Ни слова о любви

Анна медленно прошлась по актовому залу. Перекинула на плечо толстую русую косу, перехваченную ленточкой, пригладила волнистые прядки, упавшие на лоб. Задержала взгляд на зеркальном отражении: на нее смотрела стройная девушка в светлой блузке со вшитыми подплечниками. Многослойная юбка из темно-синего фатина подчеркивала талию, доходила до колен. Новенькие черные туфли на низком каблучке оказались очень удобными: Анна проходила в них всю смену и нисколько не утомилась. Она вспомнила, что завтра, в субботу, ей предстояло провести новогодний вечер с первыми «А» и «Б». А вчера был праздник у второго «Б»… А позавчера… Анна погасила верхний свет и щелкнула крайним выключателем. Зажглись две лампы над пианино. В зале стало уютно. Девушка расправила юбку и опустилась на банкетку. Глубоко задумалась. О судьбе, о своих приемных родителях, о Насте, о её заболевании. Ей стало грустно. Вспомнился печальный взор Владимира Ивановича. Он придет… Она снова увидит его! Анну покорила его способность быть таким… разным. Он мог казаться суровым, властным, и тут же становился трогательно-беззащитным, когда дело касалось дочери… Анна робко улыбнулась. Просто видеть его, говорить с ним, утешать его — это счастье. Ей более ничего не нужно. Совсем-совсем ничего! Сердце больно билось о грудную клетку… Время шло… Шесть пятнадцать, шесть тридцать… Семь вечера! А его все нет. Анна прождала Владимира до половины восьмого. Он не пришел. *** Анна до семи лет жила в Каминске с матерью в однокомнатной квартирке. Отца своего девочка видела только на фотокарточке, и по сей день помнила его приятное лицо, мягкую улыбку. Мама рассказывала, что он был прекрасным человеком, военным, летчиком-испытателем, и однажды не вернулся с задания. Когда мать умерла, приехали из Саратова ее бездетная сестра с мужем. Они поселились с Анной, а позднее официально удочерили ее. Вера Васильевна и Иван Федорович перевелись с Саратовского военного завода в Каминский, и несколько лет проработали здесь инженерами: он в ремонтном цехе, она — в чертежном бюро. Анну дядя с тетей любили как родную дочь; чем могли, баловали ее, воспитывали в умеренной строгости. Обнаружив в Анне музыкальный талант, они стали водить девочку на кружки, в музыкальную школу и были очень рады, когда та закончила училище и устроилась в каминскую школу учителем музыки. Анна преподавала в школе второй год. Прошлым летом Иван Федорович умер от инфаркта, и Анна с тетушкой остались вдвоем. *** В воскресенье Анна зашла в гости к подруге. Валя работала в той же школе, что и Аня: преподавала детям рисование. Она была влюблена в изобразительное искусство и бралась за краски и мольберт, едва только выпадала свободная минутка. Валентина встречалась с Глебом, художником, таким же одержимым искусством, как и она. Глеб был гораздо старше ее. Мужчина звал Валю замуж, а ее родители выступали против их брака. Твердили, что Глеб стар для юной Вали, имеет лишь комнатку в коммуналке и, в целом, совершенно бесперспективный, помешанный на красках, человек. Валентина встречалась с Глебом втайне ото всех. И свои секреты доверяла только Анне. Подруги обнялись на радостях, прошли на кухоньку, чтобы попить чаю и излить друг дружке душу. Вале бросилась в глаза некая перемена в подруге. Она казалась не такой, как обычно. Сидела за столом бледная, с мечтательно-отрешенным выражением на лице. — Да ты влюбилась, кажется, Аня! — воскликнула Валя и всплеснула руками. — Серьезная ты моя! А говорила: нет-нет, никогда, ни за что на свете… — Ах, Валя, в этом нет никакого толку! И он не должен знать о моих чувствах. Но я не могу не думать о нем! Он женат, у него дочь… А она любит и папу, и маму… Я никогда б не решилась стать разлучницей! — Да… Тяжелый случай! И кто же покорил