Ворон в павлиньих перьях

      От Наруками до Ватацуми – кругом всего Инадзумского архипелага воды тёмные и неспокойные. Великое Божество укрыло свою страну туманами и грозами, и вторя ей Всемогущий Сёгун как воплощение божественного на земле закрыла Инадзуму от остального мира.       И всё же «Ледниковый вальс» пытался нагнать судно, шедшее под флагом Мондштадта. Собирались пойти ему наперерез и заставить лечь в дрейф. А если что пойдёт не так – у некогда принадлежавшего Снежной фрегата достаточно пушек.       Капитан достал подзорную трубу и жадно вглядывался в преследуемую добычу, всё не менявшую курс. Однако вся его весёлость на пару с предвкушением быстро сменилась растерянностью, когда он понял, что это может быть за судно. Было оно значительно старше Кэйи и «Ледникового вальса» вместе взятых, наверняка у него была небольшая осадка, а ещё у него были толстые округлые бока и, вероятно, сильно вогнутая палуба, и тем не менее оно ловко скользило по волнам; огромная деревянная птица – носовое изваяние – пропускала их под собой, с прижатыми, переходящими в борта крыльями она летела над водой, таща вперёд этот небольшой, но такой тяжёлый на её фоне торговый корабль.       Кэйа хорошо помнил данное словоохотливым владельцем таверны, а по совместительству большим охотником до хороших вин, отцом четверых детей, братом рыбака и дядей малолетнего трусишки, описание. Оно очень точно подходило к тому, что видел капитан перед собою, и игриво развевающийся мондштадтский флаг только убеждал в том, что к берегам Инадзумы направляется «Феникс» – судно, принадлежащее Рагнвиндрам.       — Может припугнём их, капитан? Дадим хороший залп из пушек!       Когда расстояние между «Ледниковым вальсом» и «Фениксом» начало стремительно уменьшаться, стало ясно, что кинуться наперерез уже не выйдет. На торговце, заметив погоню, суетливо ставили дополнительные паруса. Предупредительный залп, способный посеять панику на борту, был неплохой в сущности идеей. Однако капитан, убрав трубу, сильно нахмурился, не одобряя высказанного предложения.       — Чёрт с ними, пусть уходят! — огласил он своё решение.       Нагнать «Феникс» не составило бы большого труда, и вся команда, уже находящаяся мыслями в предстоящем сражении, бурно негодовала, призывая капитана одуматься. Скажи им, что у них из-под носа уходят вина «Рассвета» – вернее, назовите сумму, которую можно за них выручить, – и эти распалённые моряки, видят Боги, устроят бунт. Но капитан был непреклонен в своём решении отпустить мондштадтское судно. Хоффман, которого каждый на борту уважал не меньше, чем Кэйю, оставался на стороне своего капитана, ибо ценил порядок. Пиратам ничего не осталось, кроме как подчиниться и надеяться, что их главарь ещё приведёт своих людей к достойной добыче. Они верили в удачливость капитана Альбериха даже больше, чем тот сам в неё верил.       Потому что сам Кэйа видел, как госпожа удача ускользает из его цепких рук. А вместе с нею и здравый смысл. У него не было ни единой причины отказаться от нападения на «Феникс». Будь он уверен, что на борту Дилюк, смог бы списать всё на свою сентиментальность, отрицать которую в последнее время стало невозможным. Однако молодой Рагнвиндр не смыслил в мореходстве практически ни черта и был слишком занят своей службой в ордене, чтоб отправляться за море ради отцовского дела. Что в конце концов станется с Беннетом, если Дилюк надолго покинет город?       Дилюка на судне быть не могло, но паруса «Феникса» отчего-то стремительно удалялись в сторону горизонта, оставив пиратов ни с чем. Кэйа мог бы предложить переговоры (что и собирался сделать изначально в силу выработанной за время охоты в Облачном море привычки), забрать не весь груз, пощадить команду – сделать всё так, чтоб и Рагнвиндры не понесли больших убытков, и его люди поимели кое-что. Но вместо этого решил отпустить. И ничем, кроме помутнения рассудка, это не объяснялось.       

