Ублюдок с фотоаппаратом

Возможно, Нейтану слова эти покажутся издёвкой,

Но я хочу сейчас же зáняться рифмовкой, которую

Мне посоветовал его психически-неуравновешенный сосед.

И я не про себя — довольно споров в памяти моей;

Сегодня Прескотты узнают, к чему придёт единственный отросток

Ирландских протестантских эмигрантов в теле их единственного сына...

3 октября.

... Итак, для того, чтобы изначально не погружаться в пучину демагогии, обозначим — что есть познание мира, его сути, и познаваем ли он вообще... Если мы благоразумно опустим примерно полсотни немецких фамилий наподобие Шиллера, Гёте, Маркса, Канта, Ремарка, то сразу обнаружим решительное деление живых мыслящих существ на два основных природных лагеря — идеалистов и материалистов. Опять же, не читая философов новейшего времени, мы можем также охарактеризовать эти два направления. Так, идеалисты считают, что мир вокруг непознаваем и, я утрирую для начала, на всё воля божья, сыновья, духовья и так далее — и есть у них некий идеал; может бог-сын, может даже сам Творец, и вся жизнь их теперь заключена в стремлении к этому идеалу, а более им нечего и не надо. Но есть же и другая группа, доминирующая сейчас в сознании образованного рационального человеческого общества — материалисты. Интересные люди, считают, что мир полностью познаваем, но опираться можно только лишь на опыт, причём в основном только лишь свой — не знаю конечно, как они своими пресловутыми "средствами познания" разберут временные стабилизирующие скачки, но самый парадокс-то вот в чем — ведь я же тоже пытаюсь разобраться в этом с точки зрения материалиста, отвергая заведомо вмешательство внешней силы (время мы в расчёт не берём, как основопологающую систему координат и, если так можно выразиться, инерциальную систему), хоть она вроде как даже показала саму себя; но я не проникла в суть. Злобный двойник, якобы оставленные позади сотни личностей, будто заново созданные просто ради "баланса", являя собой просто чудовищный пример неэффективного вселенского энергопользования (а мы ведь знаем закон сохранения энергии всего сущего — если где-то прибывает, значит где-то и убывает, а вот где?)... Но ведь и обратное нельзя утверждать, как гласит нам материалистическая теория — всему есть доказательство и свой ответ, главное это всё отыскать. Хорошо, наверное, идеалистам — и искать даже ничего не надо. Но разве материалист, уверовавший в прекрасный идеал этой квинтэссенции практики и эксперимента, не становится сам даже более воспламененным идеалистом, чем те, кого он глубинно презирает... Также, a posteriori, я могу определить своё душевное бессмертие как основополагающий фактор развития временного парадокса и его стабилизирующего решения (сноска на страницу два, смотри "обесценивающий выбор"), что, возможно, является тем самым вмешательством могущественной надматериальной сущности в этот пласт реальности и силу, способную менять его константы. Но возможен и вариант, которого мы придерживались последнее время до моего переноса — я, как главное действующее лицо, проводник энергии перемещения во времени и пространстве, не играю в этом самом перемещении решительно никакой роли, как и не имеет никакая высшая сила — ведь энергия вселенной, тратимая на "создание новых Макс" вместе с сопутствующими существами, и поддерживание этого гигантского объёма физических и духовных данных, в конечном итоге восполняется после полной их утраты, представленной моим перемещением... Что ты