The Prison

      — Пак не справляется, — произносит Гын Пёк и по привычке уже сцепляет руки за спиной, слегка склонив голову. — Он слишком слаб перед ним, чтобы довести дело до конца.       Тайга вальяжно откидывается назад, врезаясь лопатками в острый край стола. Он вдыхает поглубже прохладный ноябрьский воздух, такой освежающий, манящий, отдающий свободой, которой так не хватает за бетонными стенами его камеры. По телу невольно скользят мурашки — он слабо вздрагивает, но никто из окружающих его шестёрок этого, слава Богу, даже не замечает. Заледеневшие пальцы подносят почти истлевшую сигарету к тонким губам, и Тайга вдыхает горький дым поглубже в лёгкие, пристально смотря на Бэкхёна и Чон Сока, устроившихся на скамье в противоположной стороне прогулочной зоны.       — Ответь мне только на один вопрос, Гын Пёк, — выдыхая сизый дым, произносит Тайга и переводит взгляд на заключённого перед ним. — Кого я хочу сломать сейчас этим планом?       Парень на секунду теряется, но сразу же бросает:       — Бэкхёна.       Тайга сдавленно смеётся, покачав головой. Конечно, если бы Инчён мог, он бы убрал Бэкхёна сам, без этого плана, и поставил на место лидера кого-то из своих людей, но после смерти Плейга этот ублюдок практически никогда не оставался в одиночестве. Рядом, как надоедливые мухи, всегда крутились Чон Сок, Мён Дык, Ухён или Пин Иль. На Шихуна тоже надежды не было: он задирал слишком высокие цены за любые, даже минимальные действия и был готов на всё, чтобы соскочить и не замарать руки. Договариваться с Ёнмином было бесполезно, ведь его небольшая власть строго контролировалась начальником блока А, да и надзиратель больше сосредоточен на безумной птичке из их блока, китайце Исине, ему Бэкхён нахер не сдался. Никому, блять, до него нет дела, кроме Тайги, Чжунхона и ещё нескольких людей.       — Чанёля? — недоумённо чуть ли не вскрикивает Гын Пёк, за что получает резкий пинок по коленке от Хёнгу, правой руки лидера блока В, чтобы был тише. — Но почему?       — Потому что ублюдок только и ждёт, чтобы ему наконец проломили голову. Для него свалить на тот свет — подарок свыше, но хер я готов удовлетворять его желание. Он так просто не отделается. Не после того, что сделал с Плейгом и Цзи Янем. Их смерть сильно похерила все мои планы.       — Но причём тут Пак?       — Эта сука стерпит всё, что в него прилетит, но если начать давить на дорогих для него людей — это уже другое дело. Тут-то идеально вписывается именно Пак и их пидорские чувства. Пусть врут сами себе и друг другу, но я эту хуйню за километр чую.       Тайга не мог за эти месяцы не заметить, каким взглядом Бэкхён смотрит на сокамерника. Тоска, смешенная с печалью, какая-никакая нежность. Блядский Бён Бэкхён готов простить Чанёлю любую выходку. Готов играть по ненавистным правилам, прекрасно понимая, что Пака используют и доводят до крайности, пытаясь навредить совершенно другому человеку. Тайга знает, что он умён и с самого начала догадался, что тупорылый Пак Чанёль ничего ему не сделает. Попытается, конечно, но Бэкхён всегда найдёт на него управу. В этой договорённости совсем не те роли, что были раньше: сейчас главный Бэкхён, пусть и вновь носит ошейник, как непослушная псина.       Затянувшись в последний раз, Тайга резкими круговыми движениями давит сигаретных фильтр, разрывая его на мелкие части. На покрасневших от прохлады пальцах оседает серый пепел, который мужчина с наслаждением растирает по коже, мечтая, что когда-то он так же будет размазывать кровь ненавистного человека по своим рукам. Надо только подождать. Только надавить сильнее и всё встанет на свои законные места. Всё вернётся в норму, как и было при Плейге.       — Сначала я размажу по стенке Чанёля, а следом и этого щенка. Твоё дело продолжать подливать масло в огонь, а довести этих двоих до грани я смогу другими способами. Как раз сейчас это и происходит.

