Шрамы, оставленные тобой

Все решает послевкусие. Во всем. Все зависит от того, что почувствуешь после. После общения, после поцелуя, после ссор, после кофе, после взгляда. Это «после» во многом является определяющим.

Люцифер

Вижу лицо Вики, она в смятении. Интересно, что чувствует женщина, когда перед ней два ее мужчины — бывший и нынешний. Да еще и разговаривают. Она меж двух огней? Или ей не комфортно? А может, наоборот, интересно?.. — Присаживайтесь. Голос Дэвида МакКейна выводит меня из раздумий. Он кивает Вики и она выходит из кабинета, молча. Начнем терапию. Никогда не думал, что дойду до этого. — Можно на «ты», — сажусь на небольшой диван напротив кресла Дэвида. — Если вам так будет удобнее. Я должен соблюдать врачебную этику. — Да, мне так удобнее. Учитывая наше знакомство. — Хочу предупредить, что как раз из-за этого я не могу быть твоим терапевтом. Эту сессию мы проведем, но на последующие, если они понадобятся, я направлю тебя к своим коллегам. — Почему? — Опять же — это этический кодекс психолога. Согласно профессиональной этики, терапевт не может консультировать близких, друзей и знакомых. Это может быть непродуктивно как для терапевта, так и для пациента. — Оу. Я понял. Ну что ж, ладно. — Это твой первый визит к психологу? — Да. — Хорошо. В чем состоит твой запрос? Тебя беспокоит что-то конкретное? — Я бы хотел поговорить о своей семье. Не могу сказать, что она меня беспокоит, но ужасно надоело держать все в себе. — Это про детско-родительские отношения? Или?.. — Если я являюсь этим самым «дитем», то да. — Хорошо. Давай начнем с твоих родителей. — У меня только мама. Отец умер. — Я соболезную. Расскажи мне о маме. — Ну… Сейчас с ней все хорошо. — Сейчас? — Дэвид записывает что-то в своей большой тетради. — А раньше? — Мама долгое время серьезно болела, но сейчас все позади, — я произношу это и понимаю, что не хочу делиться подробностями. Болезнь моей мамы — только наши проблемы, и я решаю резко сменить тему. — Я уже жил в Сан-Франциско. Больше пяти лет назад. Я как раз приехал заработать деньги на лечение мамы… — Продолжай. — Пришлось перебраться из городка, откуда я родом, потому что ловить там было нечего. Такую сумму точно не заработать. А потом мы с мамой оказались в Нью-Йорке, но это была не моя воля. Дэвид молчит, выдерживает паузу. Видимо, это тоже какой-то там кодекс или этика. — Я начал заниматься нелегальными делами. Стремно, но только так я мог за довольно-таки короткое время достать нужную сумму. — Я не буду спрашивать, чем именно ты занимался, потому что это может тоже навлечь некую ответственность на нашу с тобой работу. — Как у вас все сложно. — А ты думал, мы просто сидим «вправляем людям мозги»? — усмехается, но так, по-доброму. — Если честно, да. — Давай продолжим. Но запрещенку обсуждать не будем. — Да в принципе, там не было ничего такого, что могло бы меня как-то скомпрометировать. Изначально я поступил на грант, потому что был спортсменом в школе. Получил высшее образование, для «галочки», потому что хотел стать знаменитым футболистом. И почти им стал, только на одном из матчей получил травму. О спортивной карьере можно было забыть. Следующие сорок минут я рассказываю, как достал нужную сумму, как оплатил маме лечение, как мы переехали в Нью-Йорк, как я начал новую жизнь, устроился на работу барменом в элитный ресторан, встретил Диану. Вики не упоминал намеренно. Эта тема была явно не в рамках сессии. — Ты в начале сказал, что хочешь поговорить о семье. Так что с ней не так? Ведь, как я понял, главную проблему — болезнь мамы — вы решили. — Да. Наверное, мне просто нужно было выговориться. — Твой отец? Он умер, ты сказал. А какие у вас были отношения при жизни? — Никаких. Я никогда его не знал и не видел. — Понятно, — Дэвид снова что-то записывает в тетрадь. — У мамы больше не было мужчин? — Я не следил за ее личной жизнью. Но при мне, насколько мне известно, нет. Она