Немой

      Уже омут огибала Васильева, как руку замертво схватили. Цепко, резко, и потянули в туман. Забилось сердце как не свое — из груди выпрыгивать стало. Крепко Надя нож обхватила рукою от холода трясущейся, и на врага сквозь страх животный набросилась. Замерла, перед лицом острие остановив. Глядела, не верилось.       — Вить, живой?       — Живой, Надька.       Улыбнулся парень, к себе прижал. Крепко-крепко обнимал, будто отпустить боялся. Нож из руки сам выпал — свалился в кусты ягодные ближайшие, колом встал в почве размытой. Девушка солдата руками обвила дрожащими.       — Замерзла? В одном платье-то бегать, да кителе...       Оглядел Поломский, узнал одежку солдатскую. Сильнее прижал к себе, смолчал.       — Как своих вытащим — пойдем в деревню обратно. К бабушке той. Попросим одежды тебе теплой. Ты не серчай, стерпи, Надь. Пока помучиться придется.       — В порядке все, Вить. В порядке. Не погубит холод, — дрожал голос ее.       Не смогла скрыть. Сил держаться не было, и в глаза врать. Горько она заплакала, рукой рот зажимая. Успокаивал Виктор, как мог. Что сил было к себе прижимал, согреть хоть как-то хотел. Догадывался он, что пережила.       — Видела... глазами своими видела, — шепот холодом на ухо оседал, вздрогнул солдат. — Видела, как смерть приходила.       Рукой огрубевшей гладил волосы спутанные Поломский, слушая с сердцем замирающим. Вспоминал как следы со старшиной видел.       — Вздох его последний не забуду.       Поникла девушка, ослабели руки на спине солдата.       — Забрали. Своих забрали. Уволокли вперед, вслед за Беляевым. Боюсь я, Витя, что вновь смерть увижу. До боли в сердце боюсь.       — Надь, а Надь? — улыбнулся парень, ладонь на макушку положив. — Помнишь, говорили с тобой о старшине? О том, что не принял он тебя сразу в отряд свой?       Не шевелилась Надя.       — Неправ я был, Надь. Не в желании жить суть-то была. В том, за что умереть не страшно. Я вот, правда, так долго уверен был, что на войну за Родину идут биться, что забыл о важном совсем.       Вынул из кармана фото маленькое смятое паренек и Наде протянул — девочка на нем улыбалась с бантами красными.       — Родина — она в чужом месте Родиной стать может, — оба Грица вспомнили. — Дело не в земле ж. В людях дело. Тех, за кого жизнь отдать можно. Кто достоин. Ты, Надь, пообещай мне, что найдешь такого человека. Хорошо? Обязательно пообещай, иначе не отпущу!       Тихо так засмеялся Витя, на Надежду смотря. Она все же поднялась.       — Хорошо, Вить, — слезы рукой стерла. — Обещаю.       — И живи, Надь, чтоб не случилось, — глядел солдат, не плакал, хоть и блестели глаза его на солнце, что медленно поднималось. — Жизнь такая вот вещь. Иногда, кто-то умереть должен, чтобы другой жил.       Не осознала девушка сразу, что прощался. Глаза его уже остывшие были. Поднялся Поломский с колен, винтовку крепко сжал, перезарядил. Обойму рядом повесил. Зашагал тихо в сторону нужную, в цепких зарослях скрывшись. На поясе граната болталась. Васильева вслед смотрела, сердце вдруг биться реже стало.       Уже выстроили их. Мимо переговорщик ходил, оглядывая каждого как стервятник голодный. Ухмылялся. А отряд глаз не опускал. Прямо смотрели, серьезным, готовности полным взглядом. Ни разу не шелохнулись при перезарядке оружия. Трое немцев —рядовых подле командира встали по бокам, подняли стволы и замерли. Ожидали команды. Командующий на Беляева глядел. Резать пытался, но не удавалось. Сильный мужик был.       — Товарищ старшина, — головы не поворачивая, зашептал Волжский. — Спасибо вам.       — За что благодаришь, Мишка? — хмурился он.       — Что жизнь настоящую показали. Не веселье, не девок. Жизнь. Мы-то с Серегой до этого что знали? Бабы, водка, танцы ночами напролет. То мать пошлет за чем-то в хлев, то батя ремня. Так и жизнь прошла. Ни мужества не проявишь, ничего важного не поймешь.       — Спасибо, товарищ старшина, что научили ценить жизнь. Каждую минуту, и человека каждого, — добавил Яровой к речи друга.       Смахнул ветер слезы подкатившиеся. Прижал уголки губ Михаил Ильич, к ребятам повернувшись. Закачал головой, лица улыбчивые разглядывая.       — Вы простите мне что жизнь вашу отобрал. Что так страшно кончать ее будете, вдали от дома, в холоде и страхе. Не сыскать мне покоя.       Выстрел прогремел.       Повалился к земле рядовой их. В голову получил. Второй за ним следом. Еще двое легли, как домино друг за другом. Два караульных в леса метнулись. Одному плечо стрельнули, второй выстрелить успел. Пал Паломский на колени, перезаряжать начал. Сквозь боль ранения сквозного полз ближе. Добил раненного. Второго подсечь никак не мог. Еще двое немцев побежало. Заволновался отряд.       