For your love

      Его спонтанность казалась вихрем, всепоглащающим, сбивающим с ног штормом. Впрочем, к этому запросто можно было привыкнуть, — и к внезапным свиданиям, и к незапланированным поездкам.       Намного сложнее было уместить в голову ответ на вопрос «почему же ты всегда шла у него на поводу?»       А ответ был прост — это Хёнджин.       Ему можно было простить и трудолюбие, и спонтанность, и чересчур романтичную натуру. Ему можно было простить всё, потому что им двигала исключительная, идущая из самых глубин сердца искренность.       Он никогда не скрывал своей любви, отдавал её без остатка, делал всё возможное, прыгая выше головы и желая подарить звёздный небосклон.       И сейчас, зябко передёргивая плечами от прохладного ноябрьского ветра, он не скрывал, что был счастлив.       Счастье читалось в его губах, когда он улыбался, искрилось в глазах, когда он отрывал взгляд от усыпанного звёздами неба и смотрел на тебя. Хёнджину не нужно было говорить, как сильно его сердце бьётся о клетку рёбер, пытаясь выпрыгнуть прямиком тебе в руки.       Это был Хёнджин. Всё читалось в его взгляде.       И он никогда не просил большего. Выворачивался наизнанку, отдавал всего себя, а взамен довольствовался малым. Предстояло очень постараться, чтобы приучить его принимать всю любовь мира, которой он был достоин.       Поэтому сейчас ты лишь плотнее жмёшься к его правому боку, свободной рукой цепляясь за его колено. Чувствуешь, как сердце под его свитером принимается стучать с новой силой, чувствуешь, как тёплое дыхание мажет по щеке, когда он наклоняется ближе. — Замёрзла?       Он тут же с готовностью растирает твоё плечо, притягивает к себе, разрушая оставшиеся миллиметры. — С тобой тепло.       От тебя. Из-за тебя. Потому что ты рядом.       Но Хёнджин только тихо фыркает на грани ломаной усмешки. На звёзды больше не смотрит — только в твои глаза. Близко-близко, разрушая миллиметры даже здесь. — Наверное, глупая была идея, да?       Сидеть на ноябрьском холоде в первом часу ночи и есть мороженое действительно звучит странно. Безумно. Безрассудно. Спонтанно.       Но это — Хёнджин. И он сорвался с места в свой последний выходной только для того, чтобы окончательно замёрзнуть, наблюдая с тобой за звёздами. — Мне нравится, — смотришь в ответ, выдерживая искры его глаз с завидной стойкостью. А в груди, прямо под клеткой рёбер, собственное сердце стучит как ненормальное, пытаясь попасть в такт Хёнджина. Получается практически сразу. — Я или звёзды? — он снова улыбается, счастливый и довольный. Почти касается кончиком носа твоего собственного, крепко удерживая в своих объятиях.       Спонтанное мороженое давно забыто. Как и весь мир.       Не дождавшись ответа на свой вопрос, — не разрывая зрительного контакта, — неторопливее замедленной съёмки он прижимается к твоему носу губами. Холодными от мороженого или после зябкого ноября, не понять.       Но ведь это — Хёнджин. Его всегда мало.       Неторопливый, осторожный поцелуй согревает лучше самых крепких объятий. Хёнджин отвечает с готовностью, позволяя себе всего на одно мгновение усмехнуться.       Свободную руку он осторожно заводит за шею, прежде чем заставить себя оторваться и глянуть тебе в глаза. Очередной поцелуй — в уголок губ, по линии челюсти и у самого уха. Хёнджин уже прижимается грудью, так, словно надеется, что его сердце всё-таки перепрыгнет к тебе. — Я кое-что придумал, — вдруг бормочет он, зарываясь носом в волосы. Такой необычайно-тёплый и до головокружения драгоценный в своей искренности, — Поехали домой. А новое мороженое я куплю тебе потом.       И хочется лишь тихо рассмеяться, осыпая его новыми поцелуями. Ни за какие-то подвиги и заслуги, не за мороженое, а просто так.       За то что он — Хёнджин. Сотканный из вихря спонтанности и шторма переполняющих чувств.