За гранью разума

…я чувствую, как колотится моё сердце,

Когда кончики твоих пальцев касаются меня...

***

      Протяжённый узкий коридор заливался холодным светом гудящих со стен ламп. Молодой мужчина мерил шагами расстояние от одной стены до другой, потом – от витой лестницы до последней двери. Два с половиной шага. И ровно сорок восемь. Несмотря на то, что аккуратно выглаженный белый халат приходился мужчине впору, он казался ему слишком большим – к уровню возросшей ответственности не смогли подготовить даже годы в медицинском. При всей полезности полученных знаний, в вузе всё же преподавали для простых смертных. Его преподавателю по медицинской этике никогда бы не пришло в голову рассматривать в качестве рабочей задачи ситуацию, когда твой коллега договаривается о приглашении специалиста из другого города, чтобы посодействовать в проведении экспертизы, но умирает на рабочем месте за несколько часов до назначенного визита от рук недобитой нечисти.       Покойный ныне господин Нитта успел ввести коллегу в курс дела, насколько позволял растекающийся по телу яд. Однако сказать, что общих данных действительно хватило бы, чтобы провести всё на высшем уровне, было нельзя. Пальцы до сих пор дрожали при малейшем воспоминании о произошедшем. И Иэйри Минору старался придумать себе какое угодно занятие, лишь бы не возвращаться мыслями к слабевшему телу под руками и перепуганным глазам напротив.       Испуганная нечисть иссохла в тот же самый момент, когда сбросила яд. Иронично, что именно он и поддерживал в той остатки жизни. Ей же планировали помочь, её хотели отпустить на волю после всего… И она по собственной глупости упустила свой шанс.       Другого у неё просто не было. Прохожие – обычные люди, не способные видеть сверхъестественное, наверняка принимали её за груду тряпок, прибитых к берегу. При распространении синтоизма и сказок о ёкаях, для простых смертных любая нечисть так и оставалась сказками, и их мозг не мог воспринимать рядом что-то сказочное и что-то реальное. На то, чтобы отделить два плана бытия неровной, но ощутимо завесой ушло не одно столетие. В Японии этим занимались в основном ведьмы, имевшие с остальной нечистью свои счёты, и наделённые той или иной силой потомки. Вместе они формировали костяк «Тенген-но-Хоши» – организации, в чьи основные обязанности входили поиск и изучение сверхъестественного, а также устранение особо буйных представителей нечисти при необходимости. С течением времени уходил общий официоз и церемониальность, и всё чаще «Тенген-но-Хоши» в разговорах стали сокращать до «Ордена Тенген» или и вовсе до простого и короткого – Тенген.       Место Минору в организации очерчивалось доставшимся ему даром – тот прочно прикреплял его к деятельности целителя. Это значило, что в обязанности его должно было входить изучение ранений, которые могла получать и наносить нечисть. Это значило, что по возможности он должен был помогать пострадавшим потомкам из числа тех, чей дар отправлял их на полевую работу. Он не должен был иметь предвзятости в плане того, кто заслуживает лечения. Благодарная нечисть – лояльная нечисть. Однако, той же самой благодарности мало наблюдалось в коллегах из старой столицы. И он не должен был иметь с ними дела в любом другом случае. Но вот он стоял в темноте коридора нулевого этажа токийского отделения Тенген и прислушивался к окружению в ожидании чужих шагов.       Цокот каблуков, отражающийся от стен пустынного коридора, звучал выверенным, заранее отточенным ритмом. Так звучала стройная мелодия биения сердца. Казалось, всё нутро успело синхронизироваться с посторонним звуком, полностью впитать его в себя, настроить каждую часть тела на один только звук. Минору не мог пошевелиться, просто стоял и наблюдал за приближением его гостьи.       Отбивающие счёт до его приговора каблуки оказались аккуратными белыми туфлями, по-классически строгими, закрытыми, без излишеств. Облегающая ноги юбка тёмно-зелёного платья начиналась выше колена и растягивалась при каждом шаге. На руках её были короткие белые перчатки, а белоснежные волосы собирались в сложную высокую причёску, которую венчало украшение с зелёными камнями – наверняка настоящими, чем бы они ни были конкретно, слишком богато выглядела и сама девушка, и её заколка. К свисающим от основной конструкции зелёным нитям и серебряным цепям тянулся ребёнок на её руках.       Она остановилась в нескольких шагах от него, оставляя место для того, чтобы совершить приветственный поклон.       — Иэйри Минору, — голос дрожал то ли от долгого молчания, то ли от невыразимого волнения. Представители киотского отделения Тенген всегда были редкими гостями на территории, вверенной под контроль потомкам из новой столицы. Но встреча представительницы одного из родов, близких к Верхушке организации, открывала новый уровень неизвестного. И незнание это пугало. — Я буду вашим сопровождающим сегодня.       — А что случилось с господином Ниттой? — Она потратила лишь короткую секунду на то, чтобы скрыть замешательство за коротким хмыком и задать интересующий вопрос. В лице она не переменилась, и в тоне её голоса не проскользнуло ни намёка на оттенок, отличающийся от выученной отстранённости.       — Он умер, — эти слова слишком легко сорвались с языка. Быстро пришло осознание, что тот мандраж, испытанный ранее и продолжавший ощущаться сейчас, не был связан с фактом смерти коллеги. Ко смерти в Тенген относились с поразительной простотой. Минору перевёл взгляд на ребёнка. Мальчик слишком сильно походил на свою мать: те же белые, будто нарочно лишённые какого-либо цвета волосы, то же холодное спокойствие на лице. Наверное, он ещё не понимал всех слов, что произносили взрослые, но подражал близкому человеку. Яркие голубые глаза почти сверкали под холодным светом развешанных по коридору ламп. Он внимательно смотрел на свою родительницу, вновь тянулся к свисающим цепочкам её украшения. Возможно и такое, что собственное развлечение для ребёнка было куда интереснее взрослых разговоров.       — Жаль, — звучало коротко, ровно и строго. — Вы могли предупредить нас раньше, мы бы не выезжали из Киото, — по тому, как речь её менялась на новом предложении, можно было понять, что её тоже беспокоила сильнее всего не смерть обговорённого сопровождающего, а необходимость долгой дороги.       — Это случилось всего три часа назад, — объяснение казалось одновременно лишним и необходимым. Необходимым для личного спокойствия Минору, но абсолютно бесполезным для девушки напротив. Тем не менее, от её реакции зависела вся дальнейшая работа, и целитель ждал хотя бы одной короткой сочувствующей улыбки, или какого угодно другого знака с её стороны. Что-то, что подсказало бы, насколько правильно поступал он сейчас.       — Надеюсь, он успел объяснить вам свои задачи? — то, как она задирала нос выше, лишний раз напоминало о статусе девушки перед ним. Та гордилась не только своей родословной – любое упоминание звучного имени первой из основателей организации открывало перед её прямыми потомками все двери, но и кошельком своего мужа. Если потомки самой Тенген вызывали трепет в душе любого из работников, агентов одноимённого Ордена, то фамилия Годжо была известна и далеко за его пределами. Давно отошедшие от оперативной работы, они копили своё состояние в мире простых смертных и обеспечивали теперь функциональность организации. С какой бы стороны не подошла эта молодая госпожа, её просьбы нельзя было ослушаться.       — Более или менее… — врать Минору не умел, да и не любил. Честный ответ казался наиболее подходящим ситуации. В конце концов, отсутствие чёткого знания некоторых деталей договорённости между госпожой Годжо и Ниттой снимало с него некоторую долю ответственности. Последние мысли разливались по осознанию горьким отваром, хотелось верить в то, что это будет сродни целебной микстуре, и позже на смену ощущения, скручивающего внутренности от самого горла, придёт блаженное облегчение. Серые глаза были того же цвета, что и холодные стены коридора. Сталь и камень, ни намёка на что-то мягкое.       — Ведите.       С коротким кивком Минору указал госпоже Годжо необходимое направление. Нога в ногу они отправились дальше по коридору. Дорога не должна была стать долгой. Лишь несколько шагов вдоль стены, прежде чем перед ними предстали двойные двери. Было достаточно лёгкого толчка, чтобы открыть их, но Минору засомневался. Он осмотрел помещение в маленькие круглые оконца, перевёл взгляд на молодую госпожу и на её ребёнка. Чем чаще возвращалось к нему внимание целителя, тем более лучшее представление тому о мальчике удавалось построить. Его одежда сочеталась цветами с образом его матери: свободные шорты были того же оттенка зелёного, что и атлас её платья, а белая рубашка ощущалась не только выбором в пользу формальности, но и потому что перчатки на руках, удерживающих ребёнка, тоже были белыми.       — Вы… — впервые с момента появления этой девушки на нулевом уровне Минору позволил себе открыто засомневаться. Неуверенность легко проскользила в тон его голоса, обосновалась прочно и отказывалась уходить, выпустив крюки, плотно держащие её в самом центре сознания. — ...Вы уверены, что хотите заходить туда с ребёнком, Годжо-сан?       Они вполне могли бы остаться за дверьми, предоставляя Годжо-сан всё необходимое для её работы время. Это не должно было превратиться в существенную проблему. Мальчик казался взрослее своих лет: был тихим, смотрел вокруг осознанно, сосредоточенно пытался достать необходимое ему украшение. Но, если приглядеться, можно было заметить, насколько он всё-таки мал. Года полтора. Два – максимум. Едва ли старше его собственной дочери.       В ответ Годжо-сан рассмеялась. Коротко, по-светски прикрывая одной рукой блестящие розовым губы.       — Я зайду туда только с ребёнком, Иэйри-сан, — тонкий хрусталь, ещё звенящего в чужом голосе смеха острыми осколками впивался в кожу Минору. — Видимо, это и есть та часть, которую Нитта-сан не успел вам поведать… — Она не спрашивала, утверждала, собираясь со своими мыслями и чувствами за секунды. Осколки фантомного хрусталя продолжали болезненно окружать целителя. — Работать буду не я.       Минору слишком чётко слышал звук, с которым треснула его вежливая улыбка. Он старался сохранить лицо. Старался не выглядеть настолько ошарашенным, насколько он казался себе изнутри. Доброжелательность мешалась с неверием. Его словно разыгрывали самым несмешным образом. В стальных глазах напротив читались только решительность и упрямство.       — Это не самая лучшая идея, Годжо-сан, — прозвучало слишком растерянно. Он не мог поверить, что Нитта договоривался о чём-то подобном. Дар мальчика наверняка уже был известен, но для какой бы то ни было работы тот не дорос. Даже если вспомнить дар Сёко, который был понятен едва ли не с первой минуты её рождения – тот срабатывал в столь хрупком, нежном возрасте абсолютно случайно. Она училась ходить, сдирая и отбивая себе колени, она залечивала их за секунды и вставала, пробуя идти снова. Когда научилась – стала носиться по комнате, как маленькое торнадо, за ней так тяжело становилось уследить. Но, несмотря на это… Минору бы не позволил дочери приближаться к подвалам целителей как минимум до её поступления в среднюю школу. А эта девушка…       — Не стоит переживать об этом, — её аккуратные, нежные черты лица в один момент стали казаться острыми, ядовитыми. Несмотря на необычную красоту, в тот самый момент Годжо-сан казалась уродливее иссушенного речного духа. — Сатору большой мальчик и со всем справится. Верно, милый?       Стоило их взглядам встретиться, мальчик коротко кивнул, подтверждая сказанное. Он не видел опасности, скрытой за скалящейся улыбкой матери… Или таковой она ощущалась только для Минору? Обрадованная госпожа Годжо осторожно пощекотала пухлую щёку сына пальцем. От этого вида пришлось отвернуться в сторону, снова проверяя помещение за дверьми.       — Как вы можете быть так уверены? — отчаяние продолжало разливаться по венам, оно перекапывало из сосуда напротив, перемешивалось с кровью, отравляло. И Минору ничего не мог с этим сделать. С потомками первой из основателей не спорили. Его жалкие попытки протянуть время с самого начала были обречены на провал.       В ответ Годжо-сан прошлась взглядом по его фигуре. За простым движением читалось слишком много пренебрежения. Минору и не думал, что столкнётся с подобным взглядом после окончания вуза. Ни там, ни сейчас его не воспринимали всерьёз. Ни там, ни сейчас он никак не смог бы оспорить объективное превосходство человека напротив.       — Потому что я его мать, Иэйри-сан, — аргумент госпожи Годжо не поддавался критике. — Сатору очень стеснительный мальчик, но он уже умеет использовать свой дар и всё понимает.       Именно факт того, что он всё понимает, пугал сильнее всего. Минору в последний раз попытался отыскать за сиянием холодной, заточенной стали следы простого человеческого беспокойства, хоть толику сомнения, лишь один отблеск... И с обречённым протяжным выдохом шагнул в помещение, оборудованное Тенген под морг. В сторону Годжо-сан он старался не смотреть, только по вежливости придержал перед ней дверь, пропуская в комнату.       Она остановилась возле одного из холодных металлических столов, поверхность которых занимали тела погибших чуть больше суток назад агентов. Их было пятеро, все – обескровленные, очевидно, вампирскими клыками. По некоторым телам проходили борозды резаных ран. Годжо-сан опустила сына на тонкое белое покрывало, скрывающее серьёзные травмы убитого оперативника.       — Не тяжело было вам держать его всё это время? — Минору хотел перевести тему. Говорить с Годжо-сан о чём угодно кроме работы, позволить ей забыть об основной цели своего визита.       — Нет, что вы, — теперь, когда необходимость держать ребёнка отпала, из чужой фигуры ушла и общая зажатость. Минору мог видеть следы долгих лет тренировой, и казавшиеся тонкими руки (теперь это хорошо просматривалось) были наполнены силой, доставшейся после традиционной подготовки Тенген. — Мне по работе приходилось таскать на себе и куда более тяжёлые вещи… Можно сказать, что с Сатору на руках я даже отдыхаю…       Она ни на секунду не отвлеклась. Всё её внимание было сосредоточено на работе. Годжо-сан быстро, но аккуратно стянула белые перчатки, откладывая их на край металлического стола. Тонкие и длинные, почти паучьи пальцы принялись распутывать узлы на плетённых защитных браслетах. Минору не замечал их до этого за длинными рукавами детской рубашки. Для одного ребёнка их было слишком много: по два сдерживающих амулета, по два защитных. Они отличались по цвету, но каждый в Тенген легко бы смог узнать в них технику ведьм из Киото. Разноцветные полосы опасным веером расположились поверх белых перчаток.       — Сатору-чан, — до этой минуты голос Годжо-сан не звучал настолько ласково и осторожно. — расскажешь маме, что случилось с этой тётушкой?