***

      Ледяная вода обжигает лицо, и Чанёль, кашляя, приоткрывает глаза. Голова трещит, перед глазами всё плывёт, а с приоткрытых губ на пол падают тяжёлые капли крови, смешанные с водой и слюной. Он даже не заметил, как успел отключиться на несколько секунд, получив очередной резкий удар от Чже Хёна. Сказалась усталость, тяжелым грузом лежащая на плечах и болезненно сдавливающая грудь, мешая нормально дышать.       Если бы он только мог засыпать без кошмаров, а, проснувшись, не видеть то полный ненависти, то какой-то отрешённый взгляд Бэкхёна и ремень-ошейник, удавкой опутавший его шею. Если бы он избавился от липкого страха, заползшего в каждую клеточку тела и заставляющего постоянно оглядываться по сторонам, опасаясь, что Чон Сок перережет ему горло по дороге в столовую или в душевой. Если бы он только перестал бояться, что кто-то из прихвостней Тайги сделает с ним что-то хуже. Если бы не всё это, то у него были бы силы вырваться из захвата и встать с колен. Он бы смог дать отпор.       Чанёль шумно шмыгает разбитым носом, когда Чже Хён резко дёргает его за волосы на затылке, заставляя посмотреть на невысокого, худощавого Хосока, который восседает на одной из кухонных металлических тумб и вертит в руке небольшой ножик. Пак не может не поморщиться от ноющей боли в лице, груди и животе, куда его нещадно били.       Не стоило уходить за ублюдком Шихуном, поверив, что его вызвали на кухню, чтобы помочь с подготовкой в обеду. Не стоило игнорировать недоверчивый взгляд Бэкхёна, прилежно сидящего рядом на скамье, и то, как лидер схватил его за запястье, пытаясь остановить. Не стоило отмахиваться от его тихой просьбы остаться на прогулке. Лучше бы его кинули в карцер за непослушание и нарушение обязанностей, чем стоять сейчас на коленях и не иметь возможности сделать хоть что-то.       — Что же нам с тобой делать, Цербер? — наигранно ласково произносит Хосок, упираясь ладонями в край тумбы и наклоняясь, но не спеша спуститься. Чёрные волосы, разделённые чётким пробором по середине, тонкими прядями упали по бокам, скрыв несколько татуировок-крестов, набитых на левом виске, почти как у их лидера Тайги. — Тебе ведь давали время всё обдумать. Ты сам решил в этом участвовать, а теперь даёшь заднюю?       Новый удар от Чже Хёна прилетает в солнечное сплетение, и Чанёль заходится новой порцией хриплого кашля, с трудом хватая уходящий из лёгких воздух. Если бы его не держали, он бы рухнул на пол и вряд ли бы встал. В глазах на секунду темнеет. Сердце нещадно стучит в груди, будто готовое вырваться наружу и взорваться, принеся хоть какое-то спокойствие.       «Лучше бы я просто сдох», — в сотый раз за эти дни проносится в мыслях. Окровавленные губы едва движутся, когда Пак пытается произнести это вслух, но воздуха нет, поэтому слова превращаются в жалкие хрипы.       Смерть кажется наилучшим выходом, ведь даже если он сможет перейти в соседний блок, то вряд ли жизнь окажется лучше. Для такого как он она и не должна стать лучше. Не заслужил. Не после всего, что Пак успел наворотить за месяцы в тюрьме. Да и больше не хочется жить. Всё. Предел. Страшно, что ещё он может сделать Бэкхёну. Страшно от противоречивых мыслей, разрывающих голову и сердце на части. Пак Чанёлю впервые настолько страшно за другого человека. Он впервые не знает, как выбраться из всего дерьма, в которое он сам себя закопал, поддавшись гневу и вроде бы необоснованной ненависти.       — Или ты думал, что будет достаточно просто нацепить на него ошейник и дело с концом?       Чанёль молчит, всё ещё пытаясь отдышаться и хоть немного успокоить гул в голове. Смотря в пол, украшенный каплями его крови, он даже не видит, как Хосок вновь кивает Чже Хёну. Удар разрывает за секунду образовавшуюся тишину, и Ёля ведёт влево, а скулу обжигает боль — он изо всех сил стискивает ноющие зубы, чтобы не застонать.       — С этой сукой ты должен общаться именно так, Цербер, — спокойно продолжает заключённый, наконец спрыгивая со стола и подходя ближе. Он присаживается на корточки напротив и резким движением, отдавшим очередной звенящей болью в центр головы, поворачивает к себе. — Как бил Кролика или Мён Дыка. Как в тот момент, когда разбил ему голову в камере. Или он успел тебе задницу подставить и попросил был с ним нежнее?       С трудом дыша и едва улавливая очертания чужого лица и чёрных глаз из-за головокружения, Чанёль плюёт в Хосока. Кровавая слюна медленно скатывается по его лицу, когда он поднимается на ноги, а затем ещё один удар приходится в правую скулу, и Пак оседает на пол, до слабой боли и тихого хруста выворачивая руки в захвате.       Ослабевшее тело дрожит от усталости и напряжения. Тошнота из-за крови, собравшейся в горле, подобралась ещё ближе, а небольшая комната плывёт перед слезящимися глазами. Чанёль ведь знал, что Чже Хён может избить его так, что он начнёт молить о пощаде или скорой смерти. Последнее, конечно, сейчас хочется особенно сильно: идеальный исход для ублюдка Пак Чанёля за все его дела в тюрьме и за её пределами. Вот она, карма.       Ёля за руки тащат вперёд. Ноги обессиленно волочатся по полу, руки выворачиваются под странным углом, ведь парень не может даже немного контролировать своё тело. Он заходится очередной порцией кашля, когда его грубо кидают грудью на сиденье деревянного стула и коленом удерживают на уровне лопаток. Руки безжизненно падают на кафельный пол, голова резко опускается, из-за чего Пак издаёт странный булькающий звук, пытаясь сдержать рвущуюся наружу рвоту.       — Если тебе нужно было на собственном примере показать, то так бы и сказал. Мы бы уложились в пару минут, — раскатом звучит голос Хосока откуда-то сбоку.       Чанёля тянут за волосы вверх, заставляя поднять голову. Он с трудом приоткрывает глаза, пытаясь сфокусироваться, и его тело, в котором, вроде бы совсем не осталось сил, невольно подкидывает на стуле, когда Пак пытается вырваться. Неизвестный заключённый с висящим животом стоит прямо напротив него с приспущенными штанами, рука с жирными покрасневшими пальцами быстро ласкает вставший член с сочащийся смазкой головкой. Хрустят позвонки на шее, но чья-то рука до боли в затылке и висках удерживает его голову в нужном положении. Дрожат окровавленные губы, когда головка касается то нижней, то верхней, будто очерчивая. Свободной рукой мужчина давит на подбородок, пытаясь открыть рот, но у него ничего не выходит.       Чанёль срывается на приглушённый, стиснутыми зубами рык и зажмуривается изо всех оставшихся сил. Заключённый кончает, хрипло простонав, заливая горячей вязкой спермой губы и горящую от недавних ударов щёку. Она медленно стекает по коже до подрагивающего подбородка. Пак боится лишний раз вдохнуть носом или слегка приоткрыть рот. Он задыхается от нехватки кислорода, ведь пытается даже не дышать, чтобы ни одна капля не попала внутрь.       Руки на теле исчезают, но Ёль не может даже встать, безвольной куклой полулёжа на стуле, всё ещё с закрытыми глазами, не решаясь их открыть. Трясутся губы, он едва сдерживается, чтобы не разрыдаться перед ебаными шестёрками Тайги, которых с радостью бы сейчас убил голыми руками. Если бы он только мог. Если бы только были силы.       — Советую вспомнить из-за кого ты оказался в таком положении и взяться, блять, уже за ум, — слышит Ёль злобный голос Хосока и неосознанно вздрагивает ещё раз, когда он резко хлопает его по пояснице. — А то в следующий раз его член окажется в другом месте, Цербер.       Когда заключённые оставили его одного в небольшой кухне, Пак Чанёлю потребовалось десять минут, показавшиеся вечностью, чтобы хоть как-то прийти в себя и подняться на ноги. Он, запинаясь и шатаясь, слепо доходит до ближайшей раковины, выкручивает кран с ледяной водой до упора и трёт кожу изо всех сил, смывая с себя чужую сперму и кровь. С разбитых губ срывается один всхлип. Затем второй. Третий. Четвёртый, пока они окончательно не переходят в громкие, надрывные рыдания. Слёзы жгут глаза, кожа горит от ударов и того, с каким остервенением Ёль её трёт, всё ещё чувствуя сперму. Кровавая слюна тяжёлыми каплями падает в раковину, пока окончательно не исчезает в сливе вместе с ледяной водой.       