Мерцающая нить судьбы

Окутанный аурой сдержанного превосходства, как будто всё вокруг существовало лишь для того, чтобы угождать ему — и со своей задачей, конечно, не справлялось, Мин Юнги шёл вдоль переулка в Инсадоне*. Его шарф был идеально завязан, а пальто, сшитое на заказ, сидело так, будто он — амбассадор модного дома. Прямой и уверенный шаг, слегка надменный взгляд, словно каждую секунду он проверял, соответствует ли окружающий мир его стандартам. Однако за каждым его движением скрывался иной мир — такой же изысканный и утончённый, как профессия, которую он выбрал. Фумелье**. Искусство, в котором гармония достигалась тончайшим подбором сочетаний: аромат дымящейся сигары и глубокий вкус выдержанного алкоголя. И ошибки здесь непростительны. Именно поэтому гирлянды и Мин Юнги были несовместимы. Эти пёстрые мигающие огни раздражали его своей безвкусицей, словно кто-то пытался убедить его, что сигару вроде «Backwoods Honey Berry» — приторную, с грубым, почти искусственным ароматом, — можно курить под 25-летний «Macallan Sherry Oak». «Пробовать их вместе, — сказал бы Юнги, сдерживая презрительный смешок, — всё равно что слушать симфонию, пока кто-то кричит вам на ухо. Напиток с такой сложной текстурой, с его оттенками сушёных фруктов, орехов и тёплой ванили, требует сигару с глубоким и бархатистым послевкусием, вроде "Cohiba Siglo VI" или хотя бы "Arturo Fuente Hemingway". Что угодно, только не это сладковатое безобразие». Что его занесло сюда сегодня, он так и не смог понять. Инсадон, один из старейших районов Сеула, был безумным миксом традиций и коммерческой навязчивости. Узкие улочки, где каменные мостовые соседствовали с современными вывесками, гудели от голосов туристов и местных жителей. Витрины, наполненные корейской керамикой, каллиграфией и ханджи — традиционной бумагой, привлекали людей так же, как и шумные кафе с котелками горячего бульона и сладкими десертами. В декабре к этому добавлялись еще и гирлянды, развешанные буквально везде: на фасадах магазинов, на уличных фонарях и даже на деревьях, чьи ветки укутала тонкая корка инея. Воздух был прохладным, но густым от ароматов: горячие каштаны, свежеиспечённые пуннопаны с красной фасолью, мягкая сладость одэна и хрустящие хоттоки. Над всем этим царил шум, словно в Инсадоне собралась половина города. Для Мин Юнги эта сцена казалась театром абсурда: слишком много визуального шума, слишком ярко, слишком перегружено псевдоисторическими деталями. Вот эта лавка с древними керамическими вазами — подлинники ли это или умело состаренные копии для наивных туристов? А рядом современный магазин с глянцевыми вывесками и музыкальными открытками, которые громко воспроизводили новогодние мелодии. Брр. Он мимолётно оглядел очередной ряд светящихся гирлянд, заставивших узкие улицы напоминать раскалённую витрину универмага. Это было навязчиво, безвкусно, и даже оскорбительно для его утончённой натуры. Он едва заметно скривил губы. «Кому это вообще может понравиться?» — мелькнула мысль. Громкие выкрики торговцев раздавались то слева, то справа: — Тёплые одеяла! Последний шанс купить до праздников! — Чайники ручной работы! — Горячий суп! Попробуйте! Юнги тихо вздохнул, ускоряя шаг. Он не понимал, как люди находят в этом хоть что-то приятное. Но еще больше не понимал себя. Витрины магазинов были украшены так щедро, что это вызывало визуальное перенасыщение. Резкие контрасты между золотыми гирляндами и красными ленточками давили на глаза, а счастливый смех толпы звучал как раздражающее жужжание. И всё же Инсадон был не только раздражающим, но и слегка гипнотическим. Даже в своём недовольстве Юнги замечал детали. Мягкий свет, который струился из небольших чайных. Древние каменные ступени, ведущие в