Другие 365 дней

      Торичелли открыл глаза. В предрассветных сумерках рядом на белоснежной отельной постели лежала девушка, рассыпав по подушке блондинистые волнистые волосы. Мерное дыхание свидетельствовало о глубоком спокойном сне незнакомки. Именно незнакомки, потому что Торичелли не помнил имен своих женщин для одноразового траха. Он сел на кровати. Разбросанные в порыве страсти, вещи указывали путь к выходу из номера. Отыскав среди них брюки, итальянец натянул их без белья, прихватил сигареты, бутылку воды из мини бара и вышел на балкон.       Нью-Йорк никогда не спал, однако ночью ритм города замедлялся. Большое яблоко с высоты птичьего полета завораживало. Мужчина побывал во многих городах мира, но именно этот почему-то притягивал его всегда.       Юный и полный надежд, Торичелли окунулся в мир американской мечты именно тут в Ною-Йорке, куда их с Эдвардом привезла Аманда на первое совместное рождество. Юношеский максимализм и первая влюбленность тогда придавали этому городу особое очарование. Каждый парень на их курсе был влюблен в Аманду и, конечно же, эта участь не обошла молодого горячего сицилийца.       Молодые люди безбожно пили и отрывались на тусовках золотой молодежи на Манхэттене, возвращаясь лишь утром в, снятый на троих, президентский люкс в Уолдорф-астоия. Он сначала жутко завидовал Эдварду, ревновал, потому что Аманда сразу выбрала британца, однако его влюбленность довольно быстро угасла, тогда как чувства лучших друзей разгорались все сильнее.       Вернувшись домой по окончании университета, он думал, что у них все отлично, пока Аманда внезапно не прилетела к нему на Сицилию одна. Она попросила не говорить мужу о визите, но, судя по всему, Эдвард ее даже не искал. Массимо видел, что девушка чем-то сильно подавлена, но слишком горда, чтобы рассказать что случилось или попросить о помощи. Да и врядли он смог бы ей чем-то помочь, ведь тогда Массимо и сам был в полном раздрае из-за убийства отца, и данного ему перед смертью обещания.       Они шатались по клубам, напивались до беспамятства, и в одно злосчастное утро он обнаружил Аманду в своей постели. Торичелли не помнил почти ничего из той ночи, но запачканная следами их страсти простынь красноречиво кричала о том, что он подонок, трахнувший жену лучшего друга. Он лишь вспомнил как возбудился от багровых следов от хлыста на белоснежной коже, откровенно соблазнявшей его девушки, да так, что не смог сдержаться, однако исправить уже ничего было нельзя. Аманда в тот же день улетела в Лондон, а спустя несколько дней, он узнал о ее смерти.       Может быть именно по-этому он так ревновал Еву к Эдварду, ведь сам был виновен в измене Аманды и в какой-то мере проецировал отношения Эдварда и Аманды на их с Евой. Он на своей шкуре познал, как сложно было устоять перед красотой и харизмой обеих женщин.       Спустя годы, Нью-Йорк снова поманил его, и уже будучи доном, он начал вести тут легальный бизнес, а затем женщина, перевернувшая его мир, стала причиной того, что он заключил сделку с Витторио Дженовезе и получил «права» на один из крупнейших портов страны, что обещало принести крупные неприятности в будущем.       Сферы влияния мафиозных кланов были четко определены, проблема состояла лишь в том, что дерзкий сицилиец, не заручившись поддержкой серьезных покровителей, прибрал к рукам порт, за «хозяином» которого федералы уже начали охоту.       Массимо чиркнул зажигалкой, подкурил сигариллу и выпустил клуб дыма в, только начинающее сереть, нью-йоркское небо.       Сам сплошь заполненный тьмой с редкими проблесками света, отражающегося от осколков любви, он думал о том, что через месяц Медичи не только потеряет свой бизнес, связанный с портом, но и все его люди пойдут под суд, а если повезет, прокурор сможет доказать и личную причастность Джулиано к наркотрафику и торговле людьми. Пользуясь своими связями, старик избежал наказания в Италии, когда Ева слила информацию, но тут в штатах влияние Медичи не было так велико. Для Массимо стало делом принципа показать миру, что успешный потомственный банкир с «голубой кровью» и завышенным самомнением, на самом деле обычный преступник. Торичелли подтачивал бизнес империи Медичи во многих странах, но сделать основной удар решил именно в Нью-Йорке, ведь федералы вцепятся в такую добычу мертвой хваткой и это сыграет ему на руку.

