Последствия

Половина февраля пролетела относительно незаметно. У русского всё было так же, как и раньше, правда, добавились хлопоты с американцем. А вот у омеги жизнь пошла в гору. Он радовался каждой мелочи, каждой детали и хорошему слову. Много чего было так же непонятно и порой страшно, но это не сравнится с его белой полосой, что настала спустя столько лет чёрной, казалось бы, ведущей лишь на скорую смерть. Началось и лечение его дочери, которое американец ждал больше всего. Она поправлялась, всё чаще смеялась и стала более активной девочкой, развивающейся прямо на глазах своей матери. Это не могло не радовать Сашу. Но и сам Америка не прекращал свой курс лечения. Первое время Андрей следил за этим и лично отдавал лекарства младшему, наблюдая за их приемом, но позже Аме начал сам напоминать хозяину дома о приёмах. С этого времени он лично, не без помощи Роса, ознакомился со всеми таблетками и препаратами, выучил их приёмы и теперь сам их пил. Альфа порой спрашивает и напоминает, но каждый раз убеждается, что Америка подходит к этому достаточно серьёзно и заинтересованно, дожидаясь результатов лечения. Последний рабочий день недели и, о чудо, наконец выходные. Только с такими мыслями можно жить в этот день с самого утра. Но одно дело, когда ты работник в душном офисе, в который директор заходит пару раз за день, а другое дело, когда ты сам директор, находящийся с такими же директорами в одном кабинете. — Мои архитекторы уже преступили к работе над проектом с выигрышного тиндера. По нашим примерным расчётам, мы должны завершить строительство за 2 года, возможно, с лишним. Чем больше будет рабочих рук, тем быстрее закончим, — президент компании смотрит и кивает в сторону всё той же женщины средних лет. — Я сотрудничаю не только с вами, но и со многими другими. На данный момент я не смогу Вас обеспечить нужным количеством людей, однако через полгода они будут точно, — владелица смотрит на русского и после мучительного вздоха говорит свои заключающие слова.- Предоставлю всех свободных, как только одна из бригад освободится в ближайшем месяце, сразу сообщу Вам, Андрей Андреевич. — Я вас понял, спасибо. Но мы ещё не преступили к стройке и тем более не сделали заказ на стройматериалы у поставщика, — в этот раз русский смотрит на мужчину лет 50-ти, на что он кивает в ответ со словами: «Сегодня всё обговорим».

***

Несколько часов подряд дверь в главный кабинет этого здания не открывалась совсем. Мужчины и женщины, сидевшие в комнате, ни минуты не были свободны и отвлечены от своей работы всё это время. Последние минуты все проводили по разному — кто-то заполнял договор, а кто-то общался по поводу работы и нет. Русский ходил от места к месту и собирал листы в папку, рассортировывая. Вновь подходя к одному из присутствующих, он забирает лист с подписями и круглой цифрой, ценой, в содержании. -В случае нехватки материалов мы сможем сделать повторный заказ? — Покровский просматривает документ, прежде, чем положить его к себе. — Конечно, Андрей. Ты, главное, через меня всё это делай, — они оба стараются говорить тише, дабы не отвлекать ещё пишущих и думающих рядом. — Хорошо, — парень, наконец-то, кладёт в папку договор и опирается одной рукой о стол, посматривая на остальных и дожидаясь. — Сумма меньше, чем я ожидал. — Ну, вот так вышло. Тебе-то не хуже? — поднимая голову на младшего, немного посмеивается мужчина. — Не хуже, естественно. Но я надеюсь, что качество от такой низкой цены не будет ли слишком плохим? Частые ремонты мне не особо нужны. Срок эксплуатации не станет ли меньше после этого? — блондин опускает голову, смотря серьезно на собеседника. — Андрей, успокойся. Хах, я ничего не менял из твоего выбора. Это цены опустились на рынке на некоторые товары. Бывает, — мужчина слегка улыбается, смотря на серьезного сына своего давнего друга и коллеги. — Понял. Просто те материалы проверенные временем. Не хочется напороться на слишком некачественные трубы или краны. Проблем потом не наберёшься, — он легко выдыхает, смотря на наручные часы. — Не так уж и много просидели. Относительно. — Это точно. Ты лучше расскажи, Андрей, как твой отец с матерью поживают. Ни слуху ни духу от них. — Отлично поживают. Мать недавно очередную точку открыла в Москве. Хоть один честный бизнес в семье. — А чем же она занимается это, что расширяется по городу? — мужчина не понятливо смотрит на альфу. — Да салоны красоты у неё там. Сидит в них с утра до вечера. Ну, нравится ей это всё, что поделать, — русский сразу вспоминает свою маму, что постоянно говорит на семейных ужинах про своё дело. Эта работа не была для неё муторной, скорее, для сердца. После своей учебы она так и не успела поработать по своей специальности, а теперь, занявшись столь интересующим её делом, не может оторваться уже какой год. — И вправду. Главное, чтобы была рада. С другой части стола слышится «Заберите», и русский видит 2 документа, которые держит молодой человек. Приходится отойти и положить их в папку, отвлекаясь окончательно от разговора.

