Грозный таранак

      Австралия, Мельбурн, 5 мая 1923 года.       В воздухе, сверкая, словно лезвие, мелькнула цифра семь, - а это значит, что подошло окончание седьмого раунда.       В и без того разбитый нос бьет еще и резкий запах пота. В ушах стоит рев толпы и звон гонга. Перед глазами все плывет, а лицо горит так, будто по нему проехался Форд, не меньше. В противоположном углу ринга – противник, которого толком и не видно, не столько из-за помутненного взора, а из-за того, что вокруг него кружатся секунданты и менеджер.       Фрэнк Клири качает головой, чтобы хоть немного прийти в чувство, и видит рядом с собой так же секундантов и своего тренера, Джимми Шармена, который натаскивал его целый год, чтобы сделать профессиональным боксером, и который теперь взволнованно бормочет: «Бей его по ребрам! Сбивай дыхание!»       На голову льется прохладная вода; чувствуя себя несколько бодрее, Фрэнк надевает капу и встает. «Бей по корпусу!» - доносится ему вслед. Удар гонга – перерыв окончен, и начинается восьмой раунд.       Перед ним – противник, Питер Вашингтон, столичный профессиональный боксер в легком весе, который оказался сильнее всех, с кем Фрэнку приходилось биться. Но ничего, – все мелкие противники повержены, надо же когда-нибудь переходить и к крупным. Пять раундов они все вытанцовывали друг перед другом, поочередно нанося легкие удары. Обходилось даже без нокдаунов; лишь один раз Фрэнку удалось сбить Вашингтона с ног, но тот быстро поднялся и продолжил свою тактику отдаления-приближения. Как же нелегко дается эта новая техника боя; она явно не подходит Фрэнку, так как нацелена на выдержку, а он привык атаковать сразу. Но Джимми Шармен сказал, что Фрэнк так быстро себя измотает и будет проигрывать бой за боем с более маститыми боксерами, поэтому пришлось учиться новой манере. Черт, да этот Вашингтон такой же проворный и ловкий, и так же чувствует момент удара, еще и подшучивает, играя мускулами! Неудивительно, - на то и известный и вроде как хорошо оплачиваемый боксер.       На шестом раунде боксеры перешли в тяжелое наступление. Фрэнк получил несколько сильных ударов по лицу и по ребрам, но не уступал и воздал Вашингтону по заслугам. Упорен, гад, хочет во что бы то ни стало победить! Но и за ним, Фрэнком, не постоит! Это дело чести – победить кого-то более крутого, более опытного!       Несколько тяжелых ударов, нервных клинчей и отталкиваний, за которым следует мгновенное появление рефери, ибо последнее – нарушение правил боя. Что ж, без нарушений не обходится, ибо на ринге всегда нервная и напряженная обстановка. И вот, почти середина, седьмой раунд; бой длится до пятнадцатого, и это первое, самое продолжительное состязание Фрэнка. Только бы выстоять еще восемь и показать этому зазнайке с фамилией американского президента, чего он стоит!       ***       Второй Форд по лицу и надежда, что противник ощущает то же самое. Подступает усталость, но Фрэнк упорно держится, как и Вашингтон, - наверняка зрителям и судьям неясно, за кем первенство. И тут… левый хук, будто выбивающий почву под ногами, и Фрэнк падает…       Боль привычна, но вот усталость раздражает… Она может все испортить! Отсчет еще не начат, - видимо, ждут, пока Вашингтон упивается своей удачей, ибо зал ревет, как зверь, - и Фрэнк с трудом слышит, как Шармен через канаты кричит ему: «Пока не вставай, отдохни!» Отсчет рефери пошел, и на семи Фрэнк уже на ногах. Противник перед ним, и в его глазах почему-то видно разочарование, а не ярость, что якобы говорит: «Кого вы мне сунули? Дайте достойного соперника!» В восприятии Фрэнка это именно так, что сильно его злит; он пытается не поддаваться ярости и сохранять холодную голову, что во время боя (но, увы, не в жизни) у него обычно получается. В этот раз ярость удается обратить в бодрость; Фрэнк подзывает Вашингтона к себе перчатками и видит, как тот аккуратно, словно пантера, выслеживая добычу, приближается к нему. Попытка удара, - Фрэнк уклоняется и дважды наносит свой левый хук. Он видит, как Вашингтон звереет, хватает его и не выпускает, пытаясь сбить ближним ударом. Фрэнк не может найти маневр, что его сильно злит, так же, как блеск пота на груди противника, режущий глаза, и его хватает только на то, чтобы защищаться от этого самого удара. Положение спасает рефери, - он оттаскивает Вашингтона от Клири.       Пятнадцатый, последний раунд… Фрэнк почти без сил, но еще держится, к тому же, убитый вид противника придает ему энергии. Боксеры снова в центре ринга, медленно ходят друг вокруг друга, намечая удар. Фрэнк слышит тяжелое дыхание Вашингтона, похожее скорее на звериный рык… Противник делает выпад, но Фрэнк ловко уворачивается и, еще больше взбодрившись от мысли, что бой скоро завершится, вновь танцует, как в первых раундах. Он видит глаза Вашингтона, которые мгновенно наполняются яростью, но тут же стухают, ведь сам он явно еще более вымотанный. Вашингтон пытается нанести удар, но промахивается, и Фрэнк вновь выдает свой счастливый хук… Ну, падай уже! Согнувшись в три погибели, но все же упорно стоя на ногах, противник пытается прийти в себя, и весьма внезапно Фрэнк получает по лицу… Проклятье, все же шло так хорошо!.. Но он вот-вот сейчас упадет!.. Улучив момент, Фрэнк теснит Вашингтона к канатам, а тот, смотрите какой, снова пытается нарушить правила боя, уже лениво толкаясь!.. Рефери – тут как тут, наготове, а Вашингтон будто не понимает, что происходит, но это к лучшему. Фрэнк наносит ему удар по лицу, затем второй и… тот падает.       Нокаут?.. Во Фрэнке теплится надежда. Рефери считает, а Вашингтон, пытаясь встать, то и дело опускается на пол. Два… один… и один из лучших боксеров Австралии остается в горизонтальном положении, а победителем становится он, Фрэнк Клири!       Зал ревет, встречая нового героя. Теперь он понял, кто он есть! Еще вчера он был малоизвестным, - хоть и самым лучшим – боксером из такой же сравнительно малоизвестной труппы Джимми Шармена, а сегодня он – победитель самого Питера Вашингтона из Мельбурна!