всегда говорила, что любила один-единственный раз. Моего отца. Дэвид смотрит на часы и предупреждает, что наша сессия подошла к концу. — Я благодарю тебя за откровенность. Тебе нужно проработать детскую травму отсутствия в твоей жизни отца. Возможно, корень проблемы именно в этом. В свое время ты взвалил на себя слишком много. Все незаконные дела, переезды, волнение за здоровье матери — молодому мужчине в твоем возрасте было нужно совсем не это. Если захочешь продолжить терапию, оставь свой номер, я выберу тебе хорошего специалиста из своих знакомых. — Я подумаю, — если честно, мне нужен был именно МакКейн, все эти психологические штучки меня мало интересуют. — У нас вышло время? — Да. — И мы можем общаться не в рамках «врач-пациент»? — Да. — Отлично. Ты все знаешь, не так ли? — решаю перейти к делу. — Что? — Ты понял, о чем я. — Задай конкретный вопрос, без этих угадаек. — О нас с Вики. — Конечно. Я же не слепой. — Но ей ты не рассказал, что обо всем догадался? — Она сама мне расскажет, когда будет готова. — Уверен? — Уверен. У нас максимальный уровень доверия в отношениях. — Круто. — Люцифер, только не используй Диану. Ни в своих интересах, ни в чем-либо, что может ее расстроить. — И в мыслях не было. — Хорошо. Еще. На ужине я видел твое искреннее удивление, когда ты увидел Вики, поэтому склонен тебе верить. Отбить у меня ее в твои планы не входит. — Ты прав. — Но ты ведь вернулся. Ради чего-то или кого-то, — вижу его хитрый прищур. Он действительно профи, ничего не скажешь. — Сессия уже закончилась, доктор. Я пойду. Вас ждет следующий пациент, не буду задерживать. Дэвид кивает, явно делая какие-то выводы в своей голове. Я покидаю его кабинет, закрываю дверь и выхожу на улицу. Читаю сообщение от Дианы, где она просит забрать ее от родителей, чтобы вместе поехать домой. Сажусь в машину и уже через двадцать минут дверь мне открывает Марк МакКейн. — О, Люцифер! Проходи, не стесняйся. Я следую за ним в столовую, где на пустом столе красуется бутылка коньяка, стакан и лимон. — Составишь компанию? — Благодарю, но я за рулем. Приехал за Дианой. — Об этом не беспокойся. Вас может отвезти мой водитель. Давай, присоединяйся. Диана еще долго. Женщины, — разводит руками, достает из бара еще стакан и наливает мне. Мы чокаемся, я подмечаю терпкую выраженную крепость напитка. Наверное, это какой-то очень старый коньяк из дубовой бочки. Наверняка, дорогой и эксклюзивный. У богачей обычно так и бывает. — Как тебе коньяк? — Очень крепкий. — Не пьешь такое? — Я пробовал очень много разных алкогольных напитков в силу своей деятельности. Так, чтобы прям пить — редко. Но в хорошей компании… почему бы и да?! — Вот это наш мужик, — мы снова чокаемся, заедаем лимоном и горьким шоколадом, который Марк только что достал откуда-то из-под стола. — А кем ты работаешь? — В Нью-Йорке я бармен в элитном клубе в центре города. — На жизнь хватает? — Более чем. Я прилично зарабатываю. — Хорошо. А когда вы с Дианой планируете свадьбу? Вот это было неожиданно. Ну, врать я не собираюсь. — Насчет этого. Я еще не делал Диане предложение. Она решила пойти на опережение. — Вся в мать, — смеется МакКейн. — Если ты попал в их сети, так просто они тебя не отпустят. Но все равно, ты с этим делом не тяни. Она же девочка. И моя дочь. — Хорошо, мистер МакКейн. — О, просто Марк. У нас не было времени познакомиться поближе.