Ворон в павлиньих перьях

      Дела команды «Ледникового вальса», шли хорошо, и в скором времени пираты могли бы себе позволить вернуться на архипелаг Золотого Яблока, разделить добычу и знатно отдохнуть: пригласить самых дорогих шлюх в самые приличные комнаты, подарить этим женщинам красивые наряды, выпивать до потери памяти и пульса. Даже штормовой сезон обходился с пиратами будто бы мягче обычного. И всё это несмотря на то, что «Ледниковый вальс» уже не первый месяц опасается приближаться к каменному лесу Гуюнь, проходя по самым окраинам «владений» Мамочки Доу.       На борту оказалось немало хороших вещей, в том числе качественный шёлк. Кэйа Альберих, мало заинтересованный в покупке женского тепла, планировал пошить новый костюм из причитающегося ему куска тёмно-синей материи. А ещё он приглядел парочку симпатичных побрякушек, которые оставит себе. Кэйа думал об этом с совершенно детской радостью, откинув сухие подсчёты. С тем же чувством он думал о серебряном ящичке, с замочком, с инкрустированной драгоценными камешками крышкой, что собственными руками забрал из капитанской каюты одного из разграбленных кораблей. Вещица стоила того, чтобы выпрашивать ключ, приставив пистолет к лысеющей голове. Кэйа, разумеется, не решился бы выстрелить, но капитан торговца, опасавшийся за свою жизнь, не стал спорить. Откуда в конце концов ему знать, на какие действия способен или не способен молодой пират. Ненависть во взгляде, впрочем, лучше ругательных слов объясняла, как не согласен с происходящим капитан.       Именно так на Кэйином столе появился полный писем ящичек, запертый на замок, а на шее ещё один шнурок, прячущий под рубаху новый, ещё один, глубоко личный секрет капитана Кэйи.       Но несмотря на чреду успехов, удача Альбериха оказалась не безграничной. Одним – весьма, к слову, приятно начавшимся, – днём на горизонте появились красные паруса. Их ни с чем невозможно спутать, такие носит лишь одно судно в здешних водах. «Алькор». Кэйа, когда Хоффман пришёл сказать ему о флагмане Южного Креста, пообещал себе непременно прикупить новый амулет, отталкивающий неприятности, потому как браслетов на запястье, бусин, вплетённых в спрятанную в хвосте тонкую косичку, и прочих его приблуд явно стало недостаточно, чтоб удерживать госпожу удачу при себе. Менять курс уже не имело смысла, нежданная встреча с госпожой Доу становилась неизбежной. А ведь Кэйа, и без того много времени проводивший на палубе, хотел побыть в сладком одиночестве.       Капитан вышел из каюты очень неохотно, задумчивым и сгорбленным, но быстро пришёл в себя. Никто из матросов, липнувших к фальшборту – будто других дел нет! – в попытках разглядеть знаменитое судно, не заметил неуверенности капитана Альбериха. Разгневанный беспорядком Кэйа прикрикнул на шедшего за ним Хоффмана, а тот в свою очередь рявкнул на команду, дабы перестали таращиться и начали работать. Этот грозный старпомовский рёв привёл в чувства не то что непутёвых моряков, но и самого капитана, стоящего на квартердеке, с нервной улыбкой и дёргающимся глазом. И ему снова пришлось брать себя в руки. Но кто, впрочем, предвкушая встречу с легендой южных морей, способен отличить оттенки изгиба губ на капитанском лице. Те, кто нанялся в команду давно и был свидетелем прошлых немногочисленных встреч Кэйи Альбериха и госпожи Бэй Доу, разумеется, испытывали меньший трепет, но и у них были дела поважнее, чем вглядываться в высокого мужчину за спиной, с которым заключили они однажды договор.       Госпожа Доу приглашала на борт. Корабли медленно сближались друг с другом.       