делаешь? Как что? Развлекаюсь. А ничего, что тебе через час уже надо быть в резиденции Шона? Да ладно, дело пяти минут — я этот город как пять пальцев знаю... Ты вообще-то больше не мэри сьюшная главгероиня, чтобы тратить своё время на тупой стёб из будущего и праздное ничегонеделание, а обычный... марти сьюшный... Аргх, как же это подзаебывает... Где слов таких понабрался? Давай не урчи тут, неделя всего прошла, а ты уже начинаешь биполярить... Две! Уже почти две недели, боже! И ты всё ведешь себя как... Не утруждайся... Нейтан с хрустом вытянул спину, изогнув её слегка в первом кифозе и потянув руками вверх, облокачиваясь доверчиво на стул. Итак, эпиграф только что был написан — а по планам это должно превратиться в серьёзное расследование уже через годик, а к тринадцатому и вовсе стать этаким священным писанием для всех мессий, управляющих вселенными. Тринадцатый год вообще виделся парню как то, что должно будет положить конец этой нервотрёпке — и Джефферсон, и наркотики, и проявочная, шторм... Возможно, встреча с Колфилд и схлопывание временного континуума или предотвращение шторма. Опциональность бешеная, но вот как подготовиться к этому неизбежному будущему? Прескотт знал, что два года пролетит буквально по щелчку пальца, но это всё те же полтысячи дней, точнее даже больше — если учитывать нагрузку в академии, которую он планировал выдержать во что бы то ни стало, и необходимое время для социализации с какой-нибудь Кейт Марш или Даной Уорд, то остаётся только приходить домой и падать спать. Эмбер же начнёт играть свою игру, как Серсея из Игры Престолов — думая, что она тут самая главная королева человеческих пороков, а на самом деле буквально находясь на ладони... Как же глупа и наивна подростковая жизнь, поскрипывая ворсом свежекупленного ковра, думал парень, наворачивая бестолково круги по комнате в поисках необходимых атрибутов. Телефон лежал на столе, буквально нетронутый с вчерашнего полудня — их стартап ещё не начался, хоть он и успел переговорить с мисс Сморт, но старушка внезапно приболела, даже вроде слегла на неоплачиваемый больничный, так что планы, возможно, придётся поменять, но истинных целей это не касалось; так что он по-прежнему никому не был нужен. Но загоревшийся индикатор уведомлений говорил об обратном. Нейтан трепетал, вспоминая забытое чувство, но в реальности всё оказалось прозаичнее. Писала Майерс. Не хочешь поговорить о нас? — Ну нет, бля-я... — Нейт наклонил голову и часто легонько застучал по индифферентной к этому деревяшке стола. — Каких нас, м? Что там она понапридумывала? Уши его покраснели. В таких ситуациях он не был фактически никогда. А уж если вспоминать когда краснел от подобного — тем более. Ему не пришлось отправлять первое, что придёт в голову — он перебирал в ней сотню вариантов, от "нет никаких нас" до "мне очень жаль". По итогу решил остановиться на нейтральном. Откуда у тебя мой номер? Ответа ждать не стоило, но он последует. Теперь под боком будет находиться ещё одна заноза. С другой стороны, жить не должно быть просто и легко — надо же заиметь себе в новом теле гарем, невыразимую красоту и неописуемое богатство. Пока всё есть лишь на полступеньки, но результат положен... Кончай давай и иди выезжай. Тебе всё ещё нужен автобус. А где кстати твой новенький красный пикап? Или тебе его купили, только чтоб возить Джефферсону всякую... Не знаю и знать не хочу. Мне пятнадцать исполнилось в позапрошлом месяце — я вообще не должен ни черта знать...