***

Тем временем, Лондон, дом Фроста в Марилебон. — Здесь я принимал своих пациентов, — пояснил Эдвард, когда купе припарковалось на подъездной дорожке, — мне предлагают продать коттедж, скоро приедет потенциальный покупатель.       Они зашли внутрь, Ева с любопытством рассматривала немного мрачный интерьер в черно-серой гамме, разбавленной натуральными цветами деревянного пола и мебели. Кабинет, две спальни, гостиная с камином и кухня, выходящая в небольшой внутренний садик, были обставлены дорого и со вкусом. — Подождешь меня тут, пока я проведу экскурсию Керрику? В верхних ящиках справа есть кофе и чай, располагайся.       Ева потянулась за коробкой зеленого чая с жасмином и ее взгляд упал на банку с капсулами illy. В Итали этот кофе готовили везде от заправок до элитных ресторанов. Она включила кофеварку и сделала двойной эспрессо, а затем вышла в садик и уселась в кокон, спрятанный среди зарослей дикого винограда и английских роз.       Она не пила кофе более двух лет, и только сейчас, вдохнув его аромат, она поняла, что больше не чувствует боли. Кофе оказался лишь кофе, без горького привкуса воспоминаний об утраченной любви.       «Новая любовь убивает старую» — ей вспоминалась цитата из некогда в юности, зачитанного до дыр романа, и, как оказалось, вполне имеющая право на жизнь.       Эдвард застыл в проходе, разглядывая, держащую в руках кофейную чашку, девушку. Конечно же опытный психотерапевт сразу заметил, что изменилось. Еще один барьер был преодолен, осталось разобраться с тем, от чего сделал ее зависимой Торичелли. Острожно проработать прошлое и перенастроить его в ее сознании. — Пойдем, — он подал ей руку и повел в ту комнату, ради которой, собственно, и хотел выкупить этот дом его очень близкий друг.       Они спустились в полуподвальное помещение, британец открыл дверь и пропустил вперед девушку. Комната, выполненная в серой гамме, словно ожидала этого момента.       Ева замерла, ее зрачки расширились, а пульс участился. Взгляд хаотично блуждал по помещению, периодически останавливаясь на характерных элементах декора. Вся мебель была выполнена из мореного темного дуба, к массивным деревянным балкам под невысоким потолком крепились различные цепи, подвесы и другие средства для фиксации, такие же точно балки были на одной из стен. В глубине комнаты стояла огромная кровать с темно-серым шелковым постельным бельем, а сбоку от нее располагался широкий шкаф, видимо вмещающий в себя все девайсы, необходимые для сессий. У стены, также в отдалении стояло кресло, обитое серой кожей, рядом с которым стояла скамья для порки и небольшой, грубо выполненный, стол. Перед входом в комнату, условно разделяя пространство, стоял большой серый кожаный диван. — Ева, — позвал ее Эдвард, однако ее мысли были далеко отсюда. — Принцесса, — он прикоснулся к ее плечу, и девушка, вырванная из воспоминаний, отшатнулась. В лихорадочно блестящих глазах, явно читалось возбуждение и… страх. — Зачем ты привел меня сюда? — голос прозвучал глухо с надрывом. — Я думал мы достаточно близки, чтобы я мог показать тебе то, кем являлся так много лет. — Ты сказал Виктории, что больше не Мастер, почему ты не приказал убрать все это? — девушка кивнула в сторону девайсов для фиксации.       Вот она, оговорка по Фрейду. Она не сказала «не убрал», она сказала «не приказал». — Хочешь услышать как я приказываю, дорогая?       Хриплые, до чертиков возбуждающие, интонации в голосе отправлют ее назад в библиотеку Медичи. Вот он… змей-искуситель, отравивший еще тогда ее кровь. — Я прекрасно вижу как действует на тебя эта комната, — горячее дыхание опаляет ухо, рука обхватывает за талию, рывком прижимая спину к твердой груди, а поясницу к напряженному паху. Вторая рука опускается на плечо, поглаживая большим пальцем шейные позвонки.       