LostMen

      Тосон расхаживает по коридорам, залитым утренним солнцем, исходящим из высоких окон, задумываясь о первой праздничной дате и всё ещё анализируя происходящее.       Вчера, на удивление, важных для его расследования происшествий не было — ни одного пятна, ни одной аномалии, лишь новичок, который оказался весьма кстати — литератор с медицинским образованием. После позавчерашнего казуса в очередной раз встал вопрос об оказании первой помощи, ведь ранения, конечно, сами заживают с течением времени на койке, но каждому хоть немного хотелось облегчить боль. Тем более, бытовые раны никто не отменял.       И, наконец, стала известна хотя бы текущая дата — вчера было двадцать восьмое апреля. Чуя, узнав об этом, вился вокруг журналиста, говоря, что это значит, что следующий день — его день рождения, и именно это вспомнил первым делом Шимазаки, вставая сегодняшним утром. А вторым — в каком состоянии был сам Накахара. Он сильно напился позавчера, в день неудачного спасения Анго, и вчера едва стоял на ногах, пытаясь на протяжение всего дня излить душу Тосону, однако тот был слишком увлечён написанием черновика журнала, так что просто пропускал болтовню мимо ушей, запомнив лишь новость о дне рождения.       — Именинникам обычно дарят подарки, насколько я знаю, — размышляет Тосон. — А что он любит?       Писатель вспоминает, как его новый друг жаловался, что в баре нет хоть какого-нибудь вкусного ликёра. Может, стоит подарить его? Но Катай в первый день пребывания Тосона здесь рассказывал, что им пока нельзя выходить наружу. Что нужно подождать неделю-другую, ведь у авторов могут возникнуть проблемы, поэтому все дела решаются в пределах Библиотеки, и нужен соответствующий указ руководства для выхода. Но Шимазаки, осознающий свою неприметность, принимает решение выдвинуться в путь, ведь гораздо проще сбежать тому, кто выглядит достаточно серым, нежели человеку, допустим, с розовыми волосами, обладателем которых является ещё один друг Катая из Библиотеки. Но Тосону нужно взять с собой одного «ещё более скучного и неприметного человека».

***

      Токуда измучено плетётся за своим другом, то и дело поправляя накинутый шарф. Писатель в очередной раз своей жизни вовлечён в дела, участником которых он не хотел становится.       — Почему я…? — риторически стонет он.       — Потому что ты такой скучный, что твоего ухода никто не заметит.       — Спасибо за честность.       Но появляется непредвиденное обстоятельство — Тосон просто не знает, где выход, это место слишком огромное, чтобы найти проход самостоятельно, да и он ни разу не выходил наружу за все эти дни. Лишь видел внутренний двор через окна столовой и коридоров, так что Шимазаки возлагает все надежды на Шусея, со слов Катая, первого литератора библиотеки.       — Ты был снаружи? — спрашивает журналист Токуду.       — Ну был, — равнодушно отвечает тот. — В первый день. Минуты две от силы.       — Показывай, — кротко требует Шимазаки.       — Думаешь, я запомнил? — недоумённо произносит Шусей.       — Старость не в радость?       Токуда тут же с возмущением ускоряется и начинает бродить энергичнее, Шимазаки слишком хорошо знает своего друга и способы мотивировать того. Спустя двадцать минут похождений по многочисленным пролётам Шусей подскакивает к одной двери, которую они прошли предварительно пару раз, и тычет на неё.       — Нашёл! — восклицает он. — Вот видишь, всё у меня получилось. И возраст ни при чём!       Слегка наперев на деревянную дверь, Тосон приоткрывает её. В самом деле — просторный двор со множеством деревьев и лавочек. Скорее всего, это чёрный вход, созданный для аварийных случаев ещё очень давно. Да и для основного слишком просто выглядит.       