Нос «Алькора» – дракон, деревянная голова с сотнями вырезанных на ней чешуек, зубастая пасть открыта, словно зверь набросится готов. А бушприт точно в грудину воткнутое копьё, будто пригвоздили к судну огромную морскую тварь. И высоко вверх вздымаются мачты, несущие красные паруса, которые, когда «Алькор» идёт полным ходом, возвышаются над тварью не то гривой, не то крыльями.       Однако сейчас о таком восхитительном зрелище не могло быть и речи. С «Ледникового вальса» перекинули доску, и капитан Альберих в сопровождении своего старпома ступил на палубу флагмана Южного Креста, где встретили их капитан Бэй Доу и Чжун Цзо, служащий на «Алькоре» старпомом. Хоффман приветственно кивнул Чжун Цзо, ответившему тем же с выражением какого-то своего, особого понимания на лице. Эти два человека, стоявшие ровно друг против друга, должно быть, чувствовали меж собою некоторую связь, этим положением вызванную.       Напротив Кэйи же стояла высокая, крепкого сложения женщина, с плотным загаром, какой никакая косметика, даже реши она воспользоваться ей, не в силах спрятать; утраченный левый глаз скрывала плотная красная ткань, и сама она вся была одета в красное. Её наряд являл собой дикую смесь из простой матросской одежды и традиционного костюма Ли Юэ. Длинные тёмно-каштановые волосы, частично собранные на затылке, украшала крупная, золотая, похожая на рога носового дракона, традиционная заколка со свисавшей лазурной кисточкой. Того же цвета кисточка была и на серьге. Плечи укрывала накидка с меховым воротником, расшитая, как и прочие элементы, золотыми нитями. Наконец, в высокие сапоги были заправлены тёмные, широкие штаны, ничего общего с женским костюмом не имеющие. Такой предстала перед Кэйей госпожа Доу.       — Рад нашей встрече, капитан Бэй Доу, выражаю Вам своё почтение, госпожа. — Кэйа снял свою шляпу и, приложив её к груди, отвесил поклон, после быстро возвращая любимый головной убор на законное место.       Бэй Доу покачала головой.       — Как всегда до скрежета на зубах вежлив, чёрт возьми, — сказала она. А голос у неё задорный, громкий, ведь она из тех, кто способен перекричать бурю.       Кэйа на её замечание лишь пожал плечами. Бэй Доу усмехнулась. Держалась она абсолютно по-хозяйски, стояла уперев руки в бока и смотрела на мужчин перед собой, как смотрят на несмышлёных детей. Кэйа, сохраняя предельную вежливость, поинтересовался, для чего же он понадобился госпоже Доу.       Бэй Доу отвернулась, смотря куда-то за горизонт. Снова вернувшись взглядом к Кэйе, она в очередной раз усмехнулась и покачала головой.       — Коли ты был мне так нужен, я нашла бы тебя раньше. Мои к тебе дела уже имеют некоторый срок, капитан.       И если Кэйа остаётся (внешне, во всяком случае) спокоен, то Хоффман заметно напрягается. Он, боявшийся гнева госпожи Доу в течении нескольких месяцев, теперь, стоя перед ней, был отвратительным актёром – он определённо играл спокойствие как мог, но один только неловкий, порывистый шажок вправо выдавал его с головой.       — Вон он я – стою прямо сейчас перед Вами, госпожа. И мы можем всё разрешить.       Бэй Доу согласно кивает. Она подходит ближе, а на «Ледниковом вальсе» льнут к фальшборту матросы, и так толпятся, что кажется вот-вот вытолкнут кого-нибудь за борт. Глядя на этот балаган Бэй Доу разразилась раскатистым смехом, придерживаясь рукой за живот и не стесняясь показывать свои желтоватые зубы – госпожа Доу держалась совершенно по-мужски.       