Недосягаемость

Прохладный ветерок мягко ерошит шатеновые волосы. Лололошка стоит, наполовину высунувшись из окна, и докуривает очередную сигарету, то и дело очерчивая безлюдную улицу безучастным взглядом. Спящий город безмятежен, и это спокойствие проникает в самое нутро юноши с каждой едкой затяжкой. Его голова пуста, а темные синие глаза излучают умиротворение. Появление знакомого силуэта неизбежно заставляет встрепенуться. Даже во тьме едва освещаемого двора сложно не заметить кислотные ярко-оранжевые солнцезащитные очки — неизменный атрибут чужого образа. Губы машинально расплываются в приветливой улыбке, а Лололошка, оживившись, смахивает пепел, в последний раз затягивается и отправляет окурок на асфальт. — Ты хоть что-то за этими окулярами видишь? — вопрошает юноша с присущей ему детской игривостью. — Вижу. Ближайшее будущее. Темное и беспросветное, — немедленно заявляет парень, вытирая грязь с подошвы ботинок о землю. Ло хмыкает, однозначно улавливая нотки сарказма в чужом тоне. — А если серьезно? — Тогда вижу твое прелестное личико, цыпленок, — Джон поднимает голову и насмешливо ухмыляется, склонив голову вбок на кошачью манеру. — Какой же ты тщеславный придурок, — юноша легко отмахивается и кратко закатывает глаза, но тут же теряет самообладание и прыскает от смеха, находя ситуацию весьма забавной. На планете около восьми миллиардов человек. По статистике, найденной Лололошкой по первой ссылке в поисковике, в мире на каждого человека приходится как минимум шесть идентичных «двойников». Каков был шанс встретиться, да еще и поладить с одним из таких в черте родного города? Первое время жутко раздражало, что окружающие либо принимают их за близнецов, либо и вовсе путают. Выходки Джона (за которые по какой-то причине часто приходилось отдуваться Дейвисону) нередко заставали врасплох в самый неподходящий момент. Однажды, к примеру, Харрис чем-то насолил кассиру в одном из ближайших к дому Ло продуктовых магазинов. Узнал об этом юноша через крики и ругань, пока взбешенная немолодая женщина шваброй выпроваживала его на выход. Хотя и приятную выгоду отыскать в итоге удалось тоже: за клубничный коктейль и пару-тройку льстивых комплиментов Джон был не прочь подсобить юноше в учебе и, скажем, сдать за него предметы, осилить которые у Дейвисона не получалось даже после долгих часов, проведенных над конспектами, учебниками и обучающими гайдами на Ютабе. Работало это, конечно, только первый год, пока Лололошка не перевелся в школу, в коей обучался Джон, и схема не потеряла свою актуальность в силу большой разницы характеров. — Не моя вина, что мы похожи, — Джон усмехается, прыгая на стену и цепляясь руками за раму окна. Благодаря дневному (пусть и тревожному) сну парень с легкостью подтягивается, забираясь внутрь, и усаживается на подоконнике рядом с Ло. Лололошка вновь закатывает глаза — научился у Джона, не иначе. Хвала Времени, что живет он на первом этаже, а не на каком-нибудь пятнадцатом. Вероятно, в ином случае этот Гений (несомненно с большой буквы) не побрезговал бы воспользоваться пожарной лестницей или за неимением оной забраться по водосточной трубе, а может и вовсе по скатам соседских окон. Джон тянется и лениво зевает. Не то, чтобы зайти через дверь было проблемой. Дядя, единственный опекун Лололошки, вряд ли возражал бы против гостя, даже если этим самым гостем являлся невыносимый Джон Дейви Харрис, беспардонно ввалившийся в его квартиру в два часа ночи. Единственная причина, по которой Харрис предпочитал окно: ловить чужие возмущенные вздохи и улавливать тень беспокойства в пучине синих глаз слишком увлекательно. Ло с минуту рассматривает безмятежное лицо друга, пока тот, прислонившись виском к внутреннему откосу окна, медленно моргает, ведя усердную борьбу со сном — эта комната всегда действовала на него усыпляющее. Юноша очерчивает взглядом чужие, все еще