Whoredom

      Когда он встрял в это дерьмо? Тогда, когда остался на улице без денег в день совершеннолетия или позже: когда встретил Тома?.. А что, если все можно было бы поменять — он бы согласился? Если бы, да кабы… Кивнул бы, наверное, потому что Том — его ад. Его погибель. Его… все.       Какой дурак отказывается от всего?       Странно говорить о погибели, когда находишься на содержании — любовник, другими словами, — но хотя бы больше не эскорт. Уже плюс. Так сказать, ступенька по карьерной лестнице.       Гарри хмыкает, дотягивается до бутылки и делает глоток вина.       Romanée Conti 1990. Он понятия не имеет, сколько она стоит — подарок. От него. Но это тот презент, который бы Гарри с радостью затолкал дарителю… глубоко, в общем, а он назло пьет вот так: прямо из горла.       Дотягивается до телефона и набирает номер из раза в раз — абонент не отвечает.       Еще несколько глотков. Он почти не чувствует вкуса — только терпкость алкоголя, что порождает текучесть мыслей, но точно не в ту сторону, которую нужно. Ему хочется вытворить что-то такое, за что схватят за шкирку и вернут в постель.       Телефон дзынькает.              Том: «Что-то случилось?»       Гарри: «Неа. Ты уже вернулся?»       Том: «Задержусь в Цюрихе — занят. Конкретнее, Гарри, если что-то хотел.»              Да ни хуя он не хотел. Может, только поехать вместе в Швейцарию, но его как бы никто не приглашал — ни слова не сказал.              Гарри: «Скучаю».       Том: «Найди, чем себя развлечь. Завтра утром созвонимся»              И это он уже слышал несколько дней назад. И еще парочку до них. Но у Ридлла вечно важные дела, в которые свой любопытный нос совать нельзя.       Когда Гарри долго один, он творит глупости. Есть люди, которых нужно контролировать — это опора для них. Показатель внимания. Нет, не сильно — не так чтобы каждый шаг, — а чуть. Это позволяет чувствовать себя… нужным?       Вот, как сейчас: засидевшись в одиночестве, он совершил донельзя странный порыв — утром прилетел в Париж.              Гарри: «ОК».       Том: «Ты в Лондоне?»       Гарри: «Угу. Где мне еще быть?              И скидывает заранее подготовленные фотографии из квартиры, а следом — поспешное: «Ты еще с женой?»              Том молчит. Впрочем, как и всегда, стоит начать задавать неудобные вопросы — это уже данность.       Однако совсем уж глупостей Гарри, когда покупал билет, делать не собирался — да и не собирается до сих пор, — просто в моменте захотелось перезагрузиться: может, выпить кофе с видом на Эйфелеву башню в «Girafe». Теперь-то он может себе это позволить. Многое может позволить: и учебу в Лондонской школе экономики, и уютную квартиру в Сохо, где могла бы поселиться еще парочка таких, как он, и «совершенно неприметный» Бентли с водителем, которому приходится изо дня в день протирать штаны около университета, а потом везти его куда-нибудь ужинать и ждать там. Есть еще кое-что: два мрачных мужика в костюмах, серьезные такие на вид и следующие за ним по пятам. При большом желании от них можно избавиться, напев в уши или обведя вокруг пальца. Особенно хорошо ему этот трюк удается, когда Риддл сваливает из Лондона.       Гарри некоторое время продолжает гипнотизировать телефон, будто это может что-то изменить; будто он позвонит и скажет, что возвращается в Лондон — тогда Гарри точно сорвется и полетит первым же рейсом.       Не судьба…       Кто бы знал, как все может измениться буквально за год. Когда Гарри соглашался на условия Винды Риддл — бывшей Розье, — заказавшей его для своего мужа, потому что тот «падок на красивых мальчиков такого типажа», он считал, что важны только деньги. Что только они сделают его счастливым и решат все проблемы. Подарят то, о чем он втайне мечтает — точнее, спрячут то, чего он боится на множество ключей, выставив прочный забор.       Когда Том предложил уйти из агентства, Гарри согласился. Считал себя той еще меркантильной сукой, которая срать хотела на какого-то мужика — главное, чтобы платил. А сам вляпался по уши; потом вообще утонул по макушку, и теперь готов часами смотреть на телефон в ожидании звонка. Как помешанный. Готов принять в любое время дня и ночи… Капля времени, и он готов отдать все, что у него есть.       Ну пиздец.       Стал ли он счастливым? Как-то не особо.       Очередной глоток.       Может, не напиваться в хлам — где одна дорогущая бутылка вина, там и такая же бутылка виски, — пока солнце еще не опустилось, чтобы не выглядеть совсем уж королевой драмы? Да и в «Girafe», что в Музее архитектуры и монументальной скульптуры, он так и не дошел… Можно переодеться, стянув с себя пижаму, и дойти туда пешком, хотя сейчас уже лучше сесть в Les Ombres — там у Тома всегда закреплен столик «за ним», — но тогда точно вскроется, что Гарри прилетал в Париж.       Он попытался сбежать в Париж, а никаких изменений… Точнее, все еще хуже, потому что без него здесь не так. Не так, как было четыре месяца назад, когда они приезжали вдвоем на выходные: трахались до умопомрачения и гуляли. Гуляли, ели и трахались. Гарри навсегда запомнил эту весну — возможно, поэтому потянуло в этот город.       Он трет глаза, вздыхает и опять смотрит на экран. Тот загорается, но совсем не тем именем, которое он так ждет: это всего лишь Джинни, его давняя подруга — они вместе работали в агентстве. Гарри когда-то давно, уходя к Тому, познакомил её с одним из своих «знакомых», что питал слабость к «зажигалочкам». Если Гарри мог сыграть все, что требуется, то Джинни… Джинни просто была такой.       