Существо, что сеет хаос

      1983 год. Лето сменяется осенью. Далее приходит зима, а за нею — и весна. И вот скоро ожидается очередной приход прекрасного, солнечного, тёплого сезона. Времени, когда «Семейная закусочная Фредбера» опять доходит до пика своей активности и успеха в этом небольшом американском городке.       «Этот чудак Эмили такой удивительный».       «Зверьки-роботы не выглядят как-то особенно, но моя дочь их обожает. Мистер Эмили создал действительно чудо, которое каждый день радует детей!»       «— Но разве их было не двое?       — Какая разница? Крутится рядом с ним кто-то, но разве это имеет значение, кто там ему помогает? Никто и подумать не мог, что этот механик способен на подобное».       Уильям слышал это постоянно. Изо дня в день. Где бы ни находился. В собственной ли пиццерии, разбирая очередные отчёты и продолжая разрабатывать проект с собственным аниматроником на возможное будущее, ненароком слыша, о чём говорят посетители, проходя мимо по главному залу; на улице, подбирая очередную газету в собственном дворе, когда кто-нибудь пройдёт мимо, увлечённый разговором со своим собеседником; на заправке, пополняя бак автомобиля перед возвращением домой, пока двое мужчин, встретившись здесь, делятся тем, что нового у них, а также обсуждая увлечения собственных детей; в магазине, решив в конце недели пополнить запасы их семейного холодильника, пока две старые подруги обсуждали, как их дочери совсем недавно побывали в этой удивительной закусочной и теперь умоляют родителей прийти туда как-нибудь опять. Везде и каждый говорил о том, какой интересный и талантливый человек Генри Эмили.       Сначала Уильям старался не обращать на это внимания, будто не слышал, о чём говорят другие. Пустые разговоры, слова ни о чём, его не интересующие. Подумаешь, глупые люди распускают всякие сплетни, убивают своё время на бестолковые разговоры. Но если бы всё было так просто, он не был бы собой. Да, Уилл не исключал того, что Генри — талантлив, неординарен и умён. Они оба были такими. Иначе не познакомились бы, не начали дружить. Но все вокруг делали из мужчины пустое место, тень на фоне «великого и непревзойдённого мистера Эмили». Мимо этого он пройти никак не мог. Особенно, когда любовь к этому простодушному американцу начала распространяться буквально отовсюду.       Хвалебные слова постепенно проникли в статьи газет. Заголовки так и кричали, что в Харрикейне, оказывается, живёт самый настоящий уникум, которого обожают дети! С экрана его домашнего телевизора ведущие, улыбаясь, рассказывали, какое удивительное место появилось у них в городе. Радио вещало о талантах неприметного, на первый взгляд, механика, который каждый день радует всех детей, жаждущих встречи со своими аниматронными друзьями, аркадными автоматами и вкусной пиццей. А ещё как удобно Эмили придумал технологию совместной работы пружинных замков и человека. Хочешь, выпускай робота, а нет, так за него сегодня поработает сотрудник, пока пружины держат каркас в костюме. Да, именно Эмили…       Каждая очередная такая новость или разговор, словно мигрень, медленно въедались Афтону в мозг, проникая в подкорку сознания, копаясь в нём, выбрасывая на поверхность то, что он так усердно пытался забыть, будил голос, который тот не слышал уже много лет. Строгий и властный, холодный, беспощадный и жестокий.       «Идиот. Бестолковый мальчишка. Неудачник. Посмотри на остальных и пойми, чего стоишь ты. Полный ноль. Разве заслуживаешь ты моей гордости? Пустое место семьи Афтон. Мой позор. Трус и плакса. Бесполезный ребёнок».       Рука выводила ровным, чуть ли не каллиграфическим почерком записи на документах. Уильям пытался отделаться от этих мыслей и жуткого голоса в голове очередной рутинной бумажной работой, а затем можно было продолжить проектировать лиса, попутно занимаясь разработкой и планированием кое-чего дополнительного, но внимание то и дело ускользало. Голоса людей, называвших Генри, смешивались с отцовским, и теперь казалось, будто они все вместе твердят ему наперебой, целым роем «Идиот. Бестолковый мальчишка. Неудачник». Прописные буквы на бумаге поплыли перед глазами, начиная коситься туда-сюда, изворачиваться и прыгать. Нет, так быть не должно. Он всегда жестоко наказывал за это…       — Что это? — грубый голос отца, возвышающийся сверху.       