слегка влажные, растрепанные волосы, ненароком ловя себя на жгучем желании сократить между ними расстояние. Лололошка безвольно поддается этому внезапно нахлынувшему чувству и заключает парня в крепких, практически судорожных объятиях, утыкаясь лицом в шею. Прилив нежности на мгновение обескураживает Джона, но тот быстро приходит в себя, издает краткий смешок и бережно приобнимает юношу в ответ, зарывая одну из рук тому в шевелюру. Он лениво массирует кожу головы подушечками пальцев, улавливая в мелкой дрожи чужого тела искренний восторг. Этому нелепому юноше нужно для счастья так мало... Пульс учащен, сердце ритмично ударяет по ребрам, вызывая зуд. Здесь, в слабом свете фонарей, в мертвенной тиши равнодушного города они одни. Время, остановившееся на мгновение, учтиво предоставляет им возможность вдоволь насладиться столь интимным моментом, и они с вожделением внимают его безмолвному «не упустите». Они не виделись всего ничего — жалкую половину дня, но теперь хватались друг за друга так, будто их мимолетное счастье вот-вот ускользнет. Это было зависимостью в чистом ее проявлении, но каждый из них жаждал застыть в этом моменте. Они нуждались друг в друге куда больше, чем были готовы признать. Наконец, одарив лоб друга невесомым поцелуем, Джон отстраняется, ненавязчиво отводя чужую голову от своей шеи. — Все-все, довольно телячьих нежностей, — чересчур активно изрекает парень. — А то я начинаю подозревать, что сентиментальность передается контактным путем. — Жаль, что занудство не лечится. Ло огорченно фыркает, но покорно выпускает парня из объятий. Джон спрыгивает с подоконника и сбрасывает ботинки под батарею, после чего пробирается вглубь комнаты. Дейвисон закрывает окно и завешивает его плотными шторами, погружая помещение в полумрак. Прежде чем обернуться, Лололошка бесшумно вздыхает. Джон меньше нуждается в касаниях — это данность, сбежать от которой невозможно. Юноша был готов часами утопать в его объятиях, но Харрис, очевидно, рассматривал подобную близость совершенно иначе. Это... расстраивало. Лололошка старался не наседать на друга по этому поводу, опасаясь, что лишнее давление может его спугнуть, но, порой, эмоции брали верх.

***

— Братик! — хрупкая девчушка бросилась Джону на шею, разрезая своим звонким голосом царящую в комнате тишину. Он в ответ аккуратно приобнял ее, боясь, что она вот-вот растает у него в руках. — Мне было очень грустно без тебя. Почему ты ушел? Все та же родная комната, те же пожелтевшие обои, тот же привычный сон... Джон не тоскует по дому, Джон тоскует по ней. — Братик... — Харрис замялся, но тут же выдавил из себя вымученную улыбку и произнес: — Братик отходил по своим «геройским делам», принцесса. Глазки Саши тут же засияли и она восторженно ахнула. — Прямо как у Героя из той сказки, которую ты мне рассказывал? — Именно так, — парень оставил несколько поцелуев на макушке сестры, с трудом подавив в себе предательскую дрожь. — Только это тайна. — Я никому не скажу, честно-честно! Внимательно оглядевшись, Джон расслаблено выдохнул и проглотил давящий ком в горле. На этот раз Пустота не скреблась в дверь, а в атмосфере витало обнадеживающее умиротворение. — Бра-атик, — задорно пролепетала девчушка, — я хочу сказку, сказку! — Про Героя? — Про Героя! Джон мягко потрепал волосы сестры. — Ты уже слышала все сказки, что я про него знаю. — Прочитай что-нибудь еще раз, ну пожалуйста! — Как пожелаешь, принцесса. Противиться желанию Саши у Джона причин не было. Он отпустил девочку и опустился на корточки возле прикроватной тумбы. Выдвинув нижний ящик, Харрис выудил со дна потрепанную тетрадь. Пальцы задрожали — слишком долго он не ощущал эту приятную тяжесть нескольких десятков исписанных листов в руках. Раскрыв тетрадь, Джон спешно пролистал страницы и, добравшись до последней записи, пробежался глазами по строкам. При желании, он мог бы