***

На часах виднелось 15:57 рабочего дня. Он, казалось бы, уже давно начался, но и не скоро закончится. Русский в спешке идёт по коридору, параллельно что-то смотря или пытаясь найти в своем рабочем планшете. Встреча с его архитекторами, что доделывают проект до полного конца и создают реалистичный макет ЖК, будет через пару минут, ровно в 16:00. Он может опоздать, у него есть на это право, однако опаздывать не хотелось. Лифт, мимо которого прошёл РФ, тихо и неспеша открылся, подавая это тихим звоночком. Из него выходит уже привычная этому зданию блондинка. Смотря в сторону, в которую только что прошел кто-то, она замечает своего родного брата, бесконечно спешащего куда-то. От этого закатываются глаза и изо рта выдаётся недовольное цоканье. — Он стоя́ть вообще умеет …? — шёпотом слышится из её губ и она негромко подбегает к нему. В этот раз блондина не предупреждает громкий звук битья каблука об пол, в этот раз она была в кроссовках. — Пока я в зале на дорожках бегаю, ты на работе по коридорам носишься? — Ёб твою…! Напугала, блять — альфа недовольно смотрит на свою сестру, что мигом вывела его из картинок и надписей в планшете на презентациях. — Ещё б не напугала. Когда бошка одним и занята, грех не испугаться, — она слегка ударяет костяшкой указательного пальца Андрея по голове, намекая на его мозг, который забит одной лишь работой. — А вот тебе-то точно заняться нечем. Чего пришла? Мне через 3… Уже через минуту нужно быть у себя в кабинете. — Ну, вообще-то просто мимо проходила и решила навестить, но по дороге к тебе мне позвонила мама. — Начинается… — мужчина томно вздыхает, надеясь, что поскорее от него отстанут. У него работы — выше любой крыши, которая только была построена их семейной компанией. Ему так некогда, а сестра в очередной раз готова отнекивать его от работы и чуть ли не стыдить за столь активную рабочую деятельность. — Мама сказала, что если не придёшь к ним с папой в гости сегодня к 21:00, то она перепишет всё имущество обратно на тебя. А там, прийдёт время, и останешься ни с чем. А это для нас обоих чревато, — девушка кладет руки в карман своего бежевое пальто. С левой стороны от неё опять исходит огорченный и мыслительный вздох, после чего она уже знает ответ. — Мама попросила, чтобы ты и своего жильца прихватил. Ей интересно в лицо посмотреть тому, кто шкурку твою спасет. Про девочку не знаю, мама не сказала. Но думаю, возьмите её с собой. Она спокойная и такая ду́шка, будет тише воды сидеть, — Вместе со своей сестрой, темп России снизился, а это он заметил только сейчас, понимая, что уже точно не явится в свой кабинет в число времени, кончающееся на нули. — Господи, иди уже! Понял я всё! — слова девушки и неожиданное заявление матери его окончательно заставили принять положительное решение. Но не сейчас. Сейчас у него работа. — Всё, испаряюсь! — блондинка разводит руками и с улыбкой целует в щеку практически бешеного мужчину, разворачивается и уходит обратно во свояси. Недовольный взгляд мужчины, стоящего вполоборота, успешно провожает женщину, убеждаясь, что та не вернётся. Ну, по крайней мере для этого ей понадобится теперь время, а к этому моменту он будет уже на своем рабочем месте. — Вот же затычка в каждой дырке, я из-за неё опаздал, — альфа переходит почти на бег, спеша по пустому коридору до своего кабинета. Так не хотелось заставлять людей ждать, а теперь приходится.

***

Рабочий день подошёл к концу. Этого ждал весь офис и любой работник, находившийся в здании на своем рабочем месте. Зимнее солнышко уже не пыталось греть снег, вместо него на небе красовались тёмные тучи, закрывающие всю голубизну выше. На улице становилось темно с каждой минутой, а фонари включили уже давненько. Выходя из здания, русский проверяет время на наручных часах, останавливаясь на пару секунд, дабы не упасть на льду. — 19:03. Ладно, успеем. Уже не первое утро России приходилось оставлять машину не на парковке перед зданием компании. Его это напрягало, но поделать он ничего не мог. Раньше, полмесяца назад, он приезжал достаточно рано и парковка почти всегда была полностью свободной, однако сейчас, вот последние недели 2, в некоторые дни приходилось приезжать позже привычного времени. Не удивительно, что час разницы в прибытии на работу может влиять на парковочное место. Так и в этот день. С самого утра, с 5 часов, американец чувствовал себя не самым бодрым. Одна из договорённостей с Россией у него была таковой — «Всегда, если тебе становится плохо, обращайся ко мне. Мало ли, вдруг что-то серьезное.». После этих слов Америка начал тревожить опекуна по каждому недомоганию. Это не бесило старшего, хотя немного напрягало. Правда, в это утро младший по правде заболел. Вместо часа законного сна альфа таскал градусники, чаи и искал таблетки, салфетки. Высокая температура и насморк омеги — два всадника опаздания России на работу. Спускаясь по лестнице, русский идёт по тротуарной плитке, проходя те самые парковочные места, которые он сегодня, грубо говоря, просрал. Что ж, дорога лишь на пару минут дальше, нежели могла быть. В кармане куртки начинает звонить телефон, оповещая об этом вибрациями. Оказавшись в руках, по нему проводят пальцем и, приложив к уху, говорят. — Я уже вышел с работы. Сейчас приеду. Катя купила тебе лекарства, ты их выпил? — Да, уже давно. Я сейчас в кровати, если что. С Софи. Чай 4 раза пил, пока тебя не было, — просьбу русского парень выполнил и сразу сообщает об этом, дабы мужчина не волновался лишний раз, идя с работы. Телефон был куплен почти сразу. Была лишь одна проблема — научить омегу им пользоваться. Его долгое времяпровождение в сексуальном рабстве явно сказалось на его приспособленности к жизни и её пониманию. Множество изменилось с того времени, но парень всячески старался это узнать и учился понимать. Покупка была внезапной, но планированной. Не без помощи Екатерины ему напомнили о пользовании этим. — Хорошо, понял. Я, конечно, понимаю, что ты болеешь, но сегодня нам нужно будет поеха… Речь альфы резко обрывается в телефоне американца, а вместо внятных слов слышутся маты, глухие звуки и конкретная ругань русского. — Блять! Смотреть нужно, куда прёшься! Глаза есть? Так схуяли ты ими не пользуешься?! — РФ нагибается, дабы взять свой телефон, упавший, слава Господи, в неубранную кучку снега позадорогой. Девушка же, ставшая частичной виновницей этого, вынуждена слушать неприятные слова и брань в свой адрес. Она не хотела, просто не увидела, идя в капюшоне, шарфе и наушниках впридачу. — Извините меня, я не увидела Вас, — выпавшую из рук девушки сумку Россия лицемерно переступает, прикладывая протёртый от снега телефон к уху. — Дибильники надо вытаскивать, раз слепая. Хотя бы на слух! — обходя девчонку, альфа переходит дорогу, как только загорается зелёный свет и идёт до ближайшей стоянки у «Магнита», на которой пришлось оставить его машину. — Андрей, всё в порядке…? — Да, нормально. Что я там сказал последнее? А, точно. Нам сегодня нужно к 9 вечера быть у моих родителей. Они хотят, чтобы я приехал, а заодно и тебя взял. Познакомитесь. Так что готовься, щас приеду, переоденусь, берём Софи и едем. — Она тоже нужна? — Ну, а куда мы её денем? — русский садится в машину и хлопает дверью, вставляя ключи и включая подогрев. — Хорошо, я тогда вещи потеплее одену, да? — Да. Мы на улице не будем, но закутайся получше, выздоравливать быстрее будешь. Ладно, я скоро, ждите. — Ага, осторожнее. Вдруг, гололёд…