Ты кажешься хорошим парнем. — Вы тоже парень вполне неплохой, — решаю перевести разговор в шутку. — Неплохой старик, ты имеешь в виду? — Для старика вы слишком хорошо выглядите. — Спасибо, — МакКейн меняется в лице, хмурит брови, словно грустнеет на глазах. — Я вас чем-то расстроил? — Нет, нет. Все хорошо. Просто, мы с тобой так душевно болтаем. Мне этого не хватало. И я… я скучаю по своему сыну. Иногда хочу также разговаривать с ним. Но сейчас он еще больше отдалился от меня… и я могу его понять. Это уже что-то из разряда очень личного, я теряюсь, не зная, что ответить. Меня спасает появившаяся в дверном проеме Диана. — Люцифер! Ты уже здесь? Я не слышала. Привет, — крепко обнимает меня, совершенно не стесняясь родителей. — Привет. Я недавно приехал. — Да, мы немного поболтали. Может вы останетесь сегодня у нас? — предлагает Марк. Но я еще совершенно не настроен оставаться у них дома. — Это хорошая идея. Я «за», — поддерживает Диана отца. — У меня есть еще кое-какие дела. Ты оставайся. — Нет, одна я не хочу. Тогда поедем домой. Извиняюсь, беру ее под локоть и немного отвожу в сторону. — Родители скучали. Тебя слишком долго не было. Оставайся с ними сегодня. Все равно у меня там куча неинтересных моментов. Загрустишь. — Люцифер? — М? — У нас что-то не так? — С чего ты взяла? — Не знаю, — мнется, опускает голову. — Просто я чувствую, что что-то не так. Ты как будто изменился. — Все хорошо, не волнуйся. Как только разгребу все дела — наверстаем упущенное. — Обещаешь? — смотрит с прищуром. — Обещаю, — целую Диану в уголок рта. — Попрощайся за меня с отцом, хорошо? Не знаю, какой неведомой силой, но за всеми мыслями и раздумьями я оказываюсь у мастерской Вики. Свет включен, значит она там. Подношу кулак к двери и стучу. Не настойчиво, но довольно громко. Вики открывает дверь. И первое, что я вижу — это ее перепачканное в краске тело. В голове тут же, как на раскадровке, картинки пятилетней давности… как мы тут же… измазанные краской… Так, остановись. Нельзя об этом думать. По крайней мере, не сейчас. — Снова ты?! — Снова я. Впустишь? Вижу, как раздумывает. Прищуривается, сдувая надоедливую прядь со лба. Цокает языком и все же сдается. — Заходи, — раскрывает дверь шире, пропуская меня. — Но мне слишком интересно, что ты сегодня делал у Дэвида. Иначе бы не пустила. Ага, конечно. Сделаю вид, что поверил. — А что я делал у Дэвида? Пришел на прием. Записывался, между прочим, как все. — Никогда не думала, что тебе нужна терапия. Или это какие-то игры по моему завоеванию? Подобраться к добыче через… — Не неси чушь, Вики. Никаких игр. — Ладно. Тогда почему именно мой Дэвид? — делает акцент на этом слове, раздражает. — Потому что твой Дэвид — лучший мозгоправ в этом городе. — О чем вы говорили? — Этого я не могу тебе сказать. Неужели ты не знаешь этический кодекс психолога? — Ты издеваешься? — складывает все инструменты на места, снимает фартук. — Про нас я ничего не говорил. — Нет никаких нас! «Нас»… А я больше не могу думать ни о чем, кроме Вики. Все, о чем я запрещал себе вспоминать, вырывается наружу. Как самый первый раз увидел ее. Как познакомились. Как первый раз поцеловал. Как пошли на первое свидание. Как признавались друг другу в любви. И как растворялись друг в друге, подолгу не вылезая из постели. Как целовал каждый сантиметр ее кожи, как засыпали в обнимку… Все-все вспоминаю, о чем пять лет запрещал себе думать. Чтобы хоть как-то отвлечься, окидываю взглядом обстановку в мастерской. Несколько картин, на всех — мужчина и женщина. Что-то похожее на абстракцию, очень завораживает. — Ты снова начала рисовать… молодец. — Это так... не самые лучшие мои работы. Но лучше, чем ничего. — Красиво… — Зачем ты пришел? — голос Вики резко меняет градус разговора. — Честно, не знаю. Как будто ноги сами меня привели. — Почему ты не женился? Что?! Причем здесь вообще это?! Да еще и так внезапно. — А надо? — Неужели за пять лет не нашлось той самой девушки? — Диана ведь нашлась, — вру безбожно. — Просто мы не торопимся. — Ясно. От моего ответа Вики явно теряется, разворачивается, и тут же оказывается в моих крепких руках. Я прижимаю ее к себе и шумно выдыхаю на ухо. — Прости. — За что? — За то, что соврал. На самом деле я не женюсь, потому что после тебя так больше никого и не полюбил. Чувствую ее сердце, так громко колотящееся о ребра. Прижимаю Вики к себе сильнее. — Ты сама как картина. Самая красивая в мире. Написанная кистью любви... такая