Контракт с собой

1992

      Московская погода славилась всегда своей переменчивостью и желанием то укутать своим теплом, то вымочить в потоках сильного урагана, закутав людей в дождевые потоки. Крупные капюшоны не спасали от напастей, а только сильнее заставляли подвергаться штормовому предупреждению. Каждое дерево, каждая тонкая дорожка без вновь переложенного асфальта припадали к земле от тяжести дождевых потоков и вынуждали любого надевать резиновые немодные сапоги с длинными пальто.       Вечерние тучи в доме с тускло горящим светом в очередной раз сливались с музыкальной пластинкой на фоне и нагоняли смертельную тоску при прикосновении капель ледяного дождя с чистым панорамным окном, ведущим в темно-синюю комнату с большим рабочим столом. Проигрыватель, остановившись на середине из-за слетевшей иголочки, находился в подобном положении не меньше пяти минут и создавал особую ворсистость вечеру.       Нежные оттенки голубого на стенах мягко сливались с белыми высокими книжными шкафами, до предела забитыми учебной и художественной литературой. С полок то и дело смотрели многотомные издания по истории, которые были вынуждены делить своё пристанище с детективными и любовными романами. «…И тогда войска Наполеона», — прочитала девушка в одной из разложенных на столе книг и протёрла уставшие глаза, закрывающиеся от упорной работы. Кажется, что это предложение читалось минимум пятый раз.       Майя Разумовская не знала, как долго медитировала над заданием по Отечественной Истории. В голове бесконечно крутились даты, они упорно вытесняли друг друга и заменялись другими, будто играли с мозгом в игру «Запомни меня», но даже это не останавливало Майю продолжать читать страницу за страницей.       За все два года обучения Майя ещё ни разу не пожалела о своем поступлении на исторический факультет. Хотя, чего греха таить, один раз она всё же хотела отчислиться, но желание стать независимым учёным превысило желание работать в отцовском бизнесе. С детства возможность быть свободной чересчур привлекала Майю, поэтому быть наследницей бизнеса, в котором ты всегда под надзором старших тебе людей, ей не шибко хотелось.       Майя Разумовская увлеклась историей в десять лет, и с того момента жизнь её превратилась в череду закольцованных событий, повторяющихся, как в летописях. Начав с небольших исторических рассказов, Майя с возрастом всё больше углублялась в более сложные события и изучала экономику, а также нелюбимую, но очень важную политику для детального вовлечения. К восемнадцати годам Майя ознакомилась с огромным количеством трудов учёных и чётко определила для себя дальнейшую жизнь. Судьба велела ей заниматься наукой, и Разумовская планировала осуществить задуманное. — Остров святой Елены я выдержать сегодня уже не смогу, — вслух выдохнула Майя и потянулась в удобном кресле, откинувшись на спинку.       Когда Разумовская подняла полуоткрытые глаза, то задержала взгляд на люстре, изрядно измученной ярким светом собственных ламп. Она бессовестно отказывалась работать и истерично мигала, будто луна на затворках солнечных лучей. Майя вновь протёрла уставшие веки и впилась в мелкий текст, который не видела от слова совсем. Даты сливались с именами, становились единым большим комком бессмысленных выражений, скрытых под простынью белых точек.       Усталость сказывалась на юном организме, и голова Майи под тяжёлым напряжением дождя и знаменитых имён упала на стол, наконец-то заснув, словно это было единственное важное дело на сегодняшний день. Мягко раскиданные по раскрытой книге волосы перекрывали текст внутри и только одно слово красовалось для чтения сквозь густую копну: «Новое».