Благодаря отчасти этой манере мало кто воспринимал её как женщину, она была капитаном и ни в коем случае не была женщиной, даже закрепившееся прозвище Мамочка Доу едва являлось данью принадлежности к прекрасному полу. Немыслимо, чтобы имеющая власть знатная женщина вела себя подобным образом – но Бэй Доу навряд ли была высокого происхождения. Она, говорят, начинала плавать под мужским именем. Несомненно, именно с тех времён и сохранились её дикие повадки. В остальном же самое начало её пути оставалось загадкой, и ходило о нём (как и обо всём, что окутано очаровательной дымкой тайны) неисчисляемое количество слухов: от того что госпожа Доу рано осиротевшая дочь рыбака и до того что она на самом деле незаконнорождённая сестра госпожи Нин Гуан. Лишь последнюю версию опровергла однажды сама капитан Бэй Доу, сказанные ей в порту Ли Юэ слова до сих пор носились от кабака к кабаку, от моряка к моряку: «Сестра? Забери дьявол ваши души, какая она мне сестра! Будь эта госпожа мне родной сестрой, пыталась бы я оставить её без гроша? Придёт день и я, чёрт возьми, выиграю всё её состояние!»       — Во имя Архонта, выдрессируй своих людей пока они не стали кормом морскому змею! — выдала, толком не отсмеявшись, Мамочка Доу.       — Непременно займусь этим, — ответил Кэйа, пока Хоффман за его спиной злобно цыкнул на команду. Потому что капитан занят, у него важный разговор, а его здоровые мужики ведут себя, выражаясь предельно мягко, как выглядывающие из гнезда желторотые птенцы.       Мамочка Доу сдержалась от комментариев, хотя в выражении лица и сохранялась прежняя насмешливость. С этим же задором в голосе она перешла к делу.       — Полагаю, тебе известно о прокатившимся по южным морям сильном шторме, — Бэй Доу прерывается, ожидая пока Кэйа утвердительно кивнёт. Именно это он и делает, и тогда она продолжает: — Мы подобрали в море одного несчастного. Он единственный, кто выжил из команды.       Ночные кошмары Хоффмана медленно начинают превращаться в реальность. Только вместо извечного тумана сна, превращающего картинку в нечёткое нечто, неопределённость реальных событий.       — Какие-то несчастные не смогли устоять перед бурей? Упокой дьявол их души. — Кэйа талантливейшим образом делает вид, что не понимает, к чему клонит владычица южных морей. Что Кэйа умеет, так это корчить невозмутимую рожу.       — Дело было несколько до шторма. Ох, давно не было на моей памяти таких волн. Бедняге очень повезло, что мы подобрали его. Может, тебе есть что сказать, капитан Альберих?       Названный разводит руками, мол, нет, добавить нечего. В следующий же миг в несколько широких шагов Бэй Доу под тонущий в прочих звуках перезвон нацепленных на неё побрякушек – в чём-то они с Кэйей очень похожи – подходит к нему на расстояние вытянутой руки.       — Брось, Кэйа, мы оба знаем, что ты перешёл черту. Нарушать наше соглашение – дерьмовая идея, — объясняется Бэй Доу.       И когда Кэйа снова непонимающе хлопает ресницами, в женской руке оказывается пистолет, едва не упирающийся Кэйе ровно между глаз. А все старания Хоффмана по сохранению дисциплины на «Ледниковом вальсе» обращаются в пепел, почти вся команда липнет к фальшборту щебеча под нос грязные ругательства. Хоффман и сам на грани, в шаге от того, чтоб выругаться как следует и кинуться выпрашивать прощение за непутёвого капитана, слишком заигравшегося с преследующей его удачей.       Алькоровцы почти не обращают внимания на сложившееся положение, даже лицо Чжун Цзо остаётся безучастным. Это, впрочем, не свидетельствовало о неготовности команды устроить кровавую бойню, если что-то пойдёт не так.       — Тогда отчего же Вы не стреляете? — Кэйа чуть улыбнулся. — Я знаю, Вы не стали бы медлить, будь я в чём-либо виновен. И, помимо того, Вы сами признались, капитан Бэй Доу, что не очень-то я Вам сдался.       Мамочка Доу усмехнулась.       — Да, тут ты прав. Твоё счастье, что прежде, чем спасённый помер, из него выбили признание, что они первыми открыли огонь. А иначе подумай, как это выглядит: забрал всё ценное и отправил судёнышко к дьяволу, не оставив никого в живых. Нарушение договорённостей налицо. В следующий раз так легко не отделаешься, пойдёшь за потопленным кораблём в пасть к морским змеям. А пока представим, что у тебя не было выбора. — Бэй Доу убрала пистолет, вернув его за широкий пояс на талии. — К тому же за тобой должок. Десятая часть добычи, Кэйа, как договаривались. Разрази меня гром, топит ценное и не платит, — она развела руками, как сделал это ранее Кэйа, — клянусь, в следующий раз я пристрелю тебя.       — Следующего раза не будет, госпожа. Поверьте, у меня и в мыслях не было переходить Вам дорогу.       — На это я, чёрт возьми, и надеюсь.       Кэйа попросил Хоффмана разобраться с тем, чтобы долю, полагающуюся госпоже Доу, загрузили на «Алькор». На «Ледниковом вальсе» дружно выдохнули и принялись за дело. Нечего и говорить о том, какая история в скором времени заполнит собой все кабаки на архипелаге Золотого Яблока. Пусть мировой легендой капитан Альберих пока не стал, но в пиратской столице о нём будут судачить не меньше месяца, пока какой-нибудь пьяный прохвост не пустит слушок, как, например, совокуплялся с русалкой.       Дружески хлопнув Кэйю по плечу, Мамочка Доу достала флягу. Сделала пару глотков, шумно выдохнула через рот и вытерла губы рукавом. Встретившись случайно взглядом с Чжун Цзо, протянула руку в его сторону: чего, мол, смотришь, тоже будешь? Но Чжун Цзо отрицательно мотнул головой.       Загорелое лицо Бэй Доу, золотившееся в лучах зимнего солнца, находилось в такой близости к Кэйе, что без труда возможно разглядеть каждую морщинку, поселившуюся на нём: возле губ, поперёк лба, в уголках глаз. Возраст начинал брать своё, и морской климат жизни спешил помочь ему. Кэйа знаком с морем с самого отрочества – хоть это знакомство началось раньше, он считал, что по-настоящему узнал сущность капризной солёной воды, когда впервые устроился юнгой. Бэй Доу наверняка попала на первое судно приблизительно в том же самом возрасте, узор старения на её лице – слепок колоссального опыта за плечами. Опыта, который удачливый и дерзкий молодой капитан не успел ещё накопить. Мамочка Доу могла быть Кэйе тётей или без малого матерью: она жила на свете уже, быть может, раза в три дольше, чем Кэйа знает Розарию, и все самые невероятные его авантюры меркли перед тем, чего успела добиться Мамочка Доу.       Загорелое лицо Бэй Доу было очень близко к Кэйе, и значило это ещё, что Кэйа мог бы различить, как разит от неё спиртным, если бы, конечно, от него самого не несло выпитым перед встречей стаканчиком рома, не говоря уже о прочем.       — Я рад, что мы смогли договориться, капитан Бэй Доу.       Кэйа подкинул в воздух монетку, и пока та летела вверх, а затем обратно в его ловкую руку, то солнце, то ворон смотрели на облака.       

***

      На архипелаге Золотого Яблока, куда немедленно отправился «Ледниковый вальс» после встречи с госпожой Доу, Кэйю в любимом кабаке нашла присланная издалека записка. Совсем коротенькое письмецо:       «Обойдусь без приветствий и прочей дури, которую впихнул бы ты.       Видела тебя на площади. Советую выбирать компанию осторожнее. Ещё советую честно ответить мне, что задумал и какой дьявол тебя с этим человеком связывает. Церкви твои дела не нравятся, почему бездействует орден не знаю, но лучше бы твоей пустой башке держаться подальше.       Молись, чтоб это письмо не попало каким-то чëртом кому не нужно. И я за тебя помолюсь. Последнее, чего мне хотелось бы, так это навлечь на тебя беду. Успокой свой дурной характер и встреться со мной при первой возможности. Быть тебе иначе четырежды повешенным или трижды проклятым.       