***

Ну неужели это резиденция могущественного клана Прескоттов? Я не верю, правда, и сейчас к тому же пущу слезу. Где это золотое тиснение, основательные колонны раннего классицизма, плантации с многочисленными рабами? Если ты ещё не поняла, это — знаменитое сельское очарование рыбных монополистов Орегона. Использовать старинную ветхую резиденцию старого прапрапрадеда раз в месяц, а жить в "летнем" дворце на двадцать пять комнат по пути в Сан-Франциско. Так сказать, между рыбой и геями... О, а это, видимо, то самое очарование мелкого ублюдка. Заткнись. И советуй. Что я тебе могу посоветовать? Не провоцируй и соглашайся — вот и вся недолга... Выйдя из автобуса, первым, что бросилось ему на глаза, было здание пошатнувшейся автомастерской, что ещё принимала клиентов, а в её перегоревшей вывеске не хватало пары букв. Да, на её фоне резиденция самого могущественного человека в этих краях действительно выглядела блекло и как-то глубоко отторгающе-непримечательно, чем-то напоминая хибару мелких рабовладельцев на заре времён. Со стороны домик был абсолютно безвкусен и пресен, будто выкрашен в самый уродский оттенок блекло-розового, но память услужливо подсказывала, что внутри это всё нихера не так. Громко выдохнув и пожелав про себя удачи, парень отправился на встречу, огибая неторопливо проезжающие по шоссе редкие пикапы и безынтересные, будто картонные, легковушки-седаны. Наконец подойдя к на вид хлипкой двери из незамысловатой акации, парень резко дёрнул за ручку и пустил себе в лицо поток тёплого воздуха, контрастировавшего с все более пронизывающим ветром снаружи. Не теряя драгоценного времени, Нейтан заскочил в довольно обширную прихожую и сбросил верхнюю одежду, мельком поглядев на часы. Вовремя, собственно. — Так, наверх и направо... — пробормотал Прескотт, морща лоб и разминая одубевшую кожу лица горячими ладонями. Лестница, похрустывающая под ногами, невзрачный второй этаж с многочисленными фотографиями и картинами из прошедшей эпохи — всё буквально напоминало входящему, откуда начиналась великая компания. Но вот пройдя чуть правее, он обнаружил довольно широкую, как две лестницы, приёмную, в углублении которой по всем канонам бизнеса стояла массивная металлическая дверь, над которой почему-то находилось погашенное табло, наверняка высвечивающее когда-нибудь красные цифры. Комментарии излишни. И вот заветная дверь. Нейтан, не веря себе, два раза гулко выдохнул, выдавливая из себя непонятную тревогу и два раза стукая по стали. Железо в дверной коробке пару раз дернулось, и в пустом доме возобновилась опустощающая тишина, в которой он слышал лишь биение собственного сердца, а давящее чувство угнетения действовало на уши оглушающим шумом. Наконец, спустя долгие десять секунд, из-за двери послышался неприятный резкий баритон. — Войди! Едва Нейтан успел приоткрыть дверь, что была незаперта, тот же голос повторил. — Я тебе сколько раз говорил, по своим пустякам... Нейтан? Парень на ощупь закрыл дверь за собой и плотно прислонил её, окидывая комнату взглядом. Он не хотел сначала смотреть на хозяина кабинета, но тот решительно перетягивал внимание каждого вошедшего на себя. Нейту пришлось обратить своё внимание на до сих пор такой неуютный профиль, виденный всего лишь однажды ещё в той жизни. За большим столом, чем-то напоминавшем "Резолют", что тоже был резным спереди и обтянут сверху красной кожей, восседал сгорбленный человек довольно тщедушного телосложения, но даже из другого конца комнаты было видно, насколько он будет больше самого Нейтана, если вдруг выпрямится и сядет. Шон Прескотт исподлобья глядел на своего сына, а в глазах его, узких и смехотворно маленьких на фоне высокого лба, сквозило какое-то странное удивление напополам с напряжением. Он не выпрямился, а сын не решался подойти ближе, ожидая разрешения присесть. Шон смешно сощурился и слегка откинулся на спинку стула. — Неужели? Я уж думал этот идиот рекламщик зашёл. Что у тебя стряслось такого, что ты сюда так стремительно прибежал? Денежки плакали? — с непонятной интонацией довольно резко выплюнул магнат, хрустнув одним пальцем на правой руке. — Ты просил — я пришёл, — несколько оторопело отозвался парень, смущаясь больше от того, насколько кабинет был огромен по сравнению со всем остальным. Он будто после трейлера Джесси Пинкмана попал в кабинет к Солу Гудману. — Странное дело, — помолчав немного, ответил старший, почти невидимым жестом указав на стул перед собой. — Никогда такой принцип не работал. А сейчас что? Меркурий летит к Земле и скоро въебëтся? — Нет, — усевшись в удобное кожаное кресло, заявил Нейтан, потихоньку расслабляясь. — Я просто подумал, что ты зовёшь меня по делу. Вот и вся разгадка. — Хорошо, — согласился он, уже выпрямляясь и поднимаясь из-за стола. — Пусть так. Главное что не игнорируешь. А скажи ка мне... От его тона всё внутри