крохотные галереи. Пара пожилых женщин, стоявших у стены и продававших ттокпокки, обжигающий и пряный. Это был район, который будто знал, как вызывать противоречивые эмоции. «Этот шумный, кричащий, переоценённый район», — ворчал он про себя, однако не мог не признать, что улица в какой-то степени захватывала своей живостью. Это было место, которое не пыталось быть тихим или скромным. Всё вокруг кричало: смотри на меня, почувствуй меня, стань частью этого праздника. Но Мин Юнги был человеком другого склада. Он предпочитал спокойствие своей квартиры, где всё находилось на своих местах, где каждый предмет подбирался с учётом его строгих стандартов. А здесь? Здесь была хаотичная энергия, которая, казалось, пыталась пробить его защитную стену, вызывая глухое внутреннее сопротивление. Мин Юнги не стремился к лёгким удовольствиям. Он предпочитал то, что требовало времени, внимания и понимания, как терпкое послевкусие от дорогого алкоголя. И точно так же, как в своём ремесле, он искал в жизни идеального сочетания — чего-то, что наконец сможет соответствовать его высоким стандартам. Его раздражение к Инсадону достигло пика, когда он заметил колоритного старого торговца, у которого был деревянный лоток, заваленный чем-то, что на первый взгляд выглядело как бесполезные безделушки. Юнги уже собирался пройти мимо, но вдруг взгляд зацепился за маленький брелок. В форме сердца с тонким орнаментом. Серебряный. С потемневшей от времени поверхностью. На нём была покрытая красной эмалью надпись: «Ты — мой дом». Юнги остановился, хотя сам не понял, почему. — Волшебный предмет начала прошлого века, — вдруг проговорил торговец, заметив его интерес. — Притягивает любовь. Юнги приподнял бровь, глядя на него с выражением откровенного скепсиса. — Любовь? — переспросил он, ирония в голосе была почти осязаемой. — Выглядите как человек, который не верит в такое, — заметил продавец с едва уловимой усмешкой. — Но иногда вещи находят своих владельцев. Юнги фыркнул. Это было, мягко говоря, смешно. Он не верил в сентиментальные сказки. Однако почему-то снова посмотрел на брелок. Его ладонь сама потянулась к карману за кошельком. — Сколько? — коротко спросил он. — Вам особая цена, — хитро подмигнул торговец, назвав сумму. Юнги, конечно, не торговался. Это было ниже его достоинства. Он заплатил, убрал брелок в карман и, уже отходя, пробормотал себе под нос: — Какая глупость! Но, черт возьми, ему было тепло. Что-то в этом крохотном предмете задело его, хотя он никогда не признается вслух. Когда он вернулся домой, долго смотрел на брелок, положенный на идеально чистую поверхность рабочего стола. Он не понимал, зачем купил эту вещь, и ещё больше злился на себя за минутную слабость. — Ещё раз такое повторится — и сам себе устрою лекцию по самоконтролю, — пробормотал он, но взгляд всё равно то и дело возвращался к латунной безделушке. «Ты — мой дом»... Юнги не верил в волшебство. Но почему-то в этот вечер, в одиночестве своей роскошной, но холодной квартиры, эта мысль казалась ему особенно важной. Холодный, гордый и недосягаемый, он еще не знал, как изменилась ткань его судьбы, в которую в этот вечер вплелась мерцающая красная нить. Нить была тонкой, почти невидимой, но от неё исходило странное, едва уловимое тепло. Она протянулась от латунного брелока, лежащего на столе, куда-то за пределы комнаты, за стены, за всё то, что Мин Юнги привык считать своим миром. Он, конечно, этого не видел. И уж точно не чувствовал. Юнги откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы и уставившись в окно, за которым сиял Сеул. Город никогда не спал, но в этот момент казался ему особенно шумным. Мерцающие огни снаружи напоминали гирлянды, что раздражали его на Инсадоне. И всё же теперь он не