Ворон в павлиньих перьях

      Ветер был попутным, раздувая паруса, он помогал подчинить морскую стихию, упрямо разрезая волны, идти вперёд. Морская соль уже давно пропитала корму насквозь, лишь укрепляя корабль, закалённый сотнями боёв, тысячами миль, тоннами сокровищ.       Огромные скалы уже возвышались над горизонтом, и капитан приказал «взять западнее!», чтобы высадиться у подножья Драконьего хребта, к западу от мыса Веры, обойдя побережье Сокола стороной — прибыть в Мондштадт через единственный его южный порт есть самое настоящее самоубийство. А ребята с этого корабля свои жизни ценят — ни один из них пока не собирается болтаться в петле.

***

      Мондштадт — город вина и свободы, так его принято называть. И правда, во всём Тейвате не найдётся больше питейных заведений и игорных домов чем в Мондштадте, не беря в расчёт, разумеется, пристанищ разбойников и пиратов.       В тот день кабаки и таверны ломились от огромного наплыва пьяниц, и весь город был особенно оживлён — все от мала до велика гуляли на празднике Ветряных цветов. На торговой площади была крупная ярмарка, от прилавка к прилавку бегали дети с горящими глазами, взрослые не спеша приценивались, торговались, в каждом переулке от одного дома к другому тянулись цветные ленты, украшенные ярко-красными ветряными астрами и белоснежными сесилиями — кровь в молоке, барды ходили по улицам распевая баллады, на главной площади у собора проходила служба — все верующие поочерёдно приходили воздать почести великому Барбатосу, сёстры церкви Фавония пели древний молебен под перезвон колоколов. И пусть Луди Гарпастум был традиционно самым важным мондштадтским празднеством, фестиваль Ветряных цветов оставался самым большим и ярким, ведь на него съезжались гости со всех семи регионов Тейвата.       Молодой капитан шёл по улице, ловко огибая людей в толпе и внимательно следя за собственным кошельком, не брезгуя, однако, стащить с чужого пояса мешочек моры. Его яркая внешность не выделялась из такой же пёстрой разношерстной толпы, напротив — помогала затеряться ещё больше. Народные гуляния его мало интересовали, однако сейчас у него было свободное время, которое грех было бы не провести в каком-нибудь кабаке или, чего уж таить, в борделе. Хотя, пожалуй, крепкая выпивка соблазняла больше. Его внимание привлекла вывеска — «Доля ангелов».       Таверна встретила его запахом одуванчикового вина, табака, пота и дерева. И конечно же пьяными песнями, возгласами и спорами. Капитан чувствовал себя на своём месте; как любитель выпить, он обожал такого рода заведения, он вырос в такого рода заведениях. Он поспешил купить себе бутылку и сел за стол в дальнем углу, не спеша пока присоединиться ни к одной из пьяных компаний, лишь наблюдая.       Его внимание привлёк паренёк, сидевший в одиночестве за столом в противоположном конце зала — тот совершенно невозмутимо читал какую-то книгу, не обращая на шумное сборище вокруг никакого внимания. Это настолько сильно выделяло его среди всех прочих, что капитан при взгляде на него едва не подавился. Внешность юноши выделялась, впрочем, едва ли не сильнее. Чëрная шëлковая лента словно горела в рыжих кудрях, которые держала собранными в низкий хвост. Красивое — во всяком случае кажущееся таковым с разделявшего их расстояния — лицо. Рубашка, расшитая кружевом на вороте и манжетах, была белее заснеженных равнин Снежной, — чем и как только еë стирали?! — бежевый жилет скроен был удивительно искусно, по фигуре, подчëркивая талию, и потому несмотря на простенький цвет выглядел дорого, а уж про ярко-красный камень не шее и говорить нечего — такие рубины (если это был именно рубин) могли быть только фамильным украшением. Всë это выдавало в юноше какого-то знатного господина. Пират нашëл это интересным — стоит при случае перекинуться парой фраз.       А случай подвернулся неожиданно быстро. Не иначе как злая шутка судьбы (куда позднее капитан станет упоминать в разговорах — исключительно личных и вызывающих оскомину — эту историю как «роковое знакомство»). В заведении завязалась драка — два огромных скота с красными от выпивки мордами что-то не поделили между собой.       Всë началось с их оров друг на друга, перебивавших вообще все прочие звуки, — в заполненной-то таверне! — и вскорости один налетел с кулаками на другого, повалив его на стол. Второй попытался отбиться, и у него это получилось. Он с силой оттолкнул навалившееся на него тело. Здоровенный детина отлетел к столу напротив. Дама, сидевшая там со своим кавалером, взвизгнула от страха. Кто-то из посетителей кинулся разбушевавшихся разнимать, но и сам получил кулаком в нос. Кто-то радостно улюлюкал — какое ведь славное развлечение! Дамы и мужчины, что повпечатлительнее, с ужасом охали да вздыхали, стараясь отойти куда-нибудь подальше. Пиратский капитан наблюдал за этим снисходительно и лезть не спешил. Сколько подобного он уже видел?       