Немой

      — Чего по курсу, Серег, — шепнул Волжский, рукой от лица ветки уводя. — Все никак не кончаются топи-то?       — Сам чего, дурной, хотел? Местность-то какая, вспомни хоть. Беляев перед отправлением разжевал все. Тут леса — ствола два, да и все. Ковыляй давай. Да под ноги посматривай.       — Тихо вы, — вмешался Крутский, и обоим по затылкам стукнул. — Не шуметь!       Умолкли. Тихой гурьбой продвигались. Оружие только звенело на груди. Смеркалось. Вновь пелена глаза застилала — дым поднимался с земель. Не видать ног было. Вошли в трясину по пояс. Льдом окатила по костям. Поежились и, стиснув зубы, вперед продвигаться стали. Пробивались сквозь ряску, камыши сдирали с путей. Мрак вокруг повис. Словно мертвые повсюду лежали, в землях утопленных. Не по себе становилось. Крепче винтовки к себе прижимали.       Ветром гладь водяная волноваться начала — волнами пошла, листья березовые приносила к коленям погруженным. Красными личинками заискрила вода, мошки запрыгали вокруг. Отмахиваться начали — в глаза мошкара лезла, не увидать было ничего. Да и туман тяжестью на легкие давил.       Вооружились солдаты палками. Крепко-крепко в руки взяли. В глубину направились. Пузыри показались со дна, бурлили топи.       — Дно не терять, — предупредил Сергей. Кивнул в сторону Мишке Волжскому, чтоб не зевал, и с опаской прямо пошел.       Крутский за двумя еле успевал. Поменьше размером их был, и не тяжел, потому-то трясина не сильно тянула. Удерживался на плаву. Палка хорошей оказалась — тяжести несла, а по собственной — легче пистолета. Сразу ценность свою оправдала. Максим в сторону ушел, замер, палкой дно найдя.       — Мужики, — остановились те, обернулись, а Крутский нахмурился немного. — Я по тому берегу пойду.       — Чего это удумал? — выпалил Михаил, на Ярового глянув. — Не положено. Приказ был.       — Быстрее старшину нагоним. И охват большей территории будет. Не боись, Мишка. Связь не утеряем. Берег-то недалеко. Рядом тут. А чуть что — птицей запою. Уткой какой-нибудь закрякаю. Услышите, узнаете. Сами-то, крякать, не забывайте.       — Во дурной-то, Яровой, ты глянь, — не унимался Волжский, руками театрально размахивая. — Важный какой, глянь на него. Закрякает в случае опасности он.       Смеялись солдаты, головами качая. По плечу похлопали разведчика, и все же разошлись.       — Смотри мне, Крутский, — угрожал пальцем Яровой. — Вместе к девчонкам на танцы пойти собирались. Не учуди там.       — Слово дал — сдержу, — отозвался Максим, исчезая в поросшем камыше. Следы водяные его медленно затягивались. Только ил еще долго на поверхности плавал, оседая по крупице.       — Уж сдержи, пожалуйста, — под нос Волжский бубнил, палкой переставляя, а потом к другу ближе заковылял.       Сгустились тучи. Яростно небо делить начали. Сокрыли то черными руками, засверкало впереди. Покатились один за другим раскаты грома. Стихия бушевать начала.       Брел Беляев, по лесной земле ступая. Птицы ему в затылок пели, лягушки с жабами показались. Ожили земли. Средь деревьев воды заблестели — болота впереди; вновь островок лесной кончался — не чуждо этим землям. Мужчина озираться стал. На сердце неспокойно было. Тревога сжала грудь. Близко Надька. Близко. Захлюпали сапоги где-то. Кусты затрещали. Что сил было в чащу резко влетел. И тут резко силуэт в ночи зажегся. Крадется, к тиши ночной прислушивается. Наклонился к водам, рукой трогает.       Михаил Ильич ползти начал. Прямо к силуэту. Нож оголил у бережка найденный, и сжал крепко. Топи завыли, волнами задрожали. Солдат все ближе тянется.       Офицер уже подле был. Резко всадил тому в шею лезвие, разглядев одежды. И рукой рот зажал. Птицы с кустов повылетали, в рассыпную. Дрогнул лес, и замертво встал. Бился в руках немец, кровью кашлял. Руки зацепить пытались старшину, но дух спустил раньше слова сказанного. Обмяк в руках Беляева, дрогнул раза два, и все. Оставить нельзя было здесь. Решение принял офицер — прятать.       Волок его к трясине через камыши илистые командир, оглядывался. Тишина мертвая была. Потом уж лягушки закряхтели снова, сверчки. Спокойней стало. В воды тело опускалось неспешно. Тростник шуму создавать стал. Присел Михаил, вновь оглядываясь. Вдали дрожало что-то. Быстро он трясине тело предал. Кубышку сорвал рядом цветущую и поверх класть стал, ряской скрывал пузырящуюся воду. А движение все не утихало впереди. Попрятал нож в сапог, и тихо назад отходить начал, чтоб волн не создавать. Ближе звуки мерещились. Перекрестился старшина, в тростнике притаившись. Енот мимо пулей пролетел.       — Тварь божья, чтоб тебя, — сплюнул, за кустами впереди наблюдая, и двинулся дальше. — Откуда ж лезете, черти? Откуда ж...       