For your love

      Кончики пальцев Чонина — до головокружения тёплые. Невесомыми, едва уловимыми касаниями, кожа к коже, обжигающими витиеватыми узорами, стараясь не привлекать внимания.       Стараясь лишь быть ближе.       Он не требует внимания в ответ, только осторожно прижимает к своему боку, рисуя пальцами на оголённых участках ног чуть, — самую малость, — выше колена. Рисует только ему понятные картины, словно старается привести в порядок собственные мысли, которых по обыкновению в голове так много. Закольцевать кругами, которые он выводит.       Укладывает голову на плечо, старается дышать тише, но его дыхание, — почти такое же тёплое, как и руки, — всё равно невольно щекочет шею. Чонин заглядывает в твои записи, тихо хмыкая себе под нос, но вслух так ничего и не говорит, стараясь не отвлекать.       И всё-таки он немного мешает, хотя, на самом деле совсем этого не хочет. Хочет лишь быть немного ближе, поддавшись совершенно непривычному для него порыву получить как можно больше физического контакта. Получить как можно больше тепла, ласки, взаимности. Получить, не прося взамен и делая это лишь потому, что хочется.       Получить, и отдать — встократ больше.       В один момент он ведёт кончиком носа за ухом, — почти касаясь, наконец-то желая привлечь внимание. Ведёт осторожно, едва задерживая дыхание, и стоит тебе инстинктивно отозваться на его ласку, тут же отстраняется. — Не голодная?       Если только до его прикосновений.       Но ведь не скажешь об этом вслух.       Ведь что-то внутри неизменно отзывается, рвётся наружу и тянется к нему. Что-то внутри трепещет и натягивается струной, потому что тёплых касаний чуть выше колена, немного неровного дыхания за ухом — недостаточно.       Чонина никогда не бывает достаточно, как бы близко он не был. Всегда неизменно хочется большего. — Всё в порядке, — слегка улыбаешься, оборачиваясь к нему так, чтобы столкнуться носами.       Чонин не отодвигается, лишь ярче начинают сверкать искры в лисьем разрезе глаз. Узоры на коже замирают, когда его рука останавливается, так и не закольцевав очередной невидимый рисунок.       Все мысли из головы тут же испаряются, стоит только заглянуть ему в глаза. Иногда кажется, что он — иллюзия, вот-вот растворится прямиком в воздухе.       И Чонин ни за что не признается, что думает о тебе точно также.       Что в его глазах ты — мираж. Поэтому хочется ближе, хочется, растворяясь, тянуться, хочется целую вечность укладывать голову на плечо, прижимая к своему боку, и невесомо рисовать на коленке.       Хочется встократ больше. Потому что иллюзия в любой миг может исчезнуть.       А этого хочется меньше всего.