***

На звук ключей в дверном замке́ и звук её открывания с кухни подбегает Америка, недавно играющий с дочкой там же на полу. В дом входит Россия, отряхивая с волос снег, что начался пару минут назад до приезда альфы во двор. — Привет. Как прошел день? — омега подходит ближе, берет из руки России офисный портфель с документами и кладет его на мебельную стенку. Немного волнуясь и словно спеша, он подпрыгивает обратно к России и тянет руки. — Давай помогу. — Нет, спасибо, — старший сомнительно смотрит на парня и сам снимает свою куртку, проходит в коридор и вешает её на вешалку. — Нормально прошел. — Как обычно…? — Да. Саша тяжко вздыхает и отходит, дабы не мешать. — Будешь чай? Могу бутерброды сделать… — встав в проходе на кухню, он прижался к дверному косяку и смотрел на русского. Он не умеет готовить от слова «совсем». Его кулинарные навыки заканчиваются там же, где и начинались. Он уже задумывался, что было бы хорошо, умей бы он сварганить хотя бы суп или пельмени. Но он не умеет, а альфа и не заставляет. Почти все его перекусы — покупные и заказные в ресторанах или магазинах. Америка ни разу не видел за эти полмесяца, чтобы его опекун что-либо готовил сам, хотя бы для себя. Младший уже спрашивал причину, но ответ был очевиден — «Мне некогда. Да и кто будет это делать, если не я? Никто.». Оно и ясно. За всё это время он уже понял, что омеги у русского нет. А кто ещё мог бы это делать для него? Если помечтать, то да — сам американец и мог бы. Но он не умеет, и в этом вся проблема. — Да, давай. Я в душ и переоденусь, — кареглазый уходит на второй этаж, а Америка вздыхает и разворачивается обратно на кухню. Девочка всё так же сидела, играя с какой то игрушкой, что была куплена неделю назад для неё Катей по просьбе России. Как никак, а ребенок в доме. Придется и ей угождать порой. Ставя электрочайник на подставку, проверив наличие воды, Америка его включает и идёт к холодильнику и за батоном. Взяв всё, он кладет это всё на доску и берет нож. Данным предметом ему всё ещё немного страшно пользоваться. Каждый раз, когда он заходил к маме на кухню, она отгоняла его от ножа. А что сейчас? А сейчас никто уже так не сделает, ведь он не маленький мальчик, которому нужно запрещать каждый шаг. Русский и слова за все эти дни не сказал про ножи, про осторожность с окнами, дабы не выпасть, не говорил про опасность электроплиты, что может быть включена в любой момент. Росс считает омегу взрослым, он не церемонится с ним и не пытается всему научить, как маленького ребенка. Сейчас Аме — взрослый парень, имеющий свою личность и уже даже ребенка. Разве России объяснять что такое опасность и ответственность? Но американец всё ещё 8-ми летний ребёнок, который нуждается в своём взрослом, что будет говорить ему «правильно» и «неправильно», что-то разрешать, а что-то запрещать. Как можно аккуратнее он старается порезать всё на бутерброды и успешно с этим справляется, даже не порезав себе что-нибудь, как убеждала его мама много-много лет назад.

***

Россия заходит на кухню, будучи уже в той одежде, в которой поедет к родителям. Пусть он и не собирался обратно на работу, но его одежда заставила Америку задать вопрос. — Мне тоже одеваться так официально? Я думал, что мы едем просто на ужин к твоим маме и папе… — смотря на брюки и голубую рубашку, Америка начинает думать, что родители России строже, чем казалось. — Нет, тебе не надо. Оденься поприличнее и всё, — Росс садится за стол и берет свою чашку, добавляет ложкой сахар и размешивает его. — Ладно, я понял… Аме кивает и подходит к дочери, присаживаясь перед ней на корточки. Пару раз чихнув в локоть и шмыгнув носом, младший гладит её по волосам. — Сейчас лучше? — Что? А, да… Утром было хуже намного, сейчас даже чихаю меньше. Россиянин кивает, удовлетворившись ответом и смотрит в окно. На улице уже стемнело, что свойственно зиме, поэтому свет был лишь от фонарей в жилом комплексе и от личных ламп в домах жильцов. Тех, кто живёт здесь постоянно — не много, но они есть. Для многих дом, находящийся тут, является дачей или домом, куда можно приехать на выходные из квартиры в центре, дабы отдохнуть и нагуляться хорошенько со всеми друзьями. Допив чай с мини шедевром Аме, Росс встаёт из-за стола и кладет посуду в посудомойку. — Всё, идите одевайтесь, и потеплее. Я в кабинет быстро. Угукнув старшему, блондин берет свою дочурку с пола, собирает её игрушки и направляется за опекуном, но не в его кабинет, а в свою спальню. Он уже приготовил, как и просил старший, свою теплую одежду и для Софи. На улице он не был, но раз сказали теплее — придётся одеваться тепло. Штаны, тёплый бежевый свитер и носки. На нем так же будет тёплый пуховик и капюшон с мехом. Дочь он одевает не менее тепло, сначала вся обычная одежда, а потом детский зимний комбинезон. Америка берет на руки свою укутанную дочку и смотрит, вытянув ту вперёд. Она преданно смотрит на свою омегу-мать. Американцу не чужда эта девочка, она была рождена им и жива лишь с его помощью. Но парень даже за более, чем полгода, всё ещё не может свыкнуться с тем, что теперь он не ребенок. Теперь это самое дитя есть у него, ему нельзя быть маленьким, он должен быть взрослым, что защитит, покормит и успокоит своего ребенка. Но разве он хотел этого? Его дочь любима, но не желанна изначально. Омега лишь вздыхает, смотря на это полугодовалое чудо природы. — Почему ты, такая хорошая, родилась именно у меня .? Ты что, не могла выбрать другую маму, которая хотела бы тебя с самого начала, ждала… Малышка лишь болтает ножками и улыбается шороху от комбинезона. Свою маму она точно любит, это и слепому видно, но любит ли сама «мама» это создание? Или ей приходится любить? — Саш, пойдем уже. Лучше не опаздывать, — без стука русский никогда не входил в комнату Аме и Софи, даже если дверь была приоткрыта. Это удивляло Америку, что не привык, когда кто-то заботится о его комфорте и личном пространстве. Но кто сказал, что это его обижает? Конечно же, нет. Ему всегда этого не хватало, а сейчас, как кажется Америке, это что-то вроде уважения? Хотя… Можно ли уважать такого, как он? Уважение же нужно заслужить? А может, и нет… — Мы уже всё, — взяв с кровати плюшевого кролика, которого помогла выбрать помощница русского, омега хватает свой телефон и кладет его в куртку, выходя с малышкой на руках из комнаты. Открыв дверь полностью, младший смотрит на хозяина дома. — Пойдем? — Да, пошлите уже.

