Каменное слово

       Папироса горит и гаснет,

И долго-долго дрожит на ее краю

Серым коротким столбиком — пепел.

М. Цветаева

       Последнее пару минут биологии пролетели в мгновение ока. И пока Татьяна Вячеславовна задавала три тома домашнего задания, не забывая пообещать расправу за невыполнение, Надя ловила себя на мысли, что боялась завтрашнего дня куда сильнее, чем злую учительницу. Она была так озабочена словами классной руководительницы, что при всём желании не могла переключиться ни на что другое. В голове образовалось торнадо, сносящее сильнейшим порывом ветра всё, кроме фантазий о предстоящем походе. Совершенно за собой не замечая, Надя прикусила палец, сверля край парты пустым, застывшим взглядом. Её распирало от переживаний и незнания, как поступить. Заболеть? Не пойти? Но ведь и дня не прошло с тех пор, как она дала себя ясное обещание, что в этом году пустит все силы на учёбу. Ради достижения этой цели нужно быть на хорошем счету у учителей, а если придумать отмазку, то Антонина Ивановна, конечно, останется ею недовольна.       «Я в тупике», — сделав обречённый вывод, Надя уронила голову на руки, потирая ладонями уставшие от напряжения глаза. — «Не хочу проводить с ними столько времени. Они-то найдут общий язык, мальчишки же, а я там зачем? Неловко помолчать в сторонке?»       Звонок с урока не заставил себя долго ждать. Громкая трель пронеслась по коридорам, достигая каждых ушей. Перестав обращать внимание на Татьяну Вячеславовну, ребята разом заголдели, дружно принимаясь складывать вещи. Надя старалась смотреть на неё до последнего. Несмотря на то, что она искренне считала учительницу биологии сущим зверем, ей становилось не по себе, когда остальные не давали ей договорить. С другой стороны, несколько секунд назад прозвенел звонок, означающий, что занятие окончено, так что поведение одноклассников можно было понять. Из-за этого в Наде воспитание боролось с реальностью. Она прекрасно осознавала, что ничего не мешает ей точно так же засунуть учебник и тетрадь в портфель, игнорируя присутствие преподавателя. Понимала, что её поднятые глаза всё равно останутся незамеченными, потому что зачем гризли выискивать одного, когда по большинству итак всё было ясно. Знала, но попросту не могла отвернуться.       — Надь, — Лёша пихнул её локтем так, будто они были закадычными друзьями. — К классухе-то идём? Или ты здесь до конца перемены сидеть собралась?       Девушка перевела на Вагина вопрошающий взгляд, который отчего-то вышел слегка осуждающим.       «Тебе карту выдать, чтоб знал, куда руки деть?!» — она вспыхнула, всерьёз опасаясь, как бы из ушей не повалил пар. — «Лезет и лезет, отбоя от него нет!»       В данный момент Надя была слишком возмущена решением Антонины Ивановны и слишком напугана предстоящим испытанием, поэтому ей совершенно не хотелось тратить остаток нервных клеток на Лёшу, который не знамечал в её поведении ничего необычного. Не говоря ни слова, она молча поднялась с места и вышла из класса. Проверять, шёл ли новенький сзади, не было никакого смысла, потому что он прилип к ней, как банный лист. Надя не сомневалась, что даже если бы вместо него выбрали кого-то другого, с кем нужно было пойти в учительскую, Вагин всё равно поплёлся бы следом.       В коридоре, как обычно бывало на перемене, разворачивался один из последних кругов Ада. Техничка ругалась с толпой детей из-за открытого настежь окна, бурно доказывая им, что по технике безопасности это запрещено, и даже грозясь отвести сорванцов к заучу. Некоторые носились друг за другом. Кто-то списывал домашнее задание, склонившись над подоконником и попросив друга покараулить, чтобы не нарваться на учителя. Многие разбредались по туалетам, в основном используя их, чтобы покурить. На всю школу стоял шум, гам и визг, которые словно специально собирали в единое целое, вываливая месиво так, чтобы ни один этаж не оказался в обиде. Должно быть, если бы кто-то из прохожих взглянул на школу с улицы, то непременно заметил бы, как она дрожала от топата сотни ног и вибрировала от громких звуков.       Сначала могло показаться, что раз учебное заведение находилось в посёлке, где не так уж и много детей, то его можно считать вполне себе тихим местечком. Но реальность была абсолютно противоположной: даже если количество учащихся вряд ли превышало несколько сотен, жизнь в школе так или иначе кипела и бурлила, вырываясь изо всех дверей и окон. Дети здесь чувствовали себя более свободными, нежели в стенах родного дома. Они выстраивали между собой отношения, крутились, чтобы не скатиться по оценкам, делили территорию и придумывали свои правила. Школа могла стать целым миром, где ученик был не Ванечкой, который отказывался есть остывшие макароны и постоянно капризничал, а Ваней из 6 «А», которого во время игры в два огня всегда выбирали капитаном. Важно было уметь держаться на плаву и сразу выбирать себе роль, чтобы блестяще отыгрывать её перед одноклассниками. Изменить мнение местных детей было практически невозможно. Они, как и их родители, воспитанные по старым нормам и правилам, считали, что ничему новому верить нельзя. Порядка, как в Советском Союзе, всё равно никогда уже не будет.       По коридору Надя вышагивала твёрдо, быстро и решительно, что в некоторой степени было неожиданно даже для неё самой. До конца перемены нужно было успеть разобраться со всеми делами и, если получится, упросить Антонину Ивановну пересмотреть своё решение. Надежды на удачу было совсем немного, но попробовать стоило. За согласие остаться завтра на уроках девушка готова была пообещать классной всё, что угодно: полить цветы, вымыть кабинет после уроков, помочь в библиотеке, подсобить с проверкой тетрадей и много чего ещё.       — А часто вы к этому ветерану ходите? — спросил Вагин, поравнявшись с нею плечами. — Не припомню, чтобы у нас в школе так делали.       — Раз в сезон, — ответила Надя. — Но это не только мы. Все старшие классы по очереди помогают.       Лёша покивал головой, задумчиво мыча. Что-то в его выражении лица натолкнуло Надю на осознание, что он, видимо, тоже не особо горел желанием куда-либо идти.       — А чё за это будет? — прервав молчание, снова поинтересовался Вагин. — Ну, за помощь эту.       — Ничего, — впервые за сегодняшний день Наде казалось, что она улыбается искренне. — Порадуешь старого человека. Он тебе спасибо скажет.       Спускаясь на второй этаж, им двоим пришлось миновать младшеклассников, бесцельно столпившихся на лестнице.       — Ишачить за спасибо? — Лёша состроил кислую мину, повышая голос, чтобы перекричать детские визги. — Благодарю сердечно. Отказаться можно?       — Тебе нет, — невозмутимо откликнулась Надя.       Не хватало ещё, чтобы они вдвоём сошлись в желаниях. Тогда Антонина Ивановна даже слушать её не станет, а сразу выпроводит из кабинета, наказав явиться завтра в такое-то время.       — Я типа особенный? — похоже, Вагин всерьёз загорелся идеей отсидеть сокращённый школьный день и уйти домой ещё раньше, чем обычно.       — Новенький просто, — девушка безразлично пожала плечами. — Нужно к местным порядкам привыкать.       Она изо всех сил старалась держать лицо, чтобы раньше времени не выдать свои намерения по поводу завтрашнего дня. И одновременно раздражалась из-за Лёшиного присутствия ещё сильнее, потому что он мог здорово ей насолить, сорвав все планы. Одну фамилию классная руковолительница могла запросто пересмотреть, если Надя будет достаточно убедительной. Но насчёт двух не стала бы и думать. Антонину Ивановну Надя знала довольно хорошо, а потому была в курсе, что с ней главное не перебарщивать. Например, если бы она одна сказала, что не выучила формулы по геометрии, то учительница почти наверняка простила бы. Но заяви подобное весь класс или хотя бы его половина — не сносить им всем головы.       Остановившись около двери с заметной табличкой, где чёрным по белому было написано «Учительская», Надя, взяв всё в свои руки, постучалась и вошла. Вагин молча последовал за ней. И девушке захотелось обернуться и обругать его на чём свет стоит, потому что вместо того, чтобы аккуратно и тихо прикрыть за собой дверь, он позволил той захлопнуться самостоятельно. От громкого и резкого звука Наде стало не по себе. Она привыкла ходить как мышка, ведя себя настолько неслышно, насколько позволяли навыки, а Лёша только что спровоцировал всеобщее внимание, в очередной раз привлекая к ним чужие взгляды. Наде в глазах работающих учителей привиделось недовольство, отчего она неосознанно оправила белые рукава рубашки и старательно убрала за ухо выбившиеся из причёски прядки. Мысленно она понимала, что форма сидела безукоризненно, а волосы были чистыми и тщательно расчёсанными, но несмотря на это испытывала болезненную необходимость нервно теребить то одно, то другое.       Антонина Ивановна, выглянув из-за стопки тетрадей, радушно улыбнулась и подозвала детей жестом.       — Дождалась всё-таки, — произнесла она, откладывая красную ручку. — А Пятифанов где шастает? Тебе, Надя, нужно было за шкирку его хватать и ко мне тащить. Знаем мы таких. Хорошо, если к концу перемены явится, прогульщик.       Побубнив на Ромку ещё немного, классная руководительница наклонилась, выискивая что-то в ящиках стола. Ребята молчали. Лёша смотрел на настенный календарь, где была изображена ветвь раскидистой яблони, ломящаяся от обилия плодов. Надя же украдкой разглядывала раскиданные по столу тетради, разложенные по папкам документы, ручки и карандаши в пластмассовом стакане и футляр для очков, затерявшийся между сумкой и двумя школьными журналами. Антонина Ивановна не говорила ни слова, продолжая копошиться под столом, а девушка, незаметно взглянув на Вагина, пыталась прочесть его мысли и предугадать момент, когда он решит сказать учительнице, что хотел бы завтра остаться на уроках. Его нужно было опередить.       Однако в голове было пусто. Надя не назвала бы себя превосходным стратегом. Ей часто не везло, она не умела выбирать нужное время и с трудом подбирала правильные слова. Надя была из тех людей, кто просто плывёт по течению, иногда надеясь, что жизнь станет лучше. Это был первый раз, когда она практически решилась возразить, но раз за разом спотыкалась о собственное молчание. Сомнения одолевали, захлёстывая с головой.       — А обязательно вашего третьего ждать? — Лёша наконец-то подал голос, ковыряя пол носком кроссовка. — Может, он и не придёт вообще.       — Придёт-придёт, — запыхавшись, уверила Антонина Ивановна. — Пятифанов у нас мальчик ответственный. Балбес, конечно, тот ещё, но если помощь какая нужна, то я к другим и не обращаюсь.       Надя тихонько прыснула, пряча смех за коротким покашливанием. Ей ли не знать, что все дела учителя обычно делали во время уроков, когда выпадала форточка? Но у школьников-то никаких других перерывов, кроме десятиминутных перемен, не было предусмотрено. Поэтому, если нужно было что-то сделать, ребят приходилось отпрашивать с каких-нибудь пустяковых предметов, вроде физкультуры, литературы или географии. Назвать Ромку альтруистом не повернулся бы язык, но вот прогуливать, причём неважно: официально или нет, он, без сомнений, очень любил.       — Чего тогда нас припахали? — с тенью недовольства в голосе спросил Вагин, насупившись. — Пускай бы он и шёл один, раз востребованный такой.       Слушая его разговор с классной руководительницей, Надя всё время удивлялась, почему та до сих пор не сделала Лёше замечание. Ей казалось, что тон его с трудом можно обозвать уважительным: Вагин общался с Антониной Ивановной так, будто был с ней наравне, а то и на несколько ступеней выше. Несмотря на то, что в посёлке все так или иначе друг друга знали, отношения между людьми были чуть ближе, чем в городах, но в открытую выражать учителям свои претензии всё равно не было принято. Наде становилось ещё некомфортнее стоять рядом с новеньким. За большинство его действий она испытывала неимоверный стыд, а потому чувствовала, будто тоже замешана в чём-то неприятном.       — Как он один-то пойдёт? Пургу не неси, — протараторила спешно, опустив голову и желая лишь, чтобы Вагин закрыл рот. Ну, или хотя бы сменил пластинку и спросил классную о других вещах.       — А чё такого? — Лёша развёл руками. — Чуть больше времени займёт, подумаешь.       — Ты стариков никогда не видел? — шикнула Надя, обнимая себя руками. — Понять не можешь, что ему даже посуду за собой тяжело вымыть? Представляешь, сколько там работы? Нам втроём тяжело будет, а ты хочешь, чтобы Рома один шёл.       