Р.»

      Эта «Р.» определённо не имела ничего общего с бережно выведенным «Д.Р.», – которое красовалось на парочке присланных из Мондштадта писем, надёжно запертых в серебре, и означало «Дилюк Рагнвиндр», при каждом прочтении тянущееся в мыслях мёдом, – но несомненно тоже была написана в Мондштадте. Учитывая знакомый кривой почерк, эту одинокую букву следовало читать как «Розария» – да и кому как не ей знать его больную любовь к непримечательному заведению в пиратской столице? Кэйа предпочёл бы, пожалуй, видеть что-нибудь вроде «твоя дорогая подруга Розария» или «раскаявшийся в грехах бывшая разбойница, извечно твоя Розария», но на то Розария и была Розарией, что обошлась «без дури».       Кэйа понимал её опасения, однако большее значение он придавал тому, что, верно, начал терять хватку, раз не углядел свою дорогую подругу на площади. Что же, может, башка у него и впрямь дурная, но спасибо Архонтам хоть мало-мальски симпатичная (Розария поспорила бы и с этим).       Сидя в забегаловке, где ни черта не топили, но воздух всё равно был горячим и душным, где по углам не успевали – даже не пытались – убирать содержимое человеческих желудков, и даже сквозь пьяный гул слышалась характерная возня комнат второго этажа, а официантки как могли светили грудями перед пьяными оборванцами, Кэйа, кроме того, что понимал опасения Розарии, переживал об отданных в ателье отрезах ткани и безнадёжно испорченной рубахе.       Ему не повезло. В пути к архипелагу Золотого Яблока встретился небольшой торговый бриг. Кэйю чёрт дёрнул лично повести своих людей на абордаж, конечно же оставив Хоффмана на «Ледниковом вальсе». Капитан был неосторожен и, когда, казалось бы, этот незначительный бой подошёл к логическому завершению, поплатился за это. Молодой, лишённый здравого смысла матрос решил поиграть в героя, а Кэйа, уже считавший себя победителем, не ожидал атаки справа. И всё-таки Кэйа отскочил, за секунду до неизбежного услыхав яростный крик противника. Кэйа отскочил, но остриё шпаги прошлось по его руке. Рукав пропитанной солёным потом рубахи в миг стал грязнее прежнего, когда края разрезанной ткани окрасились кровью. Паренька подстрелили. Он упал аккурат рядом со своим товарищем, до смешного на него похожим. А когда всё имеющее хоть какую-то ценность оказалось на пиратском корабле, Кэйа в своей каюте глотал ром и сжимал со страшной силой зубы, заливая рану – в сущности почти царапину – тем же ромом. Он малодушно мечтал тогда повернуть время вспять и заставить госпожу Доу накормить-таки его свинцом.       — Смешно! — воскликнул Кэйа.       Никто даже не обернулся на него.       «Смешно… Госпожа удача издевается надо мной!» — продолжил Кэйа мысленно. Капитан распластался по столу, и в конце концов хрипло рассмеялся в запястье своей подложенной под голову руки. Правда не над собой. Над Розарией. Унывать – верный путь спугнуть удачу, а Розария, когда нет в крови её хоть капли спирта, наводит страшную тоску.       Мрачнее Розарии только расплывающиеся перед пьяным глазом в густых фиолетовых сумерках улицы пиратской столицы с их обшарпанными фонтейнскими домами, сбрасывающими штукатурку, как змея – кожу. И шум многонациональной массы в грязных переулках для Кэйи давно такой же родной, как худое, бледное, хоть и очевидно истрёпанное когда-то беспощадным солнцем, лицо Розарии.       Он встретится с ней, обязательно встретится.