***

Всю дорогу Америка думал о сегодняшнем вечере. Какие будут родители его опекуна? Они будут добры или нет? Будут ли они противиться омеге, когда узнают, если не знали, что он бывший проститут, принужденный к этому с 8-ми лет? А стоит ли ему пытаться беседоваться с ними или лучше помалкивать, чтобы не сказать с дуру лишнего? Непонятно. Хочется, чтобы всё прошло хорошо и эти волнения оказались напрасными. Пытаясь завлечь девочку, что сидела в детском кресле, Аме иногда поглядывает в окно. Всматриваясь в место, дома, здания, деревья. Они опять, судя по всему, были за городом, ну, или же на его краю. — Твои родители тоже не живут в городе, да? — ему так нравилось, что опекун не запрещал задавать вопросы. Пусть даже они и могли быть глупыми, но парень всегда знал, что ему ответят. Почти всегда. — Да. У них свой дом, мы с сестрой давно жили в нём тоже, — детский дом русского? Аме уже интересно там побывать и, возможно, увидеть даже бывшую детскую комнату этого альфы. Омега часто интересуется прошлым и настоящим этого мужчины. Ему кажется, он любит рассказывать о себе, о своих наградах, достижениях в жизни, пусть даже пытается этого не показывать, но энтузиазм Андрея во время таких рассказов был виден всегда. Он, словно перед матерью, хвастает медалями и кубками, что стояли у него в спальне, своей учёбой, которую он закончил на отлично и работой, которая, пусть и не самая любимая, но приносит достаточно для его жизни денег, не заставляя его нуждаться в чем либо. Заезжая в закрытый двор, машина останавливается, а русский забирает свои вещи с переднего сиденья. — Приехали, — выходя из машины, говорит Россия. Америка же скорее берёт свои вещи и дочери, пока Рос уже достаёт малышку из кресла. Взяв её на руку и прижав к себе, он обходит машину и открывает дверь, подавая руку американцу, а после, когда тот выходит, закрывает за ним дверь. Омега только сейчас может присмотреться к зданию. Большой двухэтажный дом, похожий на минималистичный замок или какой-то музей. Белые стены и серая крыша, несколько маленьких открытых балкончиков и один большой над парадным входом в дом. пирамидальные туи, аккуратно и ровно выстреженные по форме когда-то, а сейчас обёрнутые бумагой от зимы, большой куст можжевельника где-то у забора, высокий голубой можжевельник, стоящий там же и множество других растений, что росли тут, правда, сейчас зима, и много что будет ещё не скоро видно. Расчищенная от снега плиточная дорожка была освещена фонарями, а из окон горел свет, говорящий о том, что дома кто-то есть и совсем не спит в это время. — Пошли в дом, — Россия обеими руками крепко держит Софи, которая, в свою очередь, не на дом смотрела и его красоту, а на мужчину, что держал её, а не мама. Этого альфу девочка видит совсем редко, намного реже, нежели её мать, поэтому немножко побаивается его, сидит тихо, внимательно рассматривает лицо. Большие голубо-серые глаза бегали туда-сюда, изучая черты лица и запоминая их, как внешность доброго человека в её жизни, которому доверяет её мама, а значит, Софи тоже должна. Россия звонит в звонок и смотрит под ноги, ожидая открытия двери. Где-то там, в доме, уже слышно женский громкий голос, который приближается к гостям. — Андрей, здравствуй! — открывшая дверь женщина уже хотела накинуться на сына с объятиями, но вовремя заметила что-то, находящееся на руках у того. — Ой, Господи, перепугали, — та выдыхает, приложив руку к груди и немного смеётся. — Проходите, холодно же. Русский не спешит зайти, первым он пропускает американца, подталкивая его ко входу. Тот заходит, ну, а за ним и сам Россия с девочкой. Дверь закрывает так же альфа, а после снимает обувь и проходит ближе к матери. — Привет, мам, — удерживая на одной руке малышку, второй он крепко обнимаем свою низкую, однако любимую всей душой, мать. Та слишком радостно улыбается и крепко прижимается к сыну. Сколько они уже не виделись? Месяц? А это всё из-за его работы! Она не требует постоянных встреч с ребенком, но всё же раз в 2 недели приехать к женщине, которая родила тебя, можно. — Наконец-то ты приехал! Я уже думала, видеть нас с чего-то не хочешь, — приветственные объятия заканчиваются, а омега по-доброму смотрит на гостей, сложив руки перед собой. Домашнее платье в пол, с приоткрытым декольте, свободными рукавами и поясом на талии, выглядело достаточно празднично, как показалось американцу, но старшей омеге не привыкать к такой одежде и дома. Тем более, сегодня не простой вечер, а ужин с детьми и Александром, встречу с которым родители Андрея ждали уже давно. — Нет, всё нормально. Просто на работе всё кучей, последнюю неделю так точно. Ладно, не важно, — отходя в сторону, на первый план альфа ставит своего сожителя, представляя перед другой омегой. — Мама, это — Александр. Саша, это — моя мама. — Обращайся ко мне просто Миссис. Этого будет достаточно, — на улыбчивую просьбу женщины Америка молча кивает, смотря на ту. — А как мне звать тебя? — … Саша? — он не заслужил никаких Миссис и даже своего полного имени при обращении. Перед ним стоит омега старше возрастом, куда лучше красотой, омега, родившая двойню сразу, а сейчас являющаяся для своих детей такой любящей мамой, которую эти уже взрослые дети всё так же любят и уважают. А его за что уважать? Он уверен, этой шикарной женщине хватит лишь пальцем указать в сторону проблемы и её желание вот-вот будет исполнено. Такое себе парень не сможет и представить, он самая пустая точка вселенной, не имеющая ни одной заслуги за время своей жизни. На его месте мог бы стоять кто угодно, а на её — лишь она. — Саша? Отлично! — Мне очень приятно с вами познакомится, — скромно и тихо говорит американец, бегливо смотря, то ей в глаза, то себе на руки, сминающие край курточки. — Мне тоже, Сашенька! Ну… А это что ещё за дама? — кокетливо хихикая, женщина смотрит на чудо, сидящее на руках России. — Софи, — малышка с интересом смотрит на женщину и даже улыбается на сюсюканья с ней. Эта добрая мадам с золотым колье на шее и белёсыми волосами, как у её детей, вызывала у девочки только