Маленький Уилл стоит перед ним, покорно опустив голову, а всё тело сотрясается от страха. Не нужно было задавать этот вопрос, мальчик прекрасно знал, что наделал.       На столе лежал его школьный дневник. Детским, старательным, но всё же неровным почерком было записано расписание уроков и домашняя работа, а рядом то тут, то там, красовались оценки, ярко выделяясь красным цветом. Вот «пятёрка» по математике. Маленькому Афтону она всегда давалась легко — не зря же в будущем он станет умным механиком и бизнесменом. Где-то тут ещё стоит «пять» по рисованию. Учителю всегда нравились рисунки Уильяма. А в будущем это пригодится для разработки чертежей и моделей его аниматроников. Вот «четвёрки» и «пятёрки» по английскому языку. Уилл всегда выражался хорошо, да и его хвалили за грамотную речь. Не просто так он всегда старается привлечь внимание своих зрителей. Уж явно лучше и искуснее Генри. Настолько хорошо, что даже в Америке не расставался со своим британским акцентом и манерами, будто это делало его важной особой на фоне других. По крайней мере, этого всегда требовал отец. Но что же так сильно разозлило его, что сын стоит перед ним и трясётся, как лист на неистовом, холодном ветру?       Виной всему стала предательская «двойка» за чистописание, выведенная яркими красными чернилами. Как нелепо. Чистописание и «двойка»… Дневник лежал на столике между отцом и сыном. Мужчина хмуро и пристально смотрел на Уильяма, а тот испуганно уставился на страшную красную цифру. Нет, Уилл хорошо учился. Всегда старался заканчивать курс обучения на одни «пятёрки» и «четвёрки», но вот чистописание… Чётко и красиво писать мальчику никак не удавалось, и учитель всегда ставил ему «три». И казалось бы, ну чего расстраиваться? Придёт время, он наберётся опыта, и почерк более-менее выровняется. Но главу семейства это бесило больше всего. Эта небрежность и неровные буквы вместе с цифрами на бумаге выводили Афтона-старшего из себя, поэтому наказание было очень жестоким. И сейчас мальчик прекрасно понимал, что его ждёт.       — Что это?! — не услышав ответ, отец повысил голос до такой степени, что Уильям вздрогнул и зажался сильнее.       — «Д-двойка»… — едва слышно промямлил Уилл, не поднимая взгляда на мужчину.       — Я вижу, что это — «двойка»! — рявкнул он и резко встал с кресла, грозной скалой нависнув над сыном. — Почему ты опять её получил?!       — Я… Я… — он пытался что-то сказать, объясниться, но от напряжения и страха горло сдавило, и выходили только нелепые звуки, а глаза уже наполнялись слезами.       — Хватит мямлить! — взревел отец.       Громкий шлепок. В глазах маленького Афтона заискрило. В носу появилось сильное жжение вперемешку с резкой болью, а затем к этому добавилось жуткое онемение. Уильям свалился на холодный пол. Из носа что-то вязко и неприятно потекло. Едва придя в себя от грубого и сильного удара, Уилл, тяжело дыша, опустил взгляд в пол. На невзрачную, серую плитку капали яркие алые капли крови.       Уильям дрожащей рукой дотрагивается до верхней губы, движимый инстинктами и страхом узнать, что это, хотя подсознательно прекрасно понимает. По пальцам начинает медленно стекать кровавая струя. Глаза Уилла в ужасе расширяются, а дыхание становится тяжёлым и обрывочным. Хочется закричать, но что-то мешает, и выходят лишь рваные хрипы.       — Ничтожество… — последнее, что говорит отец, а затем перед сыном падает в раскрытом виде дневник, прямо на той странице со злополучной «двойкой».       Мальчик пустым и непонимающим взглядом смотрит на неё, пока красные капли падают одна за другой на листы дневника, пачкая его яркими страшными пятнами.       Ровные, красивые записи расплывались, словно перемешиваемые в каком-то тумане. Уильям чувствовал, будто что-то стекает по лицу и попадает прямо на документы. Директор, дрожа от напряжения и страшных картин далёкого прошлого, опускает глаза на листы. На строчки мерно и неспешно капают алые пятна. Замерев всем телом, мужчина проводит трясущимися пальцами по лицу и смотрит на них. Такие же ужасно красные. Кровь…       — Нет! — он вскрикивает и одним движением руки разбрасывает по столу все документы, зажмуриваясь и закрывая голову.       