***

      Через несколько тяжёлых сонных часов, когда грозовые раскаты утихли и ветви высоких деревьев перестали биться в распахнутое от ветра окно, Майя распахнула глаза, услышав громкие голоса на первом этаже дома. Страшный шум, визгливо отражающийся на висках Разумовской, не мог стать невидимым. Несколько раз Майя активно попыталась моргнуть, чтобы пространство перед её глазами прекратило становиться пиксельным и существовало в человеческом облике. — По какому праву? — донёсся до Майи голос отца, желающий добраться до правды. Он звучал до ужаса потеряно и как-то боязно, от чего Майю ударило током.       Не на шутку перепугавшись, Майя бесшумно поднялась со своего кресла и так же, не издав ни единого скрипа половицы, прошла до двери. Пальцы автоматически легли на ручку и слегка надавили на нее, чтобы приоткрыть.       Зелёных глаз коснулся яркий свет ламп, от которого у Майи, казалось, случился ожог роговицы. Перед ней открывалась картина, больше похожая на одну из тех детективных историй, что стояли на её книжных полках. В миг Разумовской захотелось закрыть и вновь открыть дверь в надежде, что это поможет ей хоть как-то избавиться от нагнетающего чувства безысходности.       В гостиной на первом этаже стояло не меньше десяти человек, сила которых была неравна с тонким темпераментом мужчины, чей возраст давно перевалил за сорок пять лет, и чья двадцатилетняя дочь тайно наблюдала за происходящим из-за щелки открытой двери.       Несколько высоких мужчин в длинных плащах и с оружием за спиной оккупировали полностью гостиную дома и держали главу семьи на мушке. А был им — Владимир Разумовский, банкир и, что не удивительно, бандит. К счастью или к сожалению, последний факт своей биографии он тщательно скрывал от дочери. Будучи банкиром, у него было достаточно средств для того, чтобы содержать не один бизнес и полностью обеспечивать себя и Майю, а в особенности платить не малую сумму для обучения дочери в востребованном университете. А точнее, за место, которое она заняла благодаря его вовремя подсуетившейся личности. — В доме ещё кто-то есть? — хрипло спросил мужчина с длинными усами, закрывающими его верхнюю тонкую губу. — Дочь спит в своей комнате, — произнес Разумовский, не став скрывать. На лице его сохранялось откровенное хладнокровие и полная отстраненность. Он предвидел подобное развитие событий, но и представить не мог, что оно станет столь быстрым. — Не трогайте её. — Нам не нужно Ваше разрешение.       Услышав шаги по лестнице, Майя распахнула дверь и, на свой страх и риск, вышла за порог, но только не решалась двинуться с места. Ноги будто приросли к паркету и не желали отпускать её. Сердце бешено стучало, когда громкие большие ноги миновали ступень за ступенью и приближались к ней.       Глаза Майи старались запомнить каждую стену в доме, каждый уголок их семейного гнезда с белоснежными стенами и темными резными перилами, над которыми висели репродукции картин известных художников, и Майя всегда считала, что они выглядели даже лучше оригинала. Только теперь до них не было никакого дела, совершенная бесполезность любого завитка дома с каждой минутой становилась все более явной.       Майя не знала, кто нагрянул в их дом, — милиция или бандиты. Она, признаться честно, не слишком отличала их, мода брала своё. — Красавица какая, — сказал мужчина лет сорока с длинным подбородком и шрамом по всей щеке. На губах его пробежала ненужная ухмылка, и он схватил Майю за предплечье, сжав до синяков.— Пойдем-ка, красавица. Дашь показания. — Отпустите меня! — испуганно заявила она и постаралась высвободиться, но пальцы мужчины были слишком сильны. — Брось ты, Борь, — кинул мент снизу, обратившись к коллеге на втором этаже. — Испугалась что ль? — спросил он и отпустил Майю в то же мгновение, всматриваясь в её глаза. Он противно улыбался ей и оглядывал с головы до ног. Борис не знал, что привлекало его больше — длинные кудрявые каштановые волосы или черная майка на голое тело, но оторвать похотливые глаза он не мог.       