***

      Выцветшие оттенки отвечали на осторожное прикосновение. Они расходились, они сплетались и перетекали с места на место. Они пропитывали собой пространство вокруг. Они заменяли картину перед глазами образами иного. Бледно-голубые стены расходились под влиянием других цветов. Открывали глазам нечто новое, то, чего никогда не было здесь, но что было где-то далеко.       «Потухший» зелёный разливался лесной опушкой, глубокий синий заменял высокое ночное небо, казавшийся неуместным серый приобретал животные черты, он передвигался медленно, он ходил кругами, подбираясь всё ближе и ближе. Чёрным блестели его глаза. Сияющим красным был отблеск пролитой крови.       Цвета должны были кричать, но в ушах звенела тишина. Лишь потом, под тонкой чертой бледного золотого, раздался заливистый смех.       Отзвуки услышанного продолжали эхом отражаться в мыслях, даже когда комната начала приобретать знакомые очертания. Фантомный запах свежей крови преследовал не только в сознании, но и наяву, постепенно перемешивался с характерной тяжёлой кислотой, пока не уступил ей место окончательно.       — Сатору-сама? — Иэйри-сан плохо совмещал обязательную при его положении вежливость и искренную доброжелательность. Окружающие его цвета переливались запыленным серым беспокойством.       Сатору поспешил убрать ладонь с холодного тела перед ним. Сессия была окончена. И каким бы умиротворённым ни казался молодой мужчина, разложенный на металлическом столе, тот не спал. Белое покрывало, поверх которого сидел Сатору, скрывало ужасающую рваную рану, лишившую полевого агента Тенген жизни.       — Зверь, — коротко пояснил он произошедшее. — Оборотень, если точнее. — Сатору пытался передать увиденное так, как мог. Но опыт пережитых сессий не шёл рука об руку с нежным возрастом. — На большую собаку похож… — тонкий голос выдавал не поддающуюся контролю грусть, — ...серую.       Он опустил голову и закрыл глаза. Вокруг было слишком многоцвета. Они ехали несколько часов из Киото в Токио ради пары минут сессии «сканирования» ауры. Солнце уже опустилось за горизонт, когда семья Годжо переступила порог токийского отделения Тенген. Сатору устал.       Судя по тяжёлому, протяжному выдоху у стены, устал и Иэйри-сан.       — Я поговорю с дознавателями, — тихо озвучил он свои мысли. Их часть, скорее. Сатору на понимал, почему Иэйри-сан не спрашивал у него ничего больше. Он мог бы рассказать больше: что луна была яркой, но не полной, что размытые ветром оттенки оседали на языке мокрыми брызгами, что тело оборотня не скрывала никакая одежда. Им же нужны были «следы» и «зацепки», как остальным… — Помочь тебе надеть браслеты?       — Я подожду маму, — Сатору покачал головой в отрицании и, открыв глаза, посмотрел на амулеты, лежавшие по другую сторону от мёртвого тела. Ровным рядом один за другим тянулись восемь зачарованных амулетов. Последний из них, со звенящими при каждом шаге подвесками, госпожа Йори зачаровала вчера, и среди всех браслетов он оставался пока самым мощным. Другие уже теряли свою силу, едва продержавшись до конца недели. Качество магии заговорённых зелёных бусин, плетённых в защитные узоры ниток, кожаных ремешков с выцарапанными мистическими символами – компенсировалось количеством развешанных по рукам украшений. С каждым годом их становилось всё больше. Сила ведьм, лояльных Ордену, не могла полностью подавить дар Сатору на долгое время: личная энергия слишком быстро пробивала вложенную в предметы силу, оставляя от защитного слоя ни на что не годное решето. Если так продолжится, когда-нибудь его руки полностью утонут в ворохе заколдованных нитей и подвесок.       — Видимо, у неё много дел. — Иэйри-сан поправил халат, прежде чем медленно подойти к металлическому столу. — Хочешь спуститься? — И протянул к нему руку.       Иэйри-сан смотрел на него иначе, чем смотрели на Сатору дома. Глаза его матери сияли, и она улыбалась, танцуя в вихре заносчивой сирени. Отец выглядел всегда более собранно и строго, уверенно, а цвета вокруг него закручивались на спираль тяжёлого, тёмного красного. Глаза господина Иэйри всегда были влажными, и серые облака беспокойства расплывались от его фигуры, заполняя собой пространство.       — Я сам. — Едва услышав уверенные слова Сатору, Иэйри-сан сделал осторожный шаг назад, открывая пространство для манёвра. Стол был высоким. Сатору упирался в него лбом, когда стоял рядом, и матери приходилось подсаживать его, чтобы он мог забраться на стол и приступить к сканированию. Но это не значило, что Сатору не мог попробовать спрыгнуть с леденящей металлической поверхности стола самостоятельно. Стараясь развернуться как можно более аккуратно, не потревожив вечный сон лежащего рядом оперативника, Сатору свесил короткие ноги с края и приготовился к прыжку.       Приземление вышло резким, но не болезненным. Глухой звук удара подошвы детских кроссовок о каменные полы прокатился по помещению короткой волной, стихшей так же внезапно, как та и возникла. Сатору отряхнул от несуществующей пыли свои тёмные джинсы и тёплую, с высоким воротом, кофту в широкую чёрно-синюю полоску. Разворошив напоследок копну белоснежных волос, Сатору медленно подошёл к длинной скамейке у стены. С этого места было хорошо видно господина Иэйри и три железных рабочих стола, два из которых были заняты телами погибших при исполнении.       — Уверен, что хочешь ждать Годжо-сан тут? — Иэйри-сан, видимо, успел проследить за коротким взглядом Сатору по комнате и сделать свои выводы. — Морг – не то место, где ребёнку может быть весело.       В ответ Сатору перевёл взгляд на господина Иэйри. Он надеялся, что этим взглядом получится выразить любые мысли, подходящие к происходящему. Сатору никогда не ступал на территорию токийского отделения дальше морга. Они с матерью всегда заходили со стороны старого здания, так и не доходя до главного. Подземные коридоры позволяли перемещаться между старым зданием и новым корпусом, но этим пользовалась только его мать, когда той нужно было срочно отправиться по собственным делам. Дар Годжо Айяно использовали для совсем других, хоть и в чём-то похожих, целей. Считывание ауры бездушных предметов помогало ей оценивать артефакты и чистить их энергетическое поле при необходимости. Артефакты в Тенген находили ещё чаще, чем умерших представителей организации и жертв тех, за кем наблюдали в Ордене. Иногда новые артефакты отправляли в резиденцию Годжо с курьером. Но иногда мать совмещала собственные рабочие поездки с работой Сатору.       — Ты можешь подождать в коридоре, — предложил Иэйри-сан, стягивая с рук рабочие тесные перчатки, которые неприятно хрустели и скрипяще стёрлись при каждом его движении. — Или я мог бы отвести тебя на кухню… — озвучил он новую идею. — Ты наверняка голоден.       Подтвержая мысли господина Иэйри, желудок Сатору тихо заурчал.       — Я буду считать это за согласие.       