Дорога к сердцу

Весь вечер у меня уходит на то, чтобы привести себя и свою одежду в порядок. И если со мной всё более или менее нормально, не считая ссадины в уголке губ, то мои единственные джинсы и толстовка в весьма плачевном состоянии. Мне требуется почти два часа, чтобы отстирать их. Но и не это самое печальное. На моем кроссовке снова оторвалась подошва. На этот раз навсегда. Именно этот факт становится последней каплей. Закрывшись в общей душевой, я расклеиваюсь. Сажусь на корточки в самый угол и, обхватив себя руками долго реву в свои колени, не громко, а молча но меня наверное выдавали редкие всхлипы и жадное дыхание, ведь у меня была истерика и я от слёз и боли задыхалась. Нарушая обещания, данные самой себе никогда не плакать, заплакала как маленький ребёнок, жалею себя и проклинаю тот день, когда родилась. Зачем? Разве кто-то хотел этого? Радовался моему появлению на свет? Нет! Покойная тётка как-то по-пьяни рассказала, что мама аборт сделать хотела, но в нашей поликлинике как раз не было гинеколога, а денег, чтобы ехать в город, мама не нашла. Дед тоже вечно ворчал, называя меня нахлебницей. Отец и вовсе обо мне не знает. Теперь, может, никогда и не узнает. Если блондинка исполнит угрозу и нажалуется на меня в деканат, меня отчислят и выгонят из общаги. Оборванкой я к нему на порог не заявлюсь. На следующий день на подходе к универу меня нагоняет Настя. Какое-то время молча шагает рядом, а затем смущенно проговаривает: — Короче Мирит, это… спасибо, конечно… — Не за что, — бурчу хмуро под нос. — Но я бы сама справилась… — Ага, — скосила на неё взгляд, — я видела, как ты справлялась. Вчера мне было искренне её жаль, а сейчас она вызывает лишь глухое раздражение. Вела себя, как тряпка и даже не вступилась за меня в ответ. — Да просто эта Ирка… она отмороженная, — оправдывается одногруппница, — шестёрка Нечаевой. — Кого? — Нечаева с третьего курса… она тоже вчера была. Белобрысая. — Ясно, — та, что жаловаться на меня обещала. При мысли об этом от страха сводит живот. Зайдя в аудиторию, привычно выбираю заднюю парту и, вытащив из рюкзака тетради, кладу голову на сложенные перед собой руки. Настроения нет, и на душе кошки скребут. Преподаватель, Николай Степанович, приходит спустя пять минут после начала пары. Здоровается и обращается напрямую ко мне: — Разминаева Мирита, тебя в деканате ждут. У меня внутри всё обрывается. Начинают гореть лицо и трястись руки. Мне конец. Уже представляя, как с позором возвращаюсь домой в деревню, как расстроиться моя учительница, и будет плеваться в мою строну пьяный дед, уныло плетусь в деканат. С минуту нерешительно топчусь под дверью, а затем тихонько стучусь. — Можно? — Входи, — глядя на меня с укором, проговаривает секретарь Рената. — Вызывали? — Садись, — указывает она на стул у стены, — не ожидала от тебя Мирита. — Я не виновата! — выкрикиваю резко пылко, — они начали бить Настю Зиготину… — Виктору Андреевичу рассказывай и не кричи тут. — Он у себя? — Сейчас придёт. В подтверждение её словам дверь открывается, и в приёмную входит сам декан с… сыном губернатора. Опять этот Ярик. Третий день как узнала о его существовании, так этот третий день снова с ним пересекаюсь. Что за напасть такая… О, чё-ё-ёрт! Можно прямо сейчас сдавать студенческий и собирать чемодан. Опустив взгляд на сцепленные в замок свои руки нахмурилась, жду приговора. — А, Разминаева? — Доброе утро, — сипит мой голос, — вызывали? — осмелилась на мужчину поднять свои глаза. На Дронова из личного принципа не смотрю, но буквально кожей чувствую его присутствие и острый, пытливый серебряный взгляд на себе. Это сильно угнетает. Хочется накрыть голову руками и сжаться в комок или вообще трусливо сорваться, сбежать сверкая пятками. Секретарша начинает тихо переговариваться с блондином, слышится шелест бумаг и звук шлепающих печатей, а я сижу, как мышка в мышеловке и не дышу. — На тебя Мирита жалоба поступила, — говорит Виктор Андреевич сурово. — Я знаю, но я не виновата, честное слово! — Говорят, ты студентов избиваешь… — Она первая на меня набросилась. — Разминаева, ты