радость, оценивая такую приятную компанию уже с порога. Американец, словно третий лишний, стоял в стороне и молча наблюдал за знакомством родительницы его опекуна и его же дочери. Всё, конечно, мило, но ему уже некомфортно. Однако это приветствие заканчивается, и Россия, что уже упарился, передает Софи его матери, дабы раздеться, но такой жест не оценивает Америка. — Давайте я подержу, — практически выхватив ребенка, Аме прижимает её к себе и, как можно крепче её держа, пытается снять хотя бы обувь сам. Свою дочь он смог доверить альфе, но больше никому. Удивлённая мать русского продолжает смотреть на младшего. То ли это было призрение в её сторону, то ли недоверие. — Что ж, хорошо. Как разденетесь, приходите в гостиную, — вновь по-доброму улыбаясь прекрасной белой улыбкой, она возвращается обратно, вовнутрь дома, откуда слышался чей-то мужской голос. — Надо было оставить её моей матери, уже разделся бы, — Россия, уже стоящий без верхней одежды, забирает опять на свои руки полугодовалую девочку и наблюдает, как его сожитель, наконец, снимает куртку, шарф и другие утепляющие аксессуары. Проходя в дом, омега осматривает каждый угол, удивляясь красоте. Мраморные полы, белые стены с серебряными светильниками на них, украшенными падающим хрусталём. Ни много ни мало стояло ухоженных и больших растений, некоторые из которых были больше похожи на небольшие деревья, нежели на комнатные растения, но и небольшие так же встречались, стоящие обычно на стеклянных столиках. Сразу же следующая комната, что была после уютного коридора — гостиная. Хотя, Америка назовет это скорее банкетным залом — эта комната была на все два этажа, что были в доме, сверху омега сразу же замечает большую хрустальную люстру с такими же свечами по кругу неё, а также некоторые, словно падающие, капли стекла, большой стол, рассчитанный на десяток человек точно, мягкая, но шикарная мебель и куча декоративных свеч. В этой же комнате была широкая лестница, ведущая на второй открытый этаж, на котором уже и располагаются все комнаты. Более высокие растения, огромные окна высотой на все два этажа, длинные шторы, открывающие вид на сад и шикарные картины со статуэтками. Здесь пахнет роскошью и деньгами. Большими деньгами. Стол был уже накрыт посудой и разными блюдами, за ним сидела главная женщина этого дома и её муж, что ещё не обращал внимание на гостей, слушая рассказ его жены, что так активно жестикулировала руками и смеялась. Обернуться всё же пришлось, когда шаги стали громче телевизора на одной из стен перед длинным диваном. Увидев пришедшего сына, мужчина в рубашке и брюках вышел из-за стола и довольно протянул руку другому альфе. — Здарова, сын! — крепко и активно пожав руку, он хлопает тому по плечу, а после переводит взгляд на низкого омегу, стоящего рядом и посматривает на девочку, которая уже была без комбинезона, в удобной одежде для дома. — Рад тебя увидеть. Меня звать Андреем Александровичем, а как обращаться к тебе? — мужчина зрелого возраста достаточно серьёзно смотрел на омегу, который начинал бояться этого альфу. Он был словно злее и серьёзнее того же русского, что, как бы не казалось иначе, даже с виду был не столь грозным. Парень аж запаниковал, начиная заикаться. — С-саша… Я тоже р-рад с Вами познакомиться … — он пытается выдавить хоть слегка улыбку, дабы не заставить старшего возмущаться или вовсе не перевести в гнев. Он понятия не имеет что это за человек, но именно подобные мужчины в его бывшем «доме» появлялись чаще всего. Честно говоря, ему не так страшно от молодых альф-парней, которым нет и 30 лет, как от по-настоящему взрослых мужчин, которые его пугают до ужаса. Они, чаще всего — те люди, которые уже не являются востребованными у красивых пассий. Если раньше отказ можно было услышать из-за внешности, из-за личных убеждений и мыслей, то ближе к преклонному возрасту подобные аргументы на отказ заменялись лишь обычным словом «возраст». Обиженный альфа на всех омег, которые не собираются с ним делить кровать лишь по его «хочу», потерявший с возрастом возможность на сношение с молодыми — один из потенциальных клиентов в бывшей жизни Америки. Так страшно перед практически подобным человеком, словно прямо сейчас, не смотря на других, он сделает всё то же, что и многие другие До него. Американец сразу же оглядывается назад, но не замечает стоявшего недавно Россию. «Господи, вернись… Я прошу тебя, встань рядом или забери меня туда, куда ты отошёл…» Сердце само по себе начинает биться о грудь, от чего становится даже больно. Это его первая серьезная паника за всё то время, что он провёл вдали от своего рабства. Он не хочет! Совсем не хочет возвращаться в прежнего себя! Ему нравится этот «он», который не боится умереть следующим днём, который может поспать лишний часик в мягкой кровати под тёплым одеялом, который не унижается за тарелку каких-то объедков, видя, что собака питается лучше него. Ему дали шанс на то, о чём он мечтал годами, а теперь он вновь чувствует то, что и раньше. Собачий страх за жизнь. — Не стой, присаживайся, — мужчина отодвигает ближайший стул и даёт омеге понять, что сидеть он должен тут. Почему «должен»? Да хер его знает. Он боится сказать отцу русского, что ему страшно, что он хочет сесть подальше от него, что его личный комфорт ему важен и его спокойствие лишь рядом с другим альфой. Но сказать такое вслух он боится, словно его убьют даже за это. — С-спасибо… — Америка аккуратно, с глупой улыбкой, которую он только способен сейчас выдавить из себя сквозь силу, дабы не злить сидящего рядом, садится на выдвинутый стул и смотрит на пустую тарелку перед собой, вцепившись руками в стул для хоть малой надёжности. «Боже мой, Андрей, молю тебя, появись хоть на глаза! Я всё, что угодно сделаю, просто будь поблизости… Пожалуйста!» — Ты, наверное, хочешь есть? Или пить. Будешь что-то? — СССР уже собирается встать, дабы подать гостю что-либо со стола. Но строгие черты лица изменяются на неприятное удивление, услышав более громкий голос бывшего проститута. — Нет, н-нет! Я не хочу, я перед выходом