My dearest man

***

— Я надеюсь, он принес наконец-то тебе в подарок что-то нормальное? — спросила Вика. — Или опять пришел с пустыми руками? — Не пришел он с пустыми руками. Викуля, для меня это все не имело значения! Я прекрасно понял, что ты снова намекаешь на новую машину. Вся проблема в том, что меня устраивала моя старая машина! Машина — это всего лишь машина! Это средство передвижения, и только. Никакая любовь не измеряется деньгами, машинами или подарками! Роджер таскал мне подарки, а толку… — Тааак… Опять этот тип появился? — Он никуда и не исчезал. Он всегда крутился рядом! Но не отклоняйтесь от темы! Честно говоря, я вообще не ожидал, что Слик придет. Морально я уже был почти готов к длительной разлуке, но каждый раз сердце трепетало от случайного звонка или посетителя. В тот день мы с Мэри работали в мастерской, у нас была срочная работа. Мы договорились после работы отметить мой день рождения чаепитием с тортиком, который испекла моя помощница. Я так заработался, что не видел ничего вокруг и совершенно потерялся во времени. Мэри выглянула в окно и сказала: — По-моему, там ваш друг, мастер Милко! Немного запутался в шариках! — Что? Какой друг? В каких шариках? Нет, я не прикидывался, вы не думайте! Я действительно даже не понял сначала, о ком она говорит. К тому же, согласитесь, Алан с воздушными шариками у меня не монтировался. Тем не менее, это был действительно он! И с шариками. Я встал из-за машины и подошёл к окну. Моё сердце наполнилось нежностью от увиденной картины! Ал притащил с собой целую связку разноцветных воздушных шариков, не придумал ничего лучше, чем прицепить их к откидному люку своей машины, чтобы они болтались снаружи, а теперь он воевал с ними, пытаясь распутать эти ленты. Я накинул куртку и вышел к нему. — Привет! Это все зачем? — Как это зачем? У кого сегодня день рождения? — Ну, у меня. Давай, я тебе помогу! Лучший способ привлечь к себе внимание — это прицепить шары к своей машине! Смотри, вон соседи поприлипали к окнам! Я как бы бурчал, но мне было безумно приятно! — А ничего, пусть смотрят! Хоть какое-то развлечение людям. Всю дорогу боялся, что взлечу в облака на этих шарах вместе с машиной! В салон они не влезли, пришлось вот так выкрутиться. Вот, ещё немного — и готово! Вместе мы распутали этот клубок, и я взял в руку эту связку. Она колыхалась надо мной яркой, разноцветной радугой в этот зимний серый день. Я улыбался и смотрел с прищуром в небо, пытаясь сохранить это ощущение счастья, которое — я знал! что сейчас упорхнет вверх вместе с шарами. — Загадывай желание! — сказал Алан. — И отпускай! Я закрыл глаза, загадал желание, разжал руку. Шары стали отдаляться ярким пятном, и понеслись над Лондоном куда-то вдаль, под аплодисменты и одобрительные возгласы зрителей, которые уже не стесняясь, торчали в открытых окнах. — Боже, какой детский сад! — все бурчала Виктория. — Шарики, желание! А что ты загадал хоть? — У меня было одно желание, оставаться с ним как можно дольше. Оно у меня было одно, и всегда одно и тоже! — Поздравляю тебя, — сказал он и обнял меня. — Спасибо, мой дорогой, — сказал я. — Давай зайдём внутрь, а то я себя чувствую, как на арене цирка. Мы зашли в мастерскую. Мэри уже включила чайник. — Хотите чаю, мистер Уалдер? У меня тортик есть! Я специально к дню рождения испекла! — Чаю? Спасибо, но в другой раз, пожалуй. Я бы хотел вашего босса сегодня украсть на оставшиеся полдня. Вы отпускаете его? — Конечно, можно было не спрашивать! Поезжайте, мальчики, отдохните! Хорошо вам отметить! Поблагодарив, я напомнил ей выставить сигнализацию, успев шепнуть на ухо, что, вероятно, вернусь только завтра. Она подмигнула мне и кивнула, мол, все понимаю. Я оделся, и вышел на улицу к Алану. — Куда мы едем? Он мне ответил так: — Я понимаю, что в прошлый раз у нас не получилась поездка. Но в этот раз я хотел бы, чтобы ты поехал ко мне снова. — Куда к тебе? Домой, что ли? — Да. В мой новый дом в Западном Сассексе. Если ты откажешься — я пойму, проведем вечер как-то иначе. — Ты уже сделал ремонт и переехал? — Я перевез только студию. В том помещении уже ремонт сделан, и отопление уже есть. — Зачем ты меня к себе зовешь? — Я написал музыку и хочу, чтобы ты ее послушал. Ты будешь первый… первый, кто ее услышит из… в смысле, из тех людей, которые не были