нежная, такая ранимая, — убираю с лица непослушную прядь волос. — Невинная. — Не надо так… — Раньше мы понимали друг друга без слов. Но сейчас ты меня даже не слышишь… — Что? — Как я кричу, но не могу даже заставить тебя услышать мой голос... я очень люблю тебя. Я излечу эти шрамы, которые сам же и оставил. Вики чуть отстраняется, поднимает вверх голову, смотрит в глаза. Я ловлю ее запястье, натыкаюсь на браслет, и… за считанные секунды понимаю, что за кулон на нем висит. — Я выхожу замуж, Люцифер. Я очень тебя любила, но это все в прошлом. — Ты любишь меня до сих пор, — уверенно констатирую. — Иначе зачем продолжаешь носить это? Я подцепляю пальцем кулон с ангелом, который подарил Вики много лет назад. Она стоит, не шевелясь, как вор, которого поймали с поличным. Молчит. — Не любишь, говоришь? — все еще держу запястье, а другой рукой веду вниз по ключице, двигаюсь ниже по груди. Соски твердеют ровно в тот момент, когда я надавливаю на них через ткань топа. — Может, еще скажешь, что не хочешь меня? Что не возбуждена сейчас? Вики шумно выпускает воздух из легких. — Нет, — цедит сквозь зубы. Я почти вдавливаю ее в стену. — А ты целиком скажи, всю фразу. Скажи, что не хочешь меня. Моя рука ползет вверх по ее ноге. Я уже подобрался к резинке спортивных шорт и подцепил их пальцем. — Ну так скажешь или мне лично проверить? Прижимаюсь вплотную к своей женщине, настолько, что чувствую жар ее тела даже через одежду. Вики тяжело дышит и отводит взгляд в сторону. Мягко беру ее за подбородок и заставляю поднять лицо, чтобы смотрела мне в глаза. — Ты же тоже чувствуешь, Вики? — хрипло шепчу, тяжело дыша. Веду носом по щеке, спускаясь к шее, к бешено колотящейся артерии. Еще одно свидетельство того, что моя женщина неравнодушна к тому, что происходит. Медленно веду костяшками пальцев по ее щеке, лаская бархатистую кожу. У меня одно желание — схватить и разложить прямо здесь, на полу, как тогда, чуть больше пяти лет назад. И черт меня дери, если я слышу не тихий стон удовольствия! Быстро стягиваю с нее шорты, подхватываю Вики за ногу и закидываю себе на бедро, упираясь возбужденным членом прямо ей между ног. Стонем одновременно, и понимаю, что наше безумное желание обоюдно. — Вики...маленькая моя… любимая, — шепчу, как в бреду, покрывая поцелуями свою женщину там, куда могу дотянуться. — Люцифеееер, — протяжно стонет, когда я всего лишь касаюсь чувствительного места за ушком. Одно дыхание на двоих. Общее возбуждение. Сумасшествие. Не выдерживаю, хочу удостовериться, так ли она реагирует на мои прикосновения, как пять лет назад, так же ли Вики сносит крышу, как и мне. Веду рукой по внутренней стороне бедра и прямо через намокшие трусики надавливаю на клитор, слегка массируя его. Очень мокро. Очень-очень. Сдвигаю стринги вбок. Вики мечется. — Не хочу… не могу, — бормочет как в бреду. — Твое тело с тобой не согласно. Одним движением запускаю ладонь ей между ног. — Да! — выкрикивает, запрокидывая голову, ударяясь затылком об стену, и с силой цепляясь в мои плечи. Все. Спусковой крючок нажат. Одна моя рука у нее между ног, второй фиксирую затылок, не давая вырваться. На секунду теряю контроль, и, как сумасшедший, жадно накидываюсь на Вики с поцелуем, сразу же сплетая наши языки. Прикусываю нижнюю губу, тут же проведя по месту укуса языком. И в это самое мгновение внутри меня что-то ломается. Стена рушится. Все кирпичики разлетаются в пыль. Потому что я чувствую вкус Вики на губах и узнаю его. Я узнаю его из тысячи. Воспоминания обрушиваются на меня, как цунами. Сознание снова подкидывает картинки пятилетней давности, как много, страстно и самозабвенно мы целовались, растворяясь друг в друге. И сейчас, спустя столько лет, губы Вики на вкус такие же, как тогда. Губы со вкусом вина. Ведь каждый раз, прикасаясь к ним, я словно пьянею. И тут уже я не могу сдержать стона: та, о которой грезил годами и без которой подыхал изо