похолодело. Мужчина подошёл к широкому окну справа от стола и наклонился вперёд, будто провожая взглядом проезжающие машинки, казавшиеся с такой высоты ещё меньше. — Почему мне звонит Рой... Этот твой мистер Уэллс. И говорит, что ты очень ратовал за вечеринки, просишь у школы фотооборудование и... Отвечаешь на уроках. Звучит как клевета, не так ли? — Возможно, — уклончиво отмахнулся он. — Но деньги и вправду не помешают. — Деньги будут, — глухо произнёс Шон и подошёл к столу, перекладывая какие-то бумаги. То, что он держал их у себя буквально под рукой говорит как минимум о небезынтересности находящихся там данных. — Знаешь, я всё думал над тем, как прикрыл лавочку этих провонявшихся молокой ремесленников старой школы... — И-и? — нетерпеливо протянул собеседник под назойливый звук шуршащих файлов. — Ты и так уже оставил их с полными штанами и пустыми карманами. Что дальше-то? — Дальше? — странно хмыкнул мужчина и исподлобья глянул на сына, в глазах его просквозила едва скрываемая враждебность. — Я тебе уже рассказывал тогда. Дальше — разделять и властвовать. Они уже сейчас готовы прибежать ко мне в надежде на трудовой контракт... — А ты не боишься? — парень споткнулся, осознавая бессмысленность вопроса, но решил посмотреть, что же будет дальше. — Их, эм... Профсоюза? Забастовок? Федералов, наконец? — Единственное, чего я боюсь, — озабоченно ответил Шон, наконец вынимая какой-то жёлтый документ из той кипы. — Это рака простаты и... Прионов. Знаешь ли, летальность стопроцентная... — Ясно. Ты меня за этим позвал? — И да и нет. Мне просто стало интересно, правдивы ли слухи. Впрочем, думается мне, это ненадолго, — он встал, ни разу не скрипнув креслом. — Я хотел тебе сообщить, чтобы ты не проебался. На вот, возьми рецепт. Прескотт-старший протянул ему бумажку. — У тебя психотерапевт с одиннадцатого числа, припиздок. Постарайся не обосраться в первый раз, дальше делай что хочешь, хоть объебись у него там на стуле. Ясно? Нейтан быстро кивнул и, не глядя на папашу, устремился к выходу. У самой двери его неожиданно остановил властный голос, уже так непохожий на прежний. — И ещё. Не позорь меня. Его вдруг прошибло непонятным липким потом, душа будто вышла из тела, оставив холодеющее пространство за собой. Ему пришлось хрустнуть шеей и почему-то стыдливо, будто макнутый в дерьмо котёнок, вылететь оттуда. Почему-то в голове раздался неведомый гул, похожий на реквием по усопшим, играемый обычно после поминовения в местной церкви. Неизвестная тревога овладела им и на улице, хоть и погода, испортившаяся ещё полнее — пошёл дождь, должна была быстро смыть эту минутную слабость. Но колени его странно дрожали, а ноги пытались удержать курс на Блэквелл. Нет, нет, нет! Единственная радость была, что это пропало, но конечно! Надо всё испортить. Что происходит? Меня всю трясёт, вот что! Давно же такого не было... Просто доберись до комнаты и иди спать, сегодня воскресенье. И выкинь эту сраную бумажку... Нет уж, пока не буду. Мало ли что будет без них. Нейтан добирался до школы окольными путями, иногда приходилось срочно облокачиваться на стену и выравнивать сбившееся дыхание, что упорно качало кровь в и без того неспокойное сердце. Наконец, когда напротив уже виднелся главный подъём к большой лужайке, Прескотт рванул в последний раз, лавируя между дальнобойщиком, двумя мотоциклистами и... В последнюю секунду перед гулким ударом железной махины он уловил отчаянный скрежет тормозных колодок и писклявый скрип стирающейся резины — и вот уже в следующее мгновение он летит бетонный тратуар, а жёсткий удар о твёрдую землю выбивает воздух из лёгких со скоростью локомотивов, проходящих неподалёку от городка. Запоздало вдохнув воздух, Нейтан попытался скорчиться и согнуться, но резкая стреляющая боль в области лёгких и рёбер не дала ему этого сделать — он мог лишь упасть обратно плашмя и неудержимо сипеть сквозь едва приоткрытые губы. Блять! Нет! Что это? Астма? У тебя астма, идиот? Что? Какая ещё астма? Почему мы задыхаемся? Знаешь, это не ко мне вопрос вообще! Может вон твоя подруга поможет? Действительно из бежевого пикапа выбежали две девушки — даже снизу и с полузакрытыми глазами можно было уловить отдельные визуальные признаки и тембры голоса. Рёбра сильно ныли, и понять, насколько они повреждены, не имелось решительно никакой возможности. Вообще ничего не представлялось возможным. — Блядство, Рэйчел! Ты заставила меня задавить Прескотта! — Я ни при чем, ты же видела! Он сам выбежал... — По-омог... — попытался вновь выдавить Нейтан, но лёгкие свело ещё сильнее. — Быстрее, посадите его к стенке! Да, вот так, — вмешался мужской голос, после чего тело парня, уже почему-то слегка пожелтевшее, оттащили в стороны — адская боль в рёбрах отдалась ещё сильнее. К большому неудовлетворению обеих сторон, остаться в сознании Прескотту было не суждено.