пересказать каждую страницу наизусть, ни разу не запнувшись и не задумавшись, но была какая-то особенная прелесть в том, чтобы вновь обвести взглядом каждую буковку. Сквозь тернии, звезды и скитания, Герой отважно шел вперед. Клинок бесстрашно рвал стенания: Сверкающий металл не врет. Он мора точно не боится И сквозь века несет завет: Где сердце сможет заискриться, Там встретить должен он рассвет. Герою не страшны преграды — Хоть люди, монстры иль исход. Он бьется ради глаз услады, Ведь битвы словно кислород. Он с совестью готов сразиться, Его мораль не всем ясна. Душа способна исцелиться, Пусть будет даже та грешна. Хоть зло скребется прямо в двери И грудь вздымается с трудом, Герой велик и всяк потери Он точно излечит симптом. Пред злом смеется горделиво, И не посмеет тупить взор. Он на ноги встает ретиво, Судьбе идет наперекор... «Уникальность» — одна из последних работ, написанных незадолго до того, как Джон забросил писательство. Она всегда казалась ему незавершенной и блеклой, но из-за потери всякого интереса к написанию чего бы то ни было Харрис не предпринимал попыток дописать ее. «Не хватает опыта» — оправдывал первое время парень свое нежелание браться за окончание стиха. Быть может, в этом и была доля правды, но лишь доля. В итоге Джон сдался и признался сам себе, что детские истории про героев больше не имеют для него прежней ценности.

***

Пробуждение под воронью симфонию приятнее соседских криков, но не намного. С трудом разлепив глаза, Харрис бросил недовольный взгляд на приоткрытые шторы и открытое на проветривание окно. В неудовольствии он нашел Лололошку за столом, залипающим в популярную ММОРПГ. — Я буду весьма признателен, если ты отвлечешься от своей индукционной печи и закроешь врата в ад. — Инду... чего? — Если твой ноутбук от запуска браузера не улетит в стратосферу, то можешь в мультинете посмотреть. Лололошка бросил на друга недовольный взгляд и встал, чтобы закрыть окно. — У тебя подколы вместо завтрака? Если собрался спать до обеда, так спи дальше. — А что, тебе моя компания уже надоела? А я ведь только проснулся! На провокацию юноша не повелся, лишь молча выполнил озвученную ранее просьбу. На молчание друга, однако, у Джона были свои взгляды. — Держу пари, сейчас опять сбежишь от меня по своим «очень важным делам», — фыркнул Харрис и перевернулся на другой бок, уставившись в стену. — Ты невыносим, Джон, — беззлобно вздохнул Дейвисон и приземлился на край кровати. — Как маленький, в самом деле. Юноша осторожно коснулся чужого плеча, но, как только Джон отстранился, перевалился через парня, уперевшись рукой по другую сторону от его тела, чтобы нависнуть над ним. — Джон Дейви Харрис, поговорите со мной, — мягко попросил он. — О чем? — Почему ты злишься? — Я-то? — Харрис несдержанно закатил глаза. — Ты-то. Если не скажешь — я не пойму, — свободной рукой Лололошка подцепил подборок и, не прилагая усилий, повернул голову парня в свою сторону. Порядка половины минуты безмолвно поразглядывав чужую радужку и не отыскав там ни единого намека на ум, Джон сдался и объяснил: — Думаешь, я не заметил, что ты отдаляешься? Только и ищешь предлоги, чтобы отделаться от меня. Сим заявлением Дейвисон оказался удивлен настолько, что даже Харрис, прочитав смятение на чужом лице, ненароком засомневался в правильности подобранных им слов. Приготовившись к упреку в сторону нелепости своего высказывания, Джон увел взгляд в сторону в немом протесте. — Это не так, — без толики насмешки уверил Лололошка. — Я не пытаюсь отделаться от тебя. Мы можем обсудить это, если хо... — Нет, — резко оборвал Харрис, беспричинно пораженный спокойной реакцией друга. Неожиданный угол стыда за собственные нелепые слова завязал тугой узел где-то в глотке, — мы не будем это обсуждать. — Как скажешь, — легко согласился юноша, убирая руку с чужого подбородка. — Ты голоден? Я бы хотел прогуляться.

