soleil canin

Овен был из тех людей, которые быстро закипают, но держат это в себе до последнего. Сначала Катакури написал, чтобы его одежду приготовили и оставили в номере. Затем уведомил, что наверняка опоздает, потому что он в такси и попал в пробку. И всё же не верилось, что обычно безупречный братец не шутит. Когда прошло пять минут с начала встречи инвесторов, Овен начал нервно отстукивать ногой сбитый ритм своего терпения. Через семь минут вежливое ожидание закончилось, и все участники клуба расселись в креслах перед небольшой сценой. В этот момент Ката написал: [Спущусь через пять минут] Пять минут! Да это же целая вечность для такого принципиально безупречного человека! А всего его опоздание составило минут пятнадцать, что ни в какие ворота, как говорится... Катакури широко распахнул двери. Он не собирался вежливо просачиваться вдоль стеночки. Одет мужчина был во всё чёрное: дорогой костюм-двойка с удлинённым пиджаком, а под низ – тонкая шёлковая битловка, наполовину прикрывающая горло. Из нагрудного кармана торчал уголок монохромного платка с белым узором из черепушек. Пряжка ремня особенно выделялась, так как представляла собой мчащийся "Харлей" — он поблескивал чёрными металлическими гранями при каждом движении. Овен невольно усмехнулся, хоть и спрятал это за раздражением. Ещё со времён их совместной группы Катакури умел выделиться. Впрочем, его уверенная сильная походка, высокий рост и шрам, продолжающий губы, тому способствовали много больше любого костюма. — Продолжайте. Не повторяйтесь, я разберусь по ходу, — разрешил новоприбывший докладчику, с достоинством опускаясь в свободное кресло рядом с братом. — Приветствовать не нужно, — Катакури ограничился вежливым кивком всем присутствующим, — мы все друг друга знаем. Просто продолжайте. В конференц-зале элитного отеля располагалось всего десять слушателей, в углу сцены мялось пять выступающих, а также трое техников. Запланированные презентации касались результатов и стратегий на будущее крупных инвестиционных управляющих компаний. Конечно, присутствующие инвесторы отдавали компаниям десятки миллионов и были более всех заинтересованы в том, чтобы понимать, как распоряжаются их деньгами. Хотя условно положение пришедших гостей было равным, Катакури прекрасно знал, что никто не посмеет сделать ему замечание. Впрочем, это потому что Донкихот вот уже пару лет игнорировал встречи инвест-клуба. Тот бы точно прокомментировал. Наконец выступающий продолжил рассказывать про положительную динамику и перспективные проекты. Его фирма занималась инвестициями в коммерческую недвижимость по всему миру, в том числе на Мари Джоа. К нему у Катакури было меньше всего вопросов. Спустя два часа и три доклада сделали перерыв. Богачи вышли из конференц-зала и распределились по местным кафе и ресторанам. Овен сразу слегка обиженно, слегка насмешливо произнёс: — Надеюсь, твоя новая пассия того стоит. Хотя бы мисс Вселенной... — несмотря на злость, откровенно бычить на брата было бы себе дороже. — Помолчи, — беззлобно попросил Катакури, заказав чай и одно пирожное. — Обычно больше заказываешь. Не голодный? — а вот получить на такой примирительный вопрос довольно мрачный взгляд Овен никак не ожидал. — Эй! Это я тут бешусь! Катакури дёрнул плечами, будто сбрасывая необоснованную мрачность: — Да, перекусил... — А... — вдруг дошло до Овена, — так, значит, твоя пассия вкусно готовит? О-о-о... Взгляд Катакури устало выражал нечто среднее между смирением и "ну я же просил!"

***

Ночь была довольно неприятной. Диван оказался маленьким даже в разложенном состоянии; даже если лечь наискосок, пятки всё равно свисали. Катакури и забыл, что обычная жизнь под него не подстроена. Довершал ужас жалобный скрип мебели, которая пробуждалась от каждого движения. Словно мужчина случайно придавил телом банши, и теперь нечисть жалобно молила о пощаде. Санджи лёг не сразу. Он сначала долго бренчал посудой на кухне под шум пробивающейся через смеситель воды. Притом, судя по времени, он перемыл вообще всю свою посуду. Полностью. Потом довольно долго раздавались звуки трения щётки о твёрдую поверхность, которые настороженно замолкали, стоило несчастному дивану подать голос. Затем щёлкнула дверь ванной, и раздались типичные звуки гигиенической чистки сапиенсов перед сном. Кажется, примерно в это время Катакури наконец заснул. Утро пробудило неясной какофонией далёкой суеты. Через открытую дверь на балкон пробивался шум машин, смазанный гомон и много всего того, что отличает большие города от тихих уютных мест, пригодных для жизни. Довольно быстро, но всё же с утренней ленцой более близкие звуки вычленялись из общего фона. Санджи что-то жарил. И в этот момент будильник возвестил о том, что время поджимает, бодрым соло на электрогитаре. Катакури немного жалел о принятом вчера решении. Головная боль от поверхностного сна на неудобном диване то ли вторила ворчливым мыслям, то ли являлась главным транспарантом внутреннего бунта. Как за спасением, мужчина нырнул в маленькую кабинку ванной комнаты, успев краем глаза ухватить образ повара в голубом фартуке у плиты. Холодная вода смыла летнюю испарину и даже словно наполнила лёгкие жизнью. Объективно времени на то, чтобы добраться до отеля и успеть переодеться до начала инвестиционной конференции, было не очень много. Умывшись, Катакури вернулся к себе и надел вчерашнее. Заказал машину, схватил портфель и вдруг замер. Казалось, что он готов уйти навсегда. В этом доме не было ничего, что помнило бы о нём. Пожалуй, только чужая футболка, аккуратно сложенная и оставленная на подлокотнике злополучного дивана, до ближайшей стирки сохранит его запах. — Доброе утро! — проходя по коридору мимо кухни, Катакури вдруг поймал себя на неловкости, — я не смогу позавтракать, что-то перекушу по дороге. Казалось, что Санджи должен был как-то отреагировать: накричать, фыркнуть, возмутиться нарушению договора об обязательном съедании запасов, — но в ответ ничего не изменилось. Всё так же скворчала сковородка, стучали щипцы для переворачивания. Катакури сделал шаг назад, осматривая кухню. На столе расположились разнообразные миски с закусками, а прямо перед гостевым стулом молчаливым укором стояла пиала с белым рисом. Санджи колдовал у плиты, а позади него на столешнице уже высилась горка пожаренной рыбки. Он не вздрогнул, не обернулся, внимательно следя за тем, что творилось на сковородке. — Если опаздываешь, то вали быстрее. Я устал тебя выгонять, — ровно проговорил принц, словно даже эмоций было жалко на сбегающего предателя. Катакури