дня в день — здесь, со мной, обвивает мою шею, притягивая ближе и царапая ее ногтями. И эта боль не отрезвляет, а наоборот, возбуждает. Вхожу в нее двумя пальцами, Вики мычит от удовольствия, зажмуривается. Стонет мне в губы и течет, я чувствую ее влагу и схожу с ума. Ее ноги слабеют и подкашиваются. Я перемещаю вторую руку под ягодицы и рывком поднимаю Вики вверх. Она, будто на автомате, кольцом обхватывает ногами мою поясницу, еще крепче хватаясь за шею. Лязг пряжки ремня отдает эхом в ушах даже мне. К нему присоединяется звук расходящейся молнии джинс. Через секунду я вхожу в нее. До самого конца. С громким стоном мы разрываем поцелуй. Я падаю лбом ей на плечо, продолжая быстро двигаться. Комната плывет, крутится. Я как будто в центрифуге вращаюсь. Ее запах, ее руки, ее дыхание на моей коже, ее стоны — все это возвращает меня назад, в счастливое прошлое. С ней. Я получаю ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что владею ее телом, что оно в это мгновение принадлежит мне. Мне мало целовать, трогать, гладить, любоваться — мне нужно все. До последней капли. Облизываю мочку уха, проведя языком от самой ключицы до скулы. Вики громко всхлипывает, гладит мою шею, плечи, грудь. Я снова сминаю ее губы своим ртом. Последние остатки выдержки меня покидают. Чистейший экстаз. Смертельное лекарство. — Зачем ты вернулся? Зачем сюда пришел? — почти рычит Вики мне в рот. — Я здесь ради тебя и для тебя. — Мы сгорим. — Если суждено сгореть, то только вместе. Но мы находимся на слишком большой глубине, чтобы огонь мог нас достать. Я надавливаю на клитор и глажу, размазывая влагу. Ускоряю темп, ее голос уже сорван от стонов. Оргазм неминуемо приближается. Вики впивается ногтями мне в спину, из ее глаз брызжут слезы. Приоткрывает рот, шумно выдыхает и издает громкий стон. Она всегда так делала. Внутри меня появляется чувство ностальгии, потому что сейчас происходит все ровно также, как и много лет назад. Ничего не изменилось. Мой финал наступает тут же, следом. Я быстро выхожу из нее. Теплая сперма медленно стекает вниз по ее бедру. Вики разлепляет веки и пытается сфокусировать на мне поплывший взгляд. — Ты также офигенно кончаешь, малыш, — произношу хриплым от эмоций и перевозбуждения голосом. Молчит. Мы тяжело дышим, я осторожно ставлю Вики на пол и прохожу по комнате в поисках салфеток. Несмотря на случившееся, мне сразу же хочется еще. Она стоит, как фарфоровая кукла — красивая, неподвижная, когда я ее вытираю. После того, как убираю с нее все следы, Вики поправляет белье, одергивает одежду, приглаживает взъерошенные волосы. Разворачивается к двери, но я не даю ей уйти. Только не сейчас, не после всего. Хватаю за запястье, притягиваю к себе. На удивление, она даже не сопротивляется. — Не надо так. Только не говори мне, что это ошибка. — Это не ошибка. Это катастрофа размера XXL. Не хочу это слышать, хотя прекрасно и сам все понимаю. Подхватываю Вики на руки и несу на диван. Кладу, накрываю пледом. Ложусь рядом. Вот так, молча, не нужно сейчас ничего говорить или делать поспешные выводы. Я глажу Вики по голове, пока она мелко вздрагивает, и засыпаю сам, только когда моя любимая девочка сладко сопит мне в грудь. Но, проснувшись утром, понимаю, что выводы все-таки сделаны… потому что на холодном диване я один. Встаю и прихожусь по мастерской. Думаю, что Вики могла оставить записку или хоть какой-то знак. Но нет, ничего. Не знаю ее мыслей, но она наверняка сейчас во всем винит себя и корит за случившееся. Ее можно понять — это измена. Какие бы чувства мы друг к другу не испытывали, факт остается фактом. И уже ничего не изменить. Тем более, она девочка. Тем более, у нее скоро свадьба. Думаю, ее состояние сейчас, мягко скажем, не стабильно. Надо ехать к ней. И по фиг на присутствие дома отца, на родителей. На Виктора. Хоть он точно захочет снова набить мне морду. Мне плевать. А еще отчаянно хочется рассказать