Он коротко улыбнулся, скидывая перчатки в металлическое ведро под одним из столов. Без работы в помещении слишком тихо. Часы на стене отмеряли время стрелками – слишком сложно, но размеренные тики отражались от стен достаточно долго до того момента, пока Иэйри-сан, сбросивший свой белый халат где-то за дверью, не вернулся из соседней комнаты.       — Нам нужно будет сначала зайти к Директору, — Иэйри-сан медленно присел перед Сатору. — Так Годжо-сан быстрее сможет нас найти, когда освободится.       — Это далеко?       Сатору смерил целителя недоверчивым взглядом. Он знал, насколько большое расстояние от морга до директорского кабинета в родном Киото. Куда быстрее между помещениями удавалось перемещаться у матери на руках. Он доверял ей, но не мог сказать того же о давно знакомом целителе. Сколько помнил себя Сатору, это всегда были исключительно рабочие встречи. Без халата Иэйри-сан перед ним появился впервые. Под халатом, оказалось, была простая серая футболка, заправленная в бежевые брюки. Он мог быть беднее семьи Оотаке – нелюдимых панд-оборотней, больше предпочитавших жить в заброшенных домах старых строений, чем в новом здании киотского отделения Тенген. Казалось, у тех вообще не было денег даже на простые человеческие нужды, но они оставались в организации и иногда встречали Сатору, принимая человеческий облик, с одеждой более интересной и красочной, чем была у токийского целителя.       Иэйри-сан задумался, и белые ленты, вплетающиеся в окружающую его ауру, подтверждали чужую задумчивость.       — Не думаю, что сильно долго, — ответил он в итоге. — Но скучно не будет. Можем поговорить о чём-нибудь кроме работы. Что тебе нравится, Сатору-сама?       Настала очередь Сатору задуматься над ответом. Обычно у него таких вопросов не спрашивали. В резиденции было всё, что только могло ему понадобиться. И если ему хотелось чего-то ещё, ему покупали это как можно скорее. Он не занимался с другими детьми в киотском отделении Ордена, но иногда видел их в коридорах, когда мать привозила его с собой на работу. Сатору не мог сказать, нравилось ли ему то, что ему приходилось делать. Он просто делал это столько, сколько знал себя: холод больничных стен и приевшийся запах подвального помещения, кажется, были среди первых его воспоминаний. Или это были переплетающиеся перед глазами разводы цветов, постепенно рисующие перед Сатору картины прошлого. Что-то из этого было первее. С чего-то же это началось. Просто Сатору уже не помнил.       — А что не нравится? — он сделал ещё одну попытку завязать разговор, так и не получив от Сатору ответа на первый вопрос. На этот у него уже был ответ.       — Папа и мама говорят, что жаловаться невежливо. — Он отвернулся к стене, лишь бы не видеть, как мрачнеет разочарованием серое облако вокруг Иэйри-сана. Обычно, стоило цветам родителей начать темнеть, они уходили. Бросали на Сатору какой-то свой взгляд, отец – заметно поджимал губы, мать – коротко выдыхала носом воздух, и всё равно они молча уходили после.       Но вместо ожидаемого, Иэйри-сан коротко и тихо рассмеялся. Сатору, в неверии повернувшись к нему лицом, смог увидеть тень пропадающей с губ улыбки, всё ещё сияющей в глазах напротив.       — У тебя поразительные родители, Сатору-сама, — его слова разбавляли серую ауру оттенком горчичного, и Сатору не понимал, что это могло означать. Иэйри-сан же успел подняться и дойти до стола, легко поднимая оставшиеся возле погибшего агента браслеты. — Смотри, не потеряй. — Он осторожно протянул Сатору ладонь с украшениями, и ему нельзя было их не взять. Стараясь не касаться чужого потока, он очень аккуратно один за другим переложил браслеты в собственную руку и крепче сжал пальцы в маленький кулачок.

***

      Сатору не нужно было слышать слов токийского Директора и не нужно было видеть размытые пятна зелёно-коричневого в чужом потоке, чтобы понять, насколько неприятным для Иэйри-сана выдался короткий разговор. Он скривил лицо на несколько секунд, почти смешно сморщившись, прежде чем снова улыбнуться для него и сказать, что теперь они могут идти перекусить.       — У нас, конечно, не самая изысканная кухня, — признавался целитель, стараясь идти немного позади Сатору, очень медленно, непривычно медленно для взрослого, он не заставлял его бежать за собой. — Но я посмотрю, что можно найти и приготовить.       По мере приближения к обозначенной кухне, серый цвет уступал лимонно-жёлтому, и улыбка на лице целителя всё сильнее согревала. Сатору и не знал, насколько холодно ему было раньше, не только в промёрзшем морге, но и среди других людей. Никто из них не улыбался ему так открыто и честно.       Он толкнул перед Сатору дверь, пропуская вперёд. Кухня токийского отделения мало отличалась от кухни в Киото: бежевые стены с тонкими деревянными линиями, спускающимися от потолка к полу через большое расстояние друг от друга, более толстые деревянные полосы проходили под потолком. Окно на противоположной от входа стене было похоже на старые японские ширмы, но вместо тонкой бумаги квадратные ячейки были завешаны стеклом. Вдоль стены слева стояли высокие шкафы, а по середине стоял большой стол. За высокими стульями, спиной к двери, сидело два ребёнка: мальчик с растрёпанными тёмными волосами и девочка с неаккуратным каштановым хвостиком на макушке.       — Сёко-чан, что ты здесь делаешь? — в голосе Иэйри-сана появилась незнакомая твёрдость, и к остаткам серого цвета вокруг начал примешиваться тёмно-зелёными страх.       Но девочка не боялась. Едва услышав голос целителя, она спрыгнула с высокого стула, весело улыбаясь. Вокруг неё вились яркими вспышками оттенки синего и слепящий белый, когда она подбегала к Иэйри-сану.       — Папу-у-у-уля, — тонкий визг утонул в грубой ткани, стоило той врезаться со всей силы в фигуру целителя и обхватить его ноги короткими тонкими ручками.       Сатору хотел было отвернуться – что-то неприятно сжималось в груди от одного взгляда на картину перед ним. Он бы сам никогда не опустился до проявления подобной невежливости, никогда бы не позволил себе такого неуважительного отношения к старшим. Но отвернуться не мог. Иэйри-сану, сказалось, происходящее не было неприятно. И это поражало сильнее всего, заставляло смотреть дальше. Целитель позволял девочке обнимать его ноги, и стоял, опустив руки, полностью расслабляясь в чужой хватке. Он лишь коротко вздохнул и тихо, почти обессиленно спросил:       — Разве ты не должна быть дома? — В ответ девочка запрокинула голову, чтобы встретиться с серьёзным и хмурым выражением лица Иэйри-сана. Оно не произвело на неё никакого эффекта. Она всё так же широко улыбалась, и резво качала головой из стороны в сторону. Хвостик на её макушке весело мотался вслед за этим движением.       — А вы, молодой человек, должны сейчас быть в своей комнате, — Он перевёл взгляд с дочери на второго ребёнка. Мальчик только развернулся на стуле и обиженно сложил на груди руки. По его телу поднимались вихри тёмно-серого, почти чёрного отрицания. Такого же цвета были тяжёлые браслеты на его запястьях – звенящие вдоль широкого круга кольца – работа госпожи Курусу, сдерживающая магия. У Сатору когда-то был такой же браслет, но он быстро истратил свою силу, а новый мать отказалась заказывать – большие браслеты некрасиво смотрелись на тонких руках Сатору.       — Там скучно, — отозвался мальчик короткой, едва внятной фразой.       Сатору снова прошёлся взглядом по помещению. Он не понимал, что может быть комфортнее собственной комнаты. Лампочка, вкрученная в светильник на потолке, тихо гудела. На столе стояли две тарелки с остатками омлета и разводами от соусов. Возле плиты был поставлен невысокий стул. В раковине лежала сковорода.       — Я украла Сугуру из комнаты. — Над ней водопадом разливалась пурпурная гордость, и она сияла яркой радостью, куда более ослепительной, чем свет подвешенной люстры. А потом она повернула голову в сторону, встречаясь взглядом с Сатору. — Я Сёко. А тебя как зовут?       Сатору застыл в неверии услышанному. Девочка смотрела на него внимательными глазами любопытного оленёнка из мультика, с улыбкой дожидаясь ответа на свой вопрос. Она не знала о нём ничего.       — Сёко-чан, это Сатору, — Иэйри-сан отбросил в разговоре с дочерью уважительный суффикс в чужом имени. — Он очень голоден, поэтому посиди, пожалуйста, на стуле, пока я приготовлю ему… — Целитель обвёл взглядом кухню, после чего слегка наклонил голову к Сатору. — Ты будешь омлет?       Какого-то ответа на вопрос у него не было, и Сатору медленно, пришибленно кивнул. Девочка – Сёко-чан, запомнил он, – на пару шагов отошла от отца, расцепив сплетённые за его ногами пальцы. И ещё раз взглянула на Сатору.       — Ты не выглядишь голодным, — совершенно бестактно, оскорбительно. Хотя справедливо. Он мог перетерпеть до завтрака. Просто дождаться матери или лечь спать, чтобы ожидание прошло легче. Но Иэйри-сану отказать не получилось.       — Сёко-чан, все люди разные. Если он не выглядит голодным, это не значит, что он не хочет кушать. Верно, Сатору-кун? — новый суффикс непривычно ощущался на слух. Без былого уважения, которое к нему проявляли все, кто просто знал о его семье. Иэйри-сан просто одним слогом поставил его на одну ступень со своей дочерью, и Сатору не понимал, было ли это чем-то хорошим, или чем-то плохим. Это было чем-то… другим.       — Верно, — потому что стоило ответить и не разводить долгого молчания. Он не хотел утруждать Иэйри-сан, ему стоило съесть всё, что он приготовит ему.       — Тогда присаживайся на свободное место. — Проходя мимо, чтобы завернуть к плите, он коротко потрепал Сатору по голове. Новый незнакомый жест сильнее колыхал что-то внутри, и он приподнял собственную руку, чтобы понять происходящее. Собственную ауру Сатору видел намного хуже, чем чужую, но, если сосредоточиться, можно было различить бледные отсветы. Ему просто нужно было что-то для контраста, поэтому он поднял и раскрыл ладонь с браслетами. Вокруг растянутых зачарованных плетений поднимались редкие всполохи разных оттенков розового.       — Это твои? — мальчик с массивными браслетами коротко приподнял подбородок, намекая на плетения в чужих руках.       Сатору кивнул.       — Много… — протянул он задумчиво, но Сатору и так знал, что с его даром не получилось бы иначе. Мальчику всего с парой таких тяжело было бы понять. — Помочь завязать? — Внезапно предложил мальчик, вытягивая вперёд руку с раскрытой ладонью. — У меня были такие же.       Он ещё раз осмотрел с головы до ног мальчика напротив. Ворох сильно отросших чёрных волос, такая же чёрная футболка с блестящим под светом лампы чёрным знаком летучей мыши и простые чёрные спальные штаны. Звенящие на запястьях браслеты доказывали Сатору, что мальчик не врал.       Пока Сёко-чан поднималась на высокий стул, лицом к ним, мальчик одним небрежным движением спрыгнул со своего стула, поворачиваясь к Сатору. Оказалось, что он был ниже мальчика на целую голову.       — Клади сюда. — Мальчик резво похлопал по сидению. Сатору разложил браслеты ровной линией. — Куда какой? Или неважно?       Сатору слегка подвинул к себе несколько браслетов из ряда. Один старый и два новых, включая тот, что с зачарованными подвесками. На своих местах остались ещё пять – два старых и три новых.       — Эти, — он указал на отодвинутые браслеты, — сюда. — И положил на сидение правую руку.       Сёко-чан тихо отбивала по столешнице какой-то необычный ритм, не похожий на подслушанные у ведьм, работающих со звуком. Госпожа Йори, сделавшая для Сатору браслет с подвесками, принадлежала именно к таким ведьмам. Мальчик подцепал застёжку этого браслета короткими ногтями; завязывая другие, он иногда проходился холодными пальцами по коже, притягивая за собой второй конец зачарованного плетения, прежде чем перекрестить и затянуть застёжки крепким узлом.       За спиной Иэйри-сан жарил обещанный омлет. Вкусный запах напоминал о тихом голоде Сатору, желудок его отзывался настойчивым урчанием.       — Ты не ужинал? — Мальчик не мог не услышать того звука, слишком близко находился, слишком легко связывал плетённые браслеты. Он не поднимал головы, прежде чем обратиться к Сатору. Перед глазами была только тёмная макушка, которой мальчик точно не увидел, что Сатору кивнул.       — Папа, а почему Сато-чан не ужинал? — Зато это увидела Сёко-чан, вмиг переставшая барабанить по столу в ожидании внимания. Иэйри-сан выключил плиту и повернулся к дочери.       — Потому что он долго был в дороге, — пояснил Иэйри-сан, раскладывая приготовленное по тарелкам. — А потом мы работали.       Сёко-чан, окружённая вспышками мандаринового воодушевления, попыталась перелезть через стол, вытягивая вперёд руки и практически полностью прислоняясь телом к деревянной поверхности.       — Так ты тоже целитель? — её энтузиазм ни на секунду не угасал. — И мама с папой правда разрешают тебе работать?       Кроме неё, на Сатору внимательно смотрели ещё две пары глаз. По тёмной ауре мальчика капали светло-красные пятна заинтересованности. В энергии Иэйри-сана смешивались серый, зелёный и синий, они толкались, пытаясь вытеснить друг друга, и Сатору отвернулся, чтобы не смотреть за этим дольше положенного.       — Я не целитель. — Он притянул к себе руки, опуская их в карманы, и отступил на шаг назад. Работа с браслетами была закончена, и у него больше не было необходимости держаться так близко к другому человеку.       — Но родители разрешают ему работать. — Иэйри-сан быстро расставил по столу тарелки. С омлетом – для Сатору, и ещё две, с одной порцией онигири на каждой, – для других детей. Эта тарелка привлекла внимание Сёко-чан сильнее, чем слова отца. Она смотрела на рисовый треугольник с недоверием, с сомнением тыкая пальцем по приклеенному к нему листу нори. Оно было к лучшему, потому что Сатору не знал, как объяснить ей свой дар и свою работу. Новый цвет незнакомого мрачного чувства в собственной ауре он не мог больше увидеть, не с надетыми и плотно завязанными на запястьях браслетами.       — Мне точно можно? — Сёко продолжала осторожно касаться своей порции. — Точно-точно? И ты не будешь ругаться?       Иэйри-сан посмотрел на дочь странным тёплым взглядом, но по телу его начали подниматься волны тёплых оттенков раздражения. Сатору приступил к омлету, порезанному на кусочки, чтобы удобнее было брать палочками. Он отличался от домашнего омлета, ощущался менее плотным, но более жирным, часть кусков до сих пор держалась друг за друга размазанными линиями недопечённого желтка. Сатору приходилось лишний раз скрести палочками по тарелке, чтобы собрать растекающуюся массу, и против всех правил этикета наклоняться ниже к тарелке.       Внимательный взгляд со стороны, следил за каждым действием, изучал – мальчик не был включён в семейный разговор, видимо, не являясь всё-таки членом семьи Иэйри.       — Есть причины, почему на ночь есть вредно. Но ты уже сломала себе весь режим ночным перекусом. — Иэйри-сан устало опустился на стул рядом с дочерью и приложил ладонь к своему лицу. — Ешь спокойно, я за всем прослежу…       Сразу после этих слов Сёко-чан ухватилась обеими руками за онигири. Сатору попытался не рассмеяться, но удержать тихой улыбки всё же не смог.       — И мне тоже можно онигири? — Сатору не был уверен, почему спросил это. Это просто казалось логичным. Все, кроме него, ели онигири, и что-то странное было в том, что стремительно пустела его тарелка с омлетом. Он выделялся, и даже если среди потока в окружении не было характерных цветов осуждения, Сатору осуждал себя сам.       — А ты, оказывается, жадный, Сатору-кун? — вопрос Иэйри-сана звучал с пронзительным звонком разбивающегося стекла. Это было плохое слово. Отец говорил его, когда ругался по работе или с прислугой. Жадные люди были плохими людьми – они хотели получить то, что им не принадлежало, получить ещё больше, чем у них имелось. Сатору не должен был вести себя подобным образом.       Иэйри-сан улыбался беззлобно, но Сатору среагировал на привычке: медленно отложил в сторону палочки и слегка подвинул тарелку с последним кусочком омлета от себя. Улыбка на его лице пропала так же резко, как и улыбка целителя.       — Это неплохо, Сатору-чан. — Аура Иэйри-сана находилась в беспорядке. Слишком много всплесков эмоций, перекрывающих знакомую серость, сгущающих краски в оставшихся пятнах привычного цвета только сильнее. Он снова сменил приставку-кэйсё на что-то более привычное ему в подобных ситуациях – беспокойный клубок синей привычки носился вокруг головы, пробегал по телу, по вздёрнутой в направлении Сатору руке, чтобы остановиться вместе с ней совсем близко от его головы.       Подобные движения были привычкой Иэйри-сана, считанной среди разрозненных оттенков, но Сатору к таким движениям не привык. Застыл, стараясь казаться смелее, стараясь не подать виду о промелькнувшем на секунду испуге. Видимо, вышло у него не так хорошо, как хотелось. Выдавали ли его широко распахнутых глаза или за секунду сковавший всё тело холод – Сатору не мог быть уверен. Зато он видел, как менялось вновь пространство вокруг целителя, как в очередной раз менялись цвета, и как рука вновь опускалась на столешницу, чтобы потянуться за коробкой с последним онигири.       — В конце концов, растущему организму нужна энергия, — он старался звучать так же бодро, как раньше, когда протягивал Сатору рисовый треугольник, упакованный в прозрачную плёнку. — Если ты хочешь доесть омлет и взять онигири, ты можешь это сделать. Иногда можно позволить себе быть немного жадным. Верно, Сёко-чан?       Сёко-чан уже успела расправиться со своей порцией и резво кивала в подтверждение слов отца. Сидевший напротив неё мальчик едва дошёл до середины.       — Сугуру-кун, а ты почему так медленно ешь? — Иэйри-сан, пусть и спустя время, но снова обратил внимание на мальчика рядом. Тот смотрел на целителя в ответ, прерывая укус на середине, его щёки смешно раздувались то ли от ещё не пережёванной части порции, то ли от желания высказать скопивщиеся мысли, витающие вокруг потоком смущённого розового.       — Он будет есть один, если я все быстро съем. — Он помогал Сатору завязывать браслеты на запястьях, но не смог запомнить его имени. Хотелось обиженно сложить руки на груди и состроить гримасу. Хотелось познакомиться с ним снова, протянув вперёд руку, потому что Сатору не был лучше по части запоминания. — Это некрасиво…       Вместо этого он мог только смотреть за тем, как розовый умиротворённым рассветом расплывается по тёмному потоку, заполняя пространство ауры всё новыми оттенками. Тарелка с омлетом опустела. Бросая короткие осторожные взгляды на мальчика рядом, Сатору медленно развернул свой свёрток с онигири и сделал первый укус.

***

      В заваренном к ужину чае не хватало сахара. Он казался горьким и этот вкус оставался на языке, как бы Сатору не пытался перебить его кусочками расставленного перед ним на тарелке овощного ассорти.       У родителей такой проблемы не было. В их потоке не было цвета, передавшего бы неприязнь ко вкусу приготовленного ужина. Мать спокойно подхватывала кусочки сашими палочками, скользящими между гладкой ткани её чёрных домашних перчаток. Отец медленно растягивал свою порцию кремового супа.       — Возьмёшь завтра сына с собой? — голос у господина Годжо был твёрдый, сказывались годы командования подчинёнными, жизнь в именитом клане, накопившем своё состояние после ухода от рабочей деятельности в Тенген. Иногда Сатору думал, будет ли он звучать так же, когда вырастет.       Жена не сразу ему ответила. Вопрос застал её на середине медленного движения палочек к тарелке с овощным ассорти.       — Я думала отвести его на работу и оставить у целителей. — Взгляд больших серых глаза внимательно следил за реакцией мужчины напротив. Кусочек подцепленного сыра исчез за неестественно бледно розовыми губами.       Отец ответил после очередной ложки супа.       — Мне всё равно нужно будет заехать в Орден, решить кое-какие вопросы по обеспечению в этом квартале. — Это значило, что он отвезёт Сатору в Тенген. Чрезвычайно редкое событие, которое случалось раза два на его памяти. Отец был занятым человеком, мать была занята не меньше, хотя их занятость и разнилась. — У них снова прошерстили ряды?       Ещё один кусочек помидора был поднят с тарелки просто для того, чтобы перестать наблюдать за разговором родителей, не показывать ни своей заинтересованности, ни испуга. Мелкая дрожь шла от кончиков пальцев, и Сатору прикладывал куда больше усилий к тому, чтобы держать палочки, чем обычно.       Слова отца и решение мамы приводили к уже изученному результату.       — Три оперативника, — подтвердила она. Пурпурный вихрь вокруг госпожи Годжо ни на оттенок не переменился. Чай без сахара перестал казаться Сатору самым худшим вкусом на языке.