Майя проигнорировала его вопрос и, оттолкнув мужчину, сбежала вниз по лестнице, оказавшись рядом с командой, по всей видимости, оперов. — Отец! — крикнула она, когда очередные руки остановили её. — Владимир Разумовский, — начал самый старший из всей этой компании.       В глубине души Майя надеялась, что продолжает спать и всё это только очередной кошмар, который она забудет, проснувшись в холодном поту в своей теплой постели. — Вы обвиняетесь в убийстве. — Каком ещё убийстве? — выкрикнула Майя, но не получила никакого ответа. Кто-то лишь посмеялся за её спиной. — Разберемся, — сурово произнес главный и приказал остальным подойти к Разумовскому.       Когда на его руках брякнула цепь наручников, Майя сорвалась с места, выбравшись из хватки, и оказалась рядом с отцом. На мгновение она взяла его лицо в свои руки и умоляла рассказать о том, почему этот кошмар не заканчивается. Но отец всегда был непреклонен в своей гордости, поэтому единственное, что получила Майя, это сухое: — Поезжай к крёстному. Адрес у рыжего кота за пазухой.       И больше ничего. Сердце его не трогают ни её слезы, ни возмущения. С этого момента он забывает о том, что чувства у дочери чересчур сильны и смеряет её холодом. Он знает, что ей будет больно, но так она сможет пережить это гораздо легче.       Владимир Разумовский судил по себе и это была его самая страшная ошибка.       Служащие закону наклонили его и, не позволив разогнуться, вывели из дома. Но никто даже не решил обернуться и посмотреть на Майю, которая теперь осталась абсолютно одна.       Она и рыжий кот, чей взгляд сопровождал её со стороны лестницы с самого начала. Майя никогда не думала, что жизнь может измениться в шесть утра.       Теперь же ей придется мириться со столь массивной болью, от которой у неё противно щемило в груди. Силой хватая воздух, Разумовская шумно дышала и глотала соленые слёзы, но сдержать их было выше её сил.       Когда последний выходящий захлопнул большую дверь, создав громкое эхо, Майя медленно опустилась на холодный пол и прижала тонкие колени к груди, обняв их. Она крутила головой из стороны в сторону и продолжала жить в мысли о том, что все это — страшный кошмар, от которого она по какой-то роковой случайности не может проснуться.       Прошло не меньше получаса, прежде чем пелена с заплаканных глаз начала медленно спадать, раскалываясь на тысячи кусочков около босых ног. Рука Майи невольно коснулась рыжего кота, который бесшумно подошёл к ней после ухода отца с тюремной каретой и прилёг рядом, уперевшись лапами в её бедро. Громко замурчав, он привлек внимание Майи и вынудил её выбраться из собственных мыслей в суровую грязную реальность. — Адрес у рыжего кота за пазухой, — вслух произнесла Майя, будто бы её неожиданно осенило.       Бросив взгляд на Морфея, Разумовская стала разбирать слова отца на морфемы и пытаться вникнуть в их смысл. Владимир Разумовский был умнейшим человеком, и Майя старалась отталкиваться от его личных идей, которые он вкладывал в собственные мысли.       Мозг составлял совершенно непохожие друг на друга комбинации, но приборы постоянно сбивались с нужного курса. Код от сейфа было невозможно подобрать, а отчаяние плавно подбиралось к горлу, как горький ком после затяжной истерики. — У рыжего за пазухой, — вслух произнесла Майя и сорвалась с места, направившись в комнату под лестницей. Рядом с дверью в кабинет отца всегда лежала небольшая теплая подстилка, на которой любил спать их рыжий кот в холодные дни.       Ворвавшись в кабинет ярче любого урагана, Майя ужаснулась картине полнейшей разрухи: бумаги, разбросанные по всему полу, перемешались друг с другом и выпали из папок, хранящих их. Красные обложки с зелёными нитками были выброшены в мусорное прозрачное ведро, закрыв алмазные часы с золотой часовой стрелкой на циферблате. Ящик, в котором дожидалась своего часа ненужная документация, был разломан и его обломки лежали под тяжёлыми книгами, чьи страницы разорвались от падения с высокого стеллажа.       