В плену жестокого чувства

      Оставалось совсем немного до нужного поворота, и Ёсан вдруг остановился.       — Суён, скажи мне, что именно ты помнишь из того года, когда я уехал? Просто факты. Я должен знать, как это выглядело для тебя.       Я с минуту соображала, как сказать это без эмоций и домыслов. Наконец я ответила:       — Ты вернулся с дипломом и получил свои акции. Мы отметили день рождения твоего друга в клубе. Потом мой день рождения. На твой день рождения было знакомство с семьёй Хан, потом была помолвка. Ты был занят подготовкой, несколько раз летал по поручениям отца в Италию и Францию. Мы почти не виделись, ты был весь в подготовке к свадьбе. Несколько раз вы ссорились с папой по каким-то денежным делам, но я не спрашивала, что у вас за проблема. Потом была свадьба. Ты при всех сказал, что отказываешься жить по правилам этой семьи. Последнее моё воспоминание о тебе — как ты сбросил галстук, поймав мой взгляд с первого ряда, а затем отвернулся и вышел через ближайшую дверь.       Я старалась говорить спокойно, равнодушно выдавая факты, но к последнему предложению всё лицо было мокрым от слёз, а голос дрожал всё сильнее, едва умудряясь разборчиво проговаривать слова.       Ёсан смотрел на меня так, словно не знал, как следовало отреагировать. Его руки приподнялись, и он подошёл на полшага ближе, словно собирался обнять меня, но затем застыл на месте, опустив руки и уперевшись взглядом куда-то вглубь камней мостовой. Когда снова удалось дышать ровно, я двинулась в сторону своего временного жилища и почти неожиданно обнаружила, что Ёсан всё ещё шёл рядом.       — Что ты делаешь в ближайшую субботу? — неожиданно спросил Ёсан.       — Планов нет, — призналась я, не в силах что-либо придумать.       — Это хорошо. Надеюсь, это не изменится, — задумчиво произнёс он, словно обращаясь не ко мне, а к самому себе. — Могу я попросить тебя встретиться в полдень у того кафе?       Я не знала, что ответить. Противоречия разрывали меня изнутри, и казалось, что правильно будет вообще ничего не отвечать.       — Я понимаю, как всё выглядит с твоей стороны, Суён… Сейчас я для тебя — предатель и негодяй, недостойный твоего времени. Я не прошу тебя доверять мне снова сейчас, но во имя того доверия, что было между нами раньше, могу я попросить тебя один раз пойти на уступки и позволить мне всё тебе объяснить при новой встрече?       Я подняла бровь, немного придя в себя:       — Интересно знать, почему ты не мог объяснить этого сразу?       Ёсан засунул руки в карманы, грустно ухмыльнувшись:       — Потому что взрослому мужчине не пристало кричать и плакать посреди улицы…       Мои губы задрожали. Не в силах больше выдерживать это напряжение, я обернулась и увидела, что у входа меня ждёт Эва, словно она и не уходила никуда. Но это было не так: в руках Эвы были мои тапочки, а на ногах — другие её кроссовки. Придя в себя от того, что увидела стороннего наблюдателя, я повернулась к Ёсану и кивнула:       — Послезавтра в двенадцать дня около кафе. Я приду.       Ёсан развернулся и зашагал в ту же сторону, откуда мы пришли. В моей голове, словно кадры старого кино, замелькали потускневшие кадры воспоминаний: лето, обочина ближайшей к дому дороги, десятилетний Ёсан в школьной форме с разодранной коленкой… Только что мы шли вместе из школы, и брат резко закричал: «нет!» Раздался свист тормозов, потом удар, и ещё удар. Затем, когда я пыталась увидеть, что случилось, Ёсан обхватил мою голову руками и не давал обернуться. Из дома вышли мама и наша горничная, они повели меня в дом, так же не позволяя повернуться.       — Почему Ёсан расстроился, мама?       — Машина сбила собаку, и твой брат… Твой брат переживает, что собачке очень больно, Суён.       — Это потому что братик очень добрый?       — Он самый добрый на свете, милая. Поэтому ему грустно…       Я вырвала ладошку из рук матери и побежала навстречу брату. Сбитую собаку, скорее всего, мёртвую, как я поняла позже, уже окружили незнакомые мне люди. Я хотела обнять Ёсана, но меня не пустил дедушка, строго глядевший на внука, который с огромным трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.       — …нет, Кан Ёсан, сейчас ты не пойдёшь помогать никакой дворняге, а соберёшь волю в кулак и войдёшь вместе со мной в дом!       — Но по-че-му? — захлёбываясь от рыданий, спросил маленький Ёсан.       — Потому что взрослому мужчине не пристало кричать и плакать посреди улицы… — ответил дедушка и спокойно зашагал в сторону дома, даже не проверяя, чтобы послушные внуки последовали за ним.       — Эй, ты чего? — Эва пощёлкала у меня перед носом, заставив вернуться в реальность. — Кто это был вообще?       Не зная, какими словами описать всё это, я лишь пожала плечами и в полной растерянности позволила Эве увести меня обратно в комнату.       Мне с трудом удалось уснуть, и сон не задержался со мной надолго: с рассветом я поднялась с постели. Для Эвы я сочинила историю о том, как встретила старого знакомого, с которым мы расстались не самым приятным образом. Эва пожала плечами, никак не комментируя полученную информацию. Зная её, мне не следовало переживать, потому что неважная для учёбы информация не задерживалась в этой голове больше часа.       Вечером мы встретились с Маэлем у входа в общежитие. Мы обменялись несколькими фразами, после чего парень неловко пригласил меня на ужин воскресным вечером. Мне было так жаль его, что я согласилась. Всё-таки мы были друзьями, а ни о чём большем этот парень не мог просить, заранее зная, что я не соглашусь.       В полдень субботы я была на месте, и мне пришлось лишь пару минут подождать, пока Ёсан подъехал на белом мерседесе прямо ко мне. Про себя я отметила, что он должен не так уж плохо жить, раз позволял себе пользоваться автомобилем.       — Спасибо, что пришла, — только и сказал он, тронувшись с места.       — Я пока не знаю, благодарить ли тебя за эту встречу… — аккуратно ответила я, всё же немного боясь задеть чувства брата, несмотря на свою убеждённость в его неправоте.       — Скажешь мне после, рада ли ты была встрече, — кивнул Ёсан, и мне почему-то стало легче дышать.       Мы проехали несколько поворотов, прежде чем Ёсан открыл для меня дверь. Это был обычный спальный район, ни одного заведения, где можно провести время, я рядом не заметила. Простой многоквартирный дом, разве что слишком чистый и эстетичный по сравнению с тем, где жили мои французские одногруппницы. Я поднялась вслед за братом и застыла посреди коридора, когда, вместо того чтобы достать ключи, Ёсан постучал в дверь.       Нам открыла молодая француженка в фартуке. Она быстро сказала что-то Ёсану, но я не успела перестроиться, чтобы разобрать французские слова, произнесённые с такой скоростью. Мы вошли, и, только закрыв за собой дверь, Ёсан познакомил нас:       — Жанель, это — Кан Суён, моя сестра. Суён, это — Жанель, моя жена, — тут он посмотрел куда-то мне за спину и улыбнулся, заставив и меня посмотреть в том же направлении. — А это — главная причина того, почему мой образ жизни резко изменился, а все прежние решения пришлось поменять. Знакомься, это — Аннет, моя дочь, — он перешёл на французский, поворачиваясь. — Аннет, это — твоя тётя Суён.       