Она метнула в сторону новенького осторожный, подозрительный взгляд. Развивать тему не хотелось. Ей просто нужно было, чтобы Антонина Ивановна не заметила в Лёшиных словах ни одного намёка на нежелание идти. Остаться должна Надя. А едкие комментарии Вагина могли загнать ей палки в колёса, потому как были слишком уж очевидными. А если взглянуть на выражение его лица, то можно было и вовсе наткнуться на ещё более компрометирующие улики: хмурые брови, сморщенный нос и опущенный уголок рта.       — Да чё ты завелась-то сразу? — пробубнел Лёша, выпячивая нижнюю губу. — Я, может, это… Пошутил так, короче.       — Прекратите мне здесь воздух сотрясать, — строго наказала Антонина Ивановна, наконец-то водружая на стол найденную папку. — Идёте втроём, это не обсуждается.       — Прямо совсем? — устало вздохнув, спросил Вагин. Резким, смазанным движением он взъерошил светлые кудри, посмотрел на сердитую Надю и, заметив, что та в ожидании глядит на учительницу, отвернулся.       В учительской снова повисла тишина. На стене шумно тикали круглые часы, а за окном изредка щебетали птицы. Время замедлилось. Надя смутно припомнила сцену из какого-то старого фильма, который смотрела с девчонками ещё в те времена, когда жила в детском доме. На экране перед важными сценами режиссёры всегда сгущали атмосферу, частенько прибегая к приёму, когда перед взрывом в помещении неожиданно становилось так тихо, что не слышно было даже дыхания.       — Прямо совсем, — с нажимом повторила Антонина Ивановна, прерывая паузу. — А ты, Вагин, если имеешь что-то против, то дежурить будешь всю следующую неделю.       Классная руководительница даже не успела закончить фразу, как Надя тут же передёрнула плечами. Подумать только, целую неделю мыть доску, а после завершения уроков ещё и прибираться в кабинете, следя, чтобы на полу не осталось мусора, стулья были задвинуты и на партах ничего не оказалось написано.       «Нет уж, лучше всем вместе сходить к ветерану. День рано или поздно закончится, и мы будем свободны. А вот корячится в классе целую неделю, ещё и после уроков… У меня на это точно нет времени», — рассудив таким образом, девушка решила попридержать собственное недовольство и понаблюдать, чего в конечном итоге добьётся Лёша. — «Кажется, это не та ситуация, где можно спорить. Он просто разозлит Антонину Ивановну своим пререканием».       — Чё я-то сразу? — Вагин дёрнул плечом. — Надя вон тоже не хочет, у неё на лице написано.       — Может, и не хочет, но молчит зато, как партизан, — многозначительно покивав головой, ответила классная.       У Нади едва не взорвался мозг. На лбу выступила испарина, когда она с замирающим от волнения сердцем ждала от Антонины Ивановны продолжения. «Не хочет» было слишком хлёстким заявлением, Лёша не сказал так даже про самого себя. Девушка не без оснований опасалась того, что могла подумать о ней классная руководительница, ведь «не хочет» практически равно «отказывается».       «Идиот, Вагин! Идиот!» — мысленно она не находила себе места. — «Как только мы выйдем из учительской, я…»       Но додумать, что бы сотворила с раздражающим новеньким у Нади не получилось. За спиной хлопнула дверь, и к ним вальяжной походкой приблизился Пятифанов.       — О, а вот и пропажа наша явилась, — Антонина Ивановна приветливо улыбнулась.       На Ромкином лице красовалось такое же угнетающее выражение, как и у его одноклассников. Встретившись с ним взглядами, Надя решила, что хотя бы в одном они втроём сошлись мнениями: никто не горел желанием куда-либо идти. Это слегка ослабило натянутый клубок её нервов, но не распустило его до конца. Может, им будет проще, если в итоге все думают одинаково. Но, возможно и то, что организовать работу получится с трудом, потому что заниматься ею ни одному не было по-настоящему нужно. Надя в очередной раз задумалась о завтрашнем дне, не представляя, как они втроём разделят обязанности, но вполне себе ожидая, что без ссор точно не обойдётся.       — Ну что ж, с вашего позволения, — ехидно произнесла учительница и, отложив все свои дела, сцепила руки в замок. — Итак, дорогие мои избранные, завтра я жду вас в полвосьмого утра на этом самом месте.       С женского лица не сходила довольная ухмылка. Внезапно Антонина Ивановна показалась Наде сущим дьяволом, которому приносило неимоверное удовольствие наблюдать за их страданиями. Явиться в школу в такую рань! Идти по холодной улице, пока остальные только-только встают с постели и знать, что такие жертвы никак не оценятся, потому что учебный день у других всё равно будет в разы проще. Ну это же правда издевательство!       — Чего надулись? — спросила классная, приподнимая брови. — Что, думали в сказку попали?       — Да скорее наоборот, — присвистнул Лёша. — Неблагодарная чё-то у нас работа.       — Молчать, умник, — Антонина Ивановна попыталась изобразить строгость, но в глазах плясали весёлые огоньки. — Добрые дела нужно совершать бескорыстно. Надюша, если вдруг я завтра не приду вовремя, возьми со стола вот эту папочку, — женщина постучала пальцем по броской красной обложке. — Запишешь там ваши фамилии, проверишь инвентарь по списку и потом, когда закончите, отметишь, что успели сделать.       Надя сразу же кивнула, стараясь запомнить положение папки и перечень своих обязанностей.       — А чё это вам опаздывать можно, а нам нет? — спросил Пятифанов, возвышаясь над всеми угрюмой глыбой. Кто бы мог предугадать, что за лето его фигура станет ещё более внушающей? — Несправедливо как-то, Антонина Ивановна.       — Поддерживаю товарища, — пробормотал Вагин.       «Ну вот, уже нашлась у них точка столкновения», — пожевав изнутри щёку, подумала Надя. — «Может, тоже что-то такое сказать? Поучаствовать… Или странно будет?»       — За себя отвечай, москвич, — Ромка недобро усмехнулся, обнажая клыки. — А то на дежурство нарвёшься.       — Что, так страшно? — Лёша отступил на шаг, но в глаза Пятифанову смотреть не прекращал.       