Майе потребовалось несколько минут, чтобы оправиться от шока. Окончательно спавший ужас помог ей охладить голову и начать активно перебирать в памяти всё, что когда-то проходило через её руки в кабинете отца. Обыск был, безусловно, но если отец дал подсказку, значит самое важное они не смогли найти. — Ну где же? — нервно спросила Майя, вытряхивая и без того выпотрошенные папку за папкой. Она знала, что адрес друга, пусть и не такого близкого, как двадцать лет назад, он не станет хранить в доступном месте, где можно найти невооружённым глазом, поэтому Разумовская читала бумагу за бумагой, но не находила в них ничего, кроме подсчётов и неизвестных ей фамилий. — Дело дрянь, — шикнула она, устало оперевшись на стеллаж.       Книга, еле стоящая на краю полки, сорвалась и в последний момент была поймана Майей. — Ничего не ценят, — констатировала Майя и вернула книгу на место. Сердце рвалось от того, что с литературой поступили настолько жестоко и непорядочно. Хотя, о какой порядочности идёт речь, когда на кону такие суммы и звёзды на погонах? — Такими темпами все забудут, кто такой Достоевский и почему Пьер Безухов — граф, — выдохнула Майя. Удручающая обстановка вынуждала её думать о чем угодно, кроме того, что произошло несколько часов назад. Наверное, это и есть именитый побег от реальности.       Расчистив ногой дорогу до стола, Майя проследовала к широкому кожаному креслу, обитому по бокам богатым красным деревом. Толстые ручки, выполненные из того же материала, приятно охлаждали разгоряченную кожу, и Майя прекрасно об этом помнила. Усевшись за рабочий стол отца, она положила ладони на ручки и успокаивающе выдохнула.       Она осматривала каждую раскиданную вещь на столе и пыталась вспомнить, откуда они здесь: маленькая ваза с сухостоями оказалась у отца по совету его секретаря, которая буквально внушила ему о необходимости веточек лаванды на рабочем столе, мол, успокаивает. Небольшая, но тяжёлая шкатулка с резным замком и гравировкой дракона была подарена партнёром из Италии за удачную сделку. А перо и чернила на подставке из настоящего малахита сделаны на заказ в одной из ювелирных мастерских. — Как жестоко ты поступил, папа, — недовольно сказала Майя, откинувшись на спинку кресла и задрав ногу. Колено её больно уперлось во что-то острое, и Разумовская вытащила её из-под стола с небольшим розовым порезом.       Майя понятия не имела, откуда могла быть столь неожиданная царапина под идеально отполированным столом. Отец самостоятельно отслеживал работу над ним, поэтому ни о каком косяке со стороны фирмы и речи не могло идти.       С интересом запустив руку под стол, Майя стала ощупывать каждый миллиметр дерева. Она не знала точно, что искала, но прекрасно осознавала, что нечто там точно есть. Когда её ноготь упёрся в небольшой отросток, она отодвинула кресло подальше и аккуратно уселась на пол, чтобы отковырнуть лишний кусок пластика. И это действительно был именно пластик, умело покрашенный в цвет дерева.       По миллиметру Майя спокойно убирала излишки и перед её глазами вырисовывалась белая бумага с черной надписью, заведомо нанесенной Разумовским. Как только кусочек полностью оказался в руке, Майя просунула голову под стол и окончательно отодрала записку. На белоснежной бумаге небрежным почерком были выведены зашифрованные подсказки. Майя знала, что её отец явно был готов к приходу милиции и сделал всё, чтобы хоть как-то уберечь дочь. «Маленький грузин взял три бутылки хорошего вина и подарил профессору астрофизики, а тот ему ответил, что лучше бы он привез ему шесть связок винограда, семь лепёшек и одну картину местного автора» — Гений, не иначе, — с иронией сказала Майя и содрала бумагу окончательно, замела следы не только за отцом, но и за собой.