Кстати, Джинни и предложила полететь вместе в Париж. У ее любовника здесь планировались какие-то дела, поэтому она ехала на работу, а он — пить и отдыхать.       Гарри нажимает на тач и принимает вызов.       — Слушаю, — вздыхает он.       Возможно, что-то случилось с того момента, как они расстались пять часов назад? Гарри вышел у своего отеля, а она отправилась по своим делам, а что было дальше — его не интересовало. Он не хотел знать. У них было правило: никаких личных вопросов, да и Гарри, наверное, подсознательно боялся узнать, что у кого-то все слишком хорошо — достаточно того, что Дин Томас в разводе с момента, как Джинни стала жить с ним. Это и так удар под дых: напоминание, какой Гарри неудачник.       Джинни некоторое время молчит.       — Можешь приехать?       — Что-то произошло? — Гарри начинает напрягаться.       Она мнется, что-то мычит себе под нос и явно подбирает слова.       — У меня дурное предчувствие, — признается Джинни. — И вроде знаю, что Дин будет рядом, но будто что-то должно пойти не так… А я должна пойти.       Да. В их арсенале нет слов «не хочу» и «не буду».       — Я в отношениях, — напоминает он с нажимом. — Он мне голову открутит, если узнает, о моем присутствии на подобной тусовке — ты же понимаешь.       — Да, понимаю, — соглашается Джинни, но умоляюще просит: — Пожалуйста.       Теперь мнется уже он. Одно дело сидеть в отеле и гулять по городу, если вдруг вскроется его маленькая шалость, а другое — оказаться в компании, где как девушки, так и парни — эскорт; где каждый спит за деньги. Для Гарри это пройденный этап.       — Знаю, что тебе не нужны деньги, но могу отдать все, что…       Гарри прерывает:       — Не нужно.       –… заработаю, — ее голос срывается и затихает на последнем слове. — Дин всегда платит мне за такие «выходы».       Гарри знает это. Они называют их «в свет», — Риддл его не выводил ни разу, поэтому иногда создается ощущение, что его заперли в клетку, куда протягивают еду в нужный момент, поселили в красивой, начищенной и даже уютной камере. Или заперли в сейф на веки вечные.       Но в определенной степени ему такое и нужно.       Гарри прокручивает в голове еще раз последнюю мысль, осознавая, что сначала она звучит не так, но потом приобретает странные эманации: будто его позволяют пускать по кругу и смотрят, насколько ему нравится. Фу. Пусть лучше просто выводит куда-то помимо университета и парочки постоянных ресторанов. Пара выездов вместе на выходные не в счет. В первые месяцы после знакомства они и то чаще где-то бывали (не только в спальне).       Джинни продолжает говорить, и слова заставляют вынырнуть из мыслей:       — Прошу, Поттер, — умоляюще. — Я останусь твоей должницей.       — Твои просьбы меня погубят.       — Это да?        — Это да.       Джинни веселеет на глазах.       — Продажная ты душонка, — как-то по-доброму фыркает она, но Гарри слышит благодарность.       — Как и мы все. Все в жизни — лишь вопрос цены. — Он дергает плечами. — Но иногда есть то, что стоит больше денег.       Благодарность, дружба… любовь.       — Обещаю, что «работать» не придется: ты только для своего хозяина.       Звучит мерзотно, но, по сути, правдиво.       — Фи на тебя. Он мне не хозяин — так, взял в аренду, — хмыкает Гарри ядовито. — Куда ехать?       — Я скину адрес, но ты мог там бывать, — начинает болтать Джинни, не скрывая того, что довольна его согласием. — И, Гарри, прошу, смотри, чтобы я не наделала глупостей.       На что он только что подписался?       — Угу-с.       Гарри даже кивает для верности.       И не хочется ему признаваться даже себе, что если все поменяется на сто восемьдесят градусов и ему придется переспать с кем-то помимо Тома, то у него не встанет ни на кого другого; что нет таких денег, которые он согласится взять, чтобы изменить. Похоже его крепко посадили на цепь. А Гарри и рад — вот бы потуже затянули.

***

Гарри придирчиво оглядывает себя в единственное зеркало в номере. Выглядит он, конечно, специфично, но он же едет не на работу, а потусить с Джинни и присмотреть, чтобы та не напилась настолько, что сделала бы что-то неисправимое. А также напиться самому, оплакивая безвременно потерянные мозги.       Как все стало так сложно?.. Шлюхи не влюбляются. Они любят секс и деньги — и он должен. Так все было бы намного проще. На нем простые джинсы, белоснежная футболка, подаренная на первое апреля приятелем из универа, Невиллом, с уткой в виде фака; простые кеды, в которых можно пройти хулион шагов — он ведь планировал прогулки. В руках огромные очки: на половину лица. Не хватает только пятна от кетчупа или еще какого-нибудь соуса для полноты картины.       Да-да, все рабочие прикиды остались дома: нет ни костюмов за баснословные деньги для встреч, ни чего-то тематического, что часто хотели видеть на нем клиенты, когда он еще работал.       Кем Гарри только не был: зайчиком, мальчиком, девочкой, паинькой, сукой — было похрен.       Никто не хотел заглянуть внутрь и увидеть что-то скрытое в глубине, но оно и понятно: никто не приходит в магазин и не узнает все-все о поставщике мяса или морепродуктов — оценивает только качество товара. Качество Гарри было отменным… до встречи с Риддлом. Том же будто запустил какой-то вирус: сбил шелуху, обнажив сердцевину. И смог увидеть суть. Наверное, это и стало отправной точкой.       Гарри всегда искал того, кто его примет.       Он пару раз крутанулся перед зеркалом.       