Чанёль падает на колени и закрывает лицо руками, жадно хватая ртом воздух, пытаясь хоть немного успокоиться. Ему кажется, что он задыхается. Кажется, что сейчас его голова и грудь разорвутся на части. Слёзы всё текут по лицу и никак не могут остановиться. И последнее, что срывается с его губ, — приглушённый крик сквозь до боли стиснутые зубы. Всё. Видимо, правда предел: слишком долго он глушил в себе все чувства и страх, прикрываясь маской.       Чон Сок был прав. Чанёль доигрался, а теперь пришло время пожинать плоды.

***

      Бэкхён касается ремня-ошейника и не может не зашипеть от боли. Потрёпанные временем края до крови и чётких полос изрезали кожу и продолжают пробираться всё глубже с каждым движением головы. Только остановиться он не может, вышагивая от стены к стене в их с Паком небольшой камере и то и дело поглядывая на коридор за толстыми прутьями решётки.       Чанёля нет уже несколько часов. Его забрали с прогулки и увели в блок С, но на обед он так и не явился. Смена Шихуна закончилась и наконец пришёл Пинни, но и он не знал, где сейчас Пак.       Тревога толстой иглой бьёт прямо в сердце, и Бэкхён нервно ломает зубами очередной ноготь на правой руке, пытаясь хоть как-то отвлечь себя от мрачных мыслей. Выходит, конечно, так себе.       Что если на него напали? А если его убили и бросили где-то истекать кровью, пока надзиратели не поднимут панику, что одного заключённого не хватает? Это ведь будет его вина за каждый взгляд, жест и взаимодействие с Чанёлем, который мог спокойно отбывать свой срок в другой камере.       Если бы только Бэкхён поступил иначе, когда Ёль появился в их блоке. Если бы он только держался от него подальше, проигнорировав эгоистичное желание сдохнуть на своих условиях. Если бы только они не сблизились в самом начале. Да даже сблизившись, Бён мог заранее рассказать Чанёлю о Тайге и его изощрённых способах мести. До того, как отношения между ними натянутся, как струна, готовая в любую секунду лопнуть. До того, как Ёль, наслушавшись непонятно чего, вроде бы встанет на другую сторону, на самом деле пряча настоящие чувства за маской напускной ненависти. До того, как он нацепит на него ошейник, пытаясь по чужой указке подражать ненавистному ублюдку. Не держать дистанцию, когда собственноручно повесил мишень на спину Чанёля. Не отталкивать, избегая вопросов о прошлом и особенно Плейге. Если бы Ёль только знал, к кому он сейчас так по-детски, но с чрезмерной жестокостью, ревнует, пытаясь занять его место. Всего этого, блять, можно было бы избежать, если бы Бэкхён был чуточку умнее и осмотрительнее.       Во всём виноват только он.       В коридоре слышатся шаги, и лидер замирает, затаив дыхание и пристально вглядываясь в решётку и коридор за ней.       Это Чанёль вместе с Пинни или надзиратель придёт один, чтобы сообщить, что младшего нашли в одном из закоулков? Что тогда Бён будет делать? Искать тех, кто приложил к этому руку? Впадёт в истерику от осознания, что из-за его необдуманных действий жизнь Ёля прервалась? Осознает наконец, что младший для него…?       Бэкхён резко вздрагивает, испугавшись собственных мыслей, и в очередной раз касается ошейника, пытаясь болью отогнать неожиданно всплывшие картинки окровавленного тела с пустым, направленным в никуда взглядом. Что бы Чанёль ни сделал сейчас, как бы порой ни хотелось придушить его, Бён не готов принять для него такой исход. Только не после того, как они с Тайгой сами довели его до такого состояния.       Пинни громко гремит ключами, взглядом приказывая Бэкхёну отойти назад к стене, и лидер послушно подчиняется, поднимая руки над головой. Всё как много месяцев назад, когда Чанёль только появился на пороге его камеры: сердце оглушающе громко стучит в груди и пульсацией отдаёт в низ живота, в горле пересохло, а ладони дрожат. Дыхание становится рваным и отрывистым, когда Бён замечает его распухшее от ударов лицо — завтра ведь станет хуже, когда кровоподтёки окончательно нальются фиолетовой синевой.       