поел! — американец, словно в спешке от уже давно известной, к сожалению, ему системы, отнекивается, надеясь, что ему за это не влетит. Его мама с самого рождения учила не брать у незнакомцев еду и напитки, но наглотаться всякой дряни от неизвестных и противных ему альф-мужчин он успел в этой жизни точно. А принимать что-либо именно от этого человека Америка вдвойне не хотел, по причине страха. Наверное, единственное, чем он по-правде хорошо питался в доме у Виктора, так это наркотиками. В этот дремучий лес мерзости и тошноты от самого себя и своего туманного поведения омега больше не полезет. Он готов что угодно сделать, лиж бы не вернуться к той прежней его жизни, которую сейчас он вспоминает как страшный сон, из которого его пробудил его опекун. — Хорошо… — мужчина присаживается на место, подозрительно смотря на сидящего рядом. Эту напряжённость он хорошо видит, ну, ибо же это самое простое неуважение. Сложив руки перед собой, Америка их нервно чешет и перебирает пальцы, отворачиваясь в другую сторону от собеседника. Страшно даже в глаза смотреть. А ведь он ещё ничего не сделал парню, но от этого легче не становится. Ни с того ни с сего на худое плечо ложится теплая и большая рука, заставляя прийти в себя Америку, а сердце вновь забиться с новой силой. Паника не даёт и слово сказать, заставляя заткнуться и бегать глазами. Трудно даже начать тяжко дышать, словно мозг сам забыл, что такое дыхание лёгкими. Дрожащие губы всё же нашли секунду смелости и сжались, а руки уже было хотели убрать мерзкую кисть с плеча, дёрнулись, но где-то сверху раздался знакомый голос. Америка никогда так не успокаивался в секунду. Выдохнув с неким наслаждением и чувством спокойствия, парень расслабляется на стуле и закрывает глаза, еле сдерживая улыбку. — Там Настя, оказывается, давно пришла. Извините, что ушёл без предупреждения, — была бы у американца такая возможность, он бы расцеловал в знак благодарности этого человека. Каким бы его голос не был грубым и низким, а для побелевшего от страха омеги этот голос был синонимом безопасности и спокойствия. — Ничего, Андрей, — недавно негодовавший мужчина опять улыбается сыну, что младший естественно замечает краем глаза. Сидящая на руках девочка видит свою мать и тянет к ней руки, начинает дергать ту за волосы, вытаскивая их из хвостика и создавая петухи. Даже не замечая проказничество ребенка, русский садится по левую руку от Аме и теперь полностью успокаивает сожильца, который недавно ещё волновался из-за незнания, кто же будет сидеть рядом с ним. Уж теперь он спокоен и может дышать воздухом, а не паниками и тревожностью. Между сыном и отцом появляется диалог, в основном состоящий из разговоров о работе и об отдыхе, которого, собственно, и нет. Ничего не понимая и стараясь не привлекать к себе внимания, как к подслушивающему чужие разговоры, американец поворачивается к своей дочери и тихонько завлекает её чем-то, пытается не дать заскучать. Американец всё ещё удивляется, почему эта маленькая молчунья так спокойно отнеслась к появлению этого альфы в их жизни. Да, она была удивлена первые дни, когда встречала его, немного пугалась, прижимаясь к матери, но не кричала при нём, и, сидя на его руках, всегда была спокойна, как и её мама-омега, находящаяся рядом с ним. Словно та чувствовала, что раз маме спокойно, то и ей должно быть так же. Но и при этом не сказал бы Александр, что его опекун такой прекрасный человек, обожающий детей и желающий их завести однажды. Скорее, он относится к Софи, как к маленькому несамостоятельному человеку, которого ему приходится содержать. Он не играет с ней, не завлекает к чему-то и не учит её, как хотя бы попытался бы сделать детолюбивый человек. Но и на этом спасибо, носить столь слабому телу Америки достаточно тяжёлую тушку ребёнка было всегда сложно. Пара минут стоя с ней — и у Америки уже затекает спина и шея, не говоря уже о ситуациях, когда её нужно держать постоянно, например, убаюкивая ко сну. Громко открывая дверь, из-за которой сразу же доносится приятный аромат мясного жирного стайка и других пряностей, с занятыми руками заходит девушка. — Лентяи, всё, как обычно, приходится делать нам с матерью! — быстро проходя в гостиную, девушка кладет на стол корзинку со свежим горячим хлебом и несколько дополнительных приборов. — Я с ребенком. — Я сына впервые за месяц увидел. Америка слегка напрягается, не понимая, относились ли слова девушки и к нему. — Я могу помочь… Взгляд блондинки сразу падает на уже знакомое, но ещё новое для неё и семьи лицо. — О, привет! Нет, не стоит. Это тебя не касается, — вроде как добро улыбаясь, она разворачивается обратно на кухню, дабы помочь матери принести основные блюда на стол. — Ну, хорошо… — кажется, ему даже стыдно за то, что он сидит и ждёт всего готовенького, пока кто-то приносит ему еду и со всем помогает. Аж руки чешутся что-то сделать, с чем-то помочь, лиж бы не ощущать себя ущербным. В течение нескольких минут стол наполняется приготовленной едой, что так ярко пахла. Мясо отдавало своей свежестью, фрукты были аккуратно разложены, а по бокалам разливали красное вино. — Я пить не буду, мне не нужно лить, — русский смотрит на сестру, махая рукой в знак отказа от алкоголя. — Почему это? Решил хоть один раз не нажраться? — блондинка насмехается, но бутылку ставит на стол, не наливая брату алкоголь. — Анастасия! — серьёзно и с недовольным лицом произносит старшая омега и, по совместительству, её мать. Услышав продолжение немого замечание матери, девушка незаметно закатывает глаза и начинает есть, больше не разбрасываясь колкими фразами в сторону брата. Так всегда было — родители не поймут, что это безобидные шутки, на которые обижаются только они, а не тот, кому это адресовано. — Я сегодня на машине, мне нельзя. — А почему не на такси? Я на нём приехала, — отрывая с кости кусочек курицы, девушка просматривала на мужчину. — Да я и не собирался особо пить, — уж после этой фразы за столом завязывается разговор. Даже мать семейства и то решила выпить сегодня, а её сын неожиданно отказался.