***

Обычно Харрис болтал без умолку, но в этот раз обходился односложными ответами. Были ли сомнения касательно «отдаления» Лололошки тому причиной? Возможно, парень этого не отрицал. Вероятнее, конечно, правда лежала где-то на поверхности и ограничивалась емким «в раздумьях». С Лололошкой всегда было спокойно. Засыпая с ним в обнимку, Джон знал наверняка: кошмары не придут. Объяснений этому у парня не было, да и отягощать себя их поисками не хотелось вовсе, поэтому ассоциация «Лололошка равно безопасность» была принята за данность. Джону плевать на всех, и Дейвисон не должен был стать исключением. Не должен был, но въелся в мозг словно паразит, избавиться от которого не хватало то ли средств, то ли мотивации. Дейвисон влиял на его настроение, от Дейвисона зависели его планы, от Дейвисона кружилась голова и хотелось блевать, но, в то же время, его присутствие рядом было сродни наркотическому опьянению. Харрис подсел на дозу в тот самый момент, когда впервые вкусил эйфории. «Всего один раз», «это временно», «наиграюсь и брошу», — но обманывать самого себя невыносимо. Лололошка не прилагал к этому никаких усилий, однако держал парня в настолько крепких тисках, что вырваться и сбежать хотелось назло. Харрис терпел. Стойко (или не слишком) переносил приступы тошноты, иной раз сдерживал себя от язвительных замечаний и старался не вырываться, когда Дейвисон просто проявлял привязанность. Даже если эмоции переваливают через край, ему нельзя терять лицо. Лололошка не давил. Он, безусловно, понимал, что подозрительная молчаливость друга (особенно вкупе с утренним разговором) признак чего-то дурного, но Харрис со своей нездоровой эмоциональной изменчивостью — минное поле. Благо, придумывать, как прервать напряженное молчание, не пришлось — Джон заговорил первым: — Со следующей недели выхожу на подработку. — Снова репетиторство? — В точку, — парень утвердительно кивнул. Ло, с присущей ему ребячливостью хмыкнул и притянул Джона за плечи, наклоняясь к его уху. — Получается, мы станем проводить еще меньше времени вместе... А все из-за твоей работы, — дразня протянул он. Джон лишь закатил глаза, поправляя очки в оранжевой оправе. — Твои навыки в области сравнительного анализа оставляют желать лучшего, Ло. Работа — это необходимость, постоянная переменная, а твои «важные дела» — не иначе как системная непредсказуемость! — Да-да, не понял ничего из того, что ты сказал, зануда, – легко отмахнулся Лололошка, зевая. — Может, клубничный коктейль сгладит все твои моральные страдания? — тут же взбодрившись, заискивающе предложил Дейвисон. Джон резко остановился и возмущенно на него посмотрел. — Ты действительно думаешь, что меня можно подкупить одним восхитительным, освежающим, аппетитным коктейлем с ненавязчивыми, но ароматными клубничными нотками и нежнейшими взбитыми сливками? Минимум два. — Так и быть, — Дейвисон тяжко вздохнул, — но только два! Оставшаяся дорога до излюбленного Харрисом фургончика прошла без напряженного молчания. Эта небольшая импровизированная кафешка на окраине парка, на удивление, не пользовалась особой популярностью. Лололошка полагал, что винить в этом следует цены, которые едва ли можно было назвать демократичными для столь неприметного местечка. Подаваемые там десерты, однако, действительно впечатляли качеством своего исполнения. Привередливого Джона это