small present from ananti golf club

Холодный воздух пробирает до костей, и зарыться в пуховое одеяло с головой не помогает от слова совсем. Тело слегка потрясывает от озноба, и Сынчоль хочет, чтобы от этих болезненных ощущений можно было вылечиться также просто, как от обычной простуды. Стараться не думать о том, чем заняты мысли 99% времени оказывается сложнее, чем он предполагал. Сонно потерев тыльной стороной ладони опухшие глаза, он смотрит на расшторенное окно, из которого так жизнеутверждающе льётся дневной солнечный свет, а короткостриженный газон поля бьёт в глаза своей салатовой яркостью. Эта до невозможности радостная картинка сейчас настолько сильно претит, будто он герой совсем другой сказки, и как здесь оказался неясно, ведь на деле всё, о чём он мечтает, это чтобы вчерашний день оказался типичным кошмарным сном. Правда отголоски ночных событий из такого слишком мягкого, уютно-нежного и до неприличия страстного Джонхана, его неимоверно сладких губ и горячих рук, так уверенно делающих всё, что только можно и нельзя, сладкой негой разливаются в мыслях, заставляя низ живота неприятно тянуть. Но отрезвляющая боль от ужасного осознания произошедшего не отстаёт ни на секунду, окончательно добивая и без того сильно уставшие тело и разум. Чрезвычайно много событий произошло за этот вечер, и стоит подумать, что за стенкой находится причина его беспокойного сна, как сердце непроизвольно ускоряет ритм, а дыхание моментально учащается, и всё это заставляет, наконец, скинуть ноги с кровати. Горячий душ помогает немного прийти в себя, и, запив таблетку от похмелья избитым боржоми, он, собравшись, выходит из номера, чтобы закинуть что-нибудь в неунимающийся от просьб желудок. Несмелым шагом он подходит к соседней двери, абсолютно не представляя, что будет делать и говорить, и несмело стучит, ожидая ответа. Тишина нервно бьёт по ушам, он слышит только звук собственного убийственно быстро колотящегося сердца. Так проходят от силы полминуты, и, взглянув на часы, он полагает, что время завтрака давно наступило, после чего чуть осмелевает и произносит чужое имя вслух. Но ответа по-прежнему не получает. Врываться в номер кажется странной идеей, и, когда он спускается на 1 этаж, на всякий случай уточняет на ресепшене, есть ли какие-нибудь новости от гостя из номера 615. Девушка приятной внешности в тёмной выглаженной рубашке слабо улыбается, отвечая, что около часа назад, сдав ключи, мужчина покинул отель. Сердце падает в пятки и вместе со скребущим по грудной клетке до невозможности сильным желанием увидеть его, приходит небольшое облегчение. Его слегка отпускает – Джонхан уехал, взял паузу, и теперь он может спокойно прожить этот день, не беспокоясь о том, что ляпнет что-нибудь совсем неподходящее. Тем не менее эти поглощающие и вырывающие из привычного мира чувства, что он успел осознать за столь короткое время, бьют со всей силы прямо под дых. Они накрывают как гигантская волна во время буйного шторма, окуная под воду с головой целиком и полностью погружая всё глубже; как наркотики по венам, растворившиеся за всего одно мгновенье и теперь сладко наполняющие всё тело безумным адреналином вперемешку с нескончаемым отборным эндорфином; как американские горки, летящие то высоко вверх под самое небо, за границу облаков, то падающие вниз с такой скоростью, что не думая прощаешься с жизнью, а от перепада высот дух захватывает настолько, что ты больше ни о чём и думать не можешь. Сынчоль ощущает, как тонет. Апогеем этих грёбаных чувств является то, что он даже и слова не сказал, ни записки, ни звонка, просто глухое НИЧЕГО, собрал вещи и уехал, сбежал как всегда. Чёртов марафонец. Чёрный кофе обжигает глотку, а привычный рис с яйцом не лезут от слова совсем. Кажется, только от запаха кимчи его сейчас вывернет прямо на этот идеально чистый стол. Голова громко гудит, а мышцы неприятно болят от чрезмерной дозы выпитого накануне алкоголя. Свет хрустальной люстры противно слепит глаза, и он мечтает поскорее оказаться в номере, зарывшись поглубже под тяжёлое одеяло, а ещё лучше напрочь уехать из этого проклятого места, пока он ещё не выжил из ума окончательно. Собрать сумку, позвонив водителю, в последний раз глядя на эту чёртову кровать. Он даже заправил её, накрыв пледом, пытаясь воссоздать вчерашнюю обстановку. Сынчоль старательно обещал себе не вспоминать и не думать об этом, насколько это возможно. Но ничего не вышло. Какой же слабак. Растянувшись на покрывале, пока ноздри наполняет сладкий цветочный запах духов вперемешку с вишней, он, откуда ни возьмись, чувствует мягкое тепло и совсем не замечает, как проваливается в сон. Отчаянный стук по дереву с громким «Садчанним, у вас всё в порядке? Если вы будете молчать, мне придётся выбить дверь» заставил продрать глаза, и, съёжившись от холода, недовольно замычать и оповестить, что он сейчас откроет. – Джухёк, извини, не услышал, ты звонил? – отпирая дверь, блондин проверяет оповещения на телефоне, а глаза вдруг лезут на лоб. – 27 раз, – мягко улыбается Джухёк, и, аккуратно забирая чужую сумку и портплед из прихожей, незаметно обводит сонного мужчину сочувствующим взглядом. – Я сдам карту сам, подожди на парковке, – устало кидает блондин и скрывается в ванной. – Да, конечно, садчанним, – дверь с шумом закрывается, и Сынчоль, снова оставшись наедине, хорошо ощущает, как разбивается его образ живого человека. Тяжёлое тело с каждой секундой всё сильнее обволакивает неприятное облако грузных чувств. Изучая в зеркале своё опухшее лицо, он заглядывает в непривычно стеклянные глаза, и в очередной раз удивляется собственной ущербности. Хлопая себя по щекам, предельно глубоко вздыхает и клянётся себе, что не будет расклеиваться, хотя, если попробовать не врать себе хоть минуту, он слабо представляет, что будет с ним дальше.