мог их просто игнорировать. Эти огни будто шептали что-то, словно предупреждая, что перемены уже начались. — Глупости, — сказал он себе вслух. Но мысль о брелоке не отпускала. Это было нелепо. Всё, что он пережил за день, — раздражение, толпы, яркие витрины, выкрики торговцев, — должно было бы выветриться, как всегда. Однако этот брелок... «Ты — мой дом». Эти слова били куда-то глубже, чем он готов был признать. «Дом». Что это вообще значит для него? Его квартира была идеальной: минимализм, простор, ровные линии. Она отражала всё, чем он хотел казаться — сдержанным, собранным, недосягаемым. Но была ли она домом? Или, может, дом это что-то совсем другое? Мерцающая красная нить, которая незримо тянулась от брелока, начала слегка вибрировать, словно от далёкого отклика. Ким Тэхён сидел на широком подоконнике комнаты общежития пожарной части, глядя на город, который стал его новым домом. Эта небольшая, почти спартанская комната, с узкой кроватью, столом, уставленным документами и мелочами, и шкафом для формы, была временным пристанищем. Он перевёлся сюда из Тэгу всего месяц назад, оставив позади всё знакомое, включая дом, где родился и вырос. Здесь, в Сеуле, он хотел начать всё сначала. Ему нужен был новый старт, свободный от чужих ожиданий и привычных рамок. Тэхён был красив, как бог, и это не просто метафора. Его лицо с идеальными чертами — прямым носом, пухлыми губами и загадочными, словно хранящими вечные тайны глазами — могло быть вырезано из мрамора и украшать музей. Его тело — результат ежедневных тренировок и тяжелой работы — было предметом зависти и восхищения. Он неизменно попадал в календари пожарных, улыбкой, обнажённым торсом и лёгким блеском пота вызывая восторг у тысяч людей. Но за этим ярким образом скрывалась простая правда: Ким Тэхён был одинок. На улице люди часто оглядывались, а в самой пожарной части коллеги иногда шептались за спиной: «Как из фильма сбежал…». Но красота, которую многие считали благословением, для Тэхёна давно стала грузом. Люди видели только внешность, игнорируя всё остальное. Они не замечали его чувство юмора, например, способность рассмешить кого угодно, или того, как он заботился о друзьях и коллегах, умудряясь даже в самые напряжённые моменты подбодрить всех вокруг. Он был известен своим острым языком — шутки Тэхёна всегда были на грани, но никогда не переходили в обидное. Его лёгкий сарказм и мягкий юмор делали его общение лёгким и непринуждённым, как свежий ветер в жаркий день. «Ты слишком красив для такой профессии», — часто слышал он, и на это неизменно отвечал с улыбкой: «Может, это и к лучшему. Героев проще узнавать на фотографиях». Взгляд его зацепился за кружку с какао, зажатой в его руках — она была далеко не идеальной: на керамической поверхности виднелись трещины, а ручка была едва приклеена после неудачного падения. Но это была его любимая кружка. Её трещины напоминали ему о собственной жизни — вроде бы всё на месте, но где-то глубоко внутри что-то разломалось. Её шероховатая поверхность согревала ладони, а лёгкий пар поднимался вверх, касаясь лица. Он задумчиво смотрел на огни города, переливающиеся гирляндами и вывесками магазинов, и чувствовал себя как никогда одиноким. Да, работа пожарного была для него чем-то большим, чем просто карьерой. Он гордился тем, что делает, и никогда не жаловался на тяжёлые смены. Он знал, что его сила, выносливость и решительность имеют значение. Каждый спасённый человек, каждая рука, которую он вытаскивал из-под завалов, были для него доказательством, что он на своём месте. Но даже в этой работе, где он был частью сплочённой команды, иногда накатывало чувство одиночества. После долгих дежурств он возвращался в эту комнату, где никто не ждал, и это было самым