место не просто не оставило равнодушным, а удивительным образом сумело завоевать его безусловное расположение. Раскошелиться на два десерта — удовольствие далеко не из дешевых, но для Лололошки прощение Джона дороже любых денег. Не то, чтобы он и впрямь чувствовал себя виноватым за излишне чувствительную натуру друга, но, в итоге, это была такая мелочь. На деле, искупление мнимого греха лишь предлог, чтобы лишний раз полюбоваться на его довольное личико, измазанное в сливках. Лицезреть чужое счастье — истинная услада для глаз, и, наблюдая за сей картиной, Дейвисон, право, не мог сдержать предательского смешка, чем мгновенно заработал косой взгляд со стороны Харриса. Лололошка искренне не понимал, как кому-то вроде Джона могут настолько нравиться подобные коктейли — в них же сахара больше, чем жидкости! Особенно это забавляло в контексте регулярных лекций о правильном питании и здоровом образе жизни, проповедуемом Харрисом с фанатичностью свидетеля Иеговы. — Как насчет диабета? Или о том, что сахар вреден для здоровья и, к тому же... — попытался пошутить Дейвисон. — Не умничай, тебе это не к лицу. Из нас двоих я тот, кто и красив, и умен, а ты просто красавчик, — тут же парировал Джон. Ло закатил глаза: победить красноречие Харриса удается редко. Возмущенно отведя голову, он вперился взглядом в огромное скопление голубей возле скамеек. Глаза юноши тут же загорелись, а на губах заиграла игривая ухмылка. Джон, подметив стремительно сменившийся настрой друга, притих, ожидая, пока тот произнесет очередную глупость. — Нам нужны семечки, — уверенно заявил Лололошка. Расправившись со вторым стаканом и слизав сливки с трубочки, Джон осторожно уточнил: — Зачем? — Голубя поймать. — Ну и для чего тебе голубь? — Как для чего? Я назову его Аристотель! — воодушевленно проговорил юноша. — Он станет моим советником в трудные моменты жизни. Аристотель будет сидеть у меня на плече, слушать, как я размышляю о вечности, смысле существования, природе человеческих желаний. Я буду разговаривать с ним каждое утро, и он будет внимательно прислушиваться. Иногда мне будет казаться, что он действительно понимает мои слова, и в каком-то смысле даже отвечает мне, покачивая головой или расправляя крылья… Перо Аристотеля станет символом свободы мысли, а его присутствие придаст мне уверенности. — Настоящий Аристотель в гробу перевернулся от твоего блестящего замысла, — в никуда пожаловался Харрис. — И, если честно, я завидую, что ему не посчастливилось услышать столь идиотскую затею при жизни. Ненароком Джон предположил, что Лололошка, должно быть, перегрелся на солнце, раз изрекает такие странные и нелепые высказывания, но, поймав чужой погрустневший взгляд, он вздохнул и сдался: — Куплю я тебе семечки, не криви свое прелестное личико в такой ужасной гримасе. Ло вновь воссиял от энтузиазма. Тепло волнами расползлось по его телу от тихого чувства благодарности, в одночасье поселившегося на душе. От лучезарности чужой улыбки Джон ощутил странный трепет и, попытавшись скрыть свое смущение, отвернулся, не забыв перед этим язвительно фыркнуть: — Только от счастья не умри, идиот. Чужому притворству, однако, Лололошка не поверил ни на гран, воодушевившись лишь больше. Пожалуй, это была одна из тех сторон его личности, которую Джон никогда не признавал, но в глубине души был невероятно благодарен ее наличию.