И пока Надя оставалась сосредоточенной на собственных мыслях, по-прежнему раздумывая, стоит ли встрять в разговор и дополнить его какой-нибудь своей шуткой, чтобы не оставаться в стороне, мальчишки сверлили друг друга немигающими, тяжёлыми взглядами. Напряжение между ними так и искрилось в воздухе. Казалось, достаточно было протянуть руку, чтобы получить приличный заряд электричества. Враждовать с Вагиным ни у кого не имелось достаточных причин, но, тем не менее, его всё равно задели уже дважды. Для посёлка это было понятно и правильно. Дети здесь не умели решать проблемы словами. Если им кто-то не нравился, то единственным возможным вариантом всегда оказывалось вытравить этого человека с нагретого местечка и зашугать до такой степени, чтобы сначала он перестал выходить в магазин за продуктами, а потом и вовсе уехал. Посёлок в самой глубинке тайги — огромный волосатый зверь, кажущийся мирным ровно до той поры, пока не встретит что-либо незнакомое. Новенький — кость, вставшая у него поперёк горла. Попробовал, заглотнул из жадности, а выплюнуть никак не удаётся.       Легко представить, как первое время существо кашляло, раздувая мощные лёгкие. Как застрявшая кость пошатывалась, вроде и поддаваясь, а вроде и нет. В точности Лёша, который, струсив, отстранялся от явной опасности, но не переставал выжидающе глядеть в её светлые глаза.       — Так, во-первых, немедленно прекратили свои выкрутасы. Вы бандиты, что ли? — вмешалась Антонина Ивановна, постукивая костяшками пальцев по деревянной поверхности стола, чтобы привлечь к себе внимание. — А во-вторых, учителя не опаздывают, а задерживаются. К одиннадцатому классу пора бы это запомнить.       Пожав плечами, Пятифанов безразлично отвернулся, всем своим видом показывая, какой незначительной была для него ситуация. Новенький повторить этого не смог. Ещё какое-то время стоял настороженный, готовый к броску, и не сводил с одноклассника цепкого взгляда. Вся его хвалёная смелость испарилась, не оставив и следа, как только в голове всплыло осознание, что настоящий соперник, который не поленился бы даже втащить, находился сейчас рядом, с виду вполне спокойный и уравновешенный. Чтобы заставить боязливо вжимать голову в плечи, ему не нужно было прибегать к словесным оскорблениям или запугиваниям. В ровной осанке и контролирующем ситуацию взгляде и без всего этого десткого сада читалось умение постоять за себя и запросто выстоять.       Антонина Ивановна взглянула на настенные часы, несколько секунд наблюдая за тем, как тоненькая стрелка проскальзывает между цифрами. Надя постаралась получше вглядеться в её лицо, застывшее в задумчивом выражении, будто маска, но так и не сумела обнаружить крючок, за который смогла бы уцепиться. Ведь ей так и не удалось исполнить свой замысел и выпросить у классной руководительницы разрешение остаться завтра на уроках. У Нади опускались руки. Созданная в голове цепочка действий казалась такой простой для исполнения, но на деле у неё, как и всегда, не хватило смелости и решительности, чтобы дойти до конца. Какой бы исход Надя не нафантазировала, хвататься за него было бесполезно: Антонина Ивановна всерьёз настроилась, что на следующее утро увидит перед собой именно эту троицу.       — Ну ладно, разгильдяи, бегите на уроки, — произнесла женщина, окидывая их выразительным взглядом. — И не дай Бог кого-то из вас завтра не будет. Маркова, проследи обязательно и ни на какие уговоры не соглашайся, это ясно?       Сглотнув, девушка неуверенно кивнула. Где же она так согрешила, что ответственность за Пятифанова, который сам себе на уме, и Вагина, в котором здравого смысла не было и в помине, упали на её плечи?       «М-да, жизнь моя — жестянка», — невесело подумала Надя, вместе с мальчиками плетясь к двери. — «Какие ещё уговоры? Они вдвоём меня здесь кинут и даже не спросят! Ещё и у Зои Степановны придётся отпроситься. Встряла ты, Надежда, будь здоров. Дома своих дел вагон да тележка, а тут чужие разгребай».       В кабинет возвращались в суровом молчании и как-то по раздельности, словно подходить друг к другу было запрещено. Рома лениво плёлся по центру пустого коридора, держа руки в карманах олимпийки, и пялился под ноги, время от времени шаркая подошвами. Надя жалась к стене, глядя на его спину, и представляла, как они втроём войдут в класс, сразу же подставляясь под всеобщие голодные взгляды. На душе было тревожно и неуютно. Ощущение чего-то неправильного преследовало её с самого утра, но девушка до сих пор не смогла выяснить, что служило причиной. Это был какой-то сигнал от организма? Или она накрутила себя до такой степени, что мысленные переживания вылились в физическое недомогание? Надя чувствовала себя такой уставшей, будто только что вернулась с ночной смены. Тяжело было моргать, думать и переставлять ноги. Кончиком пальца она на протяжении всего пути вела по стене, не обращая внимания на лёгкую щекотку. Всё уже случилось. Пора бы ей с этим смириться.       Захотелось найти взглядом притихшего Лёшу, который шагал со стороны окон, прилично отставая от остальных. На него тоже давило нечто незримое, но довольно тяжёлое? Оборачиваться показалось странным, словно Надя не имела на это никакого права. Она привыкла наблюдать за людьми исподтишка, оставаясь такой же тихой и незаметной, какой её привыкли видеть. Открыто выражать любопытство было совсем не в её духе. Так или иначе, пока за спиной раздавались шаги, можно было не сомневаться, что Вагин, точно мешок с костями, тянулся следом.       Войдя в кабинет, извинились за опоздание и расселись по местам, с головой ныряя в пучину здешней жизни. Шёл русский язык. Повторяли правописание гласных в корнях и запятые в причастных и деепричастных оборотах. По темам проскальзывали мимолётно, быстро отвечая на пару вопросов и тут же переходя к следующей. На уроке у Лилии Павловны было спокойно и тихо. Ребята казались объятыми каким-то настороженным оцепенением, судорожно выискивая себе дела, чтобы не нарваться на шанс стать отвечающим. Изнеженные летними каникулами, когда можно было гулять до поздней ночи, а потом отсыпаться, не волнуясь о раннем подъёме, сейчас все чувствовали себя слегка помятыми. Пойманное за хвост внимание, которое подростки так старались удержать рядом, выскочило из рук примерно в середине урока математики, и пытаться догнать его не осталось ни сил, ни желания.       