***

      После очевидно намеренно упущенного судна последовало и другое странное решение: от архипелага Золотого Яблока «Ледниковый вальс» направился не в Порт-Ормос, как того все ожидали, а в Мондштадт. По кубрику прокатывались совершенно разные предположения: кто-то говорил, что у капитана в Мондштадте, должно быть, живёт какой-нибудь родственник – и тогда те, кто давно ходил в море под командованием Кэйи, начинали жарко спорить, утверждая, что это не может быть правдой, ведь раньше никаких дел с Мондштадтом они не имели; говорили, что аристократишка, на которого они работали, потребовал заглянуть раньше срока; твердили ещё, мол, на самом деле капитан связался с какой-то нечестью мондштадтских озёр – тех, кто заикался об этом, все остальные обещали хорошенько побить. Однако спросить самого Кэйю или хотя бы Хоффмана так и не решились. В конце концов никто ничего как будто не терял, да и в деревушке у Драконьего хребта закупалось кабанье мясо, пусть и в небольших количествах, а хороший ужин перед долгим переходом до Порт-Ормоса прельщал каждого.       А капитан спешил в церковь. Кэйа рассчитывал найти Розарию и уболтать её заглянуть после заката в один из дрянных кабаков – они сто лет не выпивали вместе! А пить с Розарией всегда было – и всегда будет – особенно приятно, потому предстоящая ночь вырисовывалась в сознании ярким, светлым аморфным пятном, обещающим не приключение, но нечто интересное, острое и сладкое одновременно. И если милостив Архонт, то это не будет любимый нож монахини-безбожницы.       Кэйа поднимался к площади в прекраснейшем расположении духа, глядя на окаймлённые солнечным светом верхушки башен собора. Однако в самой высокой точке города его встретили не только ветер да огромная статуя им повелевающего божества, как то наивно ожидалось. У Собора Барбатоса толпились люди, они перешёптывались между собой, и слияние их голосов с вольным ветром походило на шуршание скомканной бумаги, на которой написали что-то о царившем радостном оживлении. Кэйа не припоминал, чтоб нынешним днём должен был состояться какой-то праздник. Впрочем, он, конечно, мог и ошибаться, ведь не знал всех особенностей мондштадтской культуры: быть может, капитан оказался на каком-нибудь нелепом мероприятии, проводимом раз в несколько лет при определённой скорости ветра, который непременно должен дуть, например, с северо-востока, потому что именно при таких условиях Барбатос сотни лет назад помочился на свою правую ногу, или что ещё в этом роде. Кэйа уважал Архонтов и страшился их, но всегда недолюбливал церковь, его душе ближе заговорённые шаманами амулеты, чем святая вода. Хотя если предложат – не откажется и от неё.       Капитан вновь обвёл взглядом площадь, надеясь найти хоть одно знакомое лицо. Не сложилось. И тогда, желая узнать в чём тут дело, Кэйа подошёл к девушке, чьи короткие тёмно-русые косички прикрывала украшенная цветами шляпка.       — Простите, госпожа, не затруднит ли Вас объяснить, по какому поводу собрался народ? — спросил он, сняв шляпу и отвесив поклон.       — Ах, Вы не знаете? — удивилась она. — Ведь сегодня отважные рыцари получат новые звания! — пояснила она с восторгом.       — Благодарю за ответ, госпожа.       Капитан улыбнулся, и его собеседница смутилась. Может, из-за этого, а может, из-за на самом деле бойкого и открытого характера она затараторила, наверняка желая продолжить приятное знакомство:       — Что Вы, право не стоит. Может, мне рассказать подробнее? Вам же наверняка интересно! Хоть я совсем не понимаю, как же так можно было ничего не слышать, весь город только об этом и говорит.       И она обязательно бы рассказала, восторженно и громко, но меж этой девушкой и Кэйей возникла точно из-под земли огромная корзина цветов и недовольная веснушчатая девочка, смешно морщившая нос, в придачу.       — Давай, пойдём, ты обещала распродать всё!       Девушка забрала корзину, шириной не меньшей, чем две её шляпки, и повесила на локоть, словно та ничего не весила и уж конечно совсем не мешалась. А затем предложила Кэйе купить лилии калла, по её скромному мнению, очень подходящие ему цветы. Капитан отказался, и тогда, спешно распрощавшись с ним и схватив девчонку за руку, она направилась в самый центр толпы. Кэйа сперва хотел пойти за ними, за ловко распихивающей людей корзиной, но всё же решил пробираться сам.       Добравшись почти до самого собора, он остановился среди чужих широких плеч, дамских шляпок и юбок, совсем, казалось, не оставляющих места для кого-нибудь ещё, кто захотел бы посмотреть поближе. Только Кэйе показалось, что, пожалуй, ему неплохо попробовать подняться повыше, совсем уж ко входу, как в распахнутых огромных дверях показались хорошо знакомые и потому страшно неприятные мундиры. Около полдюжины офицеров Снежной в сопровождении рыцарей Ордо Фавониус прошли в собор. Чёрт бы побрал дипломатию! Для Кэйи стало очевидно: на этом празднике он окажется лишним. Намерения уходить, однако, не было. Вместо того пират лишь опустил на всякий случай пониже шляпу.       Спустя время людская масса, как пчелиный рой жужжа о чём-то, стала расступаться, и Кэйа отходил в сторону вместе с наступающими на него соседями, которых в свою очередь оттесняли те, кто стоял перед ними. И под выкрики толпы на площадь спускались рыцари Ордо Фавониус во главе с магистром и сенешалем. Пиратский капитан провожал тяжёлый плащ из чёрного меха взглядом совершенно пустым, поскольку ни магистр, ни его компаньон не вызывали большого интереса. Впрочем, невозможно не упомянуть примечательный рост главы ордена, так удачно подчёркивающий славу великого воина.       Кэйа вздрогнул невольно, когда, повернув голову, заметил Дилюка Рагнвиндра, одетого в парадный мундир. Покидал собор молодой господин не один, под руку с ним шла девушка, со светлыми – цвета пшеницы, хорошо завитыми волосами, забранными лентой вверх, одетая во всё тот же мундир Ордо Фавониус, почти того же роста, что и сэр Рагнвиндр. Они тепло беседовали друг с другом, о чём – не разобрать, но на лицах широкие улыбки – отголосок едва сдерживаемого смеха. Широкий шаг молодого господина нисколько не смущал спутницу, она без труда поспевала за ним, и, пожалуй, легко могла бы обогнать, если бы захотела.       Кэйа отступил назад, подальше в толпу.       Однако почувствовал на себе холодный, колючий взгляд. И повернувшись в сторону неприятного ощущения, пробежавшего по телу от правого плеча и до самой ступни, заприметил за Дилюком и спутницей девушку, тоже из числа рыцарей. Она шла, гордо подняв голову, и совсем не смотрела на Кэйю, но капитан готов поклясться – она лишь отвела взгляд раньше, чем успел он найти её наверняка ледяные глаза.       