твое ледяное сердце? — Извини, не назову его имени. Прости, Валя! — Хорошо. Как хочешь, — легко согласилась подруга. Слишком легко, поскольку у нее уже чесались руки. Пришла в голову новая идея: зарисовать россыпь белых роз и фиалок на темном фоне. — Отвлекись немного. Хочешь посмотреть, как я рисую? — Хочу, — отвечала Анна, не зная, каким еще образом скоротать этот долгий воскресный вечер. *** Побыв с подругой еще часик, Анна отправилась домой. Шла переулками и по обыкновению думала о Насте, о Владимире Ивановиче. Вспомнив, что тетушка просила купить хлеба и колбасы, зашла в продуктовый. И возле кассы столкнулась с Лидией Михайловной… Пожилая женщина обрадовалась Анне, как родной. Взяла девушку под локоток, вышла с ней на улицу, рассыпалась в благодарностях и предложила присесть на уединенную лавочку возле дома творчества. По лицу Лидии Михайловны было видно, что ей очень хочется поговорить. — Анна… вы позволите так себя называть?.. Я хотела сказать несколько слов про выступление Настеньки. Поначалу я была огорчена: ну как же так, моя красавица-внучка играет старушку! Более того, я была возмущена! После Володя охладил мой пыл… Ведь это была первая Настина роль! Маленькая, невзрачная, но всё же роль! Простите мне мою горячность, Анна, и позвольте еще раз поблагодарить вас за чуткость вашу, за участие! Ах, если бы вы знали всю историю нашей девочки, с самого ее рождения, вы бы не осуждали меня… Очень непросто всё у нас с Настенькой… — Что вы, Лидия Михайловна, мне и в голову не приходило осуждать вас, — опешила Анна. — Вы просто очень добры и деликатны, Анечка… Так вот… наша Настенька появилась на свет в результате очень тяжелых родов. В пуповине запуталась. Произошло кислородное голодание, и часть клеток головного мозга, отвечающих за речевой и опорно-двигательный аппараты, отмерли. Сразу же после рождения нам предложили сдать Настеньку в дом малютки! Избавиться от неё, одним словом… — Какой ужас! — прошептала девушка. Она так разволновалась, что не заметила, как поднесла свою руку, сжатую в кулак, к губам и принялась до боли кусать нижнюю фалангу указательного пальца. — Да… Вот так жизнь распорядилась, деточка… Лена, сноха моя, призадумалась, а Володя был категорически против: как можно — отдать кровиночку? Разругался он с Леной вдрызг, потом помирился… Куда ж деваться?.. Он всегда мечтал о дочке, — печально улыбнувшись, проговорила Лидия Михайловна. — О двух дочках. И о сыночке. Лене врачи запретили иметь детей. Вот она и мотается теперь по больницам, лечится. Володя давно уж смирился: ему одной Насти достаточно, а Лена хочет родить здорового ребенка... — Владимир Иванович гордится Настей, — тихо сказала Анна, желая обойти деликатную тему. — Да… А я сыном своим горжусь!.. Многое ему пришлось пережить, но, к счастью, он не сломался… Настенька наша была сначала словно овощ. Лежала, почти не шевелясь, и лишь тихонько попискивала иногда. Не агукала, не садилась, на игрушки едва реагировала. А кормление всякий раз превращалось у нас в настоящую пытку… Забрал однажды её Володя из очередной больницы. Как раз на своё двадцатипятилетие… Повёз домой на такси, держал крошку на руках. Вдруг воскликнул со слезами на глазах: «Мама, она улыбнулась мне! Честное слово! Первый раз в жизни!» А Настеньке уже шестой месяц пошел… В тот день мы поняли, что прогресс начался… Володя воспрянул духом: улыбка Настеньки стала лучшим подарком на юбилей… Лидия Михайловна стянула варежку, кончиком указательного пальца смахнула со скул слёзы и подтянула вверх боярку, отороченную песцовым мехом. Шмыгнула носом и, бросив на Анну полный благодарности взгляд, продолжила рассказ: — Чуть позднее узнала я, что работает в Москве один старый профессор, этакий светило медицины. Легендарный! Про него