Взгляды сокамерников сталкиваются, и Бэкхён сильнее вжимается спиной в стену.       Он никогда не ненавидел Чанёля. Сколько бы ни старался, он не сможет его возненавидеть. Все стычки, драки и перепалки — лишь мелочи, многие из которых Бён спровоцировал сам или постарался Тайга. Но этот его взгляд исподлобья так сильно напоминает взгляд Плейга, что сводит зубы и тело пробивает дрожь. Только в моменты такого взгляда Бэкхён ненавидит, однако только себя, что за столько лет не смог отпустить и переболеть, а перекладывает образ того ублюдка на совершенно другого человека.       — Только без глупостей, Чанёль, — тихо и настороженно произносит Пинни. Он несколько минут даже мнётся у камеры, будто не решаясь оставлять сокамерников наедине, но всё же уходит, получив от Бёна короткий кивок, мол «Всё будет хорошо, не переживай».       Звонкая тишина повисает в воздухе, словно наэлектризованном, распалённом до предела. Бэкхён не знает, что сказать, что спросить, что, блять, сделать. Может только с печальным выражением рассматривать избитого Пак Чанёля, его опущенные плечи, нетвёрдую, слегка качающуюся походку до раковины и наконец опустить руки по швам, сжимая кулаки.       Тайга ответит. Пока он не знает как именно, но Бэкхён доберётся и до него: за все стычки в прошлом, когда Плейг ещё был жив, за попытки вскрыть ему горло после, за Ёля, который оказался замешан в этом адском кругу боли, бесконечного насилия и страха. Бёну ведь уже нечего терять: тюрьма стала его новым домом и вряд ли он когда-либо увидит мир за пределами стен — ещё одно убийство ему ничего не сделает. Хотя бы так он сможет спасти Ёля.       Чанёль выкручивает кран, набирает полные ладони воды и выплёскивает себе в лицо, не забоясь, что тюремная роба может намокнуть. Его заметно трясёт, а пальцы, тут же вцепившиеся в край раковины, белеют. Он ни слова не произносит, лишь волком снова взглянув на Бэкхёна у перегородки, словно предупреждая.       Однако лидер уже сделал несколько шагов к нему, бесшумно преодолевая небольшое расстояние, и, наплевав на безумный крик Плейга в его голове, заключает лицо Пака в ладони. Его пальцы тоже дрожат, чувствуя жар влажной кожи. Губы приходится сжать в тонкую линию, чтобы лишний раз не сказать что-то неподходящее. Извинения застревают где-то в горле, да и вряд ли Чанёлю они сейчас нужны.       Младший прикрывает глаза, шумно выдохнув, и морщит нос от боли, пронзившей лицо из-за лёгких прикосновений.       Ему совсем не хочется видеть жалость и сочувствие в глазах Бэкхёна, ему не нужен его страх и печаль. Он должен его ненавидеть, ведь во всём виноват блядский Бён Бэкхён. Он должен поставить его на колени, сделать то, что с ним сотворили несколько часов назад, но от одной только мысли его начинает трясти и тошнота пережимает горло.       За несколько часов, пока он прятался ото всех на кухне среди ящиков, пока его не нашёл Пин Иль, он миллионы раз прокрутил в голове образ избитого Бэкхёна с его членом во рту, следы спермы на его лице, слёзы в глазах. Но каждый чёртов раз вместо лидера он видел самого себя, униженного и разбитого, наконец доведённого до грани. И ведь стоило только прочувствовать всё на себе, чтобы мозги наконец встали на место.       — Ёль, — на выдохе шепчет Бэкхён и тут же замолкает, прикусив губу.       Чанёль неожиданно опускается перед ним на колени и утыкается носом в живот, опаляя его горячим дыханием. Его ощутимо трясёт, и слышно, как он грузно и надрывно дышит, сильнее обнимая за талию. Извиняется, не произнося ни слова. Кается во всём, что успел сделать с момента, как их вполне тесные отношения скатились в бездну. Цепляется, когда внутри всё трещит по швам. Загнанный в угол зверь, бесхребетная пешка, выступающая в чьём-то плане мести.       «Что они сделали с тобой, Ёль?» — тонет где-то в мыслях, ведь старший может только ласково поглаживать по волосам, пытаясь хоть как-то успокоить, пока тюремная рубашка намокает от его беззвучных слёз где-то на уровне живота.