***

      Прохладный ветер, шуршащий под капюшоном, назойливо просил Майю укутаться посильнее в широкий вязаный шарф. Сентябрь всегда выдавался исключительно холодным и мокрым. Ливень за ливнем накрывали город и оставляли глубокие лужи на только что положенном асфальте. Под ним пламенно кричали закатанные большие ямы, в которых больше не накапливалась дождевая вода. Сколько Майя себя помнила, каждый раз именно её каблук застревал в подобных московских изюминках.       Пятиэтажки, прячась внутри чуть высоких домов, скрывали Майю в темноте мокрых улиц вместе с черным массивным зонтом с винтажной деревянной ручкой. Каждый дом с маленькими обшарпанными кирпичами назойливо испепеляли Майю своим взглядом, будто не были ей рады. Будто все постройки имели власть над речью и искусством великого чувства, запрещавшего Разумовской находиться среди высоких кирпичей.       Промозглая погода оставляла свой неизгладимый пугающий след внутри и без того до смерти разочарованной девушки, чья жизнь оборвалась слишком резко и ярко. Майя ощутила невесомую вспышку, после которой её зелёные глаза больше не смогут искриться так же сильно, как раньше. Душу безжалостно вырвали, не оставив следа, и Майя прекрасно знала, что жить как прежде она больше не сможет. — Первый, — произнесла Майя, увидев номер над подъездной дверью. Буквально несколько шагов отделяли её от третьего, нужного ей подъезда. По обе стороны от него мирно стояли две нешироких лавочки на тонких ножках и с покрашенными деревяшками, а рядом с ними высокими тростинками тянулись замысловатые цветы, в которых Майя совершенно не разбиралась. — Третий, — констатировала она, остановившись.       Стук невысоких каблуков стих, и она в надежде взглянула на стены когда-то знакомого дома. Побелка стала другой, новой. Дверь приобрела слегка рыжеватый оттенок, а козырек над головой Майи слегка протекал и оставлял капли опавшей краски на её черном зонте.       Громко втянув в себя воздух, Майя сняла замшевую перчатку и тонкими пальчиками коснулась холодных кнопок домофона. Она пыталась по памяти воспроизводить зашифрованные отцом цифры и упрямо нажимала кнопку за кнопкой, молясь всем святым, чтобы некогда лучший друг её отца был дома. — Юрий Ростиславович, это Майя, — произнесла Майя в домофон, когда услышала знакомое «слушаю» на том конце. — Разумовская, — поспешила добавить Майя, предположив, что крестный может не поверить в столь неожиданный приезд.       Когда она была совсем маленькой, они росли вместе с сыном Юрия в одном дворе, и Майя часто бывала у них дома. Они проводили почти всё время в компании друг друга, и хоть Космос и был старше девочки на три года, им всегда было весело. Но жизнь ввела в колесницу свои расчеты и развела их, когда Майе едва стукнуло пять. В день, когда она потеряла мать, отец собрал вещи и увёз дочь в Петербург, в котором она росла до своих восемнадцати. И, хоть время и летело с неумолимой скоростью, Майя долго не могла забыть ледяное тело матери, пролежавшее рядом с ней страшные три минуты.       Когда пришло время подавать документы в университет, Майя ни минуты не раздумывала и отправила их в Москву. Она прожила несколько крупных скандалов с отцом, но всё же смогла уговорить его пойти ей на встречу и дать шанс на возвращение в родной город, в когда-то счастливый для них дом. Через полгода после переезда Майи Владимир Разумовский вернулся в Москву следом.       Знакомый домофонный звон дал Майе знак открыть дверь. И, проследовав по лабиринтам своей памяти, она оставляла за спиной пролет за пролётом, пока не оказалась напротив первой квартиры на седьмом этаже. Около двери уже стоял изменившийся крестный и улыбался ей искренне, живо, будто бы Майя вновь очутилась в тёплом прошлом, которое теперь ей не светило. — Красавицей настоящей выросла, — сказал Юрий Холмогоров и раскрыл руки, вовлекая племянницу в объятия. Майя скинула с себя спортивную сумку, в которой было небольшое количество вещей и пара книг, почему-то она решила, что без них ей не выжить. — На Маринку очень похожа, — заметил Юрий и в памяти всплыли воспоминания ушедшей молодости и дружбы с родителями Майи.       