В горле мгновенно пересыхает, она поворачивает голову и зачарованно смотрит в испепеляющие ее нефритовые глаза, не в силах сказать ни слова. — Твои зрачки расширены, пульс зашкаливает, а дыхание сбивается. Ты так сильно хочешь этого, правда?       Молчание. — Ответь мне, дорогая. — Да, — хрипло, на выдохе, — Пожалуйста. — Мы не будем играть в эти игры, Ева, — он запечатлевает на ее скуле нежный поцелуй, — Я могу быть грубым, причинять боль, если женщина нуждается в этом. Но ты — нет. Тебе не нужна боль или подчинение, чтобы получать удовольствие. Может быть, иногда, лишь немного покорности, — он мягко надавливает на плечо, опуская жену на колени у своих ног, — Совсем чуть-чуть, а твоя фантазия остальное дорисует за тебя, — глаза мужчины искрятся желанием, а затем он сам опускается на колени позади нее и легонько подталкивает вперед, прогибая в пояснице, — Но никогда, слышишь меня, никогда тебе не нужно просить о близости или стоять на коленях, чтобы угодить мне. Это будет всегда лишь твой выбор, не мой.       Ее пальцы зарываются в густой ворс ковра, а лицо обдает жаром, исходящим из разожженного камина. — Если ты меня хочешь, Ева, то просто возьми, я никогда не заставлю тебя просить, — его руки мучительно медленно задирают подол платья и стягивают трусики до колен.       Ева едва выдерживает, чтобы не насадиться на его пальцы, скользнувшие между мокрых складочек. — Ты же больше всего любишь так, правда? — его ладони поднимаются от бедер к груди и пальцы сжимают сосок через ткань. — Да. — Почему?       Молчание. — Почему, ты любишь, когда тебя берут сзади, Ева? — Так максимально глубоко для меня, — шепчет девушка, раздвигая колени шире и прогибаясь еще сильнее. — Но это ведь не все. Дальше. — Я люблю, чувствовать как пальцы впиваются мне в бедра, а еще, — она кладет свою руку поверх его на своей груди и сдавливает его пальцами свой сосок гораздо сильнее, до собственного болезненного стона, — Я люблю когда делают так. И вот так, — она отпускает его руку и устраивает свои пальцы на промежности, — люблю ласкать себя в момент самых жестких фрикций и кончать одновременно. — Мне нравится твоя откровенность. Это заводит, — с тихим шелестом он вытаскивает ремень из шлевок и бросает перед ее лицом. — Я хочу чтобы ты рассказала мне о том, что бы та хотела, чтобы я с его помощью с тобой сделал. — Обернул его вокруг моей шеи, — не задумываясь шепчет девушка. — Хорошо, — мужчина за плечи возвращает ее в вертикальное положение. — И затянул, лишая меня воздуха. — Закрой глаза.       Девушка прикрывает тяжелеющие веки. Его пальцы безо всякого давления оборачиваются вокруг ее шеи, а вторая рука накрывает ее собственную, уже измазанную соками возбуждения, — Позволишь?       Ева перемещает пальцы на свою грудь, кружа вокруг сосков, сжимая, пощипывая. — Я хочу, чтобы ты представляла, как кожаная петля затягивается на твоей шее, пока я буду трахать тебя пальцами, а когда кончишь, то сама наклонишься пониже, чтобы я мог взять тебя для своего удовольствия. Договорились? — Да. — И запомни, я всегда, всегда позабочусь о тебе, — он прикусил мочку уха и активнее задвигал пальцами.       Ее голова откидывается на его плечо, а тело выгибается и покачивается в экстазе, пытаясь поймать ритм его пальцев и углубить проникновение.       Его пальцы на шее ни на миг не усиливают хватку, но уже одного их присутствия там достаточно, чтобы фантазия девушки дополнила реальность. Ева кончает бурно, с надрывным криком и спазмами сжимается вокруг его пальцев.       Эдвард поднимает ее на руки и переносит на постель, укладывая себе на грудь. — Но ты же не получил удовольствия. — Поверь мне, Ева, я получил безумное удовольствие от того, что ты кончила на мои пальцы. Я взрослый мальчик и возьму от тебя все что захочу, когда ты будешь в состоянии мне это дать.        И она благодарна ему за эту заботу. — Не продавай этот дом. — Хорошо. Он твой, — мужчина достает ключи из кармана и кладет перед ней на постель, — если хочешь, можешь переделать его по своему вкусу.