Стоило ему совсем заскучать, как ситуация приобрела неожиданный оборот. Тот рыжий паренëк, что читал книгу, подошëл к дебоширам и с громким требованием «Немедленно прекратить!» протиснулся меж ними. Один тут же встал столбом и виновато потупился. Второй же не успел остановить уже занесëнный для удара кулачище… «Зря ты, парень, влез. Уйдëшь с мятой рожей ведь», — подумал пират. Не тут-то было. Рыжий пригнулся, уворачиваясь, и тут же, выпрямившись, с невиданной ловкостью заломил верзиле руки за спину. И вот он, пусть и широкий в плечах, но отнюдь не высокий и совсем ещë молодой, удерживает огромного бородатого пьяницу. А тот всë сопротивляется — правда, совсем уж вяло.       — Хулиганству и пьяным потасовкам не место в этих стенах. Я прошу вас обоих, господа, расплатиться по счëту и немедленно покинуть заведение, — он собирался сказать ещë что-то, однако его перебили.       — Господа, прошу внимания! Я точно помню, как видел: кто-то из вас успел сделать ставки, — это был чистый блеф, о ставках не было ни единого слова. — И что же теперь? Вы позволите прервать такое веселье? Обычное ведь дело: под властью алкоголя — очень, к слову, хорошего! — расквасить друг другу морды! То есть, благородные лица, разумеется.       Все взгляды устремились к говорившему. Народ смотрел на него, словно на безумца. А капитан лихо запрыгнул на стол и заговорил снова:       — Давайте же продолжим наше веселье, дамы и господа. Не просто продолжим, я предлагаю всем и каждому сделать ставку! Подумайте только, эти два благородных господина решат свой спор в честном бою, и один из них вместе с нами сможет поиметь с этого деньжат! И здесь же их, собственно говоря, потратить на хорошее вино, — он сделал паузу, как бы давая публике время поразмыслить как следует и принять его предложение. Затем продолжил: — Однако этот молодой господин, чьего имени я, к моему стыду, не знаю, — пират махнул рукой в сторону рыжего юноши, — безмерно прав. Устроив бой здесь мы все только покалечимся почëм зря. Махать кулаками в заполненной таверне, да в присутствии прекрасных дам — подлость и коварство. Так почему бы не перенести наше развлечение на площадь?       По испуганным взглядам и нервным смешкам понятно было одно — капитан кажется толпе теперь лишь большим безумцем. Оно и понятно, какой-то чужеземец возомнил из себя непонятно что и ведëт себя словно чего-то в Мондштадте стоит.       — Моë имя Дилюк, из рода Рагнвиндр, и я… — Парнишке вновь не дали договорить. «Неудачливый ты, однако» — подумалось капитану.       — Тьфу ты, хозяйского сына не признал, а ещë думает, будто мы доверим ему свои денежки! Шëл бы отсюда, прощелыга! — расквохталась старуха, лет семидесяти на вид, вся сморщенная, одетая в штопанное-перештопанное платье, быть может, не уступающие по возрасту владелице.       — Мать, да тебе бы внуков нянчить, а не глотку пивом мыть. Чего ж ты только тут забыла? — Пират широко улыбнулся, приветливо так, словно в сердце его надëжно сидела нежность к старой женщине. Прикинув в голове своей кое-что, он глянул мельком на не дававшего весь вечер покоя юношу. И всë же чуйка не подвела — в самом деле знатный господин.       А тот вновь заговорил:       — Как рыцарь Ордо Фавониус, чьим долгом является поддержание порядка, я прошу Вас выйти вслед за этими двумя господами. Но прежде, соизвольте представиться.       Что ж, если купеческому сынку интересно знать, как его зовут, пусть так.       — Кэйа. Без рода и племени, одинокий путешественник. — Пират низко поклонился, как принято было кланяться на балах именитым гостям.       — Мне кажется я слышал Ваше имя раньше. Мы с Вами не встречались прежде?       — Господин, мало ли на свете людей с таким именем. Небось и Вы не единственный в мире, мм… — пират замялся, — Дилюк.       — Быть может, — ответил тот и тяжело вздохнул. — Прошу, покиньте заведение.       — Ох, ну за что Вы так жестоки? Я, кажется, неплохо развлëк посетителей, — сказал Кэйа, спрыгивая со стола. В голове своей он радовался, что не признали, или не захотели признать, в нëм капитана «Ледникового вальса».       — Спасибо вам за хорошее вино, — Кэйа протянул несколько монет прямо Дилюку. А тот, верно, растерявшись, принял их, да ещë и обеими руками взял. — А вы, господа, пойдëмте-ка со мной, — он ухватил под локти устроивших драку и вышел с ними из «Доли ангелов».

