Медвежий угол

***

По узким коридорам прокатывается рёв сирены из санпропускника. Аварийная лампа над гермодверью то вспыхивает, то снова гаснет, и зоркие ястребиные головы на рукавах вспыхивают ей в унисон, меняя цвет с пепельно-синего на грязно-бурый. Никита — на время вылазки «эй, осёл», «долбоёб» и «еблан» в приватной беседе и Шпигун в публичной — ждёт у выхода, методично набивая патроны в рожок. Худое и узкое — как у жердяя — тело умело замотано в широченный маскхалат. Из-за кустистого — в прямом смысле — плеча выглядывает готовый к перестрелке «Сиг». Стоит только подойти ближе и неловко кивнуть назад, оправдывая своё опоздание, как «Эй, осёл» едва заметно приподнимает голову и задумчиво хмурится, сканируя напросившегося попутчика своими зенками-бойницами. — Плохая идея, друже. Морда вся зелёная, тщательно разрисованная, и такой боевой раскрас на пару с коротким и ясным ответом предвещает лишь одно — шмалять придётся много и возможно во все стороны. От осознания этого паршивого обстоятельства в кишках царапается и потягивает дурацкое, почти мальчишеское волнение. К сожалению или к счастью, не за свою шкуру. Приходится по-армейски развернуться на пятках, больно вмазаться в «Электру» под чужими ресницами, прочистить вмиг пересохшее горло и вложить в интонацию всю степень серьёзности за дальнейшие решения. — В последний раз спрашиваю: уверен, что хочешь пойти с нами? По железному полу вокруг ходячей «Электры» громыхают тяжёлые, туго зашнурованные ботинки — десяток проверенных временем бойцов под завязку нагружены научным оборудованием, провиантом и стволами, никто из них, разумеется, не намерен играть в «В мире животных» на местности. Тяжесть взятой на себя ответственности за каждого рушится на голову перекрытиями Припятских многоэтажек, но Кирилл — он же Киря для своих и чинно-важный Ворон для чужих — упорно терпит надрывистый треск костей под тонкой кожей. Терпит и по сторонам не смотрит — лишь немного виновато заглядывает в большущие, ясные глаза под панорамным намордником, пугающе похожие на концентрированные пучки электрических разрядов, в которых регулярно дохнет невнимательное сталкерьё. Когда-нибудь и он в таких сдохнет. Или ради них, если не успокоится со своими пидорскими мыслями. Арсений Турпалович — но лично для него, Кирилла, просто Сеня, грёбаный Сеня, из-за которого он буквально прописался в застенках бункера учёных, — раздражённо морщит тонкий нос, а затем прикрывает веки и уверенно обнимает вверенный ему «Хеклер». Ворон невесело качает головой, борясь с желанием демонстративно запереться в кубрике — Сеня мало разговаривает при посторонних, предпочитая слушать и обмениваться понятными только им жестами, и в данной ситуации его поведение твердит самоуверенное «да, иду, и ты здесь никто, чтобы мне высказывать». — Ладно, я тебя понял, — поджав губы под маской, говорит Кирилл, прежде чем отвернуться и смириться с происходящим. Мышечная память не подводит: рука сама собой взмывает в воздух, отдавая всем команду приготовиться, а голос становится злее и жёстче: — Эй, осёл, открывай давай. Сквозь толкучку в коридоре просачивается тихий писк — Никита с готовностью нажимает на кнопку, перехватывая цевьё автомата. Приводы в гермодверях шипят, отрезая их группу от безопасного железобетонного панциря бункера, и Ворон первым ступает в ржавую, мёртвую зоновскую траву. Сеня, как всегда, не отстаёт — сразу занимает вакантное место рядом, принимаясь проверять липучки и крепления на научном скафандре. — Я не первый день в Зоне и не в первый раз иду с тобой на задание, — шипящим полушёпотом доносится из его переговорника. Предрассветная хмарь зловеще ползёт над их макушками и поднимается вдоль зарослей камыша густым болотным туманом. С каждым новым шагом вглубь неизвестности она обвивает спрятанные под перчатками кисти и прилипает к голенищам ботинок, точно надеется схлопнуться в самый неожиданный момент и расплющить весь отряд под многотонным прессом. Никита передаёт через общую частоту, что Шакал отправит парней зачищать лагерь сразу по их команде. После напоминает, что самолично найдёт место, куда поставить переносную «глушилку», чтобы сталкерьё не успело позвать подмогу, и самолично будет охранять её до завершения операции. Всем остальным, без исключения, придётся прийти на помощь бандитам и расставить сканеры в глубине аномального поля. Сене отведена, пожалуй, самая несложная и одновременно трудновыполнимая роль: собрать со сканеров накопители с данными, не отбросив кони. На переносицу и лоб ложится липкая водяная взвесь, разросшийся багульник задевает кончики пальцев. Кирилл едва уловимо поворачивает шею, переходя на осторожный шаг. — …Хорошо, — соглашается он настолько тихо, что никто из позади идущих не слышит суть беседы. — Что бы ни случилось с группой — от меня не отходи. Спорить и вразумлять Сеню не хочется от слова «совсем» — Кирилл уже неоднократно убедился в том, что если этот перец что-то решит сделать, то он непременно сделает. — А если случится с тобой? — в до дрожи знакомом ироничном тоне хрипит переговорник. Осока похрустывает по тяжестью идущих вровень тел. Две «Электры» под пулестойким стеклом вспыхивают на долю секунды и вновь жалят Ворона током, потому что к чему такие, сука, неоднозначные взгляды и наводящие на нелепые фантазии вопросы? — Тогда покинь радиус действия подавителя согласно инструкции и свяжись с Шакалом по указанной в ней частоте, он тебя выведет к своей базе. Кирилл выпаливает эту не раз отрепетированную речь как на духу, но под рёбрами от одной лишь мысли о смерти слишком неразумно, сбивчиво колотится — ему категорически запрещено лажать. И дело вовсе не в страхе за собственную жизнь — дело в том, что он просто не хочет сдохнуть. По крайней мере, не в этот раз. Туман, тем временем, становится похожим на разлитый по долине кисель — хоть ложкой мешай и пей. — Даже спасти тебя не попросишь? — прицельно бьёт по Ворону ещё один вопрос, будто бы Сеня, нащупав его слабые места, настырно пытается вскрыть наёмничьи лобные доли ловкими пальцами. Видимость неотвратимо падает до несчастных пары метров, и силуэты наёмников, замыкающих их цепочку, окончательно растворяются в чёртовом «нигде». А вместе с ними растворяется камыш, осока, багульник, и редкие, изломанные радиацией и Выбросами сосны. Датчик аномалий издаёт короткую трель и вновь замолкает. В ноздри бьёт резкий запах земли, аммиака и разложения — болота наконец позволяют им пересечь первый рубеж. В наступившей тишине, разбавляемой лишь шлепками ног по трясине и далёкими воплями диких птиц — а может и имитирующих их баюнов, — позвякивает напряжение. Оно настолько осязаемое и реальное, что можно загребать руками и распихивать по контейнерам для артефактов. Сеня, слышно, цокает языком, так и не дождавшись ответа. Кирилл искоса поглядывает на его размытый, размазанный по серой кромке профиль, и интуитивно тянется к подсумку за обмотанными бинтами гайками. Говорить насчёт своих возможных просьб не хочется. Намекать на них — тем более. Остаётся только чаще оглядываться и прикрывать его спину своей, словно эта грёбаная аномалия в ярко-оранжевом, неподходящем для пробежек по Зоне скафандре — самое ценное, что у Кирилла сейчас есть. И как же это, бля, ненормально.