Звон, который ещё недавно стоял в ушах, и отдалённый гул отцовских оскорблений и ругательств постепенно исчезают, а комната, что недавно ещё плыла стена за стеной, встала на место. Афтон боязно и неуверенно открыл глаза. Бумаги всё так же лежали перед ним, только теперь в разбросанном, сумбурном виде. Уильям испуганно придвигает их к себе и видит, что никакой крови нет. Да, листы чем-то заляпаны. Строчки размылись и потекли, растворяясь в прозрачных пятнах, причину которой Уильям всегда стыдился и не любил.       Уильям плакал. По щекам тридцатидевятилетнего мужчины стремительно текли слёзы, попадая на его записи. Уилл в ступоре смотрел, как размываются строчки, застыл, будто парализованный. Тело лишь содрогалось от нервной тряски. Мысли, словно сумасшедшие муравьи, которых потревожили, носились по голове, и директор не мог никак зацепиться хотя бы за одну. В ушах будто стоял гул из тысячи безумных голосов. Это раздражало и пугало одновременно.       Внезапный стук в дверь заставил мужчину вздрогнуть, опомниться, поднять взгляд и оторваться от приступа, который вот-вот мог настигнуть беднягу. Быстро вытирая глаза, очень надеясь, что его глупая слабость останется незаметна, он старается придать себе серьёзный вид, как и всегда, и собирает разбросанные листы в одну аккуратную стопку.       — Кхм… Войдите, — коротко бросает Афтон.       Дверь осторожно открывается, и внутрь заглядывает Генри.       — Привет. Несильно занят? — как всегда, добродушно улыбаясь, друг заходит в кабинет, закрывая за собой дверь — вид у него какой-то странно-растерянный.       Уильям ничего не ответил, лишь продолжил смотреть на своего партнёра, отложив сложенные документы. Понимая, что не отвлечёт разговором, мужчина продолжил говорить:       — Ты уже слышал все эти разговоры в городе? — неловко спросил он.       Уилл сразу понял, о чём говорит тот: лишний раз напоминает о том, что он так усердно пытается забыть всё это время, стараясь не видеть, как все обожают его напарника и коллегу. В глазах промелькнула недобрая, холодная искра.       — Люди как будто с ума сошли, — неловко продолжил говорить Генри. — Всё твердят и твердят обо мне, будто я совершил нечто великое. Но я ведь ничего не сделал! Всего лишь попал один раз в интервью да просто хорошо относился ко всем посетителям, никогда не отказывая им ни в чём. Разве это достойно таких похвал?       — О, правда? Ты тоже заметил? — саркастично изогнул бровь Уильям, скрещивая руки на груди — похоже, друг не заметил его красных глаз и не понял, что случилось. — Надо же, чего они все заладили…       Уилл старался говорить как можно менее эмоционально, чтобы второй директор не почувствовал, как из того так и норовит вылезти откровенная злоба и зависть, которую он сам не до конца понимал. Ну, подумаешь, у друга появился успех на работе. Стоит порадоваться, а мужчина только лишний раз злорадствует и мечтает неосознанно, чтобы тот провалился, порой сам пугаясь своих мыслей. Но, с другой стороны, он и не понимал, почему у самого ничего не получается. Развитие их заведения принадлежит Афтону. Эмили всегда бежал за советом именно к Уильяму, потому что никто не мог так блестяще предвидеть расклад их успеха, предположить, что можно сделать такого, чтобы точно шагнуть далеко вперёд и определённо угодить клиентам. Никто не мог заменить Уилла в бизнесе. Но, похоже, других интересовала именно внешняя красивая оболочка с забавными зверушками, а не то, сколько сил, идей и денег было в это вложено. Кроме этого, против них играла и вспыльчивая манера друга, который никогда не желал мириться со своими поражениями. И уж Генри прекрасно знал, откуда растут корни этой проблемы. Он и Клара. Для всех остальных директор всегда оставался странноватым и непонятливым бизнесменом и специфическим инженером-механиком, который может сегодня дружелюбно вам улыбнуться, а завтра посмотреть так, будто вы — его враг номер один.       — Надо что-то делать, — второй директор подошёл к столу мужчины. — Как там наш новый совместный проект? Тебе пришлись по вкусу мои предложения?       