***

За это время не только успели перемыть трезвые кости русского, но и плавно перешли к историям, связанным с алкоголем, которые начинались с самого детства двойняшек. Америка тихо доедал свою порцию салата, которую ему наложил 5 минут назад опекун, и запивал налитым соком. Даже не смотря на то, что парень не просил, остальные знали, что девочку он кормит сам и ему нельзя алкоголь. Истории он, конечно же, слушал, однако интереса не было почти никакого. Всё, что его могло хоть немножко больше заинтересовать из рассказанного, так это смешные старые ситуации, связанные с альфой, у которого он живёт дома. Только эти истории ему было интересно услышать, а всё остальное не привлекало внимание. Но и скучать не приходилось американцу. Уже почти с самого начала застолья он удерживает кашель и старается через каждые 10 секунд тихо прокашляться в себя, но через это же время приходится это делать вновь. Утрення простуда покоя не даёт омеге ни на минуту. Прикрывая рот ладонью, он опять пытается пару раз покашлять, но неприятное накопившееся в горле не даёт это сделать тихо. До этого не хотелось вставать и отходить далеко, боясь заблудиться в доме, но уже было нетерпимо сидеть. Ему стоит сходить в ванную и там прокашляться, умыться в край. У него всё ещё температура, которая даёт так же о себе знать. — Андрей, можно мне в ванную отойти? У меня горло першит, — омега смотрит на альфу и поджимает губы. Ему, конечно же, хотелось бы, чтобы мужчина проводил его до комнаты, но не хочется того отвлекать от встречи с семьёй, да и он сидит с малышкой. — Да, сходи.Вон там за угол зайдешь и там будет ванная, — он вновь поворачивается к сестре, рассказывающей очередную историю, которую она помнит из подростковой жизни, связанную с ней и её подругами. Услышав положительный ответ и не самый подробный маршрут, Америка встаёт тихонько и отходит от стола, закрывая вновь рукой рот, дабы прокашляться. Ладно хоть, что русский ему рукой указал куда идти примерно, в какую сторону. Найдя ванную комнату, Аме включает свет и входит, прикрывая дверь за собой. Теперь, наконец, он может умыться, выплюнуть накопившееся в горле и, на всякий случай, высморкаться. Уж что что, а болеть ему явно не нравится: бесконечный насморк, сухое горло, от которого аж больно говорить, высокая температура и озноб, сопровождающийся сонным состоянием. Но Америка и не спорит, естественно, что болеть теперь намного безопаснее и спокойнее. Уж сейчас он уверен, что с температурой его никто не станет принуждать к его «работе», как любил называть Виктор принужденный силой и угрозами акт. Америка подходит к раковине, выполненной из натурального мрамора, и открывает струю воды, дабы умыться для начала. Намочив прохладной водой лицо, ему немного стало лучше, ну, ибо же свеже́е. — Надеюсь, мы тут не больше, чем на час… Иначе я не выдержу, — теперь американец мог спокойно откашляться, избавиться от насморка, хотя бы на 5 минут, и отойти от того состояния, с которым ему приходилось сидеть более десяти минут в заложниках у кашля, а так же непрерывно пытаясь не чихнуть от какого-то размельчёного перца в тарелке русского. Теперь ему было намного лучше. Умывшись в последний раз и выключив напор воды, Америка поднимает голову и ровно встаёт, смотря в большое зеркало над раковиной. Покрасневшие слегка глаза, красные пятна на носу, щеках и области вокруг глаз, словно омега полчаса беспрерывно ревел в подушку, натирая уголки глаз до сухости, сухие губы и круги под глазами. Прекрасно. Сразу видно, омега мечты: ничего не добился, не умеет ни читать, ни писать, ужасно выглядит, но зато хорошо умеет продавать свое тело. Чем не повод для гордости? Да вот в том и дело, что не повод. — Неужели с таким красным лицом я был всё это время?! Ужас какой-то… — облизнув языком губы, дабы временно избавить их от такого сухого состояния, он берёт бумажное полотенце, отрывает кусочек и вытирает им лицо, а уже мокрую бумажку кидает в мусор. — Лучше бы дома остался. Одни проблемы ему доставляю. Хоть бы готовить умел, так нет же… «А, может, научиться?» — такая мысль его посещала ни раз, правда, после этого вопроса появлялся следующий: «А как?». Он не умеет читать, не сможет найти никаких рецептов и видео. Даже если и найдет, его точно подпустят к кухне, дабы сделать что-то больше, чем приготовить чай и нарезать колбасы для бутерброда? Он нож боялся неделю в руку взять, избегая возможности пораниться, а выключенную плиту он и вовсе обходит стороной. Она у бывшего проститута больше всего вызывает страха и недоверия, боясь обжечься. — Ладно, вроде лучше стало, — поправив под конец свой немного неаккуратный маленький хвостик, к которому его дочь добавила петухов, он выходит из ванной и выключает свет, идя в сторону гостиной, но четко слышит своё имя от омеги этой семьи, а в доме уже никто не смеялся и не рассказывал смешных историй, из-за которых веселилась вся семья ранее. Теперь все молчали. Кроме матери русского, что говорила не во весь голос под многочисленные стуки вилок о тарелки. — Этот Америка у меня ни капли доверия не вызывает, так же, как и я у него… Вы когда пришли, Андрюша, я ему помочь хотела, ребенка подержать. А он? Выхватил у меня её, словно я навсегда её забрать хочу и издеваться! Я даже не знаю, что сказать! Как по мне, хамское поведение. Не желаю я особо ему вновь помогать в следующий раз. Стоя буквально за стеной, омега старается не издать лишнего звука и прислушивается к каждому слову, прижимаясь к стене спиной и смотря себе под ноги, опустив голову. Он не думал, что этим действием сможет обидеть эту прекрасную женщину и заставить так изменить, а, может, и изначально иметь о нём такое мнение. Он не хотел. В разговор вмешивается мужской голос, но не тот, который хотел бы услышать он. — Ненавижу этих продажных! Падшая омега, которой противно смотреть в глаза! Чтобы на такое пойти, нужно напрочь забыть о своём достоинстве, мне мерзко от подобных! — пусть и не крича, но мужчина яро излагался об омеге, да и не только о нём. — Мало того, что не достоин и капли уважения к себе, так ещё и отпирается, когда ему предлагают! Пальца о палец не ударил, пришёл на готовое и даже на моё одолжение, как гостю, дать еды отказался, крикнув! Да кто он и кто я?! Храбрости не много ли голос на меня повышать?! Он — обычная мусорка общества, которая принимает каждого второго, кого видит, а ему и в кайф это! Аж язык после его имени промыть с мылом хочется, в нём всё грязное. От этих слов, пропитанных мерзости к омеге, Америка еле сдерживается, чтобы не заплакать. Он совсем не был рад этому, он никогда не получал от этого удовольствия, он никому не хамил и ни на кого не повышал голос! Почему его судят лишь по тому, в чём он не был виноват, что было против его воли? Прикрывая рот рукой и поджимая опять сухие губы, он чувствует, как по щеке течёт горячая слезинка. По дороге сюда он размышлял о том, как его воспримут здесь, как он представит себя и какими будут отношения между ним и родителями его опекуна. А теперь что? В этих размышлениях и надеждах изначально, как оказалось, не было смысла. Всё, что его ждало здесь, было сказано только что. — Ну, не знаю кто о чем, а вот эта малышка та ещё душка, — умилённый голос блондинки альфы хоть чуть-чуть даёт Америке услышать приятные слова, пусть и не совсем в его адрес. Но грубый голос вновь вмешивается. — В этом ребёнке так же нет ничего чистого! Обычное отродье, появившееся после грязной связи с кем попало! Как бы не оказалось, что он ещё одного такого ребенка уже вынашивает. Вот это точно ничем хорошим не закончится! Аж в носу колит от боли, что приносят эти ужасные слова о его дочери. Да она — единственное, что вообще есть у омеги. Да, она не его предсонная мечта. Да, она никогда не узнает своего настоящего отца, как и её мать, но уж она чиста и невинна. Она ни в коем случае не заслуживает тех слов, которыми её поливают! Сердце Аме так и рвётся от речи альфы. Грязный не Америка, а эти мысли, сказанные этим «чистым» человеком. А по щеке бежит вторая слеза, за ней следующая, а потом и другая. Вытирая и размазывая солёные капли по щекам и запястьям, бывший проститут старается успокоиться. Он уверен, эти речи прекратятся, как только он зайдёт в гостиную, а сейчас ему нужно успокоиться. Единственное хорошо, что его лицо итак красное от простуды, остаётся лишь вытереть глаза и отдышаться, дабы не заплакать вновь при виде этих людей. Сказали бы ему подобное месяц назад, он бы и во внимание не воспринял бы эти слов, потому что только это и слышал изо дня в день, но здесь и сейчас это слышать было больно. Очень больно. Рукава бежевого свитера впитали в себя столько слёз, сколько было пролито на лице, но Америка, наконец, успокоился. Делая последний глубокий вдох, он закрывает приоткрытую дверь ванной, создавая звуковое впечатление остальным, что он только сейчас вышел из неё. Выходя из-за угла, он тихо и осторожно присаживается рядом с русским и тем, кого он теперь боится ещё больше — отцом этого альфы. Но на него он старается не смотреть, а вот тарелка, с лежащим на ней кусочком курицы, сразу же привлекала на себя внимание оголодавшего от плача и эмоций омегу. Не удивительно, но разговоров и в правду больше о нём не было. Лишь Настя начала делиться какой-то информацией о своей предстоящей поездке куда-то. Но это не питало у омеги интереса. Он молча ел, порой смотрел на дочку и шмыгал носом, думая о том, как было бы славно вернуться в их с Софи комнату и увалиться на кровать, уснуть, а на утро проснуться более бодрым, нежели сегодня.