***

      Блинного рожка, купленного водителем в магазине сладостей, хватило до поездки из центра Киото к городским окраинам. Сатору и не пытался растягивать удовольствие, с радостью пачкая сладкими топингами лицо и руки. Возможно – ещё и кожаную обивку заднего сидения, но он может ручаться за то, что на костюме, выбранном мамой для поездки в Орден, не осталось ни пятнышка.       Отец сидел по правую сторону, за водителем, и читал утреннюю газету. Большой лист бумаги почти полностью закрывал господина Годжо от окружающего мира, хотя время от времени тот всё же едва заметно отрывал взгляд от очередной полосы текста, чтобы скосить его в сторону и бегло осмотреть сына. Интерес Сатору к десерту вызывал на тонких губах лёгкую улыбку. Бумажная обёртка-упаковка была стилизована под страницу абстрактной западной газеты. Возможно, среди букв с характерными засечками даже можно было найти слова на французском. Сатору иностранные языки не изучал, да и рано ему пока заниматься подобным. Зато у отца был внушительный лингвистический багаж.       Семья Годжо слишком давно отошла от прямой работы с Тенген. Отправной точкой стал перенос всей документации Ордена из Киото в Токио ещё до того, как город приобрёл статус новой столицы. Глава семейства в то время решил пожертвовать карьерой полевого агента ради общественной работы среди смертных. Годжо прошли путь от клана, созданного новоназначенным чиновником, до семьи акционеров, оставивших политику и ушедших в развитие собственного бизнеса.       Годжо Кэйташи ни на секунду не уставал показывать всем вокруг свою занятость и авторитетность. Простые люди не могли видеть его тяжёлой, глубоко-красной ауры, не кричащей, а предупреждающей. Зато они могли видеть его строгий костюм цвета горячего шоколада, скроенный точно по подтянутой фигуре. Сатору почти не видел отца вне вереницы разноцветных костюмов, он даже в Орден решил поехать, как на работу.       В каком-то роде это и было его работой. Тенген действовала в том числе благодаря средствам их семьи, и доверять встречи с Директором местного отделения даже доверенным ассистентам он не мог.       Сатору по левую руку от отца оставалось только покачивать ногами под ритм играющей в салоне спокойной мелодии и доедать свой блинчик с кремом и ягодами, залитый сладкими сиропами и шоколадом. Исполнять эту обязанность ему нравилось куда больше, чем собирать в жуткие картины выцветшие ауры заледеневших оперативников.       Стоило им лечь на холодный стол в комнате морга, их поток уменьшался и тускнел, и оставался тонкой плёнкой поверх тела, в нём были отвратительные чёрные пятна, отражавшие последние стуки сердца. Так должно было быть. Но вокруг оборотней – старого и молодого лиса – совсем не кружил поток. Их тела были лишены цветной оболочки, что заставляло Сатору беспомощно смотреть на киотского целителя. Вокруг высокого мужчины в халате змеёй крутило сжимающуюся спираль ответное бледно-жёлтое непонимание.       Сатору медленно подошёл к последнему столу. На нём лежала молодая девушка с привычным потоком. Цвета, потерявшие былую яркость после смерти, укрывали тонкие плечи и путались в коротких чёрных волосах.       Тусклый зелёный становился теннистой аллеей – краски ауры вновь формировали собственную картину последних воспоминаний, затягивающих Сатору к себе из мёртвой тишины окружения. Из темноты проступало лицо, чёрные линии рисовали отсчёт пройденных им в ночи лет: полосы тянулись от глаз к подбородку, проходились фальшивыми чёрными клыками под нижней губой, пересекали переносицу, раскрывались косыми чертами на лбу. На руке, вытянутой к чужому горлу проступали сдвоенные «браслеты» меток.       Так выглядели местные вампиры, «сородичи». Чёрные метки, подобно годовым кольцам на срезе дерева, показывали возраст каждого из этих созданий ночи. Ему было больше пяти сотен лет – Сатору отчётливо видел вплетающуюся в синеющие пряди грусть, подтверждаемую наигранно равнодушными словами:       — Это совсем печально, Тенген-но-Хоши. — Выцветшая зелень страха сгущалась, всё отчётливее из темноты проступал вид теннистой аллеи. И голос вампира давил на ведьму, а Сатору ощущал это собственной кожей, собственным потоком, низкий хрип разрывал кожу, претензии проникали в мозг вместе с отсеревшими цветами чужих воспоминаний. Он не слышал последних оправданий девушки, только чувствовал сильное желание спрятаться. Позже – недовольное, оскорблённое лицо начало стремительно отдаляться, куда ярче становилась аллея, куда полнее Сатору мог видеть картину сверху, но вместе с этим приходили красные вспышки боли, проблёскивающие на алом полотне отзвуки ничем не скрываемого крика.       Картина воспоминаний темнела, свет реальности стремился вернуть Сатору в настоящее. Стоило только прекратить держать погибшую ведьму за руку, как со стороны просвучал стандартный вопрос о том, что он успел увидеть среди последних эмоций оперативницы.       Поспешный вопрос неприятно скрёб по телу грубой шершавой бумагой. Сатору не хотел поднимать взгляда к целителю, цеплялся за отсутствие цвета под закрытыми веками, в надежде растянуть это чувство отрешённости, но вопрос звучал снова, в похожей, но другой формулировке, а потом ещё раз, и снова.       Поэтому Сатору повторил слово в слово то, о чём вампир говорил с убитой ведьмой. Чужие слова не наседали тем давящим чувством ответственности, которое появлялось, стоило начинать говорить от себя и рассказывать то, что он видел.       Целитель молчал, Сатору перебирал в руке новые браслеты.

***

      Один за другим мать переплетала нити на запястьях, завязывая амулеты плотными узлами. Она старалась натягивать их так, чтобы плетение плотно прилегало к коже, но замечала, когда затягивала слишком сильно, и пыталась ослабить узел. В такие моменты её аура шла рябью раздражения, и она забавно морщила нос, прежде чем встряхнуть руками и вернуться к делу.       Окончение их работы снова совпало, и это означало, что возвращаться домой они будут сразу после того, как выйдут из подземных коридоров. Сатору перебирал пальцами, не решаясь озвучить свою глупую просьбу. Возле стены стоял Иэйри-сан, не менее взбудораженный: среди ставшего привычным серого потока сплетались между сбой тонкие ленты оранжевого и зелёного.       — Годжо-сан, — осторожно подал он голос, как только мать медленно опустила Сатору с металлического стола на пол. — Простите мне мой нескромный вопрос, но вы собираетесь уезжать уже сейчас?       Сатору перевёл взгляд с матери на целителя и обратно, наблюдая за её реакцией: за тем, как она сложила руки на груди, как приподняла немного подбородок, показывая, что только приготовилась слушать человека, чей вопрос уже был задан.       — Не подумайте ничего дурного. — Зелёные ленты вились и крепли, расширяясь, становясь темнее. — Просто, если вдруг у вас есть возможность ненадолго задержаться… У моей дочери сегодня день рождения.       Вежливая улыбка слегка приподнимала уголки губ госпожи Годжо. Сатору мог видеть, как быстро порхали её длинные белые ресницы в притворном непонимании. Последний раз они были в Токио несколько месяцев назад, и с тех пор старались не поднимать тему произошедшего инцидента. О том, что мать недовольна была видеть Сатору в компании детей токийского целителя, ночью, рядом с тарелкой еды… он прочитал по отблескам грязно-зелёного среди обычно постоянного потока. Она не переменилось в лице, когда рассказывала им о том, что ей пришлось спрашивать у местного директора о том, где ей искать собственного ребёнка, который не обнаружился на том же месте, где она оставила его несколько часов назад. Она улыбалась коротко и спокойно, не повышала голос, но от неё волнами распространялась угроза. Сатору видел это в её цветах, Иэйри-сан должен был это чувствовать. И этого не должно было повторяться, даже если бы ему очень хотелось вновь встретиться с другими детьми.       — У нас нет подарка, Иэйри-сан, — как самый вежливый способ отказать.       — Одно ваше присутствие уже будет большим подарком, — как тонкий способ убедить остаться. — Я никогда не видел раньше, чтобы она так сильно была заинтересована в общении с кем-то из сверстников. И Сатору-сану эта встреча пойдёт на пользу.       Они вдвоём одновременно перевели свой взгляд на него. Сатору же сразу поднял взгляд к матери, отражая её выражение с улыбкой, зеркаля её частые взмахи ресниц.       — Надеюсь, у вас есть свободные комфортные комнаты, — на словах матери он чувствовал, как фальшивая улыбка против воли растягивалась на лице сильнее, превращаясь в настоящую. — Я позже позвоню мужу, предупрежу, что мы будем завтра к вечеру. Вы должны понимать, что это мероприятие рушит уже построенное расписание, и…       Сатору дальше её не слушал. Внутри зрело стремящееся наружу неизвестное чувство. Оно вытесняло другие ощущения, вытесняло звук, доносящийся сверху, казалось, оно даже приглушало яркие цвета вокруг чужих фигур. Мир вокруг переставал казаться слишком тяжёлым, или это он сам начинал чувствовать себя будто бы в несколько раз легче. Хотелось проверить, действительно ли он сможет подпрыгнуть высоко-высоко, будут ли его руки тянуться выше, но Сатору заставлял себя держаться на месте, держаться за руку матери на протяжении всего пути от морга до одного из маленьких домиков полевого городка. Сёко-чан уже бежала им навстречу, и Сатору было подумал, что она всегда это делала, стоило ей завидеть фигуру отца.       Только вместо того, чтобы обнять Иэйри-сана, его дочь с разбегу впечаталась в самого Сатору, едва успевая остановить их до падения. Он обернулся в сторону своей матери и отца Сёко, отслеживая их реакции. Они, хоть и в разной степени, но чего-то боялись.       — Сёко, ты его задушишь. — Из дома выглядывала вторая знакомая фигура. За то время, что Сатору не видел мальчика с кухни, у него успели смениться браслеты, а волосы – стать короче. У них была почти одинаковая причёска, если не считать чёлки, чуть отведённой назад с помощью блестящей заколки. Белый котик, наверняка принадлежавший Сёко, выделялся среди чёрных волос, и Сатору, смеясь с этого сочетания, на секунду забыл, что хотел выпутаться из чужих тёплых объятий, лишь бы не пугать родителей сильнее.       Словно почувствовав его желание, Сёко сжала замок своих рук, прижимая Сатору к себе ещё крепче.       — Не задушу, я целительница, — уверяла она, раскачивая их из стороны в сторону.       — Лет через десять, — поправил её мальчик излишне серьёзно. Сёко в один момент прекратила их умиротворяющие раскачивания, отпуская Сатору из объятий и отступая от него на шаг назад.       — Ты скучный, Сугуру, — жаловалась маленькая целительница, опуская руки в карманы своей зелёной куртки, синева обиды поднималась по потоку языками пламени, пока она ковыряла носком ботинка землю.       — Я не скучный, — Сугуру с её выводами не был согласен. — Я просто не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Опять. — Он шёл к ним медленно, немного лениво, будто не хотел находиться в рядом с ними, но в тихой ауре не было ни единого оттенка неприятия, зато над головой кружил светло-красный сгусток искреннего интереса. — Привет. — Вместо вежливого поклон он наоборот откинул голову немного назад, стоило им оказаться совсем рядом.       «Неправильный,» — думал Сатору, разглядывая ребёнка перед ним. На лбу котика-заколки сиял полумесяц, а звенящие браслеты украшали маски демонов. Руки были опущены в карманы, но синяя куртка – растёгнута, как никогда бы не позволили Сатору родители. Он говорил так, как никогда не говорили рядом Сатору, и холодным словам не находилось подтверждение в потоке окружавшей его энергии. Сугуру улыбался, но не склонял голову, протягивал ему руку по-западному, смотря сверху вниз, и Сатору поднимал собственную руку в ответ, обхватывая чужую ладонь осторожным движением.       — Ты же из семьи первой основательницы? — спрашивал он точно так же, как мог спросить, действительно ли куртка на Сатору глубокого синего цвета. Его аура не переменилась ни на секунду, из-за чего Сатору, так и не отпуская чужой руки, кивнул, немного глупо, но с искренней улыбкой.       — Годжо Сатору. — Вряд ли он не знал его имени, особенно после того вопроса. Но они не представились друг другу при первой встрече, а он помог ему с браслетами. Сатору запомнил имя дочки Иэйри-сана. Мальчик в мыслях оставался безымянным всё это время.       — Гето Сугуру, — слоги неправильно складывались забавным созвучием, как короткий стих.       — Йери Сёко. — Поверх сомкнутых ладоней упала ещё одна. Сёко внимательно заглядывала в каждому из них в глаза, а Сатору не пытался скрыть, что заметил, как она зажевала первый слог собственной фамилии, надеясь сказать его как можно быстрее. — А зачем мы представляемся?       — Так нужно по правилам, — со всей серьёзностью произнёс Сатору, будто был среди них выше и старше, и понимал куда больше. Родители любили говорить то же самое, когда поясняли Сатору, что нужно, а что не нужно делать людям их статуса. Одно из этих правил он уже проигнорировал, пожав едва знакомому мальчику руку.       Сугуру одобрительно кивнул, соглашаясь со словами Сатору.       — Ну, ладно… — Сёко медленно сдавалась под влиянием большинства, хотя непонимание не исчезло из её потока, продолжало влиять на энергию, и с этим вышло бы много проблем после, но, едва согласившись с коротким объяснением, она обхватила мальчиков за запястья, поверх зачарованных браслетов, совершенно не пугаясь возможного переброса защитных заклинаний, способных как-то повлиять на резкие выпады в сторону владельца украшений. — Пойдёмте посмотрим, какой мама мне торт готовит.       Она должна была спросить разрешения, её слова подразумевали возможность ответа. Однако она просто тянула их за собой, не давая даже шанса запротестовать.       — Она всегда такая?       Сатору не был уверен, что подразумевал под этим словом, что за этим вопросом на самом деле звучало. Просто Сёко казалась излишне активной. Не похожей на девочек из Киото, не похожей на спокойного Сугуру или на самого Сатору, она не была похожа на отца, если не считать цвета волос и разреза глаз, её аура сияла другими цветами, и для него она оставалась непонятной.       — Она обычно спокойнее, — старался убедить его Сугуру. Тёмная аура светлела прожилками фиалкового. — Немного. — Он слегка склонил голову вбок и смотрел на Сатору с лёгким прищуром. Сатору его словам не верил, но он хотел бы сам проверить, действительно ли Сёко могла быть спокойнее, действительно ли Сугуру был честным в этот момент, или что мог значить тот взгляд и тот незнакомый оттенок энергии.       — Я, вообще-то, всё слышу! — Она внезапно крикнула, заполняя звонким голосом жилое помещение. Домик был маленьким. Казалось, он мог бы целиком поместиться в комнате Сатору, и ещё оставить ему место для кровати.       Обещанный торт Сатору увидел только к вечеру. Вокруг большого зелёного банта из крема были расставленны шесть свечек. Токио не переставал удивлять. Возможно, знакомство детей действительно казалось немного странным, а дружелюбие Сёко – непонятно излишним. Но куда сильнее удивлял тот факт, что маленькая активная дочка целителя… была старше Сатору.       — На следующий день рождения мы опрокинем на неё этот торт, — предлагал Сугуру тихим шёпотом на ухо, пока его подруга задувала праздничные свечи. Он звучал так серьёзно и так уверенно, без тени детской обиды, со взрослой решимостью, от чего Сатору не смог сдержать громкого смеха.       — Договорились.       На этот раз Сатору протянул ему руку первым.