К радости сбежавших, нечто похожее на магазин неподалёку, не выходя за пределы внутреннего двора. Шимазаки рад тому, что они возьмут подарок, а Токуда, в свою очередь, тому, что скорее вернётся в свою комнату и приступит к шитью. Но на горизонте возникает одно большое «но».       — У тебя есть деньги? — спрашивает Шимазаки, опомнившись.       — Нет, я даже не знаю, какие сейчас деньги в ходу. А у тебя?       — Откуда им взяться?       План Тосона по поздравлению был продуман до всех мелочей. За исключением денег. Однако свернуть сейчас будет худшим раскладом, а весь их поход обернётся провалом. У журналиста быстро вырисовывается идея.       — Шусей, это твой новый шарф? Я ещё в Библиотеке подметил, — интересуется Тосон.       — Да, только сегодня дошил... Я догадываюсь, к чему ты клонишь, — вздыхает Токуда, предвкушая очередную авантюру.       — Давай продадим его торговцу, — предлагает Тосон, аккуратно и невозмутимо снимая шарф с Токуды. — Это будет твой первый опыт продажи одежды, нельзя такое упускать. Сдачу отдам тебе.       Шусей разочаровано смиряется с потерей только сшитой вещи, ведь Шимазаки её не отдаст, он всё решил за Токуду уже на этапе снятия шарфа. Журналист решительно отворяет высокую дверь из стекла.       — Доброго утра, господин, — учтиво обращается Тосон, подходя к торговцу. — Я понимаю, что Вы тут на позиции продавца, но ничто не мешает нам ненадолго поменяться ролями. Не хотите ли купить этот прекрасный шарф? Он идеально подходит вашим глазам. Конечно, в обозримом будущем его не поносишь, но им можно и украсить интерьер. А с наступлением осени использовать по прямому назначению.       — Хм, выглядит красиво. Видно, что ручная работа, — комментирует он, вертя шарф в руках. — Сколько стоит?       — А сколько вы дадите? — спрашивает Шимазаки, новоявленный эксперт по продажам, совершенно не разбирающийся в нынешних ценах.       Мужчина ещё несколько минут оценивает вещь, разглядывая каждый узел с внимательностью ювелира. Он отдаёт новоиспечённым бизнесменам купюру в пять тысяч йен и кладёт свёрнутый шарф, который минуту назад принадлежал Токуде, на высокую полку.       — Как много! — восхищается Шусей, держа немыслимую, по его меркам, сумму. — Он что, богатый? Мой труд настолько высоко оценён? Да на эти деньги…!       — Да, неприлично богатый меценат, поддерживающий юного и скучного швею. Не забывай про изменившийся курс денег, мой скучный друг, — спешит «обрадовать» Тосон.       Шимазаки разглядывает купюру и узнаёт изображённую на ней девушку — молоденькая поэтесса Ичиё Хигучи. Тосон задумывается, сколько времени должно пройти, чтобы сейчас на деньгах печатали некогда известных автору людей. Он вдумывается, прикидывая даты и соображая возможный год — конец века или начало нового. Шимазаки понимает, что лучше выяснить это в дальнейшем. Два автора выбирают ликёр на вкус Тосона. Сдачи остаётся пара тысяч, и мимолётная мечта Токуды накупить всевозможного современного оборудования для шитья оказывается разрушена новым курсом. Но теперь можно возвращаться в Библиотеку.       — Ты представляешь, — жалуется Шусей своему другу по дороге. — Отправили меня, значит, на погружение в поисках Танизаки-сана. Встретил там молчаливую высокую девушку. И знаешь, что? Это и есть этот Джуничиро! Да ещё и такой пошляк! Он так себя вёл, что я думал, он меня в какую-то ерунду вовлечёт!       Токуда замолкает, не в силах обсуждать столь специфического человека, ведь Шусею подобные утехи чужды, он привык к более спокойному и размеренному образу жизни и не терпит чего-то выходящего за его рамки.       — Ага, вот ты где был, — комментирует Тосон, разглядывая упаковку из под ликёра. — Так и запишу: «Токуда Шусей занимался с Танизаки Джуничиро непристойными вещами, о которых даже сказать стыдно».       — Э-э-эй! Ты всю суть переворачиваешь!

***

      Чуя просыпается с монотонным гудением в голове, напоминающим остаточный звон большого колокола на соборе. Накахара чувствует себя так, словно он стоит прямо под этим самым колоколом, в который стукнул кто-то не очень умный. Чуя собирает по крупицам то, что было вчера. Ничего такого, что помогло бы разобраться в устройстве дел в Библиотеке, не всплывает в памяти. Зато воспоминания иного характера чрезвычайно чёткие. Поэт напился до тошноты, упал с высокого стула, искал того, на ком можно выплеснуть гнев, и кажется, что даже не просто нашёл, а получил за это по лицу. Ещё позавчера Чуя и представить не мог, что пару часиков вечером в баре способны вылиться в это. Как итог — весь последовавший день прошёл под гимном нескончаемого пьянства. Отношения автора с алкоголем оказались гораздо сложнее, чем можно было вообразить. Но тут Чуя вспоминает частицу вчерашнего, которая осталась в памяти, несмотря на обилие спиртного в крови. А тогда он узнал от Тосона, что было двадцать восьмое число.       «Значит, сегодня у меня… День рождения?»       С этой мыслью Чуя продолжает лежать, наполовину свешиваясь с кровати, с застывшим недоумением. И как мог напрочь забыть об этом вечером, он не имеет ни малейшего понятия, возможно, сказался тот же алкоголь. Хотя, подумав немного, Накахара приходит к выводу, что в данном событии нет особого смысла. Здесь нет никого, кто был с поэтом раньше, кто мог бы отметить этот день. Кажется, жизнь парня стала хуже, ведь сейчас он один наедине со своими проблемами. И именно вчерашнее сомнительное времяпровождение стало его спасением от накатившего отчаяния и необъяснимого страха. Высказаться тому же Шимазаки? Ну уж нет! Чуя в этом плане предпочитает молчать, нежели говорить, тем более они пока мало знакомы. Но и впрямь не помешало бы сделать сегодня хоть что-то. Накахара выстраивает в своей голове логическую связь «Новая жизнь-Тосон», это наталкивает его на одну мысль.       — Где там этот Зал погружений?

***

      В Зале никого нет. Возможно, слишком рано, да и заходят сюда по своему желанию редко. Чуя внимательно смотрит на полки — тут много авторов, он начинает подозревать, что здесь собраны все потенциальные кандидаты на нападение со стороны пятен. Как их выясняют, правда, совсем непонятно. Вообще поэт думает о том, насколько это абсурдно — попасть в одну такую малюсенькую по сравнению с человеком книжку, не в силах выбраться. Звучит крайне жалко. Но он тут же вспоминает, что и его вытащили отсюда, из-за чего прекращает мысленно иронизировать и придумывать бесчисленные варианты для уничижительной шутки. Чуя сидит и скучающе размахивает ногой, выводя в воздухе непонятные даже ему самому фигуры. Автор пользуется моментом для того, чтобы вспомнить что-то существенное из жизни, но сейчас на ум не приходит ничего, кроме некоторых посредственных воспоминаний школьных времён — про придирчивых учителей, требующих знания бесполезных для него предметов, нравоучения родственников, занятия, которые Чуя предпочитал пропускать, не чтущих поэзию одноклассников. Парень не знает, сколько времени он так сидел, думая обо всём подряд, начиная от восстановленных событий из его прошлого и заканчивая обсуждением цвета стен, но в итоге взгляд Накахары цепляется за странно засветившуюся книгу на самой верхней полке, почти у потолка, что вызывает у полутораметрового автора негодование.       «Ну что за издевательство?» — ворчит он, подходя к тому месту, где стоит стул, и перетаскивая его.       К счастью Чуи, его опьянение прошло к утру, так что он успешно достаёт книгу с первого раза и без травм. Как и ожидалось, на ней началось заражение, вот почему она показалась такой странной.       — И что это тут у нас? — произносит Накахара сам себе под нос.       Поэт не может поверить глазам. Это же книга Дазая Осаму, которого он как раз смог немного вспомнить вчерашним вечером, приставая к каким-то авторам в баре. Если бы Чуя сказал, что не рад сложившемуся обстоятельству, то он бы соврал, ведь какой-никакой, а знакомый ему человек, пусть и раздражавший его своим ветреным характером. Накахара не смог найти Анго, но теперь есть шанс спасти Дазая и отомстить демонам, которые пытались расправиться с ним и его поэзией. Чуя мог бы позвать Тосона на погружение, но сегодня утром дверь в его комнату была наглухо закрыта, а в знакомых коридорах его не было. В конце концов, Шимазаки тоже в своё время спас Накахару самостоятельно, потеряв связь с Мушей.       — Знаю, чего ты так всегда жаждал — долгожданного упокоения, — обращается Чуя к пленнику книги. — Но нельзя давать демонам уничтожить твои произведения. А вообще забавно посмотреть на твою реакцию, придурок.       С этими словами он исчезает из Зала.

***

      В следующую секунду автор оказывается посреди столичной улицы, наполненной шумом городской жизни. Повсюду много прилавков и зданий, вывесок и невключенных фонарей, дожидающихся наступления темноты. Чуя оборачивается на один из магазинов и видит своё отражение в витрине. В этот момент в голове поэта проскакивает мысль, перечеркивающая запланированное:       — Моя идея была потрясающей, просто гениальной... Есть только один неприятный момент — я без понятия, как мне его искать! — раздосадовано восклицает Чуя, со злобой пиная попавший в его поля зрения камешек, который от силы удара улетает в неизвестность.       Ну конечно! И как он сам не догадался об этом ещё на этапе похода в Зал погружения? Ведь изменился не только он, но и остальные авторы. И неизвестно, насколько сильно. Вдруг ничего не выйдет, и день рождения пройдёт совсем непродуктивно, окажется лишь пустой тратой времени?       Нет, нельзя вот так просто сдаться и вернуться ни с чем. Тем более, Чуя не в курсе, как возвращаться назад. В последний раз он пролежал в отключке и ничего не увидел. А в первый…       «…Тогда нас с Шимазаки перенесло после того, как я решил идти с ним, и мы поколотили того клоуна… Чёрт, всё упирается в поиски и драки! Но как этот Шимазаки нашёл меня? Я отличался от окружения… Ага!»       В таком случае Чуе нужно найти нечто выбивающееся. Но в этом случае есть два варианта развития — он найдёт нужного автора или же наткнётся на врага. А последний опыт ему очень не понравился.       Чуя ускоряется и шагает по улице дальше, вглядываясь и вслушиваясь. Как вдруг до ушей поэта доносится нечто до боли знакомое.       — …Я ничего не знаю! Пустите меня, пожалуйста…!       Чуя не мог не узнать этот страдальческий голос. Вернее, поэт не помнил о нём ровно до того момента, как услышал его снова. В сознании сами по себе всплывают абстрактные, но понятные образы напуганного лица Дазая, который вот-вот убежит плакаться к кому-нибудь из своих знакомых.       — Нашёл-таки, — усмехается Накахара, направляясь к источнику всхлипов.       Заглядывая в ближайший закоулок, парень видит обычную для большого города картину — двое людей стоят над сидящим на корточках человеком, собираясь вытрясти из него либо деньги, либо информацию. Только вот вид всех участников этой сцены слишком уж необычен — у сидящего даже издали можно увидеть огненные волосы, а окружившие его выглядят достаточно мрачно, выдержанно в синих оттенках. Один из стоящих реагирует на стук шагов Чуи и оборачивается.       — Какие-то проблемы, парень? — спрашивает он, смотря на поэта своими чёрными глазами.       — Ну и что вам этот придурок сделал? — задаёт вопрос Чуя после короткой паузы. — Он не выглядит, как тот, кто может причинить вред.       Обладатель яркой шевелюры прекращает всхлипывать и поднимает голову в непонимании, даже с некоторой обидой.       — Не твоё дело, — грубо отвечает второй, так же демонстрируя свой жуткий взгляд.       — Ну это уж точно не тебе решать, — отвечает Чуя, оскорблённый грубостью в его адрес, медленно доставая пистолет и снимая предохранитель. Очевидно, перед ним стоят два демона. — А знаете, кто ещё нападает вдвоём на одного? Падальщики.       После этих слов Чуя стреляет во второго говорившего, который не понравился ему больше, а следом попадает первому в грудь.       — Вот ублюдок! — вскрикивает один из них.       Упавшего демона охватывает пламя, оставляющее после себя лишь чёрное пятно на земле. Однако другой монстр стискивает зубы и готовится к нападению.       — Чего сидишь, придурок? Бежим! — кричит Чуя несчастной жертве, находящейся в оцепенении.       Начиная понимать происходящее, тот подрывается с места и хватает Чую за руку. Они мчатся прочь из злосчастного закоулка, а автор продолжает отстреливаться от бегущего за ними демона. Теперь на улице ни души, только участники погони.       — Как ты так быстро его…? — спрашивает спасённый на бегу.       — Навыки стрельбы мне здорово пригодились. Я сам сильно удивлён, что вспомнил их именно сейчас, — отвечает Накахара.       Пятно почти настигает их. Хищно оскаливаясь, монстр готовится броситься на авторов. Обезумевший от ярости демон раскрывает пасть. Но Чуя решительно оборачивается, вытягивая левую руку максимально близко к лицу нападающего пятна, находящегося уже в метре перед литераторами. Поэт спускает курок.       — …Точно в цель!       С этими словами Накахара прекращает беготню, выстреливая монстру, практически нагнавшему их, в лоб. Наконец-то можно остановится.       — Да уж, так точно протрезвеешь, — комментирует Чуя, тяжело дыша и пригибаясь. — Ты же Дазай?       — Как ты узнал? — недоумевает спутник Чуи, начиная кашлять.       — Трудно не узнать придурка, любящего цветы персика.       — Э…! Чуя?!       — А ты догадливый.       — Но как мы тут оказались? — спрашивает Осаму.       — Долгая история. Я и сам толком ничего не знаю. Если вкратце — мы умерли и теперь появляемся в своих произведениях, а эти типы хотят нас убить снова, но насовсем и вместе с нашим творчеством. Да, это не я сумасшедший, если что, — отвечает Накахара, нелепо улыбаясь и словно пытаясь убедиться, что он выглядит как здравомыслящий человек, говоря всё это.       — Эти двое говорили, что я неудачник и должен идти за ними, а потом появился ты, — начинает рассказывать писатель.       — То есть мы имели в виду, по сути, одно и то же, но ты пошёл со мной? Польщён, — с издёвкой говорит поэт.       — Нет! Дело в том, что ты пришёл, когда я уж было хотел согласиться! Я ведь и впрямь такой неудачливый! Постоянно попадаю в неприятности, — причитает Дазай.       — Ну значит, я переоценил твои способности.       В этот момент двух авторов озаряет знакомое Чуе, но не Осаму, свечение, по окончанию которого они оказываются в Зале. Накахара решает действовать по схеме Шимазаки — отвести новичка в то же крыло, где они поселились. Только, в отличие от Тосона, предоставить Дазая самому себе в выборе комнат и отправиться к себе отдохнуть. Чуя запомнил дорогу, так что возвращение проходит без приключений.       Приближаясь к их жилому крылу, поэт смотрит на знакомые часы и с ужасом осознаёт, сколько же ему потребовалось на спасение автора.       — Чего-чего?! Я потратил на тебя несколько часов своего драгоценного времени! И даже не заметил! — с досадой восклицает он. — А ведь сегодня мой день рождения.       — Ох, неудобно вышло, — с сочувствием отвечает Осаму. — Поздравляю…       — Да ладно, — успокаивает Чуя, вспоминая своё нынешнее положение здесь. — Видимо, дело в мире произведения, время там шло быстрее, и никто из нас не заметил. Без понятия, как это устроено. Гораздо хуже, что у меня тут никаких знакомых, так что сомневаюсь, что кто-то вообще меня…       Открывая незапертую входную дверь своей комнаты, Чуя оказывается весь в немногочисленном серпантине. Его взгляд падает на парочку нежданных гостей.       — Это вы сделали для меня…?       — Именно, — подтверждает стоящий ближе всего к двери Тосон. — Ты пришёл как раз вовремя. Мы уже окончили подготовку.       Чуть поодаль стоит знакомый с прошлого погружения Ода, украшающий торт. Накахара восхищённо осматривает почти завершённый шоколадный десерт, верх которого усыпан ягодой. Поэт замечает в руках Шимазаки бутылку ликёра, того самого, ради которого он продал шарф несчастного Шусея.       — Чуя, — начинает речь журналист. — Я встретил тебя всего три дня назад. Мы с тобой не так долго знакомы, но… я решил поздравить тебя. Ты же сам говорил, что хочешь общаться тут с кем-то. И стоит отметить этот праздник. Получилось скомкано, но с днём рождения тебя.       Поэт сначала стоит неподвижно, но после речи Тосона удивление сменяется на улыбку.       — Торт, ликёр… Это прекрасный день рождения! Спасибо вам.       — Можно мне тоже войти? — спрашивает Дазай, которому неловко прерывать общение Чуи с неизвестным ему парнем с безжизненным взглядом.       — Ну что спрашиваешь? Заходи. Не прогонять же тебя, — отвечает именинник, махнув рукой.       Скромное празднование начинается с торжественного разрезания торта. Доедая первый кусок, Чуя принимается за второй и думает о том, чтобы применить подарок Тосона по назначению прямо сейчас. Однако, сидя рядом с журналистом, автор неожиданно для себя вспоминает ещё больше обрывков вчерашнего вечера — он в пьяном бреду жаловался Тосону на неразделённую любовь из прошлого.       «Ну и стыд! — думает Чуя, заливаясь краской. — И как у меня так развязался язык? Чёрт! Мне явно не стоит так много пить. По-крайней мере, сейчас»       После этих мыслей Накахара встаёт и молча разливает алкоголь по бокалам, надеясь, что Шимазаки не скажет чего-нибудь лишнего. К счастью Чуи, Тосона такое не слишком интересует, он то и дело пишет новые заметки, отрываясь лишь на поедание торта.       Тем временем мысли Осаму заняты совершенно другим — он беспрестанно смотрит на второго организатора праздника и, глядя на него, Дазай ощущает нечто странное, что не может ничем объяснить. Поняв, что за ним наблюдают, мужчина оборачивается к Дазаю.       — Как тебя зовут? — интересуется он.       Даже в его акценте Осаму чувствует что-то родное.       — Дазай, — представляется он.       Зрачки собеседника сужаются.       — Дазай? Это правда ты?       У Осаму перехватывает дыхание. Всё встаёт на свои места. Это же Ода Сакуноске, его друг, тот, кого он потерял много лет назад. Дазай бросается к нему, и оба не сдерживают эмоций.       — Мне было так плохо без тебя, Одасаку! — вскрикивает Дазай, не отпуская Оду.       — Ну и видок у тебя, конечно! — смеется Ода, вытирая выступившие слёзы.       Весь оставшийся вечер два воссоединившихся автора сидят рядом, то и дело держась за руки. А Чуя, посматривая на них, вспоминает вчерашнее погружение, думая о том, что Анго ещё может вернуться.       Постепенно авторы расходятся по своим комнатам, довольные проведённым праздником. Сначала уходят Одасаку и Дазай, изрядно выпившие и уже успевшие поспорить, кто после своего воскрешения выглядит лучше, а уже следом выходит Тосон. Приближаясь к своей комнате, он видит уголок бумаги в щели двери. Журналист вынимает его, понимая, что это письмо.       «Интересно… Кто мог оставить его?» — задумывается он, открывая конверт.       Чередование чёрных и синих квадратов по краям, маленький рисунок, напоминающий крыло бабочки сверху, текст, начинающийся с обращения «Господину Шимазаки» — всё встало на свои места. Тосон заходит в комнату, не отрываясь от чтения.       «Так-так! Надеюсь, моё письмо застанет Вас в приятном расположении. Буду чрезвычайно краток — завтра в десять в комнате справа от Зала погружения. Объясню всё на месте. Доброй ночи и радостного пробуждения»       Конечно же Тосон уже знал, что придёт. Конечно же он уже знал, что это будет сенсацией, чем бы это ни оказалось.