***

      Как бы ни мечтал Кэйа найти сестру Розарию – не всем желаниям дано сбыться. Поэтому объектом его поисков мигом стал другой человек. У собора его не оказалось, и Кэйю занесло на торговую площадь.       Тонкое чутьё любителя начищенной обуви не подвело, и Беннет, этот неловкий, но трудолюбивый и честный парнишка, колдовал над сапогами капитана, орудуя ваксой. При этом мальчишка всё время болтал, чудом, наверное, не прикусив язык (с его везением сталось бы и откусить вовсе). Кэйа порывался сказать, чтоб тот не отвлекался и делал свою работу молча, однако ж сообразил другой способ заткнуть Беннета. И вот Кэйа объясняет ему что-то весьма несостоятельное о фехтовании, описывая рукою нечто неопределённое в воздухе – тут, мол, показывать нужно, а не рассказывать. Беннет слушал внимательно, не решаясь и слова вставить, не подозревая даже, что всё сказанное к реальности имеет отношение весьма посредственное.       Когда работа была окончена и Кэйа собирался честно расплатиться, мальчишка наконец подал голос:       — Господин Кэйа, можно спросить? Просто Вы же столько путешествуете и… — Он тяжело вздохнул и запустил пятерню в волосы. Ничего хорошего заминка не предвещала, Кэйа чувствовал это всеми внутренностями и помимо воли скривил лицо. Однако Беннет был слишком взволнован и занят разглядыванием своей работы. — Мне одни люди рассказывали, — начал он шёпотом, — про травы из Сумеру. Особенные, магические травы. Вы пробовали когда-нибудь?       Кэйа прикрыл глаза и самую малость оскалился, поскольку быстро превратить уродливую гримасу в дружелюбную улыбку попросту невозможно. Беннет, по счастью, был уже не в том возрасте, когда дети чувствуют неискренность благодаря своей особой связи с окружающим миром, но и опыта человека взрослого у него ещё не было. Проще говоря, Беннет был ровно в том возрасте, когда людям свойственно абсолютно ничего не понимать.       — Нет, мне не доводилось. — Кэйа наклонился, нависая над мальчишкой. — Монета сверху, и мы больше никогда о таком не говорим, мал ещё, — всё с той же острой улыбкой сказал он.       Дождавшись, когда светлая головушка кивнёт, Кэйа одобрительно похлопал по плечу, и, отдав деньги, ушёл не оборачиваясь.       