Надя лежала на парте, спрятав лицо в сгибе локтей, и, казалось, ни разу не сменила положения вплоть до конца учёбы. На переменах Лёша с неиссякаемым запалом рассказывал ей истории из своей жизни, активно жестикулируя и громко, эмоционально выделяя какие-то важные для себя моменты. Его фоновая речь мешала девушке отключиться от мира, но просить Вагина замолчать она посчитала невежливым. Если его устраивало молчание в качестве ответа, то пускай говорит сколько влезет. Может, хоть завтра новенький будет поспокойнее?       Неподвижность давала ей иллюзию того, что время застыло, а следующий день так никогда и не настанет. Звонок с последнего урока, который должен был вызвать облегчение, разбудил в Наде тревогу, ненадолго сомкнувшую усталые веки. Чем ближе она была к вечеру, тем быстрее первое число сменилось бы вторым, а этого ей хотелось в последнюю очередь. Одноклассники повскакивали с нагретых стульев, на ходу застёгивая рюкзаки. На их лицах сияли беззаботные улыбки, и когда Надя стояла около парты, не спеша складывая принадлежности, успела даже уколоться о собственную зависть. В школе она улыбалась редко, но сам факт того, что остальные ребята радовались, предвкушая лишённый тягот будущий день, в то время как ей придётся гнуть спину до самого вечера, вгонял в уныние.       За окном слышался детский смех и счастливые восклицания. Солнце грело слишком уж по-летнему, вгоняя в заблуждение. Яркая улица, зелёные деревья, голубое небо и мягкие на вид облака. Надя прищурилась, забавно скорчившись, и взглянула прямиком на мерцающий диск, что слепил золотистыми лучами. Почему-то ей думалось, что в этом году всё непременно пойдёт наперекосяк: бабье лето продлится дольше, чем обычно, в школе замучают с делами, Зоя Степановна три шкуры сдерёт да семь потов сгонит и, ещё чего не хватало, снег в мае выпадет. Из класса, наспех протерев доску влажной тряпкой, выскочили дежурные. Надя осталась стоять в одиночестве, продолжая задумчиво перебирать учебники и тетради в раскрытом рюкзаке. Это был всего лишь первый день учёбы, а произошло столько всего, словно дату на календаре изменили на полгода вперёд. Что же будет дальше?       — Ну ты до вечера стоять будешь?       В дверях показалась кудрявая Лёшина макушка. Он сдул со лба завитки волос и, недовольно выпятив нижнюю губу, капризно запричитал о том, какая же Надя копуша. Та воззрилась на него в откровенном ступоре, с явным вопросом в глазах наблюдая за тем, как Вагин плечом опёрся о косяк и скрестил руки. Первым её порывом было осмотреть парту, чтобы проверить, не забыл ли новенький какую-то вещь. Но делать этого не пришлось, так как в голове мгновенно всплыла картинка чистого стола, где кроме её рюкзака ничегошеньки не осталось. Какие тогда оставались варианты?       — Ты чего домой не идёшь? — с упрёком спросила Надя, слегка изогнув светлые брови.       Предчувствия у неё были не самые сказочные. Поэтому, чувствуя, как пятки приросли к полу, а ноги налились свинцом, девушка ждала ответа. Её новоиспечённый сосед по парте не спешил объясняться, по всей видимости, наслаждаясь чужим смятением. Растянувшая рот ухмылка подозрительно меняла всё его лицо, заостряя черты и делая взгляд ещё более отталкивающим. Отчего-то в голове всколыхнулись воспоминания о диковатых мальчишках из детского дома, которые отбирали у неё еду и безжалостно рвали разукрашки. Надя передёрнула плечами, понуро свешивая голову ещё ближе к содержимому портфеля. Под чужими шагами заскрипели просохшие половицы.       — Тя проводить хочу, — Лёша, ссутулившись, расхлябанно бродил из стороны в сторону. — Давай прогуляемся, а, Надь? Чё дома тухнуть-то?       Вжикнув замком, девушка стянула рюкзак с парты и, закинув одну лямку на плечо, направилась к двери. В коридоре было относительно тихо: большинство детей разбрелось по улицам. Надя сомневалась, что после первого учебного дня кто-то действительно отправился домой. Обычно ребята собирались небольшими компаниями и до вечера гуляли по посёлку, громко распевая песни, воруя спелые яблоки и хохоча так, что слышали в каждом доме. На прогулку с Вагиным у неё не было ни времени, ни желания. Сразу после школы Надя планировала как можно скорее взяться за работу, чтобы вечером успеть немного почитать и сделать кое-что из домашнего задания. Сидеть до поздна у неё не было никакого настроения, потому что проснуться завтра нужно было ещё раньше, чем обычно, а перспектива провести весь день с ватной головой и сонными глазами совсем не улыбалась.       — Не надо меня провожать, — отрезала Надя, невольно ускоряя шаг. — И гулять мы тоже не пойдём.       — Это кто так решил? — усмехнулся Лёша, не воспринимая её слова всерьёз.       Вместо ответа с губ сорвался тяжеленный выдох. Есть ли вообще смысл говорить с человеком, который не хочет тебя слышать?       — Ты чё ломаешься, не пойму? — допытывался Вагин — Родителей боишься? Я ж не гопник какой, отпустят. Нормально всё будет, чё ты раздуваешь?       Упоминание родителей никак в ней не отозвалось. Надя продолжала хранить красноречивое молчание и, оказавшись на улице, без слов двинулась в нужную ей сторону. Во дворе оказалось больше школьников, чем можно было себе представить. Толпясь, они стояли со своими гигантскими рюкзаками, заметно сгибаясь под их тяжестью, и будто бы чего-то ждали. В воздухе витала странная атмосфера, почему-то напомнившая Наде о зверских морозах, которые накрывали тайгу уже в конце осени и непреклонно держались до самой весны. Вспомнились холод в кабинетах, темнота снежного утра, неуёмная сонливость и непомерное желание навечно остаться закутанной в тёплое одеяло.       — Надь, — снова позвал новенький, идя по её следам. — Ну На-адь. А мне казалось, что ты заинтересована в том, чтобы я «привык к местным порядкам».       — Не надо меня цитировать, — она даже не обернулась. — Сегодня не получится, дома много дел.       Отказывать кому-то в прогулке было так же необычно, как и сам факт, что её куда-то позвали. Весь сегодняшний день был пропитан неоднозначностью, которая очень тревожила Надю и рушила привычный ей уклад жизни.       — Ладно, а завтра? — уступив, Лёша услышал лишь, что голос её взлетел на пару тонов и стал куда тише и тоньше.       — Дома всегда много дел, — тут же исправилась она.       — Ну, много так много — казалось, он совсем не чувствовал себя расстроенным. — Маякни там, как освободишься.       Сказал и пропал, затерявшись среди улиц. Надя так и не обернулась, чтобы проверить.