Он не стал задавать лишних вопросов, лишь тепло, по-отцовски, обнимал её и ласково поглаживал по голове. Зарывшись носом в плечо крестного, Майя спустя долгое время позволила себе проронить первую слезу, сильнее сжав руки за спиной крестного. — Чувствую, вскрылись Володькины дела, — сказал профессор и освободил Майю. Он наклонился за её сумкой и поставил в коридор своей квартиры, которая ни сколько не изменилась за пятнадцать лет. Единственное, что заметила Майя, –шторы стали чуть темнее, но это была мелочь. — Промокла до нитки, от зонта твоего толка никакого, — сурово произнес Юрий и оставил её зонтик на лестничной клетке, заводя племянницу внутрь. — Я тебе в сто раз лучше подарю.       Майя, вежливо улыбнувшись, прошла за Холмогоровым и сбросила промокший плащ вместе с невысокими сапогами. Перчатки, надетые ею на скорую руку, отправились в ту же стопку. Картинки менялись друг за другом так быстро, что Майя попросту не успевала отслеживать маленькие изменения вокруг, но сейчас Разумовская искренне верила, что ей повезло. — Мне неловко заявляться без предупреждения, но номера отец не оставил, — сказала она, проследовав за Юрием на кухню. Он уже поставил чайник греться на плиту, а на столе расставил два небольших блюдца с такими же маленькими чашками. — Ты брось это дело, — ответил он и достал из холодильника коробку шоколадных пирожных. — Судьба разные события подкидывает. Ты прости, нормальной еды нет, на дачу уезжаю. — Значит, я успела выхватить Вас в самый последний момент? — спросила Майя и выдавила из себя уставшую улыбку.       Майя с интересом изучала некогда родные уголки совсем уютной кухни и тепло обнимала себя за предплечья. Закрыв глаза, она могла почувствовать себя в детстве, когда и мама жива, и отец гуляет с ней, и Космос дурачит её мыслями о будущей бригаде. — Можно сказать и так, но я все же побуду с тобой подольше, — заботливо сказал Холмогоров и разлил вскипевший чай по кружкам. — Столько лет прошло, — он мечтательно поднял глаза вверх и вновь опустил взгляд на Майю, веря, что она рада видеть его так же искренне, как и он. — Вроде и маленькая совсем была, а где у Вас что находится прекрасно помню, — Майя отломала кусок пирожного и довольно посмотрела на него. — А картина в зале так и висит? — Куда ж её деть, — засмеялся Юрий, не отрывая от Майи глаз.       Он смотрел на неё без остановки всё это время, слишком явно видел в ней старую знакомую. Он отметил, что с возрастом кудрявые волосы племянницы стали чуточку темнее, а глаза чересчур яркими. Юрий Холмогоров никогда не видел настолько детального совпадения с матерью. Перед ним сидела некогда любимая им Марина, которая добровольно оставила его ради юного бизнесмена. Черты лица Майи слишком напоминали ему о прошлом: и ее тонкий нос, слегка острые скулы, смягченные незаметными щёчками и кудрявой челкой, которая нежно падала на ровные глаза. — Ты можешь оставаться у меня, сколько захочешь, — строго произнес Юрий. — Это неудобно, — молниеносно ответила Майя и аккуратно положила вилку в тарелку. — Да и у соседки я оставила кота своего, он не сможет долго быть без меня. — Ради бога, Майя, я запрещаю тебе препятствовать моей помощи, — все так же по-доброму, но более серьезно произнес Холмогоров. — Считай, что это приказ, а приказы… — Приказы не обсуждаются, — продолжила Майя, и на её губах пробежала улыбка воспоминания. — Помню, помню. — Рассказывай, что натворил твой отец. — Самой бы знать, — Майя растерянно пожала плечами и поднесла чашку с горячим чаем ко рту. — В шесть утра милиция приехала, наручники защёлкнула на нем, обвинили в убийстве, — на следующей фразе Майя поперхнулась. — Он не отрицал ничего. — А