тогда говорили, что диагнозы младенцам он ставит безошибочно и рекомендует эффективное лечение. Мы с Володей ринулись в Москву, хоть ему и отпроситься со службы не так-то легко было. Лена же сказалась больной и осталась дома… Добрались мы до Москвы, до нужной больницы, неделю ожидали очереди. В гостинице ночевали. Тот доктор нарасхват был, и очереди к нему были огромные, со всего Союза люди съезжались. И дождались мы наконец! Предстали перед профессором. Осмотрел он Настеньку и строго так сказал: «Будет она у вас и говорить, и ходить, умница большая будет. Только прежде, чем вы ее на ноги поставите, сами своё здоровье подорвете… Терпения вам и только терпения»… Володя вернулся домой радостный, окрыленный. Вскоре своими руками соорудил дома комплекс спортивный для Настеньки: в коридоре кольца повесил, шведскую стенку прикрепил, турник, качели. Кресло специальное крутящееся приобрел, и вращал в нём по вечерам Настеньку в точности по указанию профессора: минуту в одну сторону, полминуты в другую. И так полчаса. Каждый день… Он у меня очень пунктуальный! Зарядку с Настенькой делал прежде, чем утром на службу отправиться. Лена не верила в прогресс, а сын мой верил… Вот так и окрепла девочка наша, человеком стала… Володя её, можно сказать, воскресил… Анна слушала Лидию Михайловну и боролась со спазмами в горле, с болью, радостью, чувством восторженного умиления, раздирающими её сердце на части. Едва овладев собою, девушка поблагодарила пожилую женщину за беседу, за трогательное доверие, попрощалась и поспешила домой. *** В понедельник Анна вышла на работу в растрепанных чувствах. Переодевшись, несколько прошлась взад-вперед по залу, крепко задумавшись. Затем остановилась возле окна и с минуту глядела на заснеженную улицу. До начала первого урока оставалось полчаса. Девушке захотелось сыграть что-нибудь этакое… пронзительно-печальное, под стать настроению. Она уселась на банкетку и насторожилась: под нотным сборником лежал небольшой сверток из плотной обёрточной бумаги… Анна торопливо развернула его и застыла от удивления: внутри оказались шарф и письмо. Шарф был гораздо теплее и шире, чем у нее. Из хлопка и овечьей шерсти. Ажурный, мягкий. «Я извиняюсь перед Вами, Анна Петровна, что в пятницу заставил Вас напрасно ждать. Меня срочно откомандировали в Пермь на трое суток. Не успел вас известить. Моя Настя очень тепло отзывается о Вас, говорит, что Вы — единственный учитель, который относится к ней с добром и пониманием. Я очень тронут и благодарен Вам за это! Примите от меня скромный подарок к Новому году и прошу: одевайтесь теплее, берегите себя! Такие учителя, как Вы — золото! Я очень рад, что не ошибся в Вас». У Анны всё плыло перед глазами, а сердце, казалось, готово было выскочить из груди, когда она читала и перечитывала эти строки. Пробежав глазами по записке пятый раз, девушка поняла вдруг, что ни о какой встрече речи не идет. Владимир Иванович не желает с ней более видеться, беседовать. Просто вежливо поблагодарил, извинился и прислал подарок. Вот и всё. Наверняка домой вернулась жена, и в семье всё наладилось. Разнос, который учинила Лидия Михайловна после новогоднего праздника, не помог Насте, а только подлил масла в огонь. Учителя негодовали за Настиной спиной: какая странная, мол, у неё семейка: отец-солдафон, грубый и невежественный, привыкший все проблемы решать криком, и под стать ему капризуля-бабуля, добивающаяся всего, что ей нужно, стуча кулаком по столу. Анна пыталась встать на защиту Владимира Ивановича и Лидии Михайловны, призывала коллег к пониманию, к деликатному отношению к больному ребенку, а в ответ натыкалась на молчаливое равнодушие или же слышала странные намеки в свой адрес: «А с тебя-то что взять? Влюбилась, небось, в капитана по самые уши…»