***

      Они вернулись домой к ужину, но ее тошнило, снова, и отказавшись от еды, девушка поспешила в спальню.       Опустошив желудок, почистила зубы, переоделась в шелковую ночную рубашку, с открытой спиной, и повернулась к двери.       Замерший у входа Эдвард стоял, прислонившись к косяку с расширенными до неприличного размера глазами.       Вот уже пять дней она не знала как ему сказать, что беременна, ведь не предохранялась. Они никогда не поднимали эту тему, кроме того первого раза, когда мужчина перед тем как войти в нее, спросил нужно ли ему побеспокоиться о контрацепции, а она сказала, что все в порядке, ведь хотела чувствовать тело к телу. Ева даже сходила в этот день в аптеку и купила средства для экстренной контрацепции, но так и не выпила. Долго смотрела на белую с пузатыми боками таблетку, но почему-то не смогла. Врачи предупреждали ее о том, что теперь забеременеть будет сложно и девушка, осознавая, что шанс минимален, решила отдать все в руки судьбы. Если им суждено произвести на свет ребенка, значит так тому и быть.       И теперь она была беременна, а он все понял без слов, но судя по его шокированному выражению лица, был совсем не рад. — Блядь, Ева! Как это могло произойти?! Ты же сказала, что предохраняешься! — Дословно я сказала, что все в порядке. — Дьявол… но это не значило, что ты на контрацептивах, — мужчина зарылся пальцами в волосы, — твою ж мать… — Ты же сказал, что хотел детей от Аманады и я подумала… — Хотел тогда, но сейчас, — британец поднял на нее вымученный взгляд, — Обстоятельства изменились. Ты не имела права принимать такое решение самостоятельно, — он вышел хлопнув дверью.       А Ева стояла потрясенная.       Как она могла подумать, что он захочет иметь ребенка от нее. Британские лодры врядли смешивают свою голубую кровь с грязной мафиозной. Ведь изначально у них с Эдвардом была сделка, в которую ребенок не включался. ИХ, по определению, не должно было быть в этой вселенной. ИХ… и этого ребенка тоже.       Ева накинула плащ поверх ночной сорочки, обула туфли и спустилась в гараж.

***

      Горячие капли скатываются по щекам, оставляя за собой ровные круги в бокале с виски. Девушка, сидя в первом попавшемся баре, поднимает руку и официант спешит к ее столику. — Повторите. Двойной. Безо льда.       Юноша смотрит на заплаканную красивую женщину, забирает пустой бокал, но не спешит выполнять заказ, потому, что это уже слишком много для нее. — Давайте я вызову вам такси? — Не нужно, я позабочусь о даме. Мне то же что и ей. Выполняй, Роджер.       Официант уходит. — Так-так-так… кто это тут у нас, — голос Джеймса звучит откуда-то издалека. — Как ты узнал где я? Что тебе опять от меня нужно? — Ева говорит медленно, слегка невнятно. Она пьяна. — О… ты слишком высокого о себе мнения. Я не слежу за тобой, этот бар принадлежит мне, милая. — Так бы сразу и сказал, что виски отравлен, — девушка пытается встать, но сразу же опускается обратно за столик. В глазах слегка двоится. — Какого черта ты надираешься тут в одиночестве? — в голосе мужчины сквозит откровенное недовольство. — А ты что? Мой папочка, чтобы отчитывать меня? Я уже взрослая девочка и пью сколько хочу там, где хочу, — Ева пригубила очередную, принесенную официантом, порцию виски. — Твой муж будет в восторге, когда увидит твою непрезентабельную мордашку завтра на первых полосах газет. Пресса вываляет тебя в грязи, идиотка! — Что? Твоя газетенка уже опубликовала сенсацию? — девушка взяла со стола телефон и помахала им в воздухе. — В мои планы не входит смешивать тебя с дерьмом, милая. — Снова. Ты забыл добавить снова. — Так почему ты здесь и где твой муж? — У нас непри-неприми-непримиримые противоречия, — Ева снова отпила напиток. — Проблемы в Раю? — мужчина тянется к ней рукой и вытирает со щеки темную полосу, размазавшейся туши.       Синие глаза лихорадочно блестят в алкогольной дымке. — Допивай свой виски и поднимайся. Сможешь идти? — Куда? Я никуда с тобой не пойду, — протестует девушка, залпом допивая содержимое бокала. — Я отвезу тебя домой. — Я не поеду домой к нему, нет. — Да что у вас случилось? — Он не хочет. — Тебя? — Да. Нет. Ребенка. От меня. Моя кровь слишком грязная для него. Это ваша Аманда была белой костью с нефтью вместо крови, а я… — она закрывает лицо руками. — Ты…ты беременна? — Да. Нет. Я сделаю аборт. Он не хочет… — Таак… давай-ка вставай, детка. — Я никуда не поеду. — Я сниму тебе номер в отеле. — Я не шлюха! — Ты, правда, не можешь оставаться здесь в таком состоянии. Ты же не хочешь подставлять Эдварда, правда, милая? Поехали. — Тогда… Отвези меня в Марилебон. — Хорошо, вставай.       Ева, пошатываясь, встает и Джеймс неспеша ведет ее к черному выходу из бара.       В машине ее окончательно разморило и девушка отключилась. — Приехали, дай мне ключи.       Молчание. Она спит.       Джеймс выудил из ее сумочки ключи и телефон, который, последний час не прекращал вибрировать.       Он взял ее на руки и понес в дом, попутно заметив инфракрасные глазки уличных камер, направленных на подъездную дорожку коттеджа.       Фрост увидит их. Ну что же, тем лучше, — усмехнулся про себя Джеймс.