Из дверного проёма детской на меня смотрела маленькая девочка с золотистыми кудрями. В её чертах я узнала схожесть с маленьким Ёсаном, чей образ запечатлели старые снимки и моя память. Девочке было не больше четырёх, что не оставляло никаких сомнений: Жанель должна была быть уже беременна на момент скандального побега моего брата. Паззлы в моей голове стали срастаться с такой интенсивностью, что виски запульсировали, и я приоткрыла рот, глядя, как смущённая девочка опасливо обходила меня и обнимала за ноги папу, который тут же подхватил её на руки.       — Почему ты ничего не сказал? — прошептала я, глядя в пустоту перед собой, не в силах обратиться к кому-то лично       — Это бы что-нибудь изменило? — с лёгким акцентом на корейском ответила мне Жанель, принимая из моих рук сумку и зонт. Затем она перешла на французский. — Но не думай, что это было так уж легко принять. Он хотел рассказать. Но ты бы не последовала за нами, хотя ему очень тебя не хватало… Иногда я жалела, что запретила ему, но он слишком тебя любил, и мы совсем не знали, чем всё это кончится.       — Аннет, познакомишься с тётей?       — Здравствуйте, мадемуазель Кан, — кротко произнесла малышка, исподлобья глядя на меня. — Меня зовут Аннет. Выпьете чаю с круассанами? Мама испекла их для гостьи, но вам тоже можно…       — Солнышко, Суён и есть наша гостья, — с улыбкой произнесла Жанель, погладив дочь по головке. — Пойдём, угостим тётю…       Разлив горячие напитки, Ёсан и Жанель принялись вести рассказ о том времени, когда Ёсан вернулся домой с дипломом. Они не перебивали друг друга, но каждый словно знал, когда другой завершит свою часть повествования и уступит первому речь. Невольно вспомнилось, как мы прибегали из школы и наперебой рассказывали маме очередные новости. Ёсан никогда не позволял мне договорить, перекрикивая и дразня, чтобы высказать всё первым. Встряхнув головой, я сосредоточилась на деталях истории, которых не знала прежде.       Ёсан хотел получить свои акции и начать откладывать из собственной прибыли, а через некоторое время познакомить семью с Жанель. Но случая всё не представлялось, а время шло. Наконец родители поведали Ёсану о планах на укрепление связей с семьёй Хан через его женитьбу. Ёсан отказался, сославшись на простое нежелание связывать жизнь с кем-то, кого совсем не знал. Мать сказала ему, что он наконец вернулся, и о тех детских шалостях, которыми Ёсан занимался во время учёбы, стоит забыть.       Услышав в этих словах неясный намёк, Ёсан тут же связался с Жанель. Та успокоила его, как могла, но спустя недолгое время отправила длинное письмо на почту с просьбой забыть о ней. Ёсан знал, что что-то не так, но не мог связаться с Жанель, и потому, как только получилось найти повод, отправился во Францию. Жанель была на пятом месяце, животика почти ещё не было видно, но её выдали снимки УЗИ, висевшие на холодильнике. Ёсан тут же всё понял, попутно выяснив, что матери было известно об их отношениях.       Потребовав объяснений, Ёсан узнал, что Жанель получила много денег от госпожи Кан в обмен на обещание сделать аборт и никогда не появляться в его жизни. Ёсан хотел устроить скандал, но Жанель слёзно умоляла его просто уйти. Делать аборт она не собиралась, равно как и ломать жизнь любимого человека, вынуждая остаться с ней.       Вернувшись в Корею, Ёсан делал вид, что ничего не знает, и не препятствовал помолвке, а затем подготовке к свадьбе с Хан Нарим. Она не любила его, что было очевидно. А он при каждом удобном случае наедине говорил ей, что никогда не будет её мужем. В конце концов, когда настал день свадьбы, Ёсан оставил ей письмо, в котором признался, что никогда не планировал на ней жениться и сбегает к той, кому обещал хранить верность. Без подробностей, но вполне ясно он дал понять, что уходит и не вернётся никогда. Для семьи он записал видеообращение, которое начиналось с подборки семейных фото, а кончалось его речью о том, что ему очень жаль, но ради любви он готов пожертвовать всем остальным. Он не знал, что то самое видео выключилось вместе с электроэнергией спустя пару минут после его ухода и мы так и не узнали, что было дальше. Уже через двадцать шесть часов он был в Страсбурге, а ещё через месяц стал отцом.       — Для тебя я оставил записку. Там был электронный почтовый ящик, чтобы ты могла связаться со мной, если захочешь… Но я предполагал, что ты не поймёшь того, что я сделал, так что не особо удивился, что ты не стала пытаться связаться со мной. Я обещал, что этот выбор будет за тобой, поэтому и себе не позволил связаться с тобой.       — Записки не было. Я в тот день не ночевала дома, повсюду ища тебя и пытаясь дозвониться. А когда вернулась к себе утром, там не было ничего от тебя. Мама даже твои фото убрала. А бабушка, у которой я пыталась узнать хоть что-то, велела мне больше никогда не упоминать тебя и остерегаться твоего имени, если я всё ещё собираюсь быть частью этой семьи…       — Так ты не нашла записку, или просто не стала её читать? — уточнил Ёсан со странной надеждой в голосе.       — Её не было, Ёсан! Ни записок, ни чего-нибудь ещё, что о тебе напоминало бы. Я ещё дважды пыталась что-то выяснить, но меня лишили телефона и компьютера на неделю в первый раз, а во второй посадили под домашний арест на месяц. Я усвоила, что лучше подчиниться, и больше ничего такого не происходило… Через некоторое время, признаюсь, я сама начала сомневаться, что у меня когда-то был брат. Воспоминания стали казаться выдуманными, и я перестала за них хвататься. В конце концов, «слон в комнате» стал понемногу растворяться, пока совсем не исчез. До этого прошла пара лет, но родители стали снова устраивать приёмы, а мне стали давать больше свободы, видимо, осознав, что я не собираюсь сорваться с поводка…       Наступила тишина. Жанель оставила нас сидеть за столом, вместе с Аннет отправившись в её комнату. Я снова почувствовала нереальность происходящего. Словно я уснула, и мне снился странный сон. Ущипнув себя, я тут же вспомнила, что уже пару лет не видела снов о брате…       — Мне тоже не верится, — словно прочитав мои мысли, произнёс Ёсан.       Подняв взгляд, я увидела в его глазах слёзы. Мои уже вовсю катились по лицу, и я поднялась из-за стола, чтобы обнять брата. В этот раз мы стояли так очень долго, и казалось, что слезам не будет конца. Наконец я услышала за спиной голос Аннет:       — Папа, почему ты плачешь? Тётя тебя обидела?       Ёсан выпустил меня из рук и вытер глаза.       — Нет, солнышко. Тётя меня не обидела, совсем наоборот. Просто я очень скучал… И я очень люблю тётю. Мне грустно, что я так долго её не видел.       — Ты любишь тётю? Больше, чем маму? — Аннет нахмурилась.       — Что ты, конечно нет, — улыбнулся Ёсан. — Я люблю её по-другому, но тоже очень сильно…       — А ты любишь папу? — серьёзно спросила девочка, подняв суровый взгляд на меня. — Поэтому тоже плачешь?       — Конечно люблю, — кивнула я, присаживаясь, чтобы мои глаза были на уровне глаз новообретённой племянницы. — Я люблю своего брата Ёсана так сильно, что из-за этой любви я уже полюбила и тебя, и твою маму Жанель, хотя ещё не успела вас узнать.       Аннет задумалась о чём-то, вдруг отойдя от отца и подойдя вплотную ко мне.       — Тогда и я тебя тоже люблю. Если буду тебя любить, папа больше не будет плакать?..       — Милая, всем иногда нужно плакать, — послышался ласковый голос Жанель.       Она подошла ближе и опустилась рядом с нами. В её глазах тоже стояли слёзы.       — Я буду счастлив, если все в этой комнате будут любить друг друга, — улыбнулся Ёсан. — А пока прекратите плакать, а то я тоже не смогу остановиться!       Все немного посмеялись. Это был важный момент, который остался в моём сердце.