сложным. Тэхён привык, что его считают слишком хорошим, и если по началу это казалось комплиментом, то сейчас, набив оскомину, вызывало только глухое раздражение. В отношениях ему часто говорили такое, но за этим комплиментом всегда следовала дистанция. Ему хотелось честности и простоты — не восторгов, а настоящего общения, где не нужно казаться лучше, чем ты есть. Он хотел, чтобы его любили за доброту, за шутки, за то, как он подпевает песням, когда думает, что его никто не слышит. Но пока что таких людей в его жизни не нашлось. Старые отношения в Тэгу оставили болезненный след. Его партнёр однажды сказал: «Ты как картинка. Но с картинкой трудно жить. У тебя всегда что-то на уме, но ты никогда не говоришь…» Эти слова больно ударили, но Тэхён принял их как правду. Может, он и правда слишком редко открывался. Может, слишком привык быть для всех надёжным плечом, что забыл, как показывать свою уязвимость. Сеул стал для него возможностью начать жизнь заново. Он хотел забыть ошибки прошлого, оставить за спиной те разговоры и взгляды, которые делали его заложником собственного образа. Здесь, в этом огромном городе, он мог быть просто пожарным Ким Тэхёном, который спасает жизни, шутит с коллегами и вечером пьёт какао, глядя на огни мегаполиса. Но внутри него оставалась надежда, что однажды он встретит кого-то, кто сможет увидеть его настоящего — с его трещинами, слабостями и мечтами. Этой ночью город за окном выглядел особенно празднично. Гирлянды, украшающие улицы, мерцали, как звёзды, сорвавшиеся с неба. Витрины магазинов переливались красными и золотыми огоньками. Казалось, весь мир готовился к празднику. Только не Тэхён. Новый год для него всегда был рабочим временем. Впереди его ждала длинная смена — самые холодные дни всегда приносили аварии, пожары и неосторожные поступки людей, которым в этот период особенно нужна была помощь. Он провёл пальцем по трещине на кружке и тихо усмехнулся. «Похожи…» — подумал он. Это была маленькая деталь, но в ней была какая-то теплая символика: даже с трещинами она продолжала исполнять своё предназначение. Когда он только приехал в Сеул, коллеги удивлялись его простоте. Для человека с такой внешностью и харизмой он оказался невероятно искренним и добрым. «Ну что, мистер Календарь, готов к смене?» — шутили над ним старшие товарищи, и он лишь смеялся в ответ: «Всегда готов. Вы же не хотите, чтобы я только позировал?» Его умение лёгкой шуткой разрядить напряжение не раз помогало команде, особенно в тяжёлых ситуациях. Он не боялся работы, не боялся трудностей, но боялся возвращаться в пустую комнату, где не было никого, кто бы спросил, как прошёл его день. Глядя на своё отражение в стекле, Тэхён прищурился. В его глазах светилась задумчивость. «Интересно, а там, за этими огнями, кто-то думает обо мне? Или я так и останусь для всех просто ‘парнем из календаря’?» Он провёл рукой по шее, словно пытаясь сбросить это внезапное напряжение. В глубине души он чувствовал, что что-то меняется. Возможно, это было всего лишь предновогоднее настроение, а может, это была интуиция, которая никогда его не подводила. ------------------------- ПРИМЕЧАНИЯ * Инсадон (Insadong, 인사동) — район в центре Сеула, Южная Корея, известный своим уникальным сочетанием традиционной и современной корейской культуры. Это одно из самых популярных туристических мест в городе, куда приезжают как иностранные гости, так и местные жители, чтобы насладиться атмосферой прошлого и современности. ** Фумелье (от испанского fumar – "курить") — специалист, который разбирается не только в сигарах, но и в их сочетании с различными алкогольными напитками. Основная задача фумелье — сделать процесс курения сигары и употребления напитков гармоничным и запоминающимся.