Сойдет. Не драгоценность, чтобы всем нравится — да и пить удобнее в том, в чем можешь ползти до отеля.       Покрутив в пальцах очки, он все-таки цепляет их на нос — не лучший аксессуар ночью, но так хотя бы не очень заметно, насколько он не в форме.       «Ты заказала мне «проходку»? Выезжаю», — пишет Гарри сообщение и ерошит волосы.       Джинни молчит.       Она отправила за ним машину. И та уже полчаса ждет на парковке, пока он пытается хоть как-то собраться.       Гарри застегивает на запястье часы — подарок Тома на прошлый день рождения. Patek Philippe. Не настолько все плохо, чтобы носить только джинсы за двадцатку и кроссы за тридцать пять. Вот так посмотрят на него и скажут, что ебали его в Париже в футболке за пятак — и речь не о тысячах. Важно, чтобы до Риддла не дошло, а то проблем будет так, что жопой жуй — докажи потом, что ни с кем ничего не было.       Но разные ситуации, конечно, могут происходить: например, кто-то тронет ведомый банальным желанием или проблемами с психикой. Джинни такого и боится. Гарри не представляет, что будет, узнай Риддл, что кто-то хоть пальцем тронул то, что принадлежит ему. Хотелось бы Гарри во всеуслышание сказать то же самое: ты — мой, Том.       Ну что ж, отставить рефлексию: пора возвращаться в жестокую реальность, где приходится делить Риддла с Виндой и работой — последнюю он любит больше. Только вот непонятно, Том кайфует от власти, которую та дает, или от денег, что сопряжены с уровнем комфорта и свободой?       Вопрос, на который Гарри, наверное, не получит ответ никогда.       Гарри тоже любит свободу, но ради Тома готов пожертвовать ей — не высший ли это признак любви? Или идиотизма.       Он подхватывает портмоне с картами, которыми пользоваться здесь не стоит — спалят, — поэтому взял с собой и схрон наличных фунтов. Он поменял их мелкими купюрами еще в аэропорту.       Телефон вновь пиликает.       Том?       Джинни: «Купи мне по дороге в аптеке тампоны для секса — тут пиздец — и чулки».       Течь в днище — понятно. Ладно, шутки шутками, но что там с колготами? В тампонах он давно разобрался: когда работаешь с девушками, которые ищут принца на всю жизни, многое можешь узнать, что никогда бы не пригодилось. С другой стороны, девчонки их профессии с такими днями — залог того, что к тебе, мужику, могут и не притронуться: вокруг дофига извращенцев.       Гарри усмехается и отвечает:       «Размер напиши — и я про то, чем заткнуть пробоину в дамбе».       Джинни: «Насколько ты пьян?».       Гарри закатывает глаза, подозревая, что не больше, чем она сама: иногда такие тусовки без чего-то покрепче, что снесет тормоза, не вытянуть — психика может не выдержать.       Гарри: «Не больше, чем ты».       Джинни: «Пиздец. 1 или S.»       Он кивает себе, зафиксировав информацию на подкорке, и выходит из номера, не забыв про карту, хотя, возможно, до обеда не вернется — если не дольше: никогда не знаешь, во сколько выползешь из подобного места.       Признаться, Гарри даже не представляет, сможет ли беспрепятственно выйти, если захочет уехать до рассвета, потому что раньше он уходил, когда вставал постоянник и кивал охране, а когда ты один — на кого ориентироваться? На Дина Томаса? Или Гарри там будет вип персоной: хочешь свалил, хочешь — сиди до посинения, пока половина бара не будет бултыхаться внутри?       Кажется, он себя переоценивает. Однако для верности стоило нацепить сланцы, чтобы точно не позарились на такое «сокровище».       Хотя Риддл шутит, что если кто-то по ошибке прихватит, то вернет обратно и заплатит, чтобы забрали назад.       Гарри заезжает и за одним, и за вторым из требуемого, крутя в руках пакет всю дорогу, пока молчаливый водитель везет его к нужному месту и машина не останавливается у неприметного здания.       — Вам вниз, — бросает тот напоследок, прежде чем Гарри хлопает дверью «рабочего» майбаха.       Спускается, куда указали. Дверь поддается с трудом — скрипит, как он после трех бутылок вина на утро под недовольным взглядом Риддла.       Грозный мужик два на два появляется из тени.       — Куда? — рявкает он.       — Эванс. Меня ожидают.       Приходится натянуть милую улыбочку во все тридцать два и состроить умильное лицо, говорящее, зачем Гарри, глупенький такой, здесь.       Секьюрити некоторое время листает списки.       — Вас нет, — грозно.       И что, блядь, это значит? Он же напоминал…       Звонит Джинни раз за разом, а то у этой заразы память как решето — она же без него пропадет.       Двадцать звонков, которые он шлифует сообщением: «Ты трубку возьмешь или нет? Меня не пускают — а меня, вообще-то, мало куда можно не пустить!»       — Сейчас, — бросает Гарри в сторону секьюрити, который смотрит уже волком.       Взгляд того кричит, чтобы он проваливал, пока не выставили — нужно решать быстро. Однако с активностью решения проблемы какая-то беда: Уизли молчит, будто выключила мобильник, но Гарри-то слышит, что звонки проходят.       Он произносит первое, что приходит в голову:       — Я от Риддла.       Его рассматривают, как племенную кобылу при продаже: с ног до головы, только клеймо на жопе показать не просят, прежде чем хмыкают:       — Ну проходи, раз от него. Мог бы сразу сказать, а не тереться, как не свой.       Да уж. Волшебная фамилия, которая открывает все двери — даже столь сомнительных мест, — но никто на завтра и не вспомнит, что пацан, которого принесло ураганом, одетый в прикид зумера из ближайшей кофейни, называл «пароль» в Изумрудный город.       