***

      Вскоре из-за деревьев показался знакомый забор, густо поросший лишайником. Деревянные доски с облупленной от старости зелёной краской встретили смиренной неподвижностью. Во дворе не было ни души, так что всего на секунду Надя позволила себя окунуться в фантазии, будто дом принадлежал одной только ей, а бутербродов можно было есть бесчисленное множество — пока живот не заболит. Она придирчиво взглянула на крышу, мгновенно обнаружив места, с которых предположительно текло во время дождя. Зоя Степановна была слишком стара и несведуща, чтобы ползать так высоко и выискивать брешь в укладке шифера. Надя и подавно ничего в этом не понимала. Мужчины в доме не было уже очень давно, и если повесить полку они вдвоём ещё умудрялись, то в плане починки чего-то серьёзного оставались полными профанами. Потому-то и оставалось лишь подставлять под льющую с потолка воду вёдра или тазы и успевать менять их по мере наполнения. Если бы Надя жила одна, то в первую очередь нашла бы человека, который согласился залатать крышу за «спасибо» и тарелку борща.       — Надежда, ты? — донеслось с дальнего конца двора. — Явилась, наконец?       Быстро, но весьма эффектно закатив глаза, Надя коснулась рукой холодной ржавой цепи, кольцом накинутой на ближайшую к столбу дощечку, и, с трудом приподняв её, открыла калитку. Та поддалась, скрипнув несмазанными петлями. Вернув незамысловатый замок в прежнее положение, девушка направилась к дому, без особого удовольствия отмечая, что под ногами шелестели опавшие с розы лепестки, а пространство вокруг яблони снова пестрило гниющими плодами. Жизнь в деревне сама собой предполагала, что проделанная сегодня работа обернётся на завтра полным нулём, словно ты и не корячился весь день, чтобы собрать с травы мусор.       С Зоей Степановной повстречались возле самой двери, когда та, стоя на крыльце, неумело вытряхивала покрывало. Широкая ткань была тяжеловатой для того, чтобы держать её в одиночку, поэтому края волочились по земле, сметая песок и собирая грязь.       — Вам помочь? — с сомнением спросила Надя, нерешительно перекатываясь с носка на пятку.       — Раньше надо было, — сварливо заметила Степановна, продолжая с высокомерно вскинутым подбородком удерживать свою ношу. На её полных руках проступили синюшные вены, а короткие пальцы напряжённо изогнулись. — От нынешней молодёжи не дождёшься. Всё приходится самой делать.       — Ладно, — девушка пожала плечами. — Я тогда в дом пойду?       Выглянув из-за покрывала, Зоя Степановна сжала губы так сильно, что рот практически целиком исчез с её лица. Тонкие брови возмущённо взлетели, а в глазах, расплёскиваясь во все стороны, появилось такое порицание, что Надя не решилась ступить и шага. Казалось, сделай она сейчас хотя бы одно лишнее движение, и хозяйка взялась бы за ремень с тяжёлой бляшкой, да так отходила несчастную, что та не смогла бы спокойно сидеть ещё несколько долгих дней.       — В какой дом, Надежда?! — негодующе воскликнула Степановна. — Ну в какой дом? Вытряхни-ка для начала это дурацкое покрывало, — она брезгливо откинула его от себя, и Надя отступила, когда тяжёлая ткань прилетела ей в руки. — Посмотри, как плохо ты его отстирала! Весь низ в песке!       — Так это же вы с Ниной Ивановной стирали, — напомнила девушка, подбирая метущие землю края.       — Да? — задумавшись, женщина звучно причмокнула. — Нинка что ли схалтурила?       Надя потупила взгляд. Нина Ивановна жила неподалёку и, как ей всегда казалось, была единственной, кто мог выносить Зою Степановну и кого сама хозяйка не норовила облить помоями с ног до головы. Нина, в отличии от склочной Степановны, была обыкновенной пожилой женщиной, которая всё свободное время проводила в огороде или на кухне. Летом к ней из Саратова приезжали двое несносных внуков, которые каждый год только и занимались тем, что повсюду пакостничали. За глаза Зоя Степановна считала, что у них не в порядке с головой, но Нина Ивановна мальчишек любила, хоть и воспитывать их пыталась в должной строгости.       Оставив рюкзак на деревянной лавочке, которая, покосившись, стояла под окном, Надя отправилась вытряхивать покрывало. Сделать это вдвоём было бы куда проще, но взвесив все «за» и «против», она решила, что превосходно справится сама. За целый день Зоя Степановна, очевидно, совсем заскучала, ведь торкать ей было некого, так что девушка не хотела бы лишний раз попадаться ей на глаза.       Остановившись неподалёку от раскидистой яблони, Надя расчистила для себя пространство, откинув ногой упавшие яблоки, и перекинула покрывало через самую низкую ветку. По-хорошему, её стоило бы спилить, потому что была надломана и с каждым днём всё сильнее тянулась к земле, но заниматься этим было некому. Усердно стряхивая песок ладонью, девушка вдруг подумала, что, в общем-то, их двор выглядел довольно неухоженным, несмотря на то, что она каждый день посвящала работе. С языка так и рвался вопрос: «А для чего я всё это делаю?» Чихнув от щекочущей нос пыли, Надя безрадостно вспомнила, что работой зарабатывала себе на еду, одежду и проживание. Будь она лентяйкой, которая весь день только и делала, что слушала магнитофон, Зоя Степановна вышвырнула бы её уже через неделю. А так, если будет работать до изнеможения, то хотя бы останется с крышей над головой и с едой на столе.       