***

Наблюдать за другом, сидящим на асфальте в окружении дюжины голубей, кружащих вокруг словно в ритуале жертвоприношения, было на удивление увлекательно. В парке они торчали уже не первый час, но Лололошка все не сдавался и тешил себя надеждой поймать приглянувшуюся птицу, которая, на удивление, оказалась весьма ретивой и осторожной. Пока другие голуби без стеснения клевали семечки из рук и не брезговали изредка пройтись по преграждающей путь голени, роскошная белокрылая голубка не спешила сокращать дистанцию и даваться в руки терпеливому юноше. А ведь юноша и впрямь терпелив, и эта черта настолько гармонично вписывается в его личность, что кажется невозможным когда-либо лицезреть шторм в пучине его спокойных глаз. — Попалась! — громогласно заявляет Лололошка, когда заветная пташка наконец оказывается в руках. Он тут же вскакивает, распугивая этим самым остальных пернатых, и за пару мгновений оказывается рядом с сидящим на каменной ограде в позе лотоса Джоном, восторженно демонстрируя ему свою «добычу». Тот в свою очередь слегка трясет головой, маскируя слабый испуг под попытку убрать с лица волосы. — И стоило оно потраченных усилий? — хмыкает парень, издали разглядывая белоснежное оперение. — Определенно, — уверенно заявляет юноша, улыбаясь при этом во все тридцать два зуба. — К твоему сведению, голуби играют ключевую роль в передаче целого спектра заболеваний, включая орнитоз или же пситтакоз, сальмонеллез, кампилобактериоз, листериоз, туляремию и криптококкоз. Разумеется, при наличии достаточного иммунитета, коим тебе посчастливилось обладать, вероятность заражения какой-либо из этих инфекций невелика. Необходимо учитывать, что контакт с голубями как таковой не несет серьезной опасности, ведь большая часть заболеваний передается путем взаимодействия с их пометом. Однако помимо озвученных мной ранее болезней голуби так же могут переносить насекомых, например, блох или клопов... — Я понял, хватит, — цокает языком Лололошка, прерывая чужой монолог. — И что же ты понял? — с самодовольством уточняет Харрис. — Понял, что ты умрешь, если хотя бы раз за день не прочтешь мне какую-нибудь лекцию. Джон приспускает с себя очки, чтобы показательно закатить глаза, после чего вытягивает ноги и облокачивается спиной о каменный столб — один из элементов декора ограды. — Сделай пару снимков, а то я смартфон дома оставил, — произносит юноша, игнорируя чужое недовольство. — Фотографа себе нашел, цыпленок? — беззлобно бросает Джон, внимательным взглядом осматривая голубя, который, кажется, оказался весьма ошеломлен наглой выходкой Лололошки. — А может и нашел. Ло, дразнясь, щурит глаза, на что Джон лишь отмахивается. Он всегда такой: возмущается, что фотографии друга занимают слишком много места в памяти, но отказывается удалять что-либо, где хотя бы украдкой мелькает Лололошка. Возможно, сентиментальность и впрямь передается контактным путем, а подобное иррациональное поведение есть не что иное как симптом. Аккуратно сменив хват, Дейвисон освободил одну из рук. Голубка при этом оставалась удивительно спокойна, что шло в разрез с ее прошлой ретивостью. Набрав горсть семечек в ладонь, юноша запрыгнул на ограду, отделявшую небольшую каменную площадку от озера. — Что задумал? — Джон скептически поднял бровь. — Приманю еще парочку голубей, чтобы те сели мне на предплечье. Хороший кадр получится. — Это плохая идея, Ло. — Плохая идея занудствовать без повода, — отмахнулся Лололошка. Джон безразлично пожал плечами. Приманить голубей удалось не с первого раза, но как только те заметили пищу, взмыли в воздух и налетели на Дейвисона, явно не ожидавшего такого наплыва «фанатов». Удерживаться на краю и без того было сложно, но когда гордый серокрылый обладатель восьмидесяти хромосом каким-то образом врезался ему в голень, юноша окончательно потерял равновесие и с громким всплеском завалился в озеро. — Какая неожиданность... — буркнул себе под нос Харрис, спрыгивая с насиженного местечка и подходя к месту непредумышленного парасуицида. На благо Лололошки, из-за особенностей ландшафта глубина водоема резко увеличивалась всего в метре от берега, поэтому вместо удара о землю, камни или мусор, его ждало относительно мягкое погружение в воду. Выплыл он практически сразу. — Дофотографировался, водолаз? — издевательски хмыкнул Джон, подавая нерадивому другу руку. — Если продолжишь ехидничать, за собой утяну. — Ну и ну, Лололошка оголил зубки. Не думал, что ты так умеешь. Вывалившись обратно на сушу, Ло застонал, отряхивая волосы и лицо от воды: — Ради всего святого, Джон, ты можешь заткнуться? — Мокрым цыплятам слово не давали, — хихикнул Харрис, но подкалывать друга перестал. На скорую руку Лололошка отжал одежду от воды, но, оценив незначительность своих манипуляций, сдался: — Придется возвращаться, чтобы переодеться. Джон на эти слова мигом встрепенулся и, кажется, даже оживился. — Иди один, мне нужно успеть кое-куда заглянуть до темноты. Лололошка не без толики удивления посмотрел на Харриса, но спорить не стал. — Напиши, если придешь ночевать.