Темные коридоры с тусклой подсветкой угнетают — не волшебный город, а какая-то нора гоблина или тропы гномов. Свет резко ударяет в глаза, и Гарри смаргивает выступившие слезы.       — Прости, — Джинни будто всплывает прямо перед ним и морщится. — Господи, в чем ты?       — Тоже нравится мой прикид?       — Издеваешься? Тебя хочется приодеть, бедняжку, — тянет она и тяжело вздыхает, а следом чуть ли не трет виски.       — Здесь все, Гарри, а ты…       Она явно не может подобрать подходящих слов.       — Знаю-знаю, здесь столько дяденек на мерседесах, что страшно, — со смешком говорит он.       — Вот именно!       — Сказала бы сразу, я бы пришел в толстовке с надписью «BMW» — вообще ноль проблем.       Гарри дергает уголком губ, двигает бровями и смеется.       — Ты невозможный, и как Риддл тебя терпит, — в ее словах ни капли восторга, только шок, в народе называемый «ахуй».       Гарри расплывается в еще более насмешливой ухмылке: гаденькой такой.       — Обожает мой минет с заглотом — готов за него простить все.       Гарри и сам до конца не понимает, что в нем настолько привлекло Риддла когда-то, что он решил сделать его своим. С Томом всегда было как-то странно, поэтому и вел себя он неправильно, но несмотря на все сделанные ошибки, тот многое спускал с ним на тормозах.       — И что ж ты тогда не согласился приехать сюда сразу — еще уговаривать пришлось — раз прощает?       — Ты гни-гни, да не перегибай, — цокает он и качает головой.       — Больше ни слова — лучше молчи, словно воды в рот набрал, а то обоих четвертуют с твоим-то юморком «не для каждого». Его не многие поймут, поэтому выключи, пожалуйста, внутреннего шоумена и шута.       — Думаешь, они даже с попкорном меня не вывезут?       Он милейше хлопает глазами, мол, интересуется для общего развития.       Ну, а что она объясняет ему как совсем уж зеленому — постеснялась бы. Он умеет себя вести в обществе — можно выпускать из клетки, — но только когда это нужно и когда понимает, что ему за это будет. Хорошего, конечно.       — Это и пугает. Где серьезный мальчик, с которым я познакомилась у Берков?       — Сдох под гнетом суровой действительности.       И нацепил маску. Своего рода защитная реакция, которую он осознает, но ничего не собирается делать.       Вот теперь Джин трет виски, хмурится и несколько раз моргает — не хватает только глупой фразы, чтобы добить его, но она молчит так долго, что Гарри начинает задумываться, не переборщил ли.       — Забьем. Просто забьем, — бурчит себе под нос. — Принес, что просила?       Черный пакет без каких-либо надписей передается ей в руки — ну не стал он брать для ее вещичек свой рюкзак Brioni из аллигатора, в котором привез в Париж немногочисленное тряпье.       Его утаскивают в ближайшие туалеты, но по пути Гарри успевает понять, что то тут, то там мелькают знакомые лица: те, о ком предпочел бы не знать подробностей, которые знает и… которые никогда не скажет ни одной живой душе.       Вот мимо проходит тот, кто обожает, когда его жестко порят с оттяжкой, а вот — другой: любитель запихивать разные предметы в непредназначенные для этого места. Третий — помешанный на младшем брате. Для него ты — Феликс и должен рыдать, размазывая сопли по всему лицу, захлебываться и умолять, пока долбят.       На фоне всех «знакомых» Риддл с его любовью к фиксации и контролю кажется абсолютно нормальным: адекватным.       Мысль о лентах на теле отдается легкой дрожью от макушки и до самого паха, настраивая на определенный лад.       Нельзя думать о таком, а то от него потоком польются «особенные» сообщения, которые под запретом, когда Том «дома». С ней.       Гарри останавливается около раковин, пока Джинни скрывается в туалете, и смотрит в шальные от алкоголя глаза — и куда дел очки?       Просрал где-то. Обидненько.       — Ты мне очки должна.       — Чего? — доносится из кабинки пыхтение.       Джинни точно переодевается.       — Говорю: нужно подарить мне новенький аксессуар за старания, — чуть громче.       Он может купить себе любые, но подарок — всегда приятнее, а тот, что за особые заслуги — вдвойне.       — Сыграй для меня паиньку, и я куплю тебе любые, какие только захочешь, прямо завтра.       — Не гаденыша? — с притворным сожалением вздыхает он.       — Паиньку, Гарри, — повторяет она почти что по слогам.       Говорит — как отрезает.       Ну, можно же подыграть хоть каплю — было бы забавнее и обстановку разрядило, потому что Гарри парадоксально начинает нервничать, и это заметно в каждом движении, за которыми следит в зеркале. Не отрываясь.       «Возьми себя в руки», — приказывает он мысленно.       Видимо, нужна дозаправка тем, что горит, а то начало отпускать, и он уже не готов тусить — резко хочется под одеяло.       Дверца ударяется о стену с каким-то оглушительным грохотом, и, цокая тонкими каблуками по плитке с мраморным узором, Джинни выходит — блузка уже в руках, а на ней алый корсет, плотно стягивающий грудь, который, видимо, прятался под слоем одежды.       — Прекрасно выглядишь, — опережает Гарри, стоит ей только открыть рот — он слишком хорошо знает ее.       — Льстец.       — Просто хорошо понимаю женщин, — хмыкает он, — потому что люблю мужчин.       Уизли хлопает глазами с подкрашенными ресницами, но лишь слегка, а то одна непрошенная слеза и все лицо потечет, хотя кому-то нравится смотреть на такое. У Гарри когда-то даже был клиент с таким фетишем: тот жадно пожирал взглядом, стоило помаде размазаться по лицу, а туши и теням — потечь по щекам.       — Вот не знаю, принять за комплимент то, что мы спали, или оскорбиться, — закатывает она глаза и усмехается.       Гарри видит, что она немного пьяна — удивительно, что сегодня, с алкоголем в крови, в ней включился внутренний критик, затмив ту легкую на подъем особу, к которой он привык. Или просто она изменилась в почти что семейной жизни?       Он продолжает рассматривать ее в зеркало, а потом переводит взгляд на себя и смотрит в глаза, что блестят лихорадочно.       Ну-у понеслась.       Разворачивается и берет ее за руку, утягивая за собой и фактически протащив через многочисленные коридоры туда, где играет музыка, где кто-то уже развлекается, а другие жадно наблюдают за действом.       Пока все прилично.       Через несколько столиков что-то тихо обсуждают два политика, — в последнее время они нет-нет да и мелькают на экране, — не обращая ни на кого внимания, но замолкают, стоит только приблизиться. На другом — девушка и смутно знакомый парень «показывают» фильм для взрослых в прямом эфире, забравшись на столешницу.       Несколько шагов вперед. Взгляд натыкается на Дафну — она из американского «филиала», — перетянутую толстой, но жесткой конопляной веревкой — ком застревает в горле. Шибари.       Будто из-под толщи воды доносится размеренный голос Риддла:       — Это веревка из джута чуть больше трех футов, — он крутит ее в руках. — Три и три, если быть точнее. Находим ее середину и оборачиваем вокруг конечности два-три раза, создав ровное кольцо.       Показывает на Гарри, а он молчит, облизнув губы.       — Фиксируем узел: пропускаем оба конца через петлю в начале и плотно затягиваем, — с абсолютно беспристрастным лицом продолжает Том и одновременно медленно показывает. — Вот так. Запомни, важно не перетянуть, чтобы не нарушить кровообращение. В конце двойной узел, чтобы закрепить. Понятно?       Гарри кивает коротко, почти не в силах оторвать взгляда от тонких умелых пальцев.       — Это базовый одностолбовый узел, — напоминает Том.       — Какие есть еще? — Гарри почти хрипит.       — Двустолбовый узел — он делается почти также, но разница лишь в обматывании вокруг объекта, — хнава или узел восьмеркой и карада — то есть в базовом узоре на теле.       — Покажешь их все?       Гарри выныривает из воспоминания. Все его тело покрыто пупырышками мурашек; дрожь проходит от загривка, кажется, устремляясь к самым пальцам ног. Кровь стучит в висках, кажется, отбивая такт Santa Maria: яркие ритмы вперемешку с теми, когда музыка «замирает», четкие акценты на сильных долях… резкость.       Аргентинское танго.       На мгновение Гарри вспоминает один единственный урок танцев, на который он потащил Риддла. Это было забавно: они двое, преподаватель и толпа охраны.       Потом Том уехал на несколько недель по работе, а Гарри — переключился. Но в тот день он чувствовал себя по-настоящему счастливым. А ничего такого ведь не произошло: какие-то полтора часа занятия, рядом он — вместе — и веселье.       Гарри останавливает взгляд на шибари — он почти не успевает за мыслью, которая мелькает: раньше он был более бесстрашным. Он по дурости позволял завязать всего себя, но сейчас точно не дался бы: он доверяет в этом плане только Тому, потому что, оказалось, существует слишком много нюансов.       Дойдя до стола как под гипнозом, Гарри замирает и смотрит на Дина Томаса, сидящего почти что напротив, — тот потягивает скотч: сорокалетний Macallan наверняка. Он всегда останавливал выбор на нем — вряд ли что-то изменилось.       Ирис и фрукты.       Гарри кажется, что он чувствует привкус на языке. Дин Томас покачивает бокалом, наполненным на треть, и смотрит с интересом старого знакомого.       — Эванс…       Гарри склоняет голову набок и едва улыбается, опуская ресницы — рефлекс. И на этот видок ведутся почти все: с чего-то нравится таким мужикам видеть слабость и покорность другого мужчины. А еще — слезы, но те Гарри бережет для особых случаев.       Дину Томасу чуть больше сорока. Его единственному сыну шестнадцать — совсем немного младше Гарри и Джинни. Бракоразводные тяжбы тянулись около полугода, и он отдал половину, но теперь может быть с кем захочет. Гарри тоже мечтает, что Риддл сделает подобное, но умом понимает, что такого не случится никогда.       Что еще Гарри знает о Дине? Тот достаточно богат и как-то связан с таможней — наверное. Когда они изредка встречались, это завуалировано мелькало в разговорах: иногда шлюха это не просто тело, но еще и собеседник, которому можно излить душу.       — Рад тебя видеть, — кивает Гарри, приняв задумчивый вид, и осматривает стол.       Карты. Покер.       В него Гарри умеет играть и чуть лучше, чем в преферанс, в который раз за разом просаживала деньги тетка. Сам он равнодушен к азартным играм — у него другие слабости, — но должен уметь играть. Сначала этому учили в агентстве, но поверхностно: чтобы посидеть рядом с клиентом и похлопать глазами — красивый аксессуар, который обязан поддерживать увлечения хотя бы на базовом уровне.       — На что играете?       — Как всегда, — тянет Томас и поднимается, отодвигая для него свободный стул. — Присоединяйся.       — Только если с парой условий, — отвечает Гарри, присаживаясь на место, и пытается легким жестом поправить волосы, но те будто назло встают дыбом еще сильнее.       — Каких же?       Гарри замечает, что остальные сидящие за столом прислушиваются, и, вскинув взгляд на Дина, улыбается. Он буквально видит в глазах того «картинки прошлого».       — Я не трахаюсь, если проиграл, — поясняет Гарри. — Мне проще заплатить деньгами, как и вам, — осматривает всех.       — И раздеваться тоже не будешь? — спрашивает до этого молчавший мужчина — шотландец, если судить по акценту.       И явно оценивает для себя.       — Что другие там не видели? — Гарри смеется, будто совсем не напряжен, а внутри всего передергивает.       Он знает, что Риддлу не понравится не только присутствие — если узнает, конечно, — но и сверкающая задница.       — Не думаю, что могу сравниться с присутствующими здесь девушками. Тут одна краше другой.       И Гарри прекрасно понимает, что это все не о красоте. Желание трахнуть другого мужчину говорит о контроле, власти и доминировании — в этом месте так точно.       Он проводит руками по воздуху, мол, посмотрите, сколько девушек вокруг, когда мимо как раз проходит — даже проплывает — Инга Штольц. Модель. Гарри считает себя равнодушным к женщинам — хотя контакты у него были, — но эта притягивает даже его взгляд, буквально заставляя любоваться длинными ногами, шикарной фигурой, полотном волос и какими-то неземными чертами лица. Плавная. Он бы назвал ее так. И Гарри может оценить прекрасное, даже если оно не в его вкусе.       — И поэтому ты выглядишь так? — с намеком спрашивает Томас. — Чтобы никого ничего не отвлекало?       Одновременно с вопросом он отодвигает для Джинни стул, на который та молча присаживается, скорее исполняя роль красивой скульптуры в парке. Замирает. Однако любоваться приятно.       — Какая входная ставка?       — Считай, на интерес. Десять тысяч с человека — можно в евро.       Гарри усмехается, представив, как отсчитывает сумму купюрами по десяткам.       — Еще условия?       — Каждый круг проигравшие снимают один элемент одежды. Вы, – явно подразумевая эскорт, говорит смутно знакомый мужчина с пронзительными голубыми глазами (их-то Гарри точно где-то видел), — можете входить в игру без оплаты. Но в случае проигрыша придется расплачиваться… собой.       — Секс со мной стоит дороже.       Звучит высокомерно, но как есть.       — Дороже десяти тысяч за час? — шотландец приподнимает бровь.       Он сидит по левую руку от Гарри.       — Меня никогда нельзя было купить на час, — Гарри медлит, прежде чем перевести взгляд и посмотреть. — Минимум на неделю, но это было так давно, что уже и неправда: сейчас я в отношениях.       Единственный человек, который по сути смог оплатить на сутки — Риддл. Их первая встреча могла не состояться вовсе, ведь когда Гарри озвучили заказ, первым желанием было отказаться: зачем соглашаться на то, что не очень выгодно? Тогда он, как и несколько мальчиков и пара девочек, были золотой элитой агентства. Золотой жилой.       Гарри медленно погружается в воспоминание.       — Еще спишь? — спрашивает бодрый, в отличие от его, голос Долорес в динамике.       — Нет, — говорит Гарри, делая глоток кофе.       Напиток должен поднять его из мертвых, но пока с этим «не срастается».       — У тебя заказ на сегодня на семь вечера, — сообщает она отстраненно. — Можешь приехать сам или могут забрать, откуда скажешь. Завтра рано утром по той же схеме: или отвезут, или покинешь место сам.       Гарри морщится. Несмотря на большие для его возраста заработки, он должен откладывать средства, да и «обложка» стоит денег. Половину из заработанного забирает себе агентство, а остаток уходит на то, чтобы снимать студию в Харроу, нормально питаться, пытаться делать накопления, иначе в университет он не попадет — и поддерживать «вид». Не может же он приехать к клиенту в рубашке, которой уйма лет, и в потрепанном свитере. Его внешний вид — это тоже товар. И за все нужно платить, поэтому ему неинтересны одноразовые заказы.       — Если ему нужен мальчик, предложи Леона: красивый, чуть ниже, правда, но зато блондин с синими глазами.       Таких любят.       — Нет. Его возьмешь ты, потому что заказчик пожелал для клиента тебя, — почти выплевывает Долорес.       Так категорично, что это заставляет напрячься.       — Почему? Я занят.       — Отменяй все, начинай собираться, и к пяти я пришлю тебе адрес. Там нужно быть вовремя.       Гарри скрипит зубами и сдерживается, чтобы не высказать недовольства, хоть это тяжело дается.       — Хорошо, буду на месте поглаженный и с бритой задницей, — в тон отвечает он и слышит чужой вздох.       Гарри начинает барабанить пальцами по столу, за которым сидит.       — Иногда я сомневаюсь, что мы тебя чему-то научили.       — Угу, — соглашается Гарри, делая вид, что полностью согласен. — Есть какие-то пожелания у клиента? И кто он?       — Я рада, что мы с тобой пришли к соглашению, а то заладил: не могу-не могу, — говорит как с ребенком Долорес. — Клиент — Том Риддл. Если тебе это имя о чем-нибудь говорит.       Гарри не говорит.       — Политик? Бизнесмен? — встревает он.       Хотя он уже согласился, но ехать так не хочется. Сколько он за нее получит? Мелочь, когда Долорес все посчитает.       Хватит только новый костюм окупить, если тот понадобится, и еды купить.       — Не перебивай. Банкир. Касательно внешнего вида указаний не поступало — особых пожеланий нет, — рассказывает Амбридж и, предвосхищая следующий вопрос, добавляет: — Я уточняла.       — В одних трусах, что ли, ехать сразу?       — Поговори мне, мальчишка!       Вот поэтому он обычно и не соглашается просто выезжать на ночь, чтобы потрахаться и поехать домой: так всю дырку можно стереть, отрабатывая фунты, так еще и как дешевый проститут. С разницей, что не двадцатку в час заплатят.       