***

      Прошел уже почти год с того момента, как Фрэнк Клири покинул Дрохеду и поступил боксером в труппу Джимми Шармена. Непросто, очень непросто было первое время адаптироваться к новой жизни, тем более забыть свой скандальный уход из семьи, - хотелось не просто перевернуть эту страницу своей жизни, но выдрать с корнем. Все же Фрэнк пытался просто пресекать любые мысли о семье, ибо они тянули его назад. Непросто было смириться с тем, что мать и сестра теперь так далеко от него, но так лучше. Не для того он осуществил желаемое, переехав в большой город, и даже несколько городов, ибо гастролировал, чтобы вновь вернуться к старому, к тому, что приносило Фрэнку боль… Когда он только покинул Дрохеду, он все мучительно обдумывал, что именно из-за него мать оказалась в вязком болоте бедности, и очень винил себя за это. Все же считать, что мать просто, непонятно за что, полюбила отчима, поэтому и вышла за него, было куда проще, чем осознавать, что до этого она жила в роскоши (Фрэнк и раньше об этом догадывался, глядя на пианино, стоявшее в гостиной и на портрет богатой дамы, висевший на стене), затем встретила кого-то, забеременела Фрэнком вне брака и ушла из семьи с позором (домочадцы наверняка от нее отказалась, ибо блюли честь фамилии, как и другие аристократы). Падрик Клири, видимо, был единственным, кто согласился взять ее с бастардом, поэтому Фрэнк должен быть ему по-хорошему даже благодарен, что они с матерью не сгинули непонятно где, но не чувствовал этой благодарности. Однако ему все же приносила облегчение мысль, что он не имеет никакого кровного отношения к этому простолюдину, этому похотливому скоту, и что мать на самом деле никогда не любила Падрика, а вышла замуж лишь по расчету… Но кем же был настоящий отец Фрэнка? Наверняка какой-нибудь исключительной личностью, ведь только такого мать могла полюбить… Фрэнк понимал, что об этом никогда не узнает. Даже если их вновь сведет судьба, он не осмелится ни о чем у нее спрашивать.       И все-таки, обдумывал потом Фрэнк, следует быть благодарным Пэдди за эту болезненную правду-матку о его отце… Ведь если бы он ее не резанул, кто знает, ушел ли бы Фрэнк к Шармену, который после нескольких раундов заплатил ему призовые деньги, да и еще пригласил к себе в команду. В тот самый момент Фрэнк засомневался; с одной стороны, предложение стать оплачиваемым боксером было заманчивым, с другой, он не хотел оставлять мать наедине с этим… и вообще оставлять… Поэтому попросил Шармена дать ему на обдумывание несколько часов, пока Падрик был занят в обществе тетки Мэри. После того, как Пэдди вернулся, все разрешилось само собой, и Фрэнк понял, что оставаться в этой семье ему больше нельзя.       Да и дело было не только в личных отношениях; он всегда знал, что сидеть на одном месте и заниматься рутинным делом – не его колея, ибо любил перемену мест, некоторую спонтанность, когда нужно в считанные секунды собраться и действовать. Бокс как раз это и предполагал; действительно, порой не угадаешь, как вот-вот поведет себя противник. Правда, Джимми Шармен несколько урезонил новичка, сообщив, что подобные чувства тот будет испытывать только первые годы на ринге; со временем опыт вырастет, и Фрэнк будет просчитывать удары на раз-два. Это не так интересно, зато по итогу весьма оплачиваемо. Правда, боксеры все жаловались, что недовольны заработком и мечтали попасть под крыло какого-нибудь бизнесмена из большого города. Фрэнка же все устраивало; он пока не успел ничего накопить, но и не беспокоился об этом, - у него ведь и ранее не имелось почти ничего своего, но тогда он не мог толком и ничего тратить на себя, ибо все нес в семью. Теперь же хотя бы была возможность порадоваться, купив, например, лишнюю кружку пива после боя или солидный костюм, который сидел на Фрэнке куда лучше, чем фермерское тряпье, и в котором он разом приобрел уверенность в себе. Он вообще никогда не думал, что на драках можно заработать. Нет, он и раньше знал про бокс и другие оплачиваемые бои, но как-то не думал, что именно он может применить в жизни именно эти свои навыки и именно в подобном ключе. Для Фрэнка драки всегда были способом излить гнев и недовольство жизнью, да и самоутвердиться в обществе.       Джимми Шармен в свою очередь был рад, что приметил тогда на Джиленбоунской ярмарке этого прыткого мальца. Да, он понимал, - в техническом плане с Фрэнком нужно еще поработать, потренировать и адаптировать для ринга, для интереса публики (а то слишком уж тот быстро вырубал своих противников), но кого из него потом можно вырастить и какие деньги зашибать! Шармен видел во Френке ключевую черту, важную для зрелища – ярость. Иногда это не так хорошо, ибо она мешает холодно мыслить, но это никак не относилось к Фрэнку Клири, - ведь его талант заключался в твердом рассудке при лютейшей злости. К тому же подобные чувства, выражаемые во время боя, роднили боксера с публикой, которая начинала ему сопереживать и в своих мыслях будто бы драться вместе с ним. Фрэнк в свою очередь уважал Шармена, его советы и равнялся на него, ведь тот сам когда-то был хорошим бойцом. К тому же Шармен - тоже невеличка, как Фрэнк и еще один боксер из труппы – Джон Симмонс, и это еще больше подкрепляло Фрэнка в убеждении, что рост не всегда имеет значение.