***

      Голова резко дёргается вправо. Бэкхён ударяется щекой о прохладную стену, да так и замирает, боясь лишний раз шевельнуться. Его трясёт — за последние месяцы дрожь стала негласным спутником двадцатилетнего парня, как и страх, боль, кровь и чёртова ледяная метель в душе. Он невольно отклоняется назад, с трудом пытаясь усидеть на немеющих пятках, но лишь сильнее морщится от болезненно связанных за спиной рук, выгнутых в неестественной позе.       Чже Рим возвращает Бэкхёна обратно. Сдавливает его лицо так сильно, что трещат кости и сводит подбородок. Слёзы плотной пеленой закрывают глаза, хотя ничего ещё даже не началось. И Плейгу это совсем не нравится, на что он сдавленно шипит Бёну прямо в лицо:       — Не время, щеночек, ещё не время!       Бэкхён устало ведёт подбородком, точнее старается изо всех сил, ведь Чже Рим впился в его лицо слишком сильно. Каждое малейшее движение, каждый поворот — боль. Парень щурится, кривит и плотно смыкает разбитые губы, до скрипа стискивает зубы.       Очередной сильный удар-пощёчина звоном отдаёт в пустой голове без мыслей. Бэкхён замирает, на секунду затаив дыхание, но его снова настойчиво разворачивают. И так по кругу ещё несколько раз: удар — тишина — поворот, удар — тишина — поворот. Пока Бён не начинает скулить, как побитый щенок. Скулить так, как Чже Риму больше всего нравится, как его больше всего заводит. Бесполезно дёргает руками и плечами, но не может сдвинуться с места, так как слишком слаб. Всегда был.       — Сейчас, — Чже Рим наклоняется так близко к лицу Бэкхёна, что младший наконец может чётко разглядеть даже мельчайшую деталь его отвратительного лица, — ты откроешь свой блядский ротик и сделаешь свою работу.       Бён слабо качнул головой, отказав, за что получил очередную сильную пощёчину, на секунду ослепившую. Его лицо повернули прямо, грубые, мозолистые пальцы надавили на нижнюю губу и настойчиво потянули вниз, медленно разжимая сомкнутые зубы. Чже Риму удалось приоткрыть чужой рот с трудом и то только потому, что Бэкхён всё же поддался, ведь не мог больше терпеть побои. Поддался от слабости. Как всегда.       — Скоро за мной придут, так что на прелюдии нет времени, — произносит Чже Рим, но всё равно не спеша очерчивает влажной головкой члена контур полюбившихся за последние месяцы губ. Медленно он толкается внутрь, надавливая пальцами на челюсть, раскрывая её ещё сильнее, до предела. — Не уследишь за зубами — собственноручно вырву каждый!       Бэкхён сдавленно кивает, закрывая глаза и максимально расслабляя горло. Поджимает язык, лишь бы не касаться им твёрдого, толстого члена, лишь бы не чувствовать солоноватый привкус смазки, но это не помогает. Кожа натягивается до предела и начинает щипать в уголках рта, но Чже Рим не останавливается, прекрасно зная, до какого момента Бэкхён может принять. А сегодня ему хочется глубже, коснуться головкой задней стенки нёба, почувствовать, как младший начнёт задыхаться и снова жалобно скулить, прося остановиться.       Очередной удар, слабый стон, пустивший вибрацию по напряжённому стволу, и Плейг слегка запрокидывает голову назад, поддавшись накатившему наслаждению. Он держит лицо Бэкхёна сразу двумя руками, впиваясь в короткие волосы над ушами, и постепенно ускоряет темп, вбиваясь в не до конца расслабленное горло по максимуму. Его даже не заботит, что сокамерник начинает хрипеть, сипеть и дёргаться от каждого толчка. В груди горит желание снять чёртово возбуждение, загорающееся каждый чёртов раз, как Чже Рим видит парня. Учесть, что они живут в одной камере и Бэкхён спит на полу прямо напротив — Плейг видит и хочет его постоянно.       