***

      Две пьяные рожи, всë ещë красные, и из-за распухших сломанных носов, крови на разбитых губах и прочих синяков ещë больше похожие друг на друга, — Кэйа и целыми-то едва смог бы различить их — хотели что-то сказать. Кэйа так и чувствовал, как у них чешутся языки от застрявших на них слов. Но ему, честно говоря, было не до того. Вдруг вспомнилось, что недавно ему птичка напела кое-что любопытное, и он просто обязан был проверить, пока у него ещë есть на это время.       — На этом, господа, я откланяюсь. Счастливого праздника.       Круто развернувшись на каблуках, Кэйа отправился вверх по улице. Далеко уйти, впрочем, ему не удалось. Кто-то окликнул его сзади. Сперва пират не собирался оборачиваться, но когда «Постойте, господин Кэйа» повторилось снова, раздражение напополам с любопытством заставило остановиться.       Его нагнал рыжий парнишка Рагнвиндр.       — Я хотел вернуть Вам деньги. Вы ведь сразу оплатили вино, а это, выходит, лишнее, — он протянул на раскрытой ладони, обтянутой белой перчаткой, несколько монет.       — Не стоит, господин. Считайте, что это лично Вам. Представьте, что Вы — милая официантка, получившая немного больше за красивые глазки, — Кэйа подмигнул лукаво не скрытым повязкой глазом.       — Ну нет уж, господин, заберите, — Дилюк настойчиво впихнул монеты капитану в руки.       — Мне некогда спорить с Вами, я спешу в церковь, оставьте это себе! Коли оскорбились сравнению с услужливой девицей, так считайте, что я плачу за тех двух господ, — капитан махнул головой в сторону таверны, у дверей которой всë ещë стояли двое пьяниц, затеявших драку. И настойчиво так вытянул вперëд ладонь с блестящей на солнце морой.       — Не похожи Вы на того, кто спешит в церковь!       Кэйа усмехнулся, смотря на раскрасневшееся лицо перед ним. И отчего же, интересно, он не может заглянуть в церковь? Неужто Барбатосу не нравятся люди в шляпах и с золотой серьгой в ухе? Или, может, тот имеет что-то против синего? Жаль, если так, ведь надетый на Кэйе плащ василькового цвета едва ли не лучшее, что только есть в его сундуке! Ни одного из своих шутливых предположений капитан, само собой, озвучивать не стал.       — Верите или нет, но это так, господин…— имя всë норовило выскочить из головы (обычное дело для нескольких минут знакомства, не так ли?), — Дилюк. Надеюсь, ещë встретимся!       Вложив-таки деньги в сопротивляющийся тому кулак, Кэйа поспешил уйти. Каблуки его стучали по мостовой, плащ — длинный, доходящий почти до середины голени, — и серьга покачивались из стороны в сторону. И всë это великолепие скрылось за поворотом, ведущим обратно к торговой площади.