***

— Спасибо большое, было очень вкусно, — завязывая вокруг шеи шарф, Аме пытался так же, как и раньше, добродушно улыбаться омеге, стоящей перед ним. Он не был уверен, что именно она это готовила, но за еду поблагодарить стоило. Какое бы мнение о нём не было в этом доме, он не хочет это слышать в следующий раз себе в лицо. Пусть лучше он поблагодарит, улыбнётся и постарается забыть эти слова, чем потом ему придётся слушать вот так новые жалобы о себе. Вдруг он что-то исправит? И, судя по всему, хотя бы какие-то представления о нём. — Не за что, приходите ещё, — улыбающаяся женщина смотрит то на уходящего сына, то на его сожильца. Видимо, даже это было сказано не со всей душой, а лишь из-за вежливости и, на самом деле, никто их тут не ждёт. Ну, по крайней мере, американца уж точно. — Хорошего вечера, мам, отец, — открывая дверь дома, альфа пропускает сначала омегу на улицу, а потом почти кричит, чтобы можно было услышать находящейся в доме. — И тебе пока, даже выйти не можешь, проводить! — Иди уже! — где-то внутри дома слышится крик девушки, доедающей салат, который она так и не съела из-за постоянных рассказов от неё. Словно одна она всё время рот не закрывала, а все остальные хоть поесть смогли! — Ладно уж. Всем пока, — уже присутствующим тут говорит РФ, выходя из дома. А последними словами становятся слова матери, находящиеся в объятии мужа. — Увидимся, сынок!