Закончив с покрывалом, Надя позволила себе мгновение постоять под деревом, наслаждаясь прохладным ветерком и безоблачным небом. Думалось обо всём и ни о чём одновременно. Хотелось помечтать о солнечном лете, о тёплой погоде, о книгах, о доме, но в то же время голова была настолько забита, что казалась опустошённой, а сосредоточиться на чём-то одном было невероятно трудно. Когда она вернулась в дом, на плите свистел чайник, а на столе громоздились банка малинового варенья и блюдце с печеньем. Зоя Степановна отсиживалась в своей комнате, где громко играл телевизор, и Надя, сделав чай, молча отнесла всё хозяйке. Наскоро пересчитав печенюшки, Степановна одарила её пренебрежительным взглядом и звучно сёрпнула из горячей кружки.       — Не стой над душой, Надежда, — произнесла она свою излюбленную фразу. — Иди домашнее задание делай. Потом делами займёмся.       — Я завтра не иду на уроки, — ответила девушка, сцепив руки перед собой.       Образование для Зои Степановны занимало одну из важнейших ступеней, поэтому на подобное заявление она, ожидаемо, отреагировала не слишком положительно. Пропускать школу можно было только тогда, когда из-за болезни не можешь встать с кровати. Всё остальное женщина не принимала во внимание, считая просто пустяковыми причинами для прогула. Именно поэтому Надя частенько ходила на уроки с больным горлом, кашлем и соплями, потому что температуры не было, а значит не было и ничего серьёзного.       — Это ещё с какого перепугу? — спросила Степановна, плюясь словами, точно ядом.       — Очередь нашего класса помогать Виктору Григорьевичу, — опустив голову, промямлила Надя. — Антонина Ивановна сегодня сказала, что я тоже иду.       — Глупости какие! — возмущённо фыркнула хозяйка. — Детей два десятка, а она нормальных выбрать не может? Если другие родители согласны, чтобы их дети были неучами, то я категорически против! Сейчас же пойдёшь и откажешься, ясно тебе?       Надя попыталась сглотнуть вставший в горле ком, но не преуспела. Голос вырвался изо рта сиплым и тихим писком, от которого даже её собственные уши едва не свернулись в трубочку. Подбородок дрогнул, когда Зоя Степановна продолжала ругать её за то, в чём Надиной вины вообще не было. Разве она напрашивалась? От невозможности защитить своё честное имя, девушке стало до того обидно, что зрение помутнилось от выступивших слёз. Быстро вытерев глаза ладонью, она несколько раз глубоко вздохнула и, прежде чем Степановна успела обернуться, нашла в себе силы ответить.       — Уже нельзя, — прозвучало сдавленно и довольно жалко. — Она директору список с фамилиями отдала.       — Цирк какой, — хозяйка взмахнула руками, выражая своё негодование. По всей видимости, больше ей нечего было сказать, поэтому, вцепившись в кружку, Зоя Степановна снова уставилась на экран телевизора, сквозь зубы прорычаа: — Шуруй отсюда. Уроки сделаешь и за уборку, чтоб глаза мои тебя не видели.       Надя поспешила ретироваться и, оказавшись в комнате, бросила рюкзак на кровать. Переодевшись в домашнее, она повесила школьную форму на спинку стула, впервые не заботясь о том, что белая рубашка могла помяться. Расплела колоски и стянула рыжие волосы в тугой пучок на затылке. Передние пряди, моментально упавшие на лоб, она с раздражением в рваном движении заправила за уши. Спешно разобрала рюкзак, оценила объём домашней работы и, разложив на столе учебники и тетради, оставила всю эту кучку нетронутой. Полуденное солнце настойчиво пробивалось в окно, минуя лёгкие занавески, и заливало маленькую одинокую комнатушку ласковым светом. Надя вытащила из ящика лист бумаги и, захватив ручку и книгу, чтобы подложить под низ, уселась со всеми этими вещами на кровать.       Подобрав под себя ноги, она склонилась над листом, принимаясь судорожно заполнять его словами, написанными узким почерком.       «Вове. Когда вернётся.       1 сентября, 1996 год

      Зоя Степановна поливает меня грязью практически каждый день. Не хочу с ней спорить, потому что она маразматичка психованная. Боюсь, что из дома вышвырнет, если возникать начну. Тебя не хватает. Хочется, чтобы хоть кто-то заступился, если я сама не могу, но кроме тебя до меня здесь никому дела нет. Сегодня солнце, но пахнет зимой. На завтра меня освободили от уроков, чтобы помочь Виктору Григорьевичу. Никогда не поверишь, какая собралась компания. Страшновато. Не хочу, чтобы завтра наступало. Мне за этого ветерана опять от Степановны попало. Она так ругалась, что слюни во все стороны летели. Не знаю, может, они у неё ядовитые? Мне кажется, что её присутствие правда отравляет. Сейчас особенно хочу домой. К посёлку привыкла, но когда тебе пишу, то всё опять чужим становится. Скучаю сильно. Приезжай быстрее, ладно? Забери меня отсюда, Вов, очень тебя прошу.       Твоя младшая, Надя».       На бумагу с тихим стуком упало несколько слезинок. Чернила под ними слегка растеклись, потеряв чёткие очертания, и девушка промакнула застывшие на листе капли краем мягкого покрывала.       