности и под истеричное возмущение автомобиля, чмокнула его в губы, — Спасибо! Я тебя не заслуживаю. — Ты заслуживаешь гораздо больше, чем я могу тебе дать, Ева, — мужчина на секунду отвлекся от дороги, не сумев отказать себе в желании взглянуть на нее. — Эдвард! — истошный вопль, скрежет искореженного метала и темнота.       Ева пришла в себя почти сразу же. Ее выбросило на обочину в рыхлую после сильного дождя, пахнущую пертикором, землю, густо застеленную травой, что смягчило удар.       В десятке метров от нее лежал перевернутый бензовоз, а рядом с ним, искореженный и частично придавленный цистерной, кабриолет. — Эдвард!       На адреналине она бросилась к машине, шлепая босыми ногами по разлившемуся из цистерны бензину. — Эдвард, пожалуйста, — она попыталась открыть, примятую и заклинившую, водительскую дверь. — Ева? — мужчина пришел в себя. — Ты можешь выбраться?       Он попробовал пошевелиться, дикая боль пронзила все тело, ноги оказались заблокированы. — Нет, — его голос был слабым. — Сейчас, сейчас.       Она обошла машину сзади и залезла внутрь кабриолета, не открывая дверь. — Эдвард, — прижала свою ладонь к его холодному лбу. — Нужно найти телефон и вызвать помощь. — Я не оставлю тебя. — Ева, пожалуйста, — его голос слабел.       Она оцепенела, когда из-под капота грузовика показалось пламя. — Бензовоз горит, — сдавленно прошептала девушка, — тебе нужно выбраться. — Не могу, ноги зажаты, уходи. — Нет! — она просунула руку вдоль его ноги, ощущая под пальцами липкую теплую влагу. Когда ее рука уперлась во что-то металлическое и попыталась это сдвинуть, мужчина глухо застонал. — Ева, уходи, найди телефон, вызови помощь. — Цистерна почти горит, я не могу! Не могу уйти без тебя! — Ты обещала.       Девушка застыла. — Ты обещала выбрать себя. Уходи. Наш сын… — запах бензина становился невыносимым и Эдвард, собрав все свои силы, протянул к ней окровавленную руку. — Ты. Должна. Уйти. — Прошу тебя! Ты обещал! Обещал мне пятнадцать лет! — она беспомощно билась посреди груды металла, а пламя грозило вот-вот перекинуться на разлитую бензиновую лужу. — Уходи, я сказал! Пошла вон! — британец закрыл глаза и тихо выдохнул.       Эта фраза вывела ее из состояния истерики, возвращая в реальность. Ева, словно в замедленной съемке, поцеловала его в прохладные губы и отстранилась, вылезла из машины и побежала на встречу, приближающемуся свету фар. — Я люблю тебя, прощай — этот слабый шепот она уже не услышала.       Серый внедорожник резко затормозил и оттуда выбежало двое мужчин. Один держал возле уха телефон, что-то объясняя, а второй бросился к багажнику за огнетушителем. — Пожалуйста! — Ева вцепилась в предплечье первого, а затем пламя полыхнуло за ее спиной и раздался оглушительный взрыв. Она что-то кричала и рвалась к горящим ошметкам, пока незнакомец крепко удерживал ее за талию, не давая приблизиться к огню.

***

Чарльтон Парк, графство Уилтшир. День похорон.

      Небольшая церквушка, где прощались с Эдвардом была забита людьми. Торичелли стоял в отдалении, под сенью раскидистого дуба, его взгляд был прикован к единственной фигуре.       Девушка, одетая в черную шляпу с вуалью казалась почти прозрачной. Он не видел ее с того самого дня как она спасла ему жизнь, закрыв собой от пули снайпера. Эдвард запретил ему к ней приближаться, да он и сам понимал, что это исключительно его вина. В своем горе она казалась ему такой уязвимой, что он не рискнул сейчас приблизиться. Стоял и смотрел издали, как ей выражает соболезнования бесконечное множество людей.       Он не слышал сказанных ею последних слов в адрес мужа, он был уверен, что это разорвет ему сердце, ведь к той боли, которую он ощущал от потери Эдварда, присоединилась бы боль любимой женщины, которую он не мог не разделить.       Впервые за всю свою жизнь Массимо Торичелли оказался трусом, не подошел, не утешил, побоялся, что эта женщина уничтожит его своей болью.       К обеду церемония погребения завершилась и Ева, взяв на руки сына пошла пешком в сторону поместья. Маленькая, хрупкая женщина несла свою драгоценную ношу, крепко прижимая к груди. Она пообещала жить ради него и ради себя, как и просил ее Эдвард, вот только жить совсем не хотелось.       Через два дня состоялось оглашение завещания.       Ева стояла у окна в кабинете мужа, когда вошел адвокат семьи, а за ним Массимо Торичелли. Она видела его на похоронах, но была слишком подавлена, чтобы отреагировать хоть как-то. И вот теперь он стоял в кабинете Эдварда и ожидал… чего?       Она холодно их поприветствовала и предложила присесть. — Мы сегодня здесь собрались, чтобы услышать последнюю волю… — дальше Ева не слушала, блуждая рассеянным взглядом по интерьеру. — Мистер Торичелли, для вас Лорд Фрост оставил это письмо, которе поручил мне передать вам лично после его смерти.       Ее глаза остановились на лице итальянца, которое не выражало никаких эмоций, застыло словно восковая маска в известном музее. — Спасибо, мистер Девонпорт, — Торичелли взял тонкий конверт и спрятал во внутренний карман пиджака. — На этом все. Леди Фрост, — адвокат почтительно склонил голову и после ее кивка вышел. — Прими мои соболезнования, Ева.       Она стояла холодная и бледная словно мрамор, с ровной спиной и гордо поднятой головой как античная скульптура. — Я… — Прости, Массимо, но мне нужно идти. — Конечно, но если тебе что-то понадобится… — Спасибо. Прощай, — она поспешно выскользнула из кабинета, а Торичелли достал из кармана белый конверт, запечатанный старинной печатью.       Ее сердце билось так сильно, что казалось выскочит из груди. Ева ворвалась в их с Эдвардом спальню, на ходу срывая траурное черное платье, влетела в ванную комнату и встала под душ.       С момента взрыва, она не проронила ни единой слезинки, ее тело словно застыло и отказывалось верить в случившееся, до этого самого момента. Его завещание… они прочли его завещание… Его. Больше. Нет.       Она рухнула на колени и слезы полились из глаз, смываемые потоками воды. Она намыливала себя снова и снова, но все еще чувствовала на себе, ставший ненавистным, запах пертикора.