все наконец. Хватит держать ее в неведении. Доезжаю до их дома, даже не знаю, сколько потратил времени на дорогу. Просто ехал и все. Думал только о предстоящем разговоре. Даже несколько пропущенных от Дианы игнорирую, все потом. И так очень много сложностей и ничтожно мало шансов… Но это тот самый момент, когда после стольких лет ужасного состояния, я наконец-то снова обретаю силу, и эта сила — любовь к Вики. Звоню в дверь и, кто бы сомневался, открывает хозяин дома. На его лице миллион разных эмоций от удивления до гнева. Но, повторюсь, мне плевать. — Что ты тут делаешь? — И вам доброе утро, Джон. — Я спросил, что ты тут делаешь?! — Я приехал к Вики, — сохраняю спокойствие, выдерживая его испепеляющий взгляд. — Зачем?! — Хочу ей все рассказать. — Ты, наверное, сошел с ума? Сам ведь нас просил ничего ей не говорить! Взял деньги и ушел. Сказал, что больше никогда не появишься в ее жизни, потому что рядом с тобой она всегда в опасности. Твои слова? — Сейчас я хочу рассказать ей всю правду. Она имеет право знать. — У нее новая жизнь и в ней нет места для тебя. Оставь мою дочь в покое, — шипит сквозь зубы. — Не могу. — Кто там, Джон? Я услышала напряженный разговор, — из коридора показывается светлая голова матери Вики. — Ты?! — Ребекка, зайди обратно. Я сам все решу. — Ну уж нет! Зачем он пришел? Снова просить денег? — Мне не нужны ваши деньги. Наоборот, я хочу вернуть долг. Достаю из кармана чек, подписанный буквально полчаса назад, когда я сел в машину, и передаю мистеру Уокеру. И пускай та сумма — практически все мои накопления, я не хочу больше быть никому должным. — Вот, возьмите. Восемьдесят тысяч долларов, как вы мне тогда и давали. Если захотите проценты, я вас пойму, но… — Что здесь происходит? Появляется Вики. По глазам вижу — плакала. В футболке и домашних брюках, без макияжа. А я смотрю на нее и не могу отвести взгляд. Люблю до безумия. — Вики, нам надо поговорить. — Что ты тут делаешь?! Совсем страх потерял? — Виктор выбегает на крыльцо. — У меня его никогда и не было. — Я тебя сейчас убью, — он вскидывает руку, но отец его останавливает. — Стой, Виктор, прекрати. Сейчас на ваши крики сбегутся все соседи. — Да похер мне. Я говорил тебе не лезть к моей сестре? Чего ты добиваешься? — Мне все равно, кто мне что говорил. Я люблю ее. — Что? Как ты смеешь вообще говорить об этом после всего? Кого ты там любишь? — Виктору все же удается смахнуть с себя руки отца и вмазать мне по челюсти. Противный хруст костей заставляет Вики вскрикнуть. — Да успокойся же ты! — Джон снова оттаскивает от меня своего сына. — Вики, я пришел рассказать тебе правду. Выслушай меня, пожалуйста. Я готов, — вообще не обращаю внимания на боль, ищу глазами мою девочку. Вики стоит в шоке. Только ладонь ко рту прижимает и плачет. — Ребекка, уведи дочь. Я разберусь с ними. — Нет. Я никуда не уйду, — Вики подходит ближе. — Прекрати его уже бить. Хватит. Виктор снова на меня замахивается, игнорируя просьбы сестры. Джон ловит его кулак и в этот самый момент из его ладони выпадает только что подписанный мною чек и, как назло, ложится ровно под ноги Вики. Она его поднимает, изучает внимательно, хмурится. — Что это такое, папа? — Я возвращаю долг твоему отцу. — Ты… Сукин ты сын, — произносит Джон с яростью. — Надо было просто дать мне все объяснить Вики. Устроили цирк. — Боже... Это... Вы... Не могу поверить. Вик, ты тоже знал? — О чем? — недоумение явственно читается на лице Виктора. Он правда не знал. — Папа дал ему денег. За что, пап? Чтобы Люцифер от меня отказался? — Нет, дочь… ты все не так поняла. — Какие еще деньги? Дай сюда, — Виктор выхватывает из рук Вики ненавистный чек, пробегается глазами. — Какого хрена, па? — Я вам все объясню! Идите живо в дом. Все! Вики кривит губы, окидывает нас всех гневным взглядом и бросает через плечо, развернувшись к двери. — Как я всех вас ненавижу! Вот. Это настоящая катастрофа размера XXL.