По зеленой воде направился. Звуки вдали слышались. Плескания. Выныривать ужи стали неподалеку, ноги оплетать. Прищурился мужчина, сквозь туман глядел. Еще двое шли. Хилые, тяжести несли какие-то. Еле спину разогнуть на передышке могли. Этих за раз мог свалить. Если позади только не следует никто. Сглотнул ком Беляев, напряжение в груди почуял. Боязно было, ври себе — не ври. Боязно. Сильнее хлюпали сапоги, вода в стороны летела грязная. По трясине брели отродья. На него прямо. На своем что-то шептали друг другу, и по сторонам глядели.       Погрузился старшина в ил по плечи, голову себе запачкал склизкой землей. Измазался весь. Замер. Выжидал. Не подвели расчеты — рядом остановились. Котелок поставили свой, и к воде. Схватил старшина у берега одного, и в ил бросил, локтем оглушив. И на второго полетел. Не растерялся если б тот, точно винтовкой Беляева приложил бы. Но среагировать не успел. Нож в сердце — секунды не прошло. Давиться начал, на колени оседая. Сразу умер. Не мучаясь. А первого — засосало водой черною. Само болото справилось. Мучиться с еще одним не пришлось.       Оттащил тело старшина к кустам камыша, в заводи, поглубже. Специально от берега подальше отошел. Чтоб быстро исчезло. Хвала, что туман был. Не видно этой бойни было. Свидетелем только ветер был и ночь безмолвная. Ужей с сапог Ильич спихнул и в озеро тягучее кинул, следом. На котелок глянул, постоял недолго, и его у берегов потопил. Слышалось что-то, снова и снова. Чудились немцы. Зверел Беляев. Глаза его огнем пылали. Крови жаждал за Грица и Васильеву. До боли в сердце жаждал. Но троих не осилил бы уже. Примкнул к земле, поверх трясины лег. Притих. Прошел кто-то близко. И исчез сразу.       — Как обернулось все так, как? Как же вы, собаки, оказались в этих землях...? — зашептал мужчина, голову приложив к земле.       Заволновались вершины ивовые, дубы задрожали. Ветер подниматься стал страшный. Огляделись солдаты. Мошки с растений водяных попрыгали. Лопались впереди пути пузыри большие, жабы попрыгали. Осели оба, притаились. Яровой заметил в тумане движение — сразу винтовку перед собой выставил. В кусты пополз колючие. Учащались шаги, хлюпали сапоги близко. Лопнул большой пузырь на центре болота — выскочил Поломский.       — Витя, ты?! — шепнул грубо Яровой.       — Я, я! — мешкал тот, глаза не в силах поднять.       — Старшина где? Гриц, Надя? Где все? — занервничал Волжский, пробираясь ближе к пришедшему.       Тот молчал, на руку свою смотрел, где записка была. Оглядел двоих, и заговорил с горечью, морщась.       — Отряд здесь целый бродит. Немецкий. Поймали наших. Старшина за Надькой пошел.       — Отчего за Надькой только? — Волжский на пришедшего глянул; Ярового спихнул, вперед вырвавшись.       — Не успели.       Замолчали. Только мухи жужжали, комары. Уборы головные сняли тут же. Побледнели.       — Как так-то, Вить? — онемел Яровой, в глаза товарища вглядываясь. — Как же?       — Мертвого нашли уже, было не успеть. Но парень наш не струсил, ранил в ответ. Судя по крови там — долго не протянет ублюдок.       Вновь тишиной болото наполнилось. Протянул Виктор бумагу с кровью засохшей ребятам, зашептал уже, чтоб не заплакать.       — В штаб велел сообщение старшина послать. Предупредить, чтоб отряд послали к нам. На подмогу. Сказал с вами к рельсам выходить.       Усмехнулся Сергей, услышав то.       — А товарища старшину, что, бросить? Вот так, с отрядом один на один? Надьку чтоб голыми руками спасал? Патронов то у него — не больше двадцати.       — Приказ есть приказ, — рявкнул Поломский.       — Тихо, оба! — взволнованно огляделся Волжский, в тумане что-то услышав.       — Родину спасти надо! — отчеканил вновь Витя. — Людей поляжет больше.       — А то, что свои полягут — плевать тебе, Витек? Я думал, тебе не все равно на братьев, сестер. А ты вон, что делаешь, — ядовито отозвался Яровой. — Свои это Родина. Свои!       — Ты хочешь, чтоб и до семьи твоей добрались эти псы? — скалился Виктор, схватив за грудки сослуживца.       — Семья моя — и отряд. Иди один. За тобой не последую. Надю со старшиной спасать надо. Один дойдешь до деревни!       — Приказ был!       Выдохся солдат. Не мог Виктор больше слов найти, чтоб все следовали. Не мог. Сил не хватало боле себя убеждать что вернее так будет. Противоречия ему грудь рассекали. Горько и больно было. До жути. Но знал, что не последуют. Потому молча поднялся, крепче сжимая бумагу, и к деревне.       — Не серчайте, братья.       Тяжко на душе сделалось, когда след простыл товарища. Быстро тут исчез, но вот слова его еще звучали будто. Страшные до дрожи.       — Нельзя медлить, Мишка, — хмурился Яровой. — Ублюдки близко. Старшина один не осилит. И мы в стороне стоять не будем.       Яровой и Волжский притихли. Гнилью ударило болотной, илом. И табаком.