задействованы при записи. Первопроходец, скажем так. — Но, ты же знаешь — я не разбираюсь в музыке! Если ты хочешь узнать какое-то авторитетное мнение, то это точно не ко мне! — Я хочу узнать твое мнение. Ну так как, едем? Конечно же, я поехал с ним! По дороге мы купили вина, сыра, фруктов, легкую закуску к вину и помчались из Лондона прочь, если можно так назвать езду по послеобеденным пятничным пробкам. Потом позли медленно, вдоль шоссе клубился густой туман, а у него в селе была вообще холодина, помноженная на сырость дал холод, пробирающий до костей даже через мой норвежский пуховик. Когда мы туда приехали, было уже совсем темно. Кругом была темень, не видно ни зги, только белое пятно от фар освещало тяжелую дубовую дверь. Пока я ждал, пока он откроет ее, мои уши чуть не отвалились, и зашмыгал нос. Мы вошли, аккуратно ступая, он подсвечивает наш путь фонарем. Хотя проводка была уже готова, в доме еще не было светильников. Везде валялись стройматериалы, но, слава богу, что в его студию наверх можно было подняться без того, чтобы переломать ноги. В студии было уже чисто, оборудовано его рабочее место, перевезена аппаратура. В углу был камин, около которого находились гостевой мягкий широкий диван и стеклянный низкий столик перед ним. В углу я увидел на полу подушку и свернутое одеяло, брошенные прямо на пол, из чего я делаю вывод, что хозяин иногда остается здесь с ночевкой. — Замерз? — спросил он. — Кухня еще не работает, и горячего вина, или чая, к сожалению, не будет. Если ты голодный — может, поедем сначала куда-то поедим? Прости, я должен был сказать тебе это раньше… Как-то совсем из головы вылетело! — Ничего, обойдусь холодным вином, — ответил я. — Я не замерз, и не голоден. Мне кажется, или ты волнуешься? — Есть немного, — сказал он. — Ты сейчас сам поймешь, почему. Он спустился куда-то вниз и запустил отопление, потом стал разводить огонь в камине. Вскоре жарко затрещали дрова, и эта огромная комната наполнилась теплом и светом от огня и работающей студии, создавая какую-то особенную атмосферу. — Неплохую берлогу ты себе здесь устроил! Сбегаешь сюда отдохнуть от бренного мира? Слик ничего не ответил, только улыбнулся. Усадил меня на диван, принес бокалы, и я помог ему разложить нарезанный заранее сыр и фрукты, испанский хамон на большую деревянную тарелку, которая тоже как-то оказалась в его доме. Он сел за свой пульт, что-то стал искать в своем компьютере, и скоро раздались первые ноты. Мягкие звуки заполняли собой пространство, как вода, постепенно наполняя его до краев. Это было совсем не похоже на Депеш Мод, к тому же пела женщина. Он подошел ко мне и разлил вино в бокалы. — Ты начал писать для других людей? — спросил я. — Нет, это другие люди пели для меня. Я хотел вдохнуть жизнь в свою музыку, чтобы она постоянно играла новыми гранями. Мне кажется, один вокалист не сможет до конца это сделать, поэтому в каждом треке разный вокал. Я хочу выпить за тебя. За то, что ты однажды появился в моей жизни! А сейчас — просто послушай, ничего не говори! Стоит ли мне говорить, что у меня после этих слов перехватило горло и я и так ничего не мог сказать? Слезы навернулись мне на глаза. Вот такой я был (и есть) сентиментальный идиот! Плачу по поводу и без, что же говорить после таких слов? Он оставил меня, вернулся за пульт. А я слушал. Треки были совершенно разные и не похожи один на другой. Прослушав несколько, я отставил свой бокал и подошел к нему, обнял его сзади. Он положил свою руку на мою. — Ну как, тебе нравится? — спросил он. — Как мне может не нравиться? Эта музыка написана тобой, а значит, вложена частичка твоей души! Я же говорил тебе, что у меня предвзятое мнение! Если ты хотел кого-то услышать, кто бы дал тебе объективную оценку… — Нет, я хотел, чтобы это все послушал именно ты. Для меня это важно! — Это прекрасная музыка, Алан! Я готов слушать ее вечно! Он ничего не ответил, подошел к столику, налил еще немного в свой бокал. — Это мой проект, называется он Recoil. Я неплохо знал английский, а при жизни в Лондоне и общении с Аланом, конечно, стал говорить и понимать еще лучше. Но все равно были слова, которые я никогда не слышал. Это было одно из них. — Что это значит? — Когда ты стреляешь из оружия, оно отдает в твое тело ударом. Вот это и есть recoil. — Странное