Бэкхён прикладывается головой о стену, и слёзы брызжут из глаз. Младший вцепляется ногтями в бетон, в очередной раз ломая их до мяса, размазывая по поверхности тёплую кровь. Прикладывается ещё раз — темнеет перед глазами. Удар — звон в ушах и боль, подобно разряду тока, пронзающая сразу каждый сантиметр черепа.       Плейг гортанно стонет, когда Бён протестующе мычит, не выпуская его член изо рта. Ласково поглаживает своего щеночка по красной щеке, кое-где мокрой от слёз или покрытой мельчайшими шелушениями от максимальной растяжки. Снова бьёт о стену затылком, полностью выходит, позволяя громко закашляться и сделать несколько слабых вздохов, а затем вновь толкается до упора. Морщится, когда Бэкхён на секундочку теряет контроль и нижний ряд его зубов задевает крайнюю плоть. Очередная пощёчина за непослушание и поглаживание по щеке, оставляя на коже слёзы, слюну и слабые разводы крови.       — Аккуратней, щеночек! — шипит мужчина, перенося ладонь на тонкую шею, прямо на плотно сидящий на кадыке ремень. Он тянет за самую пряжку, пытаясь насадить глубже, до основания, уткнуть носом в жёсткие чёрные волосы на лобке, но Бэкхён начинает скулить слишком громко и резко дёргает телом, пытаясь отстраниться. — Хуёво же ты работаешь сегодня.       Бэкхён поднимает полные слёз глаза на своего мучителя и несколько раз моргает, пытаясь избавиться от ужасного жжения. Немеющие пальцы невольно отбивают слово из выученной в детстве азбуки Морзе, один-единственный крик о помощи, который и так никто не услышит. Дрожащие колени разъезжаются в разные стороны, и Бён чуть не падает, слегка заваливаясь влево. Парень надеется упасть и встретиться виском с невысокой перегородкой; заснуть и больше не проснуться. Однако его упрямо возвращают в нужное положение, ударяя затылком об стену.       — А мне не нравится, когда ты не стараешься, — продолжает Чже Рим, толкая сокамерника коленом в грудь и вплотную прижимая к прохладной стене. Бэкхён заходится в очередном приступе кашля и плотно зажмуривается, пытаясь унять подступившую тошноту. — Я ненавижу это, ты знаешь!       Мужчина снова выходит и ударяет уже кулаком, сильнее разбивая чужие губы, заставляя дёсны противно и колюще ныть от боли и кровоточить. Бён падает на пол, в последний момент пытаясь зацепиться ногтями за стену, но безрезультатно. Тут же пытается подняться, ведь знает, что Плейг ждёт от него именно этого, но с завязанными руками сделать это практически невозможно — он напоминает перевернувшуюся на спину черепаху, бесполезно барахтающуюся на панцире.       — А если я что-то ненавижу, — шипит Чже Рим, резко дёргая Бёна за майку, помогая подняться. Ткань натягивается и опасно трещит, ворот оказывается заметно растянут, — тебе же хуже.       