Переговорщик за деревья с врачом фрицев попрятались. А капитан и шагу не сделал. Наблюдал за градом металлическим, выжидал. Стояли трое своих, слова молвить не могли. Сзади к Виктору подкрался караульный, в затылок наставил, и свалился вдруг.       Надька с винтовкой немецкой позади появилась. Дрожали руки в иле запачканные. Слезы роняла.       — Куда полезла, дура! Прячься! Сейчас же!       Попали все же в нее. К земле повалилась.       — Надя! — что сил было закричал Виктор. Ринулся к ней, с пригорка спускаясь и расстреливая очередью целой немца проклятого. К земле припал.       — Наших, дурак, спасай!       Кровь уже губы окрасила. Задыхалась Васильева, винтовкой пихая в живот солдата. Завопил парень, плечи дрожь тронула. Гнев сквозь кровь просачивался. Вены горели. Выскочил к поляне, где свои стояли. Надя за ним кое-как, на винтовку опиралась.       — Надька! — испуганно шептал Волжский, на старшину глядя. — Надька наша с Витей!       Двое оставались с капитаном. Стояли, оружие направив на пойманных. Не отдавался приказ. Вышел Виктор к врагу прямо. В глаза заглянул, винтовку поднял.       — Вот где зло-то все. Вот, — тряслось оружие, ухмылялся фриц на это. — Радуйся, радуйся, пока бошка целая.       Выпустил пулю, но немец своим прикрылся. Последняя была пуля в оружие. Бросился руками голыми на него, не страшась. Хотел его подсечь вражеский солдат, от капитана увести, но пуля в Ярового попала. Прямо в сердце. Вдоха сделать не успел — полег. Бросился к нему Волжский — сразу пристрелили следом.       Васильева стрелявших из винтовки с пули четвертой иль пятой приложила, слезами кровавыми упиваясь. Ползла на пригорок проклятый, уже телом чуя смерть. Ногтями вгрызалась, чтоб добраться. Немца почувствовала. И старшина почуял. Крикнул, чтоб ложилась и гранату кинул единственную.       — Выживи, Надька. За нас всех живи, только об этом прошу, — прошептал старшина.       Покатилась та, замерла возле ног чужестранца и, лес оглушив, к небу подорвалась. Землей засыпало девушку. Оглушило Васильеву. Пищало в ушах, резало. Лес крутился пред глазами, но дальше ползла, к своим.       Старшина уже мертв был, когда она к поляне выбралась. Только Поломский еще дышал. Стоял напротив врага, руками за горло схватив. Надя к нему, кровавый след за собой оставляя. Хваталась за грудь пробитую, навести все дуло пыталась. Сбивалась мишень. Никак.       А Виктор рассудок потерял. Обезумел. Страшнее зверя был, только сил удушить командующего германского не было.       — Вить, — захрипела Надя. — Вить, а наши-то...?       Обернулся вдруг, увидел ее — еле живую. Смеяться начал. Громко, кровью брызгая в стороны. К окопам побежал, на ногу хромая. Волосы на голове себе рвать начал. А потом и заплакал.       — А нет их больше, Надя.       Улыбнулся кроваво, и лег. Вслед за другими. Немец, что стрелял, перепугался. Сразу винтовку в сторону откинул, к врачу бросился в ноги. Кричать начал.       С губ кровь катилась, а винтовка на землю сползла с рук. Плакать даже не могла. Осознать не могла, что всех вмиг не стало.       Алело все, крови различить на тропах нельзя было где чья. Своя ль на руках, чужая — не знала. Не чувствовала ничего Васильева. Не слышала. Ни боли, ни скорби. Пустота в груди. Рядовой к ней зашагал еле живой, что возле начальника своего молчал, "щит" в лице товарища в сторону откинул — от того ничего почти не осталось.       Встал рядом, за руку схватил. Поднимать начал, и к капитану поволок.       Кое-как удерживая девушку, говорить что-то начал вражеский командиру своему. Переговорщик сразу выскочил с врачом. Тоже разговор начали.       — Земли знаешь? Земли эти?       Глядела сквозь. Молчала, еле дыша. По щекам ее врач бил, рану начал сшивать. На секунды дело пошло.       — Проведешь к деревне? Из трясин выведешь?       Засветился взгляд пустой слезами застывшими. Закашляла. Как дышать забывать стала.       — Русская, — не сдавался переговорщик. — Жива ж!       — Жива, — прошептала наконец, и слеза скатилась алая.       Замолчал мужчина. На командира своего посмотрел. Во взгляде его увидел что-то странное. Хмурился белокурый. На своем что-то шепнул переводчику, и пощечиной тут же одарил. Аж к земле пал толстяк — не удержался. Васильева еще дышала на руках доктора немного — потом глаза закрыла. Сознание во тьму ушло. Обмякла. Не могла больше. Не по силам.