Ему нужны долгосрочные отношения, а для этого нужно побыть с человеком подольше: дать ему оценить все плюсы.       Гарри притягивает ноутбук, стоящий рядом на столе. Его экран давно потух, но он нажимает на кнопку. Время выяснить все, что есть в сети.       Том Риддл, значит.       — И все-таки сколько сейчас? — любопытствует голубоглазка, заставляя Гарри вынырнуть из размышлений.       — Бесценное сокровище, — нагло улыбается Гарри и смотрит тем взглядом, который позаимствовал у Риддла. Тот означает, что разговор окончен.       Не говорить же, что больше на мужиков не стоит, как до этого — на женщин, и не напечатали еще тех денег, чтобы он стал изменять.       — Поэтому, — продолжает Гарри, — я бы все-таки сделал ставку, но налички с собой около пяти тысяч — остаток могу отдать, как только сниму…       Нужно сказать все условия. Обычно их не ставят, но пофиг. Откажутся — хорошо, потому что это их право, а нет — еще лучше. Может, повезет и он выиграет немного денег — они никогда не бывают лишними. Особенно, когда лично твои.       Голубоглазка, кажется, задумывается, когда он вставляет:       — И у меня есть еще условие.       — И какое же?       — Я не разденусь полностью, но взамен, если вдруг выиграю, заберу только половину.       — Соглашаемся? — тот с весельем вскидывает бровь и кидает вопросительный взгляд на сидящего рядом шотландца.       — Можно, Корвус, — задумчиво отвечают ему. — Давай посмотрим, так ли он хорош, а то веры в себя хоть отбавляй.       Томас начинает сиять, как начищенный фунт — выглядит по меньшей мере странно: словно Гарри как минимум пообещал отсосать в кабинке туалета.       И смотрит так, что никаких сомнений не остается в том, что Дин его хочет.       «А Риддлу бы везде отсосал», — нагло выдает внутренний голос, однако с ним поспорить Гарри не может — он теперь «работает» из-за любви к искусству. К Тому.       — А он будет? — уточнил собеседник у Корвуса.       Кто этот таинственный «он» — Гарри даже обдумывать не собирается: он больше следит за реакцией каждого из присутствующих. Если незнакомец при упоминании этого человека напрягается — его плечи кажутся одреревеневшими, — то тот, кого зовут Корвус, наоборот расслабляется.       — Сегодняшний день, поверь, он не пропустит, — заверяет он и всем корпусом поворачивается к Гарри. — Мистер Эванс, я за вас заплачу — не волнуйтесь.       — Не стоит — не люблю долги.       Иногда отдавать дороже.       — Не стоит переживать — не думаю, что вы будете что-то должны больше двух часов.       — Почему же так мало?       Он чуть подается вперед, краем глаза поймав испуганный взгляд Джинни, но не обращает ни малейшего внимания. Любопытство. Часто его ведет оно и чуть ли не за ручку проводит к приключениям на жопу.       — Назовем это верой в вас, — звучит приглушенный ответ. — Играете?       Короткий кивок.       Можно было предложить отдать часы в качестве залога, вот только стоимость намного выше и… не хочется расставаться с подарком Тома: он отдаст его в самом крайнем случае, а так — будет нежно хранить, как часть воспоминаний.       Целый день наедине. Целые сутки только его — будто они самая обычная пара: вино, фильмы на планшете, зарывшись в одеяла в постели, попытка приготовить вместе ужин, которая закончилась неторопливым сексом на кухонном острове. Кажется, приготовили его. А Гарри и не был против.       Его день рождения… Тогда Том подарил часы.       Сглатывает, ощущая, как от другого воспоминания, что появляется следом, начинает давить в горле. Оно всплывает четкой картинкой перед глазами: вот Том стоит у него за спиной и пальцами касается кожи на шее в V-образном вырезе футболки, а Гарри сидит на стуле, плавясь от жары. И от нехитрых прикосновений.       — Покер — это не только подсчет комбинаций — в них ты, надеюсь, рано или поздно будешь неплох, не зря же я плачу за твою учебу.       Не так уж и важно.       Гарри откидывается на грудь и даже не смотрит в разложенные перед ним карты — прикрывает глаза. Пальцы Тома касаются выемки ключицы, и он дрожит, не сдержав судорожный выдох — очень чувствительная для него зона. Почти как пах.       — …Но и умение читать тех, кто сидит напротив: видеть их слабости, анализировать жесты, наблюдать за изменением поведения, — шепчет Том, а у Гарри каша в голове. — Но ты в этом мастер.       — Не понимаю, о чем ты.       — Так уж и не понимаешь. — Том стягивает с него футболку, откинув куда-то в сторону. Он пытается отодвинуться, но Гарри тут же ловит его за руку. — Как ты сейчас пытаешься манипулировать видом, что заметно, если присматриваться, так лица твоих оппонентов могут сказать что-то. Но нужно понаблюдать несколько кругов — даже если сольешь пару партий, у тебя будет представление о манере игры каждого.       Пальцы сжимают соски — в руках Тома он всегда какой-то гиперчувствительный.       — Понял?       — Угу, — прерывисто выдыхает Гарри.       Он дышит приоткрытым ртом и облизывает губы.       — Продолжим лекцию, когда ты будешь в более вменяемом состоянии…       Что-то Гарри все же запомнил, хоть обыграть Риддла не удавалось ни разу, сколько бы не пытался — не превзошел учителя, как говорится.       По две карты кладутся перед каждым шапкой вверх. Пальцами он аккуратно подхватывает их и притягивает к себе. Пятерка карт выкладывается в закрытой позиции на стол — Техасский Холдем.       Так даже проще.       