окончательно стало совестно. Он не подумал о чувствах принца, увлечённый своими физическими страданиями. Стоило завести будильник на более раннее время, но он посмотрел по картам, сколько добираться, прибавил десять минут на непредвиденные обстоятельства и ещё пятнадцать – на пробуждение и утренние сборы. Обычно он не завтракал. — Тогда для кого ты это всё нажарил? — Катакури сделал шаг за порог кухни. — Не твоё собачье дело. — Технически моё: я обещал помогать избавляться от наготовленного в качестве платы за проживание. Решение было иррациональным и совсем не в духе Катакури, но он наплевал на ждущую его машину, прошёл и сел за стол. — Ты решил доконать меня однообразием? В этом был подвох твоего предложения остаться? — решился чуть-чуть пошутить Катакури, осматривая вчерашние яства. Достав последнюю партию рыбёшек и отключив конфорку, Санджи развернулся, подхватил блюдо и понёс к столу. — Держи своё разнообразие. Жареная рыба. Будешь? — Буду, — подтвердил Катакури. Две рыбки аккуратно расположились на вершине горки из риса. Запах был соблазнительный. Даже головная боль в предвкушении бросила транспарант возмущения. Подцепив рыбку палочками, Катакури аккуратно откусил от хвостика. — Мойва? — спросил он, всё ещё наслаждаясь постепенным раскрытием вкуса. — Ряпушка... — Как всегда, потрясающе. Ты настолько любишь рецепты из Вано? — Нет. Или да? В любом случае, это самое близкое к шишамо, что я знаю из местного. Катакури помнил маленьких жареных рыбок, которых в далёкой островной стране было принято есть целиком. Шишамо ранее считалась самой банальной едой для бедняков, хотя сейчас её не чурались подавать и в ресторанах. — Знаешь, а мне ряпушка больше нравится. — Много ты понимаешь! — Может, и немного. Но когда вкусно, тогда вкусно, — проглотив рыбку, Катакури принялся за следующую. — Можно ещё? — Троглодит... — проворчал Санджи, но в этот раз между строк можно было различить едва заметную довольную улыбку. — Можно. — Знаешь, что сейчас будет? — насмешливо. — Что? — Ты сейчас сядешь и будешь есть со мной. Потому что я свою часть сделки уже выполняю. — Вот же ж... — но повар сел напротив и тоже начал помогать уничтожать еду. Долгое время раздавался лишь деликатный стук посуды. Катакури уничтожил приготовленные закуски и почти полностью – нажаренную утром рыбку. Неловкость принятого решения надоедливой мухой играла на нервах, но, в противовес разуму, на сердце в компании друг друга было спокойно. Ещё по переписке Катакури понял, что парень – довольно добрый и отзывчивый человек. Возможно, из тех, кто в детстве не может пройти не то что мимо птенчика или плачущего котёнка, но даже сочувственно накормит бомжа всеми конфетами, что найдутся в кармане. Ещё бы понять, как заставить его перестать страдать. — А знаешь, что будет вечером? — доев завтрак, спросил Катакури. Санджи аж подавился, хотя непонятно, что он там себе напредставлял в ответ на эту фразу. — Ты проведёшь мне экскурсию по городу. — Ты совсем оборзел? — Так исторически сложилось, что да. Так что жди меня примерно к пяти вечера.

***

— Это не пассия. Хватит строить нереальные догадки на этот счёт. Это небольшой, скажем, проект. Брошенный щенок, которого я не совсем случайно встретил. И в этом нет никакого иного подтекста. Катакури думал об этом, стараясь держать сердце в узде. Разум пытался вырвать вожжи у непредвиденных обстоятельств и всё структурировать, но не особо получалось. Ему хотелось помочь Санджи, но тогда почему история с тем, что его бросили, настолько не трогала сердце? Словно бы... и хорошо, что так вышло. — Знаешь, ни разу не видел, чтобы твои ненаглядные доги готовили тебе завтрак или заставляли опоздать на какое-то важное мероприятие. Даже Белок, который технически всё ещё щенок. Им принесли заказанное. Катакури добавил в чай кубик сахара, хотя обычно пил без, просто прикусывая сладким. Он задумчиво выводил ложечкой круги, немного уйдя в свои мысли. — Для меня это мероприятие неважное. Лишний раз убедился в своих выводах, а аналитику я и так видел. — Да ладно? Я вот, например, считаю её крайне полезной. Думаю теперь вывести деньги из недвижимости и переложить в биржу. Ты видел, какие там проценты? — Прошлые успехи на бирже ничего не гарантируют в будущем, — усмехнулся Катакури. — Более того, я на твоём месте вывел бы оттуда средства. — Это почему же? — Потому что они явно планируют обвал рынка. Предыдущие успехи заставят других толстосумов перевести миллионы к ним в слепой вере, что они повторят свои космические шестьдесят процентов годовых, но по факту деньги сгорят, и им за это ничего не будет. — С чего ты взял? — Я следил за ними, за их стратегией в течение прошедших двух лет. Она изменилась, стала более рискованной, притом всё у них чудесным образом получалось. Буквально будто предсказывали динамику рынка. Это значит — управляли тенденциями. И им в этом кто-то помогал. Тем временем Донкихот: а) выводил деньги из их управляющей компании, при этом вкладываясь самостоятельно в акции крупнейших банков; б) сдружился с главным владельцем управляющей компании. Он сделает обвал рынка, уверяю тебя. Навяжет панику, продав большую часть активов за один день аккурат перед официальным ежегодным отчётом Центробанка. Все подумают, что это какой-то инсайдер слил информацию, и рынок ждёт негативная динамика. Управляющая сольёт твой бюджет в момент паники и разведёт руками, мол, кто знал, кто знал? Более того, большая часть инвесторов сами позвонят и попросят продать как можно быстрее, чтобы зафиксировать убыток на минимальных значениях. — Да как?.. — у Овена челюсть отпала. — Ты сейчас серьёзно? — Моих денег у них уже практически нет, я вывел весной. Тебе советую вывести сегодня же. Отчёт Центробанка уже через месяц. Подожди, воспользуйся их обвалом и купи по самой низкой цене. Если сможем так сделать, то банковский сектор будет чуть больше под нашим влиянием. Если тебе нужна подробная раскладка под мои выводы... Катакури говорил так, словно разбуди его посреди ночи, и он выдаст это так же легко, последовательно и непринуждённо. — Не нужна! Достаточно того, что ты инвест-оракул и никогда не ошибаешься. Напишешь мне, какие акции закупать? — Овен получил ожидаемый кивок в ответ. — Я попридержу полмиллиарда на счетах на пару месяцев. Они оба замолчали, занявшись едой. Катакури быстро проглотил пирожное и лениво потягивал сладкий чай, а Овен занялся бизнес-ланчем. — Мне кажется, я старею, — вдруг сказал Катакури, а Овен ошалело замер с куском непережёванной котлеты. — Ну да, никто не молодеет, даже мамочка. У тебя морщинки становятся видны, с этим ничего не поделать. Ну так седина в бороду, бес в ребро. А что, слишком молодого партнёра подцепил? — Я же сказал... — Да-да, брошенного щенка. Я помню, — посмеялся Овен. — Помню, после концерта тебе могли привести с десяток фанаток, и тебя на всех хватало. А тут что? Промах дал? — Никакого промаха. Безразличие, — вдруг честно поделился Катакури. — Я словно подглядываю за другой вселенной, где расставание – это всенепременно трагедия мирового масштаба. Но меня это почти не трогает. Смотрю на него, и даже посочувствовать не могу полноценно. Кажется какой-то глупостью. Вот скажи, ты давно плакал из-за бывших? Подняв взгляд, Катакури с удивлением отметил затравленно-обиженное выражение лица брата. — В прошлом году... Сказано с укором. Катакури начал припоминать этот эпизод. Как раз же мисс Вселенная бросила Овена, а он на целую неделю заперся у себя, ел мороженое и смотрел сериалы. Лицо Катакури цинично вытянулось, а бровь скептически взлетела вверх. — Что?! Это ты только и делаешь, что анализируешь какие-то цифры, а мы, между прочим, своё счастье ищем. Да, плакал из-за этой... сучки, — наконец решился на оскорбление Овен, явно всё ещё испытывая к девушке какие-то нежные чувства. — Ты же и не любил никогда так, чтобы переживать о другом, как о себе. Катакури задумался. Что-то в этом было от правды. Если бы он переживал о Санджи, как о себе, наверное, он хотел бы разобраться и склеить разбитые отношения? Почему же он равнодушно не желает этого? Да, он надеется помочь Санджи пройти трудный период, увидеть, как затянется рана, но почему-то на все двести процентов уверен, что юный принц переживёт всё и без него. Время не то чтобы хороший лекарь, зато безотказный. — Ты хочешь сказать, что к вам я тоже безразличен? — спросил Катакури, сам себе не веря. — Нет, само собой, нет. Даже когда ты не понимаешь, из-за чего мы бесимся, ты переживаешь из-за нас. Семья для тебя – это святое. Ты как сторожевой пёс. Я до сих пор тебе благодарен, что помог скрыть тот инцидент от Пьера и мамочки, они бы точно приказали убить Саманту или как минимум её карьеру. И ты потрясающий брат, хоть и бесишь периодически. — Спасибо. Молчание между братьями наполнилось звуками отеля: гомоном голосов, непритязательной инструментальной музыкой, стуком посуды из кухни, редкими звонками лифтов. Катакури думал и анализировал. — Скажи, тебе когда-нибудь было одиноко? — Внезапный вопрос. Овену пришлось крепко задуматься. Вообще вспоминать, что обычно люди подразумевают под термином "одиночество". — Ну вот вчера в номере я был один, хотя стоило кого-то пригласить, наверное. — Не зли меня. Например, когда Саманта ушла, тебе было очень плохо и одиноко, верно? — Ну... в целом, да. Наверное, да. Но... — Что? — Ваша поддержка заполнила пробел. Смузи так и вовсе с ночёвкой оставалась, мы вместе сериалы смотрели. Дайфуку постоянно на ипподром звал, хотя не любит конные прогулки. Аманда и Эфиле каждый день заходили. Компот приносила съестное. Цукатто и Нусторте тащили в 3D-приставку поиграть. В определённый момент стало ощутимо не хватать секса, но тут уж родные ничем не помогут. Хотя по секрету скажу, что есть у Цукатто пара скачанных запароленных... — Я просто, наверное, чувствую свою чужеродность рядом с ним. Мы совсем разные. — Ну конечно, он щенок, а ты человек, — на эту вроде безобидную шутку Овен получил неоправданно злой взгляд раздражённого Катакури. — Хватит так смотреть! Это я тут зол! — Перерыв заканчивается. Пойдём. — У меня ещё половина котлетки, обожди. Сначала ты опоздал, теперь я тоже имею право задержаться. Активно пережёвывая еду, Овен думал, кому сегодня вечером можно позвонить с потрясающей, на его взгляд, новостью: "Кажется, у Каты появился любовный интерес!" Пусть он прячется за типичным безразличием и всё отрицает, но дьявол кроется в мелочах. Ведь Катакури априори не задавал вопросов и не консультировался. Брат никогда не просил помощи, потому ему её приходилось навязывать, как это сделали Крекер с сестрёнками перед днём рождения Брюле. Если уж он так старательно разбирается в своих чувствах, значит, у него появился кто-то очень важный. Или стоит попридержать новость?

***

Санджи достиг того уровня усталости, когда вырубаются на ходу. И всё равно не мог отдохнуть. Он просто словно пропускал какой-то период своей жизни, а потом открывал глаза уже в будущем, которое существовало всё в той же реальности. Из глаз снова потекли слёзы. Он смертельно устал от них. Тёплые дорожки будто стали финальным слоем покрытия кожи щёк, как лак поверх дерева. Для того, чтобы он заплакал, нужны были всего два простых условия: одиночество и отсутствие хоть какой-то мотивации хоть что-то делать. Хотя бы закурить... Щелчок зажигалки, вспышка и небольшая струйка дыма. Это действительно давало передышку. Санджи выходил на балкон, невидяще смотрел вдаль и дышал отравляющим дымом. Почему-то никотин не хотел убивать. Эффекта от двух или даже трёх скуренных за день пачек он не чувствовал вовсе. Может, все нервные клетки уже давно сдохли? Выйти за сигаретами — ещё одно обязательное дело. Спасительная уловка подсознания. Улыбнуться кассирше, найти в ней нечто очаровательное и обязательно сделать этому комплимент — и мир становился немного лучше. Санджи так самозабвенно и легко принимал на себя эту роль, и оттого на секунду казалось, что, кроме этого, ничто никогда не имело значения. — Леди Таисия, что это? О боже мой, это новые серёжки в виде бабочек? Они вам поразительно идут! Ваш вкус безупречен, как всегда! — Какая я тебе леди? — шутливо и привычно надула губки продавщица, но не смогла сдержать улыбку. — Сколько тебе? — Десять! — Не много ли? Девушка с сочувствием осмотрела его фигуру. Санджи лучезарно улыбался, глядя на неё, как на самый эстетичный объект в помещении, словно это доставляло ему странное удовольствие, как любование произведением искусства. Он заметно похудел. Да и тени под глазами. Это вовсе не было её делом, но всё же... неужели он подсел на наркотики? — В самый раз, леди. Девушка не стала пререкаться. Это бесполезно. Просто фыркнула и достала десять пачек сигарет. — Надеюсь, это запас хотя бы на неделю, а лучше на месяц. Тебе бы поберечь себя. Выглядишь неважно, — параллельно она пробила товар и отправила на оплату. Санджи не среагировал, поёжившись, как от холодного ветра, и приложил карту. — Я уже начинаю волноваться. — Правда? — парень поднял взгляд от терминала на неё, и она увидела на его лице вину и сожаление. — Тогда мне точно надо будет себя поберечь! Ради вас я готов на всё! Говорил он уже в дверях, а девушка покачала головой и начала обслуживать следующего покупателя. Зайдя за угол, Санджи прикурил. Нет, на улице он не плакал. Это было бы непозволительно. Но одиночество наваливалось, поглощая и давя. Сердце наливалось свинцом боли, и постепенно терпеть это становилось невозможно. Сделав покупки, Санджи спешил домой. Прогулка по улицам города слишком похожа на бесцельное одиночество. И было мучительно трудно удерживаться от слёз. Медленно текли размышления о том, что приготовить на ужин. Это отвлекало. С одной стороны, у него был полон холодильник под специальную диету: чтобы наращивать мышцы, не терять витамины при активной физической нагрузке и максимально повторить вкусы из Вано. С другой стороны, новый знакомый, скорее всего, быстро устанет от неё. Уже устал. — Нефиг под него подстраиваться! Он мужик. Тем более сам согласился на проживание на таких условиях! Вот пусть и разгребает последствия! С чего бы я должен волноваться о его комфорте?! Подъезд отозвался на эту тираду невнятным эхом и лязгом открывающейся двери скоростного лифта. Идеи блюд, что могли бы понравиться Катакури, теснили одна другую. Просто потому что Санджи с самого детства шёл по пути становления поваром. Он также обучился диетологии, или, как это стало модно называть, нутрициологии, но больше всего мечтал стать ресторатором. И этому, видимо, уже не бывать. Эта мысль породила молнию воспоминания. Старик Зефф стоит в тёмном переулке позади своего ресторана у служебной двери. Санджи видит только его спину. Молчание длится так долго, что он осторожно встаёт с колен, надеясь непонятно на что, но на что-то светлое. Почему-то кажется, что вот сейчас – тот самый поворотный момент Судьбы, когда всё может образумиться. — Без наследника, значит. Вот как, — зло шепчет старик, не оборачиваясь. — Убирайся вон. И не показывайся мне на глаза, пока... Санджи пошатывается и делает невольный шаг назад. С глухим звучным выдохом боли он прячет лицо в ладони. — Я понял... Он убегает. Так быстро, как только может. Не оборачиваясь. Громовой раскат остаточной боли ворчал где-то в груди. Как будто это случилось не неделю назад. Как будто сию секунду это было не эфемерное воспоминание, а нечто реальное. Слёзы снова окропили щёки. Санджи сидел на пороге, даже не разувшись. Как он попал внутрь квартиры, он не помнил. — Идиот. Какой же я идиот! — шептал он, стаскивая ботинки. Снова шум лифта из подъезда. Санджи мгновенно успокаивается. Вдруг этот чужак решит вернуться пораньше? Зачем он вообще его позвал? Это было глупым, совершенно бессмысленным порывом. — При нём я хотя бы не плачу, — резонно возразил сам себе Санджи, идя умываться. — Ещё бы я какому-то хрену с горы показывал свои слабости! Пусть благодарен будет, скотина троглодитная. Вернувшись, Катакури довольно долго звонил в квартиру и уже успел начать волноваться. Санджи открыл глаза, лёжа на заправленной кровати. Последнее, что он помнил — пришёл, умылся, упал отдохнуть на пять минут. Перед этим он уже принял решение, что приготовит рёбрышки в духовке, а в итоге не сделал ровным счётом ничего. — Когда повар не готовит, он совершает профессиональное самоубийство, — копируя интонации наставника, ворчливо пробормотал Санджи. Когда наконец щёлкнул замок, на пороге возник помятый со сна принц, смотревший исподлобья мёртвым взглядом тотально уставшего человека. — Я не успел ничего нового приготовить... — Не оправдывайся, — Катакури перехватил дверь выше, открывая пошире и делая шаг в прихожую, — незачем. — Я и не оправдываюсь, идиот! Будешь жрать, что дают! — Буду... — кивнул гость, в целом способный на подвиги аскетизма, — но прежде ты устроишь мне экскурсию, которую обещал. Ты переоденешься или так пойдёшь? — спросил Катакури, оценивающе осмотрев растрёпанного владельца квартиры. — Не так, конечно! — крикнул Санджи, понимая, что проиграл, но ему это даже немного понравилось. — Мне бы минут двадцать. — Тогда я пока закину свои вещи. Катакури спустил с плеча ставший намного более объёмным рюкзак и начал разуваться. Санджи забежал в ванную умыться. Квартира была всё такой же бесстыдно маленькой и словно бы замершей, как вода под толщей океана. Комната казалась всё такой же покинутой, будто тоскующей. Взяв только телефон и кошелёк, Катакури уселся на кухне в ожидании. Мужчина вроде и понимал ситуацию, но чувствовал себя отстранённым зрителем, который уже решил досмотреть спектакль до конца, но пока не представлял, что в связи с этим будет делать. Он и сам себе казался слишком большим, неуместным, способным одним неосторожным движением сломать что-то в своём новом окружении. А потому пока не делал ничего лишнего. Санджи появился на пороге кухни в летних брюках светло-песочного оттенка, на ткани тёмно-бирюзовой рубашки просматривался более плотный растительный узор того же тона, а довершал образ галстук-боло с крупным овалом янтаря. Катакури даже замер от удивления, насколько гармонично, эстетично и по-пижонски это смотрелось. Скучающе-снобское выражение лица Санджи очень натурально врало, что у него всё в порядке. — Поехали? — Да, машина уже ждёт. Лицо Санджи вытянулось, потому что он предполагал в качестве транспорта метрополитен. Второй раз удивление едва не отправило его нижнюю челюсть в полёт навстречу асфальту в момент, когда он увидел их транспорт. Он ещё раз убедился, что сильно промахнулся с изначальной оценкой благосостояния гостя "из-под столицы". Сев на заднее сиденье у другого окна, он постоянно косил взглядом, пытаясь разглядеть детали, понять этот странный ребус. Катакури не смотрел на него. Да и вообще держал иногда чрезмерную социальную дистанцию, которая проходила чуть дальше личных границ Санджи. При этом явно решительно удерживался в жизни того, кто ничего не мог дать ему взамен. Сидя в машине, Санджи окончательно осознал, что у Катакури есть абсолютно всё. Потому он спокоен как удав, нетороплив, даже как-то лениво реагирует на жизнь. Словно всё вокруг ему не только понятно, но и подвластно. Обычно такое поведение – фарс, притворство, но в данном случае оно шло изнутри, словно сияние или музыка, в ритме которой существовал новый знакомый. Это откровение породило откат в виде задиристой мысли испытать терпение Катакури обычной человеческой жизнью. Редко получаешь шанс проучить богача! Но тут в памяти жалобно скрипнул диван в ночи от движения человека, который никак не может найти комфортное положение. Этот скрип отдавался чувством вины в сердце. Санджи отказался от идеи как-то осознанно испортить жизнь своему новому странному знакомому. В противовес его обычным ныне мыслям и воспоминаниям, думать о Катакури было... настолько спокойно, что даже приятно. Его присутствие реально лечило сердце, хотя бы не пытаясь его расколоть. — Остановите тут. Пройдёмся чуть-чуть. Санджи вышел в историческом центре, о котором знал не так много, как хороший экскурсовод, но мог поведать предостаточно смешных личных историй разной степени давности. Катакури лениво осматривал невысокие здания старинной архитектуры, привычные и непримечательные. Затем он опустил взгляд и увидел искреннюю улыбку Санджи, вызванную счастьем быть нужным и раскрывать тайны. Как только его экскурсовод заговорил, стало ясно, насколько он любит свой город. Сначала только это уже наполняло прогулку некой магией — особый сладкий привкус чужой ностальгии. Санджи рассказывал про театры, музеи, улицы и тут же показывал на какое-то окно на третьем этаже очередного архитектурного памятника старины с тортообразной лепниной, и вдруг оказывалось, что, зажатые между министерством и музеем, стоят дома, в которых обитает не то пятое, не то десятое поколение жильцов. Среди них – неизменно прекрасные дамы. Особенно запомнилась история некой художницы, что специально усеяла весь внутренний двор бархатными тёмно-бордовыми лепестками роз и частями тел от манекенов, чтобы нарисовать образ столицы в крови гипотетического апокалипсиса. Они довольно часто гостили у этой женщины. Судя по всему, у неё в ходу был очаровательный чёрный юмор, и теперь вся мастерская была усеяна руками и ногами, которые она пожелала сохранить в память о перфомансе. Иной переулок хотели снести ради какой-то очередной уродливой стройки, но они его отстояли. А на этом бульваре они бродили в августе часами, пока кто-то не словит на макушку каштан и не выйдет из игры. На лавочке возле вон того памятника они проторчали всю ночь. А там когда-то открылась маленькая незаметная кофейня, где главным ингредиентом были цитрусовые, а незаменимым хитом – бамбл на мандариновом соке. Они заходили туда каждый день, заказывая хоть что-то, пока маленький бизнес не встал на ноги и не разросся до культового места "для знатоков". Катакури в определённый момент начал смотреть во все глаза, потому что бесцельное гуляние наполняло безликие прежде места жизнью. Эти некие "они" были лучшими друзьями Санджи, которых он, судя по всему, боготворил. Семья без родственных связей, то, что казалось Катакури недолговечным и иллюзорным, но было материально и важно для золотоволосого принца-повара. Они зашли в кофейню и даже заказали тот самый мандариновый бамбл. За стойкой работала девушка с бритыми висками и ярко-бирюзовыми волосами, вся в пирсинге и татуировках. Узнав Санджи, она хотела сделать напиток бесплатно, но Катакури счёл нужным закинуть купюру в банку для чаевых. Вкус оказался сладковатым, а кофейная горечь почти не чувствовалась, словно налёт случайно раскушенной мандариновой косточки. Катакури не любил кофе как таковой, но вот бамбл явно был неплохим компромиссом. От Катакури не ускользнуло, как девушка посмотрела в спину Санджи. Улыбка замерла от проблеска эмпатически полученной боли. Она знала, что произошло. Наверняка как и некие "они". Почему тогда они не с ним? Под рассказы, воспоминания, звуки шуршащих по гравию шагов Катакури и Санджи внезапно вышли на набережную. "Внезапно", потому что пространство враз расступилось, а в лицо ударил свободолюбивый ветер, который явно избегал узких улочек, бульваров, тупиков центрального города, зато радостно резвился вдоль реки и над крышами. Враз словно бы поменялись ритм и звучание столицы: с неторопливо прогуливающихся бодрых старушек и лениво предающихся активной ходьбе обывателей на стелющийся по земле глухой рокот скейтов, велосипедные звонки, смех, визгливые вскрики и хриплую музыку из колонок. Это место явно притягивало туристов и студентов, которые вечно спешили увидеть всё и сразу. — Чего застыл? Пойдём скорее! Я тебя не утомил? Не утомил. В глазах у Санджи сияли звёзды поверх омута усталости от собственных чувств. Продвижение пошло намного медленнее, потому что он обращал внимание на любую яркую юбку, даже если это были брюки: девушки получали от него комплименты пачками. Притом иногда не успевали отреагировать, как Санджи уже кричал комплимент следующей. Он надолго застыл у дредастой скрипачки; потом попал в сети тренирующегося коллектива чирлидинга; затем демонстративно восхвалял рисование картин баллончиками, очевидно решив, что молодая художница получает от толпы недостаточно внимания и чаевых. Притом мужские коллективы принципиально игнорировались. Чего уж там, казалось, что про Катакури позабыли, полностью уйдя в игру "я обожаю каждую женщину на свете". Мужчина не был против. На самом деле прогулка словно бы достигала цели: заставить парня отвлечься от своей потери. И Катакури был всего лишь странной версией надзирателя. Он послушно кидал девушкам щедрые чаевые, отчего те расцветали благодарными улыбками, а чирлидерши чуть не визжали от счастья. — О боже, они же тоже сегодня тут! — вдруг крикнул Санджи и бросился бежать. Катакури проследил за его светлой макушкой с досадным нежеланием спешить следом, которое спорило со столь же досадным нежеланием упускать Санджи из виду. Внезапные телодвижения принца иногда ставили в тупик. Когда Катакури уже сдался и пробежал пару метров за ним, набирая скорость, Санджи остановился у площадки, полной народу. Сделав вид, словно всегда шёл шагом, Катакури направился к нему. — Прекрасная мелорин! Виолетточка! — вдруг завопил Санджи и бросился в толпу. К нему навстречу неслась обворожительная фигуристая красотка. Катакури чуть ускорил шаг, чтобы успеть услышать разговор. — Санджи! Ты тут? Я думала... — Леди Виолетта, как я мог так долго находиться без вашей красоты?! — и натурально руку поцеловал. Многие из танцующих хастл покосились на него, а Катакури счёл такое демонстративное поведение забавным, но виду не показал. — Ох, Санджи, — женщина благосклонно, но несерьезно отнеслась к его лобзаниям, — значит, всё хорошо? Неужели Зоро всё же не уехал? Санджи обратился в статую. Словно радостную маску в мгновение ока сорвало ветром и разнесло в клочья. — Здравствуйте, — решил напомнить о себе Катакури. Обстановка сразу изменилась. Мужчина всегда знал, что обладает достаточными данными, чтобы привлекать настороженное внимание. — Кто вы? — возмущённо не понимая такого наглого вмешательства. — Санджи, — перевела взгляд, начиная осознавать, — он с тобой? — Леди Виолетта, он, а, да, со мной. Мой новый знакомый. Эм... — Катакури, — протягивая руку для знакомства и видя, что Санджи до сих пор не поднял головы. — Виолетта, верно? Вы заведуете этим танцевальным подиумом? Рад познакомиться. — А вы чуть культурнее, чем кажетесь на первый взгляд. — А вы чуть откровеннее, чем можно было бы подумать по хитрым глазам. Женщина самодовольно прищурилась. — Не совсем заведую. Тут всё довольно стихийно. Умеете танцевать? — Слегка. — Уже неплохо. Афеландра, милая! К ним подскочила миловидная девушка крупной комплекции. Катакури осмотрел её с ног до головы, не совсем понимая, что задумала заведующая танцполом. Виолетта меж тем представила их друг другу и предложила присмотреться, а затем сказала: — Санджи, станцуешь со мной? — Леди Виолетта!!! — видно, женщина считалась королевой площадки или около того и не так часто соглашалась на приглашения, — я всегда рад увидеть ваше гибкое тело в действии! Катакури даже дёрнул бровью. Виолетта рассмеялась, хватая Санджи за руку и уводя за собой. На середине площадки она остановила его, положив мягкие ладони на грудь, а затем резко откинула голову, делая движение всем туловищем по дуге. С распущенными чуть кудрявыми волосами смотрелось эффектно. Когда она начала двигаться, как бы ни старался Санджи, а поспеть за этим жарким смерчем женской сексуальности не мог. Было абсолютно ясно, кто о кого танцует и кто ведущий. Зато на лице принца появилось настолько внимательное и восхищенное выражение, что Катакури успокоился. Рядом с такой женщиной Санджи не имеет времени думать о лишнем. — Потанцуем? — предложил Катакури Афеландре. Девушка уже приставными шагами начала продвигаться в сторону лавочек, обиженно прижимая ладонью локоть другой руки к своему боку. Она удивленно посмотрела в лицо Катакури. — Я думала, что вы не попросите. — Не вижу причин не позвать кого-то столь очаровательного на танец. Вас не пугает мой внешний вид? — Ни-нисколько! — но прозвучало немного неуверенно. Катакури действительно умел танцевать, а потому спокойно поймал девушку за руку и притянул к себе. Она сначала выглядела удивленной, но очень скоро счастливо заулыбалась. Вести её было одно удовольствие: она двигалась уверенно, слушая ритм и партнёра, иногда креативно завершая движение. Очень скоро они привлекли внимание, хоть и не выходили в центр. Люди начали поддерживать и аплодировать. Катакури не считал, сколько раз заставлял её крутиться вокруг своей оси, наклонял, перекидывал из руки в руку. Он так давно не танцевал, что не сразу понял, что это за чувство в груди. Была у Катакури одна черта характера, которую он не скрывал, не прятал и никому про неё не врал, но почему-то она уже почти покрылась пылью, сведя свою функцию до одной простой задачи – обеспечивать безопасность семьи. Стабильную финансовую и репутационную безопасность. Казалось, этого достаточно. Он превратил себя в машину по анализу цифр, супердетектива, который по косвенным признакам раскрывал задумки Мирового Правительства и других влиятельных семей. И сейчас, просто танцуя незамысловатый, на его вкус, хастл, видя искреннюю улыбку чужого человека, наслаждаясь всеобщими беззаботностью и весельем, он очень ярко осознал, что любит делать других людей счастливыми. Простая вроде мысль конфликтовала с самоосознанием себя как нелюдимого, строгого, замкнутого одиночки. Если подумать, то он всегда либо находился в кругу Семьи, либо в конкурентной среде больших воротил. Когда же он начал делить мир на чёрное и белое, внутреннее и внешнее, тихий отдых и ожесточённое противостояние? — Ох, давайте чуть-чуть отдохнём? — сбивчиво из-за украденного бешеным ритмом дыхания попросила девушка. — Я так давно не танцевала! — Почему? — удивился Катакури, смахивая платком легкую испарину. — Ты потрясающе двигаешься. — Ну, если честно, партнёра моего роста и не найти... Катакури вдруг осмотрелся, словно вспоминая про базовый закон мироздания. Посчитав мужские затылки, он попытался представить их рядом с Афеландрой, которая была всего на полголовы ниже него. — Воистину, — согласился он, ловя счастливый восторг на её лице. — Вы ещё придёте? — Будет зависеть не от меня. Тут где-то бегал золотоволосый принц, — Катакури начал осматривать танцевальную площадку, осознавая, что розовой завесой незаметно упали сумерки, искажая привычные цвета. — Санджи? О, я не думала, что увижу его снова этим летом. Он же должен был уехать в Вано, насколько я слышала. — Неужели?.. Он нашёл Санджи на дальней стороне площадки возле перил набережной. Принц положил руки на каменный парапет и, скривившись в три погибели, спрятал лицо в изгиб локтя. Рядом стояла явно расстроенная Виолетта. — Прости, — Катакури оставил свою партнёршу по танцам и направился прямо к ним. — ...он не имел в виду ничего подобного? Я уверена, что он ценит тебя, просто... — Он прямо сказал мне, что я буду ему мешать! — эмоционально, на грани крика сказал Санджи, заглушая голос направлением вниз. — Ну, вы же всё равно остаётесь друзьями... Санджи словно ударило током. Он резко распрямился, поднимая лицо к реке. Выражение лица запечатлело боль и отчаяние, словно кто-то сунул палец в открытую рану. Всего доля секунды — он успокаивается, а на устах расцветает улыбка: — Всё так, прекрасная мелорин,— краем глаза Санджи поймал непрошенное вторжение. — Чего тебе, небоскрёб? — Небо не скрёб. — Чего? — Ничего. Скучно тут. Пойдём дальше? Или на этом экскурсия закончена? — Вот же свалился на мою голову, — ворчливо, но сразу же переходя к восторженному тону, — леди Виолетта, пора нам расставаться. Мне так жаль терять из виду вашу красоту! — Ты придёшь ещё? — женщина смотрела обеспокоенно. — Наверное. Но ничего не могу обещать! Не волнуйтесь обо мне. Санджи уже почти развернулся к ней спиной, ступая за Катакури, как Виолетта поймала его за руку. — А ты уверен, что можешь ему доверять? Может, позвонишь Луффи? — Леди, — наверное, если бы Санджи мог себе позволить резко вырвать руку, то он бы так и сделал, но вместо этого он аккуратно снял ладошку Виолетты со своего запястья, — я сам могу о себе позаботиться. Друзьям необязательно волноваться о каждом моём чихе. А Катакури, — мужчина демонстративно глянул через плечо на ждущего разрешения этого неуютного диалога Катакури, — он самый сдержанный человек, которого я только видел. И если бы хотел плохого... Санджи представил, что может сделать человек с деньгами. С большими деньгами, что ещё сложнее вообразить. В теории — всё что угодно. Поэтому ещё поразительнее было не чувствовать от него никакой угрозы. В любой момент времени Катакури равно невозмутим и спокоен. Кроме, пожалуй, момента поедания пончиков и танца только что. Кажется, он улыбался? — ...но он не хочет, так что нет смысла об этом говорить. Прощайте, милая Виолетта. — До свидания, Санджи. Катакури попрощался с королевой танцев коротким уважительным кивком, а затем продолжил свой путь вдоль набережной, догнав светловолосого повара. Они шли молча, пока Санджи поджигал сигарету. В общественных местах курить было нельзя, а потому на него косились, но в целом никому это не вредило и никто не спешил звать хранителей правопорядка. — А ты неплохо двигаешься, — сказал Санджи, а потом поправил комплимент, — для такого верзилы. — Спасибо. Ты тоже. Санджи усмехнулся, не выходя из своей задумчивости, но Катакури посчитал это очаровательным. На юного принца-повара было приятно смотреть. И это не случайный момент настроения, это было его постоянное качество. Красивый. Не столько эстетичный, если говорить об эстетике как о совершенстве линий, замершей в веках красоте картин или статуй, — а именно красивый той живой и всеобъемлющей красотой, которая складывается из мелочей, деталей, маленьких привычек и внутренних качеств. То, что сияет изнутри. — Дьявол обитает в мелочах... — тихо говорит Катакури, не обращаясь ни к кому. — Чего? — Как тебе идея посетить какой-нибудь бар, принц? — Как ты меня назвал?! — Принц. Санжи набрал воздуха, чтобы возмутиться, но не смог найти ничего оскорбительного в таком смущающем его душу обращении. — Слушай, небоскрёб! — он повернулся в сторону Катакури и обратил лицо вверх. — А знаешь, не такая плохая идея, но за последствия я не отвечаю. — Бар выбираешь ты, но я угощаю. — Да-да-да, богатей. Кто ещё из нас настоящий принц? — Вариант, что оба, никак не рассматриваешь? Санджи выдохнул дым с грустной и одновременно довольной улыбкой. Он сказал, что идти до выбранного бара довольно долго, но добрались они за полчаса. В этот раз улицы утекали за спины большей частью в молчании. Впрочем, метаморфоза города и без того была с флёром магического чуда: сумерки густели, окрашивая небо фиолетовыми разводами, зажигались тёплые фонари, словно бы кусочки дневной звезды продолжали бороться со тьмой, и столица была неподвластна ночи. Воистину, этот город никогда не спал. Санджи привёл его к довольно легендарному месту – бару, размещённому в пяти синих автобусах-трейлерах, переделанных под питейное заведение. Название "Хард Рок" говорило само за себя. Катакури замер на пороге немного в сомнениях. Это не ускользнуло от Санджи, который впервые увидел тень неуверенности на лице у своего нового знакомого. — Тебе не нравится? Я думал, это твоя тема. — Нравится. Просто давно тут не был. — А по виду так завсегдатай. Катакури едва заметно дёрнул уголки губ вверх. Одежда стала почти единственным средством самовыражения, которое он себе позволял. Вызывающий внешний вид давил на партнёров, показывая, что для семьи Шарлотта не существует достаточных рамок. Что они могут позволить себе всё. Аналогично действовали чуть заострённые клыки и шрамы на щеках. В семье это не имело значения, поддерживая тех, кто считал себя уродливым по той или иной причине. Катакури всем своим видом будто бы говорил: неважно, как вы выглядите, крутость в том, как вы себя позиционируете. Конечно, не всех убеждал его пример, но, по крайней мере, у них был маяк, на который можно ориентироваться. Оказаться среди своей некогда любимой тусовки было даже волнительно. Катакури не знал, чего ожидать. Не устарел ли он? Достаточно ли изменился? Может, годы строгого самоконтроля сейчас слетят, словно их не было? С таким свежим чувством почти забытого волнения он поднялся на первую ступень у открытой автобусной двери. Внутри всё так же было круто! Заведение имело вытянутую форму, вынужденное ютиться в железных стенах автобусов. В центральных фракциях было мало столиков, потому что большую часть пространства занимала вотчина бармена. Что-то поменялось, но многое осталось нетронутым: старые автоматы с пластинками для заказной музыки, электрогитары на стенах с автографами, сценические костюмы под стеклянными колпаками в нишах, плакаты, афиши, антуражные шипованные панно, пугающие маски в стиле знаменитых выступлений! Всё это упало тяжестью уже личной ностальгии, которая поднялась изнутри волной не то эйфории, не то желания всё повторить. Катакури вспомнил концерты, восторг моря людей перед сценой, оглушающую все чувства вибрацию звука из колонок. Сердце забилось быстрее, словно он снова был центром внимания толпы. — Эй, — позвал Санджи, в непонимании наблюдая это со стороны. Катакури посмотрел на него как во сне, не способный быстро стряхнуть наваждение прошлого. Он подошёл к барной стойке, внимательно осматриваясь. Бармен вопросительно поднял проколотую бровь. — Какие сеты шотов есть? — "Гроулинг": водка – ананасовый сок – сироп. "Радужный панк": подкрашенный в разные цвета джин. "Мятная баллада": водка – мята – сливки. "Восторг скримера": джин – ежевичный сироп – лимонный сок – содовая. "Удар красной электрогитарой": водка – апельсиновый сок – клубничный сироп. — Две "Баллады", две "Красных электрогитары" и пару "Гроулингов". — Принято. Присаживайтесь. Ммммм, а я вас знаю? — Возможно. Катакури развернулся и пошёл в дальний угол. Посетители слегка сбавляли громкость, когда их накрывала тень его высокой фигуры. Его цепко осматривали, а затем внимание доставалось и Санджи, который выглядел как случайный гость в этом заведении. — Не самая приветливая тут публика, — пробормотал он, делая глубокую затяжку. — Да ну, душевнее рокерской тусовки и не сыскать, — сказал Катакури, усевшись в самый угол. — Тем более я не дам тебя в обиду. — Я сам могу за себя постоять! — Да, ваше высочество. — Слышь, ты! — На слух пока не жалуюсь, хоть и в почтенном возрасте. — Да ты!.. — Санджи вдруг расшифровал совершенно особые задорные искры в глазах Катакури. — Веселишься от души? — Да, — уже открыто улыбнулся Катакури, словно вдыхая свободу. — Круто тут. Спасибо. Санджи с трудом сдерживал довольную моську, но румянец смущения никак не контролировал. Он закурил новую сигарету. Да сколько можно курить? — Благодарность мужиков меня не интересует, — и добавил после паузы, — не за что. Им принесли сеты на специальных деревянных подставках. Катакури осмотрел всё это великолепие и предложил: — Знаешь, время познакомиться поближе. Давай так: пьём по очереди. Один шот – один факт из своей жизни. Что скажешь? Санджи не спешил. Его словно дёргала изнутри решимость ни с кем ничем не делиться, но эта решимость была выстроена бетонной стеной ДО того, как в его жизни появился этот странный двухметровый богач в рокерском прикиде. Были ли у него причины всё так же осторожничать? Нет. — Ок. Хоть узнаю, кто ты и зачем прилип ко мне как банный лист. — Скажем так, ты сам меня позвал, — пожал плечами Катакури. — Но прежде всего позволь мне кое-что сделать. Мужчина встал и направился к бармену. Что-то спросил, бармен указал на старинную машину с пластинками и, кажется, дал что-то в руки Катакури. Скорее всего, жетон. Тот подошёл, долго выбирал, а затем нажал пару кнопок и вкинул в прорезь оплату. Вернулся к столу широким, чуть пружинящим шагом. За его спиной бармен сделал тише фоновую музыку, аппарат старчески кашлянул белым шумом, а затем раздались первые ноты. Посетители буквально насторожили уши, а в следующий момент по бару разнеслось: Here we are! Born to be kings. Катакури самодовольно сел напротив удивлённого Санджи. Золотоволосый повар сумел подобрать челюсть и схватил мятный шот. We're the princes of the universe. — Секреты – так секреты! Хочу признаться: я действительно в некотором роде принц. Катакури быстро поднял свой шот: — Да, я тоже. Here we belong... Они чокнулись, опрокинули в себя довольно густое пойло, поморщились, а затем беззвучно посмеялись одним порывистым веселым дыханием. Санджи почти ожил, как вдруг маска треснула и распалась. Он повернул лицо вбок, словно хотел отвернуться вовсе. — Неприятные мысли? — спросил Катакури — Всего лишь тяжёлые. — Знаешь, одиночество, разделенное на двоих, перестаёт быть одиночеством. Может, расскажешь, что с тобой случилось? Говорить приходилось довольно громко, иногда споря с мёртвым и одновременно вечно живым певцом, сквозь время и колонки наполнявшим этот мир старыми, но не устаревшими смыслами. Потому что музыка — это язык эмоций, а песни лишь оформляют его в понятные образы. — Ничего особенно. Да и, может, ты отвернёшься от меня, как и многие остальные, — говорит Санджи. — Ну а я – всего лишь чужак, готовый выслушать. Вряд ли ты сделал что-то такое, чего я не в состоянии вообразить. Если я теоретически смогу простить это своему брату, то тебе тоже прощу. I have no rival. No man can be my equal. Take me to the future of your world. — Интересная формулировка. Хотя, знаешь, мне действительно кажется, что я тебя давно знаю. Словно бы... Ну как сказать? Знакомый. — Родной? — Ну-у-у, это перебор. Хотя у меня никогда не было никого роднее чужаков. ...Got your world in my hand. I'm here for your love and I'll make my stand. — Санджи, — Катакури наклонился вперёд, чтобы заглянуть в синие глаза. — Интересные факты про меня: первый — в моей семье больше ста человек; второй — я когда-то пел в рок-группе; третий— я очень богат; четвёртый — я давно не веселился, как сегодня; пятый — я одинок. На каждый факт Катакури опрокидывал в себя шот, и каждый раз глаза Санджи раскрывались всё шире и шире. — Больше? Ста? Человек? — Ближайших родственников, — кивнул Катакури. — Сорок пять братьев и тридцать девять сестёр, сорок два отчима и одна мама. Так что да, вряд ли ты смог в своей жизни учудить что-то, что мы всей семьёй ещё не пережили, согласен? — Почему раньше об этом не говорил? — Я не стал тебя шокировать. — Думал, испугаюсь и убегу? — Думал, что ты решишь, что я лгу. — Хах, а ты не врёшь? — М, нет. В ответ на гостеприимство я когда-нибудь познакомлю тебя с семьёй. Идёт? — Да! Я так хочу увидеть мою прекрасную Ангел! Она просто невероятная! А как старается, как готовит! Просто потрясающая! — Слушай, сколько тебе? — Катакури на секунду всмотрелся в лицо Санджи, словно хотел сам найти ответ, но не смог. Санджи задумчиво закурил, прежде чем ответить: — Мне двадцать четыре. — Значит, большинство моих сестёр тебе в матери годятся, — задумчиво поддел Катакури. — Тебе не стрёмно так реагировать на взрослых тёть сорока пяти лет? — Что такое возраст для женщины? — вдруг философски заметил Санджи, выдыхая облако дыма. — Годы делают вино более терпким, полным оттенков, способным раскрыться на полную. Аналогично и женщины. — А с молодыми у тебя какие проблемы? — Никаких! Они юны и неопытны, сочны и изящны, как спелые плоды летом. Кто первым их сорвёт, испытает радость и восторг. — Многих срывал? Прищур Катакури говорил, что он очень ждёт ответа, возможно, решая, стоит ли вообще допускать нового знакомого до семьи. Он взвешивал его придирчивее, чем египетские боги загробного мира – своих умерших. Провокационный вопрос заставил повара зло цыкнуть. — Ц, за кого ты меня принимаешь? Разве достойный мужчина будет охотиться лишь за женской невинностью? — звучало очень искренне, Санджи не думал над ответом, но говорил то, что думал. — И за чем же будет охотиться достойный мужчина? — Катакури действительно было интересно. — За её счастьем. Чтобы стать им. Катакури даже моргнул от неожиданности. Ему понравился ответ, но он был слишком чувственным и романтичным. Он вспомнил, что странный повар не раз выбивал его из колеи своей откровенной эмоциональностью. Ката погрузился в свои мысли, постукивая пальцами по столу. — О чём думаешь? — вдруг спросил Санджи. — Почему это относится только к женщинам? — Мужчина всегда должен поддерживать женщину. — Даже гей? — А гей не мужчина, что ли? — спросил Санджи, громко выдыхая дым. Катакури снова улыбнулся. Резонное возражение, что ни говори. С Санджи было уютно, хотя его состояние и давило. "А что если на меня это давит, потому что я реально воспринимаю его как брата? — вдруг осознал Катакури. — Что если я просто хочу решить его проблемы? Почему нет?" Другой вопрос, что в отношении чужаков подобное желание не возникало так давно, что уже стало частью легендарной жизни, канувшей в Лету. — А что с тем, кто тебя бросил? — А что с ним? — сминая в руках сигарету. — Не смог стать его счастьем? — Не смог. — Бывает. — Легко тебе говорить, — Санджи потянулся за рюмкой и выпил один шот просто так. — Почему же мне, по-твоему, легко? — задумчиво спрашивает Катакури. — У вас в семье есть геи? — Полно, — пожал плечами Катакури, — особенно если и би считаем. — Би – это немного другое. — Би – это совсем другое, но тоже стигматизируется, насколько я знаю. Верно? Санджи молчал. Он явно принял решение поделиться, тем более что Катакури наверняка уже был довольно пьян, после шести-то шотов, но не находил слов и мужества для такого шага. — Знаешь, как сложно услышать, что ты был всего лишь другом. Просто другом для секса? — Не знаю, — признался Катакури. — Плохо представляю себя в подобной ситуации. Но, мне кажется, это больно. — Да... Санджи выпил шот и начал рассказывать.