***

      За это время труппа объездила немало австралийских городов – и Мельбурн, и Сидней, и Брисбен, и Гоулберн. Гуляя по улицам и набережным в перерывах между тренировками, Фрэнк любовался небоскребами, красивыми старинными постройками, парками и величественным Тихим океаном… Как же ему не хватало этой новизны и знания о том, как еще могут жить люди!.. Горожане ему нравились: они были веселы, приветливы, непринужденны, в них не было той чопорности, которую так любили обсосать соседи-фермеры. Тут было больше возможности для знакомств, - потому что больше мест, куда пойти, несмотря даже на немалую загруженность. В общем, скучать, как в новозеландской кузнице и Дрохеде не приходилось.       Тренировки проводились до седьмого пота и весьма изматывали: нужно было очень быстро прыгать на скакалке и постараться ни разу не запнуться при этом, отжиматься на одной руке и на двух, тренировать меткость и точность удара при помощи маленькой, пневматической груши, бой с «самим собой», или «с воздухом», или «с тенью», и, конечно же, парные тренировки. Во время последних Фрэнку поначалу было очень нелегко абстрагироваться и не считать противника объектом для излияния злости; Джимми Шармену приходилось его чуть ли не силой оттаскивать от другого бойца, но постепенно все же научился некоторой сдержанности, ибо тренер пригрозил, что в ином случае прогонит его.       Теперь в труппе Джимми Шармена было девять человек, среди которых Фрэнк был самым молодым (старшему - почти сорок). Команда являлась в целом дружной, но у троих боксеров, помоложе, были свои интересы; первое время Фрэнк везде ходил с этой тройкой, и они были не против, но постепенно их стали напрягать совместные тренировки, где он слишком уж рьяно нападал на них, а позже Фрэнк сильно, чуть ли не до драки, поссорился с одним из боксеров, Майком Ниссоном, - из-за слов, сказанных в шутку, что Шармен носится с Клири, как мамочка. После этого все поняли, что новенький – слишком уж вспыльчивый тип, и с ним нужно поаккуратнее… Хотя один из них догадался о нраве Фрэнка еще во время боя на джиленбоунской ярмарке, определив его по тому, как тот бьется, однако все его убеждали, что сие ни о чем не говорит, кроме умения этого парня хорошо драться. Да нет, убеждал тот, - тут в основном дело в ярости, попытки выпустить злость, а не в умении, точнее, не только в умении. Джимми Шармен выговорил Фрэнку, предупредив, что драк должно хватать на ринге, но в его команде должны соблюдаться дисциплина и порядок, и пусть будет добр изливать все свое недовольство в тренировки. Фрэнк, остыв и рассудив, что Ниссон не хотел намеренно его оскорбить, все же нехотя извинился перед ним. Тот на словах простил Фрэнка, но внутри остался осадок, да и не только у него, - почти все боксеры стали осторожничать с новичком. Быть может, они даже совсем бы его избегали, если бы не Джон Симмонс – душа компании, в данном случае – труппы, жизнерадостный и добродушный малый, но при этом не лишенный хитрецы, умеющий найти подход к каждому человеку, что попадался ему на пути. Он единственный, кто хорошо общался с Фрэнком, поэтому другие были согласны терпеть последнего только в присутствии Джона.

***

      Фрэнку сообщили о том, что он будет биться с Питером Вашингтоном, за две недели до матча. Тогда он имел весьма смутное представление о том, кто такой Вашингтон, лишь изредка, время от времени слыша его фамилию. Фрэнк вообще не интересовался, какие еще существуют бойцы, и какой они величины; ему был важен лишь один факт, что бьется именно он, да и был уверен, что окажется сильнее и техничнее всех боксеров своей весовой категории. Поэтому он не восхитился и не взлетел от радости, узнав о матче с прошлогодним чемпионом Австралии, хотя и в его голове промелькнула мысль, что пора бы сразиться с кем-то и посерьезнее. Однако в ходе битвы Фрэнк понял, что он далеко не самый лучший, и напрасно он вообще так возгордился. Вашингтон его измотал… Все же Фрэнк победил, и это главное. Но ему никак не давала покоя мысль, что Вашингтон обмяк чересчур быстро… Да, он устал, но, когда Фрэнк ударил его в первый раз, тот неплохо и достаточно твердо держался, а вот под вторым рухнул, словно какой-нибудь легкий предмет, хотя Фрэнк уже старался сильно не бить. Все это слишком странно.