Еще раз оценивающе смотрит на карты, краем глаза наблюдая за другими. Томас выглядит довольным донельзя, а вот по безымянному шотландцу, которого Гарри про себя уже называет Сарганом, потому что такой же вытянутый, худой и носатый, ничего не скажешь. Корвус же не меняется в лице.       Гарри ловит взгляд Джинни — та дважды быстро моргает и проводит по волосам.       Ясненько. У Томаса все пока не зашибись. Как и у самого Гарри слабая комбинация, с которой вряд ли возможно вытянуть, если не блефовать — но он же все равно хотел слить пару партий, поэтому на хрена волноваться?..       Ну потеряет пару вещей — не страшно: начнет с футболки, а добьет джинсами. Да уж. Очки бы сейчас пригодились.       И сливает — как и все, кроме Саргана. Тот выглядит абсолютно беспристрастным: настолько, что даже завидно становится.       Вторая партия тоже летит в тартарары, а единственное, что Гарри понимает так это то, что нужно будет избавиться и от джинсов — другим мужчинам за столом легче: скинули галстук и запонки и сидят себе довольные.       Джинни кидает на Гарри обеспокоенный взгляд и с волнением сводит брови к переносице — хмурится. Приходится улыбнуться слегка завлекающе, мол, это наше рабочее лицо. Не забывай.       Странно, что она так быстро это забыла: из них двоих он не работает уже черти сколько, а на подкорке высечено, что должен делать и как, потому что Долорес постаралась. На руке до сих пор шрам «я должен быть послушным», который до конца не удалось свести. Послушания от него ожидать, что у моря — погоды: утомительно и не факт, что успешно. Единственный, кто может заставить его делать то, что Гарри не хочет — опять же Том.       Тот оказывает на него какое-то парадоксальное влияние. Страшное. Эта власть заводит, когда речь идет о том, чтобы опуститься на колени, но поистине пугает, если это что-то по-настоящему серьезное, ведь Гарри же сделает, как велено.       Да-да, он в глубокой заднице.       Но здесь некому запрещать и некому разрешать.       — Мистер Эванс, выпьете что-нибудь? — между второй и третьей партией спрашивает Корвус.       Вино не хочется: уже начало отпускать от выпитого, а коктейли пусть кто-то другой пьет — у Гарри не то настроение. От мысли о виски его подташнивает; джином как-то отравился, коньяк предпочитает Риддл, а не он, а водка — все не настолько плохо. Может, ром?       — Думаю, ром, — озвучивает он, дергает уголками губ и смотрит в глаза Корвусу чуть дольше обычного.       — Интересный выбор, — Корвус выглядит растерянным. — Может, лучше чертову дюжину шотов? «Первая любовь». Советую.       — Размажет так, что неделю не встать? — Гарри смеется не скрываясь.       — Обожаю, когда понимают, что я имею в виду, — Корвус усмехается. — Теперь понимаю, о чем шла речь…       Если первая часть фразы Гарри понятна, то вторая заставляет теряться в догадках: они с Корвусом ни о чем таком не говорили. И пока Гарри раздумывает, тот предлагает:       — Так попробуете?       — Я не из пугливых, поэтому да.       Жестом Корвус подзывает официанта, который больше напоминает Гарри невидимку: настолько незаметный.       — Принеси нам полный набор шотов, бутылку Hardy Le Printemps Lalique Cristal Decanter, которая лето, из запасов… — тот поворачивается к остальным. — Какие есть пожелания?       Опаньки. Любимый коньяк Тома — этот мужик Гарри начинает нравиться еще больше.       — Джин с тоником, — заказывает Дин.       Джинни останавливается на веспере, а все еще незнакомый мужик молчит.       — Эйвери, виски, как обычно?       Аллилуйя. Теперь Гарри знал имя, но боялся, что для него тот навсегда в мыслях останется «рыбешкой».       — Водку с икрой, а сам что будешь?       — Я больше не пью, — говорит Корвус с нескрываемым весельем.       — С каких это пор? — бровь Эйвери ползет вверх. — Мы же вместе были у Долохова неделю назад.       Гарри фамилия кажется почему-то знакомой, но как он ни напрягается, не может вспомнить, где слышал — возможно, Том произносил, когда говорил с кем-то по телефону. Он уже не так часто уходит в другую комнату, когда речь заходит о делах.       — С тех самых. Ты помнишь, в каком я был состоянии? — лицо Корвуса мрачнеет на глазах. — Я забыл, что Кларисса возвращается из Милана рано утром…       — Ты же уехал с Терри?       — В том то и дело.       Эйвери едва заметно морщится, будто проглотил что-то кислое, и вздыхает.       — Рисса в ярости?       — Сам как думаешь?       — Что-то тебе не фартит. Может, сглазил кто?       Корвус хмыкает и переводит взгляд на официанта, попросив самый обычный сок, — тот испаряется так же, как и появился около столика.       — Пока партия не началась, я отлучусь. — Томас поднимается и уходит, оставляя их в одиночестве.       Гарри подозревает, что они с Джинни, пока не притащат напитки и не начнется игра, будут грустить, слушая заунывные речи, подобные «я попросил его пожестче, а он начал рассказывать о своей жене», но не тут то было.       — Если ты так намекаешь про зависший товар, то это вопрос пары недель — когда тяжелая артиллерия туда доедет, — кидает Корвус недостаточно недовольно и будто с намеком. — Позже…       Гарри с интересом прислушивается: это кажется чем-то важным. Тем, что вряд ли услышишь в новостях. Как и следующая фраза:       — А что с обысками в швейцарском филиале?       — Да ничего. Прокуратура приперлась и шерстит документы.       Эйвери цокает, едва уловимо качнув головой.       А Гарри наблюдает за каждым жестом — интересное кино, которