Скромные зарисовки

      На Рождество в Нью-Йорке выпал снег. Точнее, валил он уже пару дней, но Джин заметил это только в Сочельник, когда наконец вышел из офиса и понял, что никуда не доедет из-за сковавших город пробок. Но если быть откровенным хотя бы с самим собой, то ехать ему было некуда и спешить не к кому. В этом огромном мегаполисе Джин был одинок. И в этот праздничный вечер, когда большинство жителей Нью-Йорка спешили к семьям, возлюбленным, друзьям или Богу, он столкнулся со своим одиночеством лицом к лицу.       Джин поднял воротник пальто и медленно пошел по улицам, не разбирая дороги. Снег так же медленно опускался ему на плечи и таял в волосах. Снег укрыл асфальт, налип на ветви деревьев, здания и стекла окон, за которыми было тепло, были улыбки, радость и смех. Снег добрался до самого сердца Джина сквозь шерсть и кашемир, кожу, мышцы и кости. В той клетке из ребер было снежно, тихо и холодно и почему-то было невыносимо грустно, хотя ничего не случилось, все было в порядке, как обычно, как всегда…       У Джина защипало в носу, заслезились глаза, он весь продрог и не чувствовал пальцев. Вечер вместе со снегом опустился с небес, сотни звезд сверкали, стоило только поднять глаза вверх, но все они были искусственными, и ни одна не вела в Вифлеем. Джин толкнул дверь ближайшего бара и шагнул в тепло с ароматом ели, апельсина и алкоголя.       Он скинул пальто и бросил на спинку высокого стула, а сам сел за стойку. Бармен с закатанными до локтей рукавами и бородой с проседью молча плеснул ему выпивки в квадратный стакан и толкнул по гладкой поверхности, будто Джин был в этом заведении завсегдатаем. Джин кивнул, поднял стакан и сделал глоток, обжигая глотку, поморщился и поставил по центру окружности света, что падал от лампы, свисавшей с потолочной балки. Тепло начало растекаться по телу и топить снег, но не в силах отогреть сердце, пораженное одиночеством. Джин вздохнул и оглядел зал.       Клиентов было немного, некоторые столики пустовали, из колонок доносилась тихая музыка, а на сцене в углу стоял микрофон.       — кто выступает? — спросил Джин у бармена.       Тот пожал плечами.       В стеклянных банках дрожали свечи, за окном медленно проезжали такси, прохожие утопали в снегу. Джин попросил повторить, когда услышал звук подключаемой гитары.       Мужчина в черной куртке узловатыми пальцами обхватил микрофон и хриплым голосом сказал, что споет несколько песен. Никто не посмотрел на него, не поднял голову, не повернулся на стуле. Мужчина стоял на сцене и был там одинок.       Джину вдруг показалось, что он оказался в этом баре затем только, чтобы послушать этого человека. Джину вдруг показалось, что этот человек оказался здесь затем только, чтобы спеть для него.       Он пел, закрыв глаза, и каждое слово касалось сердца, заключенного в клетке ребер. Но Джину не переставало быть грустно, наоборот, чувство это ширилось и разрасталось, кипело и рвалось наружу, чтобы… Чтобы слиться с грустью и одиночеством другого человека, который выворачивал себя наизнанку музыкой, кричал в многомиллионный город и просил о помощи. Но город был глух в своем безразличии.       I promise no one will ever take your place in my heart       I am yours forever…       Он открыл глаза, и они остались вдвоем.       — я твой навсегда, — прошептал Джин.       2024.11.25