Бэкхён сдавленно всхлипывает, пытается отвернуться, но его снова разворачивают, надавливают на подбородок, мокрый, весь в слюнях, чужой смазке и кровавых разводах, и насильно раскрывают рот. Бэкхён вновь скулит, содрогаясь всем телом, когда Чже Рим в очередной раз толкается до конца, ударяясь головкой в нёбо, заставляя вздрогнуть и закашляться. Плейг замирает, плотно удерживая голову сокамерника, чтобы никуда не сдвинулся, и стонет от неимоверного жара чужого рта, от вибраций из-за поджатого дрожащего языка и неконтролируемого скулежа. У Бёна заканчивается кислород, ведь дышать забитым носом, вжатым в чужой лобок, невозможно, и он дёргается всем телом вперёд-назад, пытаясь отстраниться, но голова всё равно остаётся в одном положении. Бэкхён мычит, но даже представить себе не может, какое удовольствие приносит Чже Риму.       Неожиданно раздаётся стук — надзиратель несильно постучал резиновой чёрной дубинкой по железным прутьям их камеры, сообщая о своём приходе. Плейг раздражённо проворчал что-то нечленораздельное и отстранился от Бэкхёна, продолжая крепко впиваться пальцами в его голову. Бён зарыдал, громко и надрывно, ничего не видя из-за стоящих в глазах слёз. С припухших, разбитых губы вниз на колени отвратительными крупными нитями падала его окровавленная слюна, смешанная с солоноватой смазкой. Пытаясь усмирить, Плейг отвесил своему щеночку звонкую пощёчину — Бэкхён, как послушный, забитый зверёк, тут же плотно стиснул зубы, чтобы не издать больше ни звука.       — Плейг, к тебе адвокат, — произнёс надзиратель, стараясь смотреть прямо в глаза лидеру, а не на то, что происходит ниже пояса.       — Завали ебало! — огрызается мужчина, прожигая злым взглядом не вовремя пришедшего охранника, который тут же услужливо поклонился, в страхе перед лидером блока. — Подождёшь.       Бэкхён в очередной раз бесполезно пытается отстраниться, но его всё равно за волосы притягивают обратно к паху, несильно бьют возбуждённым толстым членом по губам. Парень беззвучно рыдает, когда на нижнюю челюсть снова давят, раскрывая. На секунду он зажмуривается до белых ярких кругов, когда Чже Рим вновь полностью заполняет его рот своим членом, сдавленно простонав. Снова открывает глаза, несколько раз моргает, пытаясь вернуть ускользающую чёткость зрения, и впервые сталкивается взглядом с притихшим надзирателем. Младший умоляет охранника сделать хоть что-то, но мужчина в безликой серой форме тут же отворачивается, лишь бы не видеть. Они все всегда отворачиваются, потому что это их не касается, потому что никто не хочет связываться с Чже Римом, не хочет ему перечить.       Плейг ласково скользит мозолистыми пальцами по влажной красной щеке младшего. Он замирает, упираясь горячей головкой в нёбо, и в очередной раз упивается дрожью тела, беспомощностью и полной властью над Бёном. Любит, когда Бэкхён ломается. Не сразу, постепенно, немного повырывавшись, побрыкавшись и уяснив, кто здесь хозяин, кто сильнее. Любит доводить его до грани. Когда он начинает скулить, молить о прощении и прекращении пытки. Когда он замирает, как кукла, под ним, с разведёнными ногами и приподнятой кверху задницей, готовый на всё. Когда он дрожит и беззвучно рыдает, уткнувшись покрасневшим лицом в пол. Когда он не может подняться после, хотя и делает бесполезные попытки. Любит, когда из раза в раз уже много месяцев всё идёт именно по такому сценарию и Бэкхён всё не прекращает бороться, несмотря на давно известный исход.       Чже Рим комкает в пальцах чёрные волосы, практически вырывая некоторые с корнем. Протяжно стонет, когда Бэкхён снова начинает мычать, задыхаясь от нехватки кислорода, а затем едва различимо шепчет:       — Я здесь ещё не закончил.