не в детском саду и не в своём детском доме, — повышает он голос, — нам такие студенты не нужны! У нас приличное учебное заведение, сам призедент был тут и оценил. — Но я правда не виновата, — вскрикиваю отчаянно, — она ударила Настю, а когда я вступилась, набросилась на меня! — Кому ты врёшь? Соловьева учится уже третий год, и ни разу не была замечена в драках! Закрыв лицо руками, но не плачу, не всхлипываю а от усталости. Во мне слёз давно не осталось, а остатки я растратила вчера в душевой. Это всё бесполезно. Мне никто не поверит. — Да не виновата она, правду говорит, — звучит как гром среди ясного неба уже знакомый мне мужской, хриплый голос который вчера над мной насмехался, а сейчас решил встать на защиту, как не странно, — Соловьева первая потасовку начала. Я сам лично видел. Не веря своему счастью, распахнув глаза, смотрю на Ярослава. Декан, замешкавшись, тоже переводит взгляд с меня на блондина, и обратно. Сам же мой спаситель, не обращая на нас никакого внимания, продолжает слегка серьёзно хмурится и невозмутимо ставить подписи в своих бумагах ручкой. — Ты видел Ярослав? — Видел, — подтверждает уверенно, а у меня чуть челюсть на колени уже не падает. Виктор Андреевич обращается к Дронову с таким почтением, уважением, словно перед ним Император всея Руси, а не студент. — Раз так… — разводит наконец мужчина руками и поправляет свои очки, — иди Мирита… — Спасибо! — пулей соскакиваю со стула. — Но… Разминаева, — грозит мне вслед пальцем, — смотри мне! Со скоростью света вылетаю из деканата и, не чувствуя ног, добегаю до конца коридора, сворачиваю на лестничную площадку, спускаюсь на первый этаж и останавливаюсь только в холле у пропускного пункта и понимаю что мне нужно отдышаться и передохнуть. Прижав руки к груди, считаю удары сердца и жадно губами хватаю воздух, вдыхая большие порции в себя. Вот это адреналин! Быть на волосок от гибели и оказаться спасенной в самый последний момент. Только я так могу и только такая хрень может приключиться со мной. Но на огромное-невероятное совпадение. Спасенной самим Ярославом Дроновым. Который с высока смотрит на меня, а я его обхожу стороной и тоже симпатии не питаю. Всё невероятно что только, что произошло. Не то, что он оказался свидетелем драки, а то, что встал на мою сторону. Зачем это ему понадобилось? Он же меня за человека не считает или... Наверное я ошибаюсь, его отец не такой уж плохой губернатор, раз смог воспитать такого сына и сам Яр может неплохой, я сильно могу ошибаться. Немного успокоившись, возвращаюсь в аудиторию. Юркнув между рядами, сажусь рядом с Настей. — Из-за вчерашнего вызывали? — Ага. — Блин… — нервно заламывая руки, начинает ерзать на стуле, — хочешь Мирит, я схожу в деканат и расскажу, как всё было? — Не надо, всё уже в порядке. — Они тебе поверили? — с сомнением спрашивает Настя. — Задняя парта! — обращается к нам лектор, — ещё слово и пойдете в коридор! Мы послушно замолкаем и больше к этой теме не возвращаемся. После занятий я забегаю в читательский зал, а затем, перед выходом из универа, набираю из кулера воды в пластиковый стаканчик. Делаю небольшой глоток, разворачиваюсь и резко налетаю на чье-то большое тело. Рука от толчка дёргается, и часть воды из стакана выплескивается на рукав тёмной кожаной куртки. — Неуклюжая, — слышу над головой. Вскидываю голову и натыкаюсь на пронизывающий серый взгляд Яра. — Извините… — выдавливаю из себя и, протянув руку, пытаюсь смахнуть капли с чёрной кожи его куртки, но мне не позволяют. Ярослав делает это сам, нахмурившись и уже намеревается уйти, как я вспоминаю, что не поблагодарила его за спасение. — Яр кажется так тебя зовут. Спасибо! — посылаю в спину, — за то, что заступился перед деканом. Парень замирает, оборачивается ко мне и проговаривает негромко: — Никогда больше не смей разговаривать со мной. Кожа лица мгновенно вспыхивает. От стыда горят уши, а горло стягивает спазмом. Зря я видимо его поблагодарила и оказывается была права в своём первом мнение, мажор он и есть мажор, и нас считают третьим сортом — ну в особенности меня.