чего ж ты сразу ко мне не приехала? — Не знала адрес, — вновь отломив кусок торта, Майя подняла глаза на Холмогорова. — Нашла чуть позже под столом у отца, он зашифровал его. Быть может, он знал, что за ним придут. Теперь уже гадать бессмысленно, все равно получить ответы я смогу только на суде. — Накрутил, конечно, он дел, — Холмогоров задумчиво почесал затылок. — Если вдруг помощь понадобится, то ты обращайся, но с отцом вряд ли смогу помочь, там явно схема особая. — Я не могу просить ни о чем, пока у меня не будет полной информации, и я не буду видеть цельную картину перед глазами, — уверенно произнесла Майя. — Мне достаточно и того, что Вы не оставили меня за дверью. — Да как же я племяшку за дверью оставлю! — А у Космоса как дела? — вдруг спросила она, облокатившись головой о стену. — Да, — Холмогоров махнул рукой. — Нормально у него дела, работает, — сухо сказал он, и Майя поняла, что Юрий совершенно не желает рассказывать ей о жизни бывшего друга. Лишний раз настаивать она не стала, поэтому учтиво одарила его улыбкой и сделала комплимент ароматной заварке. — Это моя жена делает, мачеха Космоса. — Многое изменилось, — сказала Майя, а после обратила свой взгляд в сторону телефона, но на привычном месте его не нашла. — А я могу позвонить? — Спрашивает ещё, — буркнул Холмогоров, и театрально закатил глаза. — Он в зале.       Обняв Юрия по старой памяти, Майя покинула пределы кухни и направилась в самую большую комнату, где на центральной столешнице расположился бежевый телефон. Зажав трубку между ухом и плечом, она набрала знакомый номер и терпеливо принялась ждать ответа по ту сторону, которую сейчас закрывали назойливые гудки. — Спишь? — спросила Майя, когда до уха долетел тихий и заспанный голос. — Всего-то час ночи, — сонно ответил парень с другой стороны. — А ты не из дома что ли звонишь? Свет не горит.       Майя четко слышала шуршание постельного белья и поняла, что друг явно выглянул в окно в надежде увидеть её за соседними занавесками. — Сегодня я не дома — строго отрезала Майя, зарывшись пальцами в собственные волосы. — Сможешь завтра встретиться со мной? — Разумовская, что ты мутишь там? — уже с интересом спросил парень и раскрыл глаза окончательно. — Илья, мне просто очень нужно с тобой встретиться, — серьезно ответила Майя, когда в душе сбилось с ритма сердце. — Отец в тюрьме. — Что? — от внезапности её слов у Сетевого пропал дар речи. Немного подумав, он вновь подал голос. — Я сейчас приеду. — Нет, не надо. Завтра, сейчас слишком поздно, да и ехать далеко. — Не придумывай, Разумовская. — Илья, ты мне друг? — Последние тринадцать лет — да. — Вот и всё тогда, — Майя медленно взяла телефон в руки и прислонилась к стене, скатившись по ней, будто бы с горки. — Завтра на нашем месте, ладно? — Знаешь, что самое удивительное? — спросил Илья, и Майя через трубку увидела его улыбку. — Что метро не работает круглосуточно? — Что тебе невозможно отказать.       Весело засмеявшись, Майя вернула трубку на небольшие ножки и поднялась, ленивой походкой вернула телефон на место и вышла из зала. Юрий Ростиславович ждал её около выхода в большом черном пальто и кожаных отпалированных ботинках. — Крёстный, — сказала она и подошла к нему. — Никогда не видела, чтобы так поздно ездили на дачу. — Да я сегодня засиделся с книжками своими, — отмахнулся он и взял с полки ключи от машины. — Зато доеду меньше, чем за два часа. Дорогие-то пустые.       Голос его звучал гораздо ярче и веселее, и Майя радостно кивнула ему. — Будьте аккуратнее, — заботливо произнесла Майя и обняла Холмогорова, ощутив его отцовскую заботу. Он мягко укутал её своими большими руками и позволил ощутить ту недостающую частичку большого тепла, исчезнувшего из жизни Майи. — Ты тоже не увлекайся сильно, — настоял Юрий и провел в воздухе указательным пальцем. — Лучше поспи, сон — лучшее лекарство от хандры и ещё никого не оставлял в беде.