***

Усевшись в начале автобуса на одиночном сидении прямо за кабиной водителя, Джон тут же прильнул виском к нагретому стеклу и уставился куда-то вдаль. Сейчас, прокручивая в голове дневной разговор о проводимом вместе времени, он начинал задумываться, что, возможно, Лололошка и впрямь был в чем-то прав. Слова друга о репетиторстве, как о проблеме, сокращающей их часы вместе, не давали покоя. Харрис не идиот и не станет винить себя за решение выйти на подработку, гложило его иное: не пытается ли он сам отдалиться от Дейвисона? Автобус тряхнуло, — видимо, заехал колесом в яму на дороге, — и парень больно ударился головой о стекло. Тут же отпрянув от окна, Джон недовольно фыркнул — не хватало еще очки повредить. До заката было далеко, но небо уже постепенно краснело. Вскоре городской массив сменится лесом, позже проселочной дорогой. Когда стрекот кузнечиков заглушит грохот учащенного сердцебиения, Харрис сойдет на конечной и направится прямиком к ней.

***

Опустившись на корточки перед ухоженной могилой, парень медленно выдохнул и на пару мгновений прикрыл глаза. Имя сестры неизменно напоминало о смерти и ее неизбежности. Слова «жизнь» и «справедливость» в понимании Джона являлись взаимоисключающими. Справедливость — ложь, сказка, как одна из тех, что Харрис рассказывал Саше перед сном. Но, даже несмотря на смирение, с коим он принимал этот угнетающий факт, досада оседала на языке горечью всякий раз, когда он об этом думал. На самом деле Джон избегал задавать себе долгосрочные вопросы, потому что на резонное «а что дальше?» в мыслях всплывал лишь один ответ: «Смерть». Нет, он не собирался умирать. Харрис находил в стремлении оборвать собственную жизнь непозволительную слабость и рвался рано или поздно оказаться в науке, чтобы реализовать свой неиссякаемый потенциал — по крайне мере это была та байка, которую слышал всякий заинтересованный (или не очень) слушатель. Нельзя назвать это ложью, но и утверждать, что Джон воспринимает подобные идеи за конечную цель, а не попытку успокоить бушующее от неопределенности нутро, было бы неверно. За неимением четкого представления о будущем, Джон выбирал существовать в дне сегодняшнем, используя интеллект для избегания долгосрочных последствий своих действий. Ходить по лезвию для него являлось своеобразным хобби. Иной раз, ввязываясь в сомнительные авантюры или совершая что-нибудь рискованное, Джон ощущал настолько опьяняющий прилив адреналина, что жизнь вновь начинала обретать краски и к бесчисленным оттенкам серого добавлялись и более жизнеутверждающие цвета. Само слово «адреналин» по какой-то причине Джон привык связывать с крышами высоток... ну, или с одной конкретной из них, с этим он так и не определился. Высота едва ли когда-то пугала его, скорее, вся суть заключалась в воспоминаниях о том периоде его жизни, когда каждый новый день напоминал качели. Впрочем, думать о подобном сверх меры пустая трата времени, ведь вне зависимости от причин возникновения столь сомнительного ассоциативного ряда, суть оставалась прежней: адреналин — такой же наркотик, к коим в свое время был приравнен и Лололошка... Звук уведомления оповестил о пришедшем сообщении и заставил встрепенуться, возвращая парня в реальность. Джон редко переводил смартфон в беззвучный режим, потому что единственный чат, уведомления из которого не были отключены, являлся диалогом с Лололошкой. Звонить ему было некому, а все прочие приложения помимо мессенджера лишались права отправлять уведомления сразу же, как появлялись в системе. На дисплее, однако, значилось не привычное прозвище, по шутке некогда данное его другу, а отметка в общешкольном чате. Волна скептицизма тут же остудила запал, с которым Харрис выуживал гаджет из кармана брюк, но любопытство