For your love

      Солнце начинало лениво выглядывать из-за горизонта, постепенно подтягивалось наверх, неторопливо заливая всё вокруг ещё прохладными утренними и сонными лучами. А Джисон также лениво и сонно приваливается к твоему боку, стараясь подавить зевок, невероятно-тёплый, словно настоящее солнце здесь он.       Ёрзает, пытаясь устроиться удобнее, слегка перехватывает крафтовый стаканчик кофе, чтобы не выпал, и укладывает голову тебе на плечо. Жмёт ближе свободной рукой, ненароком пробегается по выступам рёбер кончиками пальцев и бормочет что-то едва-различимое.       Привычно ластится, старается — ближе, крепче, теплее. Чтобы кожа к коже, душа к душе, чтобы никогда не отпускать.       И отказать его напору, попытаться спрятаться от его ласки просто невозможно, остаётся только — погладить тыльную сторону прижимающей к себе ладони, также невесомо, как и касания на рёбрах, слегка откинуться назад, так, чтобы позвонками чувствовать размеренные удары его серца, и — постараться удержаться и не поцеловать.       Потому что Джисон — внеземной. И немного инопланетянин.       Потому что сидеть ранним утром на какой-то богом забытой заправке, встречая рассвет и грея пальцы кофейными стаканчиками, а души — теплом друг друга, — сумасшествие.       Потому что уехать на пару дней из города, практически сбежать, едва ли кому-то сказав, — безумие.       Но вот вы здесь. Крафтовые стаканчики действительно греют кончики укутанных утренней прохладой пальцев, а солнце выходит из своего укрытия всё смелее, нарочно путаясь у Джисона в волосах. Заставляя смотреть на него, не отрываясь, восхищаться им, практически задерживая дыхание, всё сильнее распаляя цветущую под рёбрами потребность быть к нему как можно ближе.       И не только в физическом плане. Ведь хочется — слушать его разговоры часами напролёт, хочется — украдкой наблюдать, как он играет на гитаре, складывая ноты в песни, хочется — осторожными касаниями рисовать незамысловатые узоры на тыльной стороне прижимающей к себе ладони, пока чужое, — или уже практически как своё? — сердце стучит в груди так, что чувствуется каждым позвонком. — Не жалеешь, что поехала? — он говорит тихо-тихо, словно не исключает, что его можно не услышать и тогда этого разговора не состоится.       Но разве можно о таком жалеть?       Жалеть, когда Джисон весь с головы до ног — об искреннем доверии, безграничной любви, сжигающем внутренности тепле? Когда Джисон прикрывает глаза, не замечая свои страхи и переживания, сдвигает собственное расписание, сбегает с репетиций, — лишь бы вдвоём.       Когда он достаёт ключи от машины и увозит далеко-далеко за город, говоря о желании проветрить голову и отдохнуть, но на деле — лишь бы рядом.       Разве можно об этом жалеть?       Он осторожно улыбается, считывая ответ в отражении глаз напротив, где на самом деле видит себя. На мгновение пытается отвернуться, чувствуя, как горят от безграничной любви все внутренности, но всё равно продолжает смотреть в глаза, в конце концов позволяя себе показать дёсны, когда губы сами собой расплываются в довольной улыбке.       Целует. Полный искренности, без напора и сдерживая пожар под рёбрами, — лишь жмёт к себе крепче и осторожно, невесомо пробегается кончиками пальцев в пересчёте рёбер.       Ведь Джисону не важно — куда и как долго, не важно — закат или рассвет, кофе в крафтовом стаканчике с сэндвичем или без него. Джисону — рядом, кожа к коже, душа к душе. Джисону — медленный, тягучий поцелуй возле какой-то заправки, пока солнце прячется в его волосах.       Джисону — то, что будет впереди. И нет разницы, будет ли это увлекательное дорожное путешествие или очередной тур. Главное — тот, кто рядом.