Уильям обратил внимание на другие чертежи, а точнее, пока что примерные зарисовки новых звероподобных роботов. На них были изображены медведь и курица. Уилл взял эти планы в руки и стал внимательно рассматривать. Не то чтобы директор их не видел, просто решил обдумать всё хорошо ещё раз.       — Медведь у нас уже есть. Зачем ещё один?       — Ну, мы могли бы использовать сразу двоих. Почему нет? Мы бы нашли ему применение.       — Наш талисман не смотрится без своего напарника. Нельзя пустить медведя только с этими роботами. Люди не поймут, если один привычный маскот вдруг исчезнет. Все будут ждать кролика. Посетители уже привыкли к тому, что на сцене их ждут Фредбер и Спринг Бонни, а не кто-то другой.       — Считаешь, что зря? — по глазам было видно, как расстроился Генри — по-детски наивно.       — Считаю, что пока рано пускать их производство и заменять наших основных персонажей. Нам нужно подождать. Одна твоя Марионетка уже произвела положительное впечатление на детей, — друг хмыкнул, но получилось скомканно и недовольно.       — Я просто думал как-нибудь помочь. Вижу же, что тебе не даёт покоя моя дурацкая и ненужная слава. И можешь не отнекиваться.       Мужчина едва успел скрыть постыдный румянец и отвернуться в кресле спиной ко второму директору. Он неловко сжался, желая, чтобы сейчас эта тема не поднималась совсем. Афтон как-то привык, что мусолит её сам по себе, в одиночестве, сам изъедает себя и мучит гнетущими мыслями, пока всем остальным всё равно. Но слишком внимательный к Уильяму Генри никогда не упустит в нём какой-либо, даже малейшей смены настроения.       — Уилл… — Генри уверенно подошёл за стол, обошёл кресло и встал прямо перед лицом Уильяма, уперев ладони в ручки, что тот даже немного вжался в обшивку от неожиданности, а лицо приняло растерянный вид. — Лишь два человека знали, как важно тебе быть успешным и почему, и что это — вовсе не какие-то глупости. Эти люди — я и Клара. И мы всегда пытались тебе помочь, но ты, как маленький обиженный ребёнок… Тебе пора перестать зацикливаться на прошлом, вспоминая отца, и двигаться дальше. У тебя есть я и твои дети. Нам не всё равно.       Уилл встрепенулся и вынырнул из-под руки партнёра, отходя от стола к окну, стоя к нему спиной, пока тот не видел, как он хмурится, о чём-то думая. Наблюдая за очередными всплесками друга, второй директор вздохнул, покачивая головой чуть ли не от безнадёжности происходящей ситуации.       — Совсем без неё никакой… — проговорил он, скрещивая руки. — С Кларой у тебя был хотя бы какой-то свет в жизни.       — Я в порядке и без всяких глупых женских нежностей, — напарник нервно сжал локти пальцами и напрягся, дёрнув плечом.       Эмили тихо хмыкнул. Уж кто-кто, а Генри прекрасно знал, что, как бы мужчина ни строил из себя серьёзного и холодного мужа, только благодаря Кларе он ещё не разочаровался в жизни и людях. И хотя последние годы их совместной жизни не могли отличиться примерной супружеской любовью, но любить он действительно умел. И если бы не зацикленность на собственных проблемах и попытках от них сбежать, кто знает, может быть, он продолжал приходить к ней в объятия, чтобы получать поддержку и заботу, словно к собственной матери, отвечая ей взаимностью. Возможно, и дети могли тогда чаще проводить с папой время, но выходило всё совсем не так. Прошлое стремительно шло за Афтоном по пятам. Как бы ни старалась семья, Уильям не справлялся, закрывался в себе и постепенно охладевал к происходящему. И вот уже улыбка красавицы жены не заставляет сердце трепетать, а целых трое детей не наполняют жизнь полноценным смыслом. Но Уильям приучен быть главой, поэтому в приоритете у него всегда стояло благополучие их семьи. Работать для того, чтобы ничего не потерять. Трудиться на автомате, погружаясь в рутину. Так Уилл и не заметил, как совсем отдалился от близких ему людей.       — В Англии все такие принципиальные и вредные? — вдруг задумчиво и негромко, будто сам себя, спросил Генри, решаясь разрядить обстановку.       — Чего ты там сказал?! — ворчливо процедил Уильям сквозь зубы, оборачиваясь к другу, явно слыша что-то про себя.       — Ох, ничего-ничего! — партнёр выставил перед собой ладони и неловко улыбнулся, пытаясь тем самым дать понять Уиллу, что тому всего лишь показалось. — Задумался о своём вслух…       Затем, выдохнув, второй директор зачем-то посмотрел на календарь, висевший на стене мужчины, прямо за его столом. Июль 1983-го. В календаре обведено красным маркером число шесть. Осталось две недели. А ведь, кажется, мужчина припоминал, что это за день. Глаза перебегают на напарника. На лице появляется уверенная улыбка. А вдруг поможет?       — Эй, Уилл, — вновь подаёт голос он. — Когда у твоего младшего день рождения?       — Кажется, в июле… — без интереса отвечает Афтон.       — Не шестого ли? — Эмили хмыкнул.       — Может быть, и шестого, — Уильям равнодушно посмотрел на рядом висящий календарь, и лицо его исказилось гримасой шока. — Две недели?!       — Ох, кажется, папа забыл про девятилетие своего сына, — Генри беззлобно улыбнулся. — Нужно что-то делать. Времени осталось немного.       — Я не знаю, что… — Уилл без сил свалился в своё кресло, держась пальцами за переносицу. — Мне некогда. Да и я не знаю, что и как ему дарить. Не то, что праздник придумать… Это же — Эван…       Ухмылка на лице Генри приобрела хитрый и заговорщический характер. Друг подошёл к Уильяму поближе, кладя ладонь тому на плечо, совсем не боясь, что он может отреагировать негативно. Второй директор никогда ничего подобного не боялся по отношению к своему другу.       Голос окрасился слегка заманчивыми нотками:       — А я, кажется, знаю, как тебе помочь, убив сразу двух зайцев.       Уилл глянул на партнёра с удивлением и непониманием. Да и чего вообще напарник так заинтересовался помощью? Разве мужчине не прекрасно живётся в лучах славы в этом небольшом городке?       — Как насчёт заявить о себе на празднике твоего сына?       — Ты о чём? — всё ещё не до конца соображал директор.       — Подумай хорошо, какой масштаб приобретёт день рождения Эвана, если устроить его в нашей пиццерии, превратив в праздник для всех? Можно ввести в этот день небольшие скидки и какие-нибудь акции, которые только увеличат приток посетителей в заведение.       — Ого, мыслишь, почти как бизнесмен. А Вы не так безнадёжны в этом деле без меня, мистер Эмили, — мужчина тихо хмыкнул, явно начиная частично разделять эту внезапную идею. — Вот только зачем мне устраивать масштабный праздник для мальчика, который не любит большие и шумные компании? Ещё и в заведении с роботами, которых он до ужаса боится. Разве это весело?       — Ты, кажется, не понял… — тот слегка закатил глаза и, как обычно, добродушно улыбнулся, обнимая его за плечо. — Праздник — у твоего сына. Если всё выйдет, как надо, люди точно обратят на тебя внимание. Не этого ли ты хотел?       В этот момент Уильям серьёзно задумался. А не дельную ли мысль говорит Генри? Через две недели Эвану исполнится девять лет. Если Уилл устроит младшему сыну праздник в своём заведении, люди обязательно узнают. А в случае успешного масштабного празднования заговорят о совладельце, заинтересуются. Но мало просто устроить событие. Нужно стать его зачинщиком, показаться публике. Они всегда оставались либо в тени, либо под аниматронными масками. И лишь в крайних случаях посетители изредка видели директоров среди остальных. Теперь мужчине нужно самому выйти к ним. Обо всех остальных крайностях с сыном он разберётся.       У друга загорелись глаза, и второй директор не мог не заметить этого.       — Вижу, моя идея тебя явно заинтересовала, — партнёр довольно хмыкнул, мысленно радуясь, что смог подтолкнуть напарника к возможному началу действия.       — Звучит очень заманчиво, — ответил Афтон. — Но всё же я не уверен насчёт некоторых небольших, но всё же немаловажных деталей в нашем заведении. Роботы и большие компании Эвану никак не подходят. Я не заставлю его.       — Ты поставил здесь камеры, и у нас есть охрана. Аниматроники стоят на сцене. Он будет среди других детей, где точно найдутся знакомые лица: Майкл, Элизабет, Чарли и Сэмми. Они присмотрят за пугливым мальчиком. Всё остальное — лишь наш повод подзаработать.       — Никакого Майкла! — Уильяма дёрнуло так, будто ударило током, как только он услышал про своего старшего сына. — Его не должно быть там в этот день! Ни при каких обстоятельствах!       Было не совсем непонятно, почему так ужаснулся Уилл: из-за того, что у него были личные проблемы с Майклом, либо потому, что тот постоянно издевался над своим братом.       — Неужели и в этот день он не оставит беднягу? — удивлённо задал вопрос Генри, поражаясь тому, насколько жесток и неотступен Майк по отношению к ни в чём неповинному мальчику.       — Это станет для него слишком хорошим поводом всё испортить и потешить своё идиотское самолюбие… — с неприязнью процедил сквозь зубы Уильям. — Тем более, если он там будет, Эван ни в какую не согласится.       — И как тогда быть?       — В этот день Майклу будет запрещён вход в нашу пиццерию. Ему и его дружкам, — голос Уилла была серьёзен и ужасно суров — он не шутил. — Поручим всей охране следить за тем, чтобы он не попал внутрь и не учудил чего-нибудь прямо у всех на глазах, тем самым унизив меня, что у него так прекрасно получается из раза в раз. Слишком много людей…       — Так, значит, берёшь мою идею?       — Пожалуй, да. Но мне нужно всё хорошо обдумать. Я не позволю себе упасть лицом в грязь. Только не в такой день. Чёрт возьми, Генри, эта идея слишком хороша, чтобы её испортить! — друг заметно начал нервничать от предвкушения собственного успеха.       — Всегда рад помочь, — второй директор добродушно улыбнулся, искренне радуясь тому, что его задумка пришлась по вкусу партнёру. — Ты весь даже встрепенулся теперь. Не терпится приступить?       — Да-да! — напарник моментально засуетился, погружённый теперь мыслями о подготовке к предстоящему грандиозному событию, хотя ещё несколько минут назад сомневался, стоит ли всё это затевать. — А теперь будь так добр, оставь меня. Мне нужно обдумать всё в полной тишине. Я сообщу, как только продумаю каждый этап подготовки. Всё должно пройти идеально.       Генри тихо хихикнул, не переставая без злобы забавляться резкой смене настроения Уильяма. Вот уж действительно, вечно занятой человек. Весь в делах и заботах. А теперь ещё и семейных. Но чего не сделаешь ради дня рождения собственного сына, хоть для этого и придётся выудить выгоду для себя.       — Что ж, буду ждать твоих указаний. Увидимся, — друг помахал Уиллу рукой, оставляя его одного в собственном кабинете.       Суетливо измеряя шагами пол от одной стены к другой, директор напряжённо и взволнованно размышлял, как лучше воспользоваться такой прекрасной возможностью, чтобы всё прошло как нельзя лучше. Насколько же полезным оказался в этот момент его напарник. И почему директор сам не додумался до этого? Проклятая усталость и куча дел даже вытеснили предстоящий день рождения сына из головы мужчины.       Он остановился перед календарём, вновь чуть ли не безумно глядя на цифру. Счастливая шестёрка. Она обязана ею стать. Перед глазами уже стояли картины его славы в свете софитов. Афтон представлял, как люди смотрят на него внизу, а он успешно выкладывается на полную перед ними, уверенно улыбается, и каждое его движение отточено уверенностью и знанием своего дела. Уильям благодарит всех, кто пришёл в этот день отдохнуть и повеселиться. Они смотрят на него и аплодируют. Люди любят его и желают видеть снова и снова. Этот день будет принадлежать не Эвану, а Уиллу. День, когда мужчина, наконец, обрёл свою долгожданную и желанную славу. И все будут завидовать.       Волна необузданного желания постепенно, но верно накрывала директора с головой. На лице расплылась безумная улыбка, а тело слегка потряхивало от нарастающего возбуждения и радости.       — Наконец-то… — тихо и с огромным предвкушением проговорил сам себе Уильям. — Теперь-то я точно буду впереди. Генри сам не заметил, как оказался в дураках. Прекрасно. Просто прекрасно…       Слова сбивались пробивающимся странным смешком.       — Надо будет сказать ему спасибо за такую чудесную идею. Эван перестанет быть бесполезным, а я, наконец, добьюсь своего. Спустя столько лет…       Смешки постепенно усиливались, мешая Уиллу внятно говорить. Мужчина был не в силах сдерживать их. И вскоре из него вырвался самый настоящий пугающий хохот. Директор сжал руки в кулаки и вцепился безумными глазами в обведённую красным маркером дату на календаре, уверенно и громогласно восклицая:       — Скоро весь Харрикейн узнает, кто я такой! Да здравствует Уильям Афтон!