название. Откуда оно? — Ниоткуда. Из словаря, если хочешь. Я открыл словарь наугад и наткнулся на это слово. Его ответ как-то прозвучал неубедительно. Я уже научился различать фальш в его голосе. Обычно он кривил душой очень редко передо мной, а точнее — почти никогда. Я поставил свой бокал на столик, и взял его за руку: — Ты что, собираешься уйти из группы? — Нет, ну что ты! Потом он задумался: — А что, если… Если бы я ушел? — Но почему? — Достало все! Достало, что все на мне ездят! Прошлый альбом я почти весь вывез сам! Не представляю, что будет в этот раз! Мне просто страшно! Страшно лететь в Мадрид. Музыка должна приносить удовольствие! Удовольствие, а не страх! Работая над Рекойл, я получаю удовольствие! Это мое противоядие, если хочешь! Противоядие от Депеш Мод. — Но почему ты так говоришь? — Потому что никто не хочет доводит свою работу до ума! Они считают, что то, что они делают, этого достаточно. Но это — не уровень! А дно. К тому же, многие музыканты, помимо группы, имеют собственные проекты. Это нормально! — Не нужно бояться, — говорю я ему. — Ты — уникальный талант! Только ты сам этого не понимаешь, насколько! — Я понимаю, — с какой-то горечью отвечает он. — Предпочел бы, чтобы это понимали другие! — Я хочу, чтобы эту музыку услышал мир, — говорю я ему. — Ты собираешься это выпустить? — Да, этот альбом выйдет в следующем году, на лейбле Mute. Называется он Bloodline. Если бы ты слышал мой последний разговор с Дэниэлом! (Миллером). Он сказал мне — у тебя несколько треков по 10 минут. Никто столько слушать не станет, только такие же чокнутые гики, как ты сам! И ты это не продашь! Укороти их до 4-5 минут! И мне пришлось резать! Как по живому, представляешь? Я резал и рыдал, буквально слезами. Но все же у меня рука не поднялась на 4 минуты. Каждый трек примерно по 6-7 минут, и один 8. Это было бы кощунство — и ему сделать обрезание! Поэтому я и хотел, чтобы ты первый послушал этот альбом, потому что он урезанный! Я знаю, что ты скажешь, что все хорошо и замечательно, но все же! — Я не отказываюсь от своих слов, это прекрасная музыка! Даже «обрезанная», как ты ее называешь. И еще одну вещь скажу… Я снова взял его за руку. — Что бы ты не решил, я всегда буду на твоей стороне и поддержу любое твое решение! Но твои товарищи… Они были бы конченными идиотами, если бы они тебя потеряли! — Хорошо бы, если бы они это понимали тоже! — Я уверен, что они это понимают! — Ты всегда был о людях слишком хорошего мнения! — Да. Я стараюсь видеть в людях только хорошее! Разве это плохо? — Это очень хорошо! Просто розовые очки обычно бьются стеклами внутрь! — Поставь мне, пожалуйста, этот восьмиминутный трек, — попросил я. Он сделал это. И больше мы на эту тему не говорили. То, что он приоткрыл немного эту завесу передо мной и сказал, что тяготило его — я думаю, что он уже просто не мог держать это в себе! Но и сказать тоже кому-то не мог. Не уверен, что он это говорил своей Джери. Но я больше ничего не расспрашивал! Мы просто слушали его Рекойл и пили вино. А потом в один момент встретились глазами, губами, руками, и понеслась душа в рай! Я сделал ему свой тантрический массаж, который он так любил. Уже глубокой ночью, когда он спал в моих крепких объятиях в позе слоеного сендвича, то есть, мы лежали, переплевшись руками, ногами, головами и иными частями тела, потому что на этом диване было мало места. Для одного было нормально, а двоим приходилось спать вот так, слепившись вместе, как сиамским близнецам — с одним дыханием на двоих, одним сердцебиением на двоих. Я не спал, слушал его дыхание и смотрел на сполохи огня на стене. И думал о том, что бы сказала его ненаглядная жена? Наверняка я был здесь первый, с кем он занимался любовью в его новом доме, под супружеской крышей? Что бы она сказала, если узнала, что в этом доме до нее в его постели уже побывал Цыпленок, как она называла меня? Я не рискнул ей открыть эту тайну при нашей следующей встрече. Утром он отвез меня в Лондон, и он предложил мне снова встретить вместе новый год, полететь в Швейцарский город Церматт покататься на лыжах. Он уже оплатил отель, но внезапно перед самым новым годом умер его отец, и этим планам сбыться было не суждено! Фактически, это была последняя ночь, проведенная с ним вместе… перед очень, очень длительной разлукой.

***