***

      У «Доли ангелов» тягали бочки, вероятно, пустые, – грузили повозки. Кэйа, прислонившись к стене ближайшего дома, наблюдал, как молодой господин Рагнвиндр руководил процессом, не чураясь подсобить, если было нужно. В мундире, в белых перчатках, под лучами летнего солнца. И уж конечно, Дилюк не мог не заметить Кэйю. Они недолго посмотрели друг на друга, издалека, не говоря ни слова. А затем Кэйа, уверенный, что господин непременно пойдёт за ним, скрылся в переулке.       По грязи шлёпнули форменные сапоги, наверняка потеряв приличный вид, и звук этот, зажатый меж стенами двух домов, прозвучал оглушительно. Капитан обернулся.       — Разрешите поздравить Вас с продвижением по службе.       — Благодарю, господин Кэйа. — Дилюк немного повернул голову, точно крепко задумался. А может, ему мешал пристальный взгляд голубого глаза. — Завтра в восьмом часу вечера на винокурне «Рассвет» состоится званый вечер. Я не знал, что Вы прибудете в Мондштадт, и не мог отослать приглашения, но был бы рад видеть Вас. Я распоряжусь, чтобы Вас пустили. Или даже постараюсь встретить лично.       Кэйа рассмеялся и отвесил низкий поклон, сняв шляпу. И смех его был точно гром. Пышное, тёмное перо на шляпе, пока та спешила оказаться на положенном месте, трепетало не хуже хвоста живой птицы, напоказ ею выставленного, переливаясь синими и зелёными оттенками в едва проникающих в узкое пространство переулка лучах света.       — Не смею отказать, господин Дилюк. Я здесь только ради Вас. — Лицо пирата озарила широкая улыбка.       Дилюк подошёл ближе, поспешно оглянулся, как делает беглец, выглядывая погоню. Он схватил Кэйю за локоть – вышло резко, почти грубо – и притянул ещё ближе к себе, и никакая разница в росте не мешала смотреть глаза в глаза.       — Я помню о Вашей задолженности, а Вы?       Кэйю забавляет отблеск азарта в глазах напротив.       — Наглость достойная молодого офицера, — смеётся он, Дилюкову руку с себя убирая.       И подцепляет пальцем рыжую кудряшку, границы дозволенного изучая, то закручивать сильнее пытается, то совсем распрямить хочет. Кольцо камешком за волосы цепляется, когда Кэйа хочет убрать руку. Дилюк морщится, его нос забавно дёргается.       — Посчитаем это выплатой аванса, — говорит Кэйа тихо, хитро сощуриваясь.       Кэйа целует быстро, смазано, совсем не из страсти, а из желания поддразнить, поиздеваться. Серьёзность лица, на котором всё ещё заметны нелепые веснушки, веселит его, ведь под пуговицами парадного мундира наверняка сердце колотится как во время боя. Об этом несложно догадаться, ведь к щекам приливает кровь, и черты будто более живые сразу. Но у Дилюка замечательная выдержка и наверняка нет настолько тугого корсета, как бывает подчас у дам из высокого общества, и потому падать в обморок он не собирался, даже если дышать стало чуточку тяжелее.       — Мне, наверное, пора ехать. Сейчас я вынужден откланяться, но буду очень ждать Вас завтра, Кэйа.       — Я непременно приду.       Дилюк кивнул, приняв Кэйино обещание. И он ушёл, оставив Кэйю наедине с ворохом мыслей в голове. Хотя и у самого молодого офицера наверняка их было не меньше.       Первое о чём подумал капитан, так это о том, как не хотелось бы встретить Лоуренса, вести дела с ним после такого стало бы не в пример сложнее, если, конечно, тот со злости не решит разорвать все договорённости, или вовсе не устроит скандал. После пришло осознание, что на званом вечере окажется огромное количество рыцарей ордена, знакомство с которыми капитану совсем не по душе.       И всё-таки лёгкая паника, вырвавшаяся наружу нервным смешком, родилась в Кэйе, когда он понял, что не может явится на винокурню «Рассвет» в таком виде. Тогда он вспомнил о не так давно пошитом костюме, за который пришлось выложить немаленькую сумму, потому что сотворить нечто подобное мог лишь один мастер на всём архипелаге Золотого Яблока: синий камзол украшала невероятной красоты серебряная вышивка, и на капитане всё смотрелось так, что он на миг устыдился, что настойчиво торговался. Прикинув, успеет ли забрать его с корабля, Кэйа прикинул и сколько придётся ему выложить за ванну у старика Гёте. Всё-таки перед подобным мероприятием стоит лишний раз соскоблить грязь в тёплой воде.