Писать брату давно превратилось для неё в обязательный ежедневный ритуал, без которого трудно было есть, пить и засыпать ночью. С раннего детства между ними мало что поменялось, несмотря на то, что Вова жил с отцом, а Надю неплохо так помотало между матерью, детским домом и Зоей Степановной. Возможно, единственным, что оставалось в её жизни постоянным, был именно Вова, с которым они виделись, переписывались и раньше даже созванивались. Не было никаких сомнений в том, что он бы точно понял каждое написанное ею слово, но Надя до сих пор не решила, покажет ли ему все письма, которые хранила под матрасом. Ей не было стыдно за всё, что написано на эмоциях, но девушка использовала это скорее для самой себя, чтобы выговариваться кому-то хотя бы на бумаге. Иначе она, наверное, сошла бы с ума от давления.       Прижав письмо к груди так тесно, что стало больно, Надя пару раз шмыгнула носом. Вова рано начал курить и хотя при ней никогда этого не делал, но руки его неизменно источали терпкий запах табака. Когда Надя вспоминала брата, она вспоминала и сигареты, которые он всегда носил в левом кармане. Ей даже казалось, что пока в руках находилось письмо, в комнате клубился дым, окутывая её с ног до головы, как если бы сам Вова сидел рядом.       Ещё несколько часов она просидела в комнате, дочитывая книгу под названием «Морфий», к которой осталась равнодушной. Русскую классику Надя не слишком жаловала, считая её слишком тяжёлой, омрачающей и даже унылой. Но без книг она не могла, а читать что-то зарубежное Зоя Степановна не разрешала, оправдывая свои заскоки тем, что прививает новому поколению любовь к родине. Свою главную драгоценность, «Унесённые ветром», Наде удалось сохранить лишь потому, что эти книги были Вовиным подарком на её день рождения, так что Степановна сделала единственное исключение. Историю Скарлетт девушка знала практически наизусть, потому что тонула в ней с головой и не желала выбираться. Но от любимой книги, зачитанной до дыр, пришлось ненадолго воздержаться, чтобы эмоции поутихли. Поэтому Надя без особого энтузиазма взялась за Булгакова, из-за чего растянула чтение на долгие месяцы.       За домашнюю работу она так и не взялась, вместо этого выполнив большую часть того, о чём вчера говорила Зоя Степановна. Кое-как вымыла окна, с опаской стоя на хлипких подоконниках. Выбила несколько ковров, переусердствовав до такой степени, что плечо прострелило острой болью. И собрала часть лука, просидев в огороде до позднего вечера.       На ужин Зоя Степановна пожарила картошку, которая не слишком аппетитно купалась в масле, и сварила несколько сосисок, лопнувших по концам.       — Долго ты у Виктора Григорьевича пробудешь? — спросила женщина, накладывая еду на тарелку.       Надя пожала плечами, потому что и правда не знала точного ответа. Она предполагала, что работы у старика найдётся достаточно, но не могла заранее загадать, как быстро они справятся.       — Постарайся быстрее, — требовательно настояла Степановна — Ты сегодня в огороде ничего толком не сделала. Завтра нужно многое поубирать, а то помёрзнет. Вот видишь, сейчас поленилась, а зимой вспомнишь, когда голодная спать будешь ложиться.       Девушка, лениво ковыряя вилкой картошку, которая отчего-то совершенно не лезла в горло, кивнула.       — Мне там немного осталось.       Зоя Степановна сидела напротив, пристально следя за Надиными медленными движениями. Казалось, она считала каждую ложку, отправленную воспитанницей в рот. И это всё сильнее подстёгивало Надю отодвинуть тарелку и уйти в свою комнату.       — А с кем идёшь-то хоть? — снова поинтересовалась хозяйка, явно настроенная на то, чтобы осудить любые последующие слова.       — С Ромой и Лёшей, — безучастно пробубнила Надя.       — С Пятифановым что ли? Батюшки, да меня сейчас удар хватит! — воскликнула Степановна. Озабоченно приложив ладонь к обвисшей щеке, она покачала головой. — Ну и ну… Молодец, Надежда, что ещё сказать? Только такой компании нам и не хватало. А Лёша этот кто такой? Как его фамилия?       — Вагин, — девушка мысленно закатила глаза. — Он новенький у нас. Недавно сюда переехал.       — М-м, вот оно как, — женщина задумчиво покрутила вилкой. — А чего переехал? Почему сюда?       — Не знаю, — Надя через силу проглотила ещё немного картошки.       — А ты у нас, Надежда, никогда ничего не знаешь. Что толку тебя вообще спрашивать? — Зоя Степановна вскинула брови, стрельнув в её сторону выразительным взглядом. — Хватит эту тарелку несчастную мусолить. Иди-ка ты лучше спать, а то от твоей кислой морды никакого ужина не захочется.       В этот раз Наде не хотелось спорить с ней даже мысленно. Она молча поднялась из-за стола, убрала за собой тарелку и, поблагодарив за еду, ушла. Быстро приняла душ, обжигая чувствительную кожу кипятком, и почистила зубы, разглядывая показавшееся незнакомым отражение в зеркале. Небесно-голубые глаза, которые она любила разглядывать при разном освещении, привиделись уставшими и какими-то удивительно безжизненными, застывшими. Лицо было бледным. Щёки слегка шелушились, а на носу обнаружились незаметные веснушки, которые она всем сердцем не могла терпеть.       «Жаль», — со скрипом крутанулось в голове, словно старая шестерёнка снова начала работать. — «Завтра мне хотелось бы быть красивой. Может, хоть это помогло бы мне общаться с ними без страха? Но, увы…»       Сегодняшний день высосал из неё все силы, так что Надя уснула практически сразу, как голова коснулась взбитой подушки. Во сне она видела пугающее «завтра» и целую ночь металась по постели, сбивая простынь.