взяло свое, и он открыл чат. В этой беседе он мелькает слишком редко, чтобы не поинтересоваться, каким таким грандиозным событием вызвана необходимость отвлечь его от размышлений. Увиденная картина наверняка еще не раз будет всплывать перед глазами одинокими ночами. В неверии Джон приспустил очки и за ярко-оранжевой оправой показались янтарные глаза, блестящие то ли от солнца, то ли от накатившего тягостного чувства. Болезненный укол пришелся прямо в самое сердце. Перед глазами все поплыло, а в голове неизбежно зазвучал чужой до отвратительного знакомый голос. — Гребаная стерва... Она находит способ испортить мне жизнь, даже не контактируя со мной, — в никуда прорычал Джон, швыряя телефон в ближайшие кусты. Он истерично рассмеялся и откинул голову назад, уткнувшись помутненным взглядом в медленно чернеющий небосвод. Над кладбищем сгущались сумерки, пока он смеялся, давясь воздухом и собственной слюной. – Какой же, блять, бред... Ярость волнами разносилась по телу, заставляя дрожать от переизбытка эмоций. Ситуация казалась сюрреалистичной и до того нелепой, что кружилась голова. Он сжимал и разжимал кулаки, до крови прикусывая губы и внутреннюю сторону щек, пока не нашел в себе силы несколько раз глубоко вздохнуть и вмазать кулаком по колену, сбрасывая с себя пелену злости и вновь обретая здравомыслие. Внезапно подул сильный ветер, и парня тут же обдало потоком прохладного воздуха. Наравне с физическим холодом он ощутил, как бурлящая еще минуту назад кровь начала стремительно остывать. Поправив белую футболку и сползшие очки, он глубоко вздохнул, отчитал до шестидесяти и окончательно успокоился. Проведя рукой по вспотевшим волосам, Джон ощутил холодную решимость. Слабость непростительна, но никто не сможет уличить Харриса в ней, пока лично не лицезреет ее проявление. Эти срывы — мелочь, которая, как он уверен, никогда не всплывет наружу. Для остальных Джон всегда будет непоколебимым и статным, и его нелепые чувства никогда не должны стать существенной проблемой, иначе он скальпелем выскребет из своей души каждое из них. На губах заиграла недобрая усмешка. Неоправданные поступки могут навредить его репутации, но стоит понизить градус накала и сместить угол обзора, как в голове вспыхивает омерзительный, но простой в исполнении план. Пришлось покопаться в кустах, чтобы отыскать выброшенный в порыве слабости гаджет, но как только тот был найден, Харрис облегченно вздохнул: видимых повреждений не наблюдается. Покупать новый или тратиться на замену экрана — кощунство и издевательство над и без того страдающим в последнее время бюджетом. Выпрямившись, парень разблокировал экран и по памяти набрал давно стертый из сим-карты номер. Помнить его Харрис не стремился, но, к сожалению, он не забывает ничего и никогда. Трубку сняли практически мгновенно (не то, чтобы Джон ожидал чего-то иного), и на том конце провода тут же послышался знакомый раздражающий голос. — Через час в том ресторане на углу. И не думай опаздывать, я развернусь и уйду, если не увижу тебя в зале, — его голос по старой привычке наполнился сладким ядом, в разговоре с этим «человеком» иначе Харрис и не мог. Он не выказывал своего раздражения, но его собеседник, вероятно, понял все без лишних слов. Затолкав смартфон поглубже в брюки, Джон зажмурился. Осточертело. Ситуация требовала сиюминутного реагирования, иначе он потеряет контроль. Возможно... нет, не «возможно». Его действия и решения будут жестокими, но, в итоге, кто виноват в ее решении связать свою жизнь с самим «Дьяволом»? ...но и Герой не уникален, Терзают страхи и его. И лик теперь так опечален, Без зла под сердцем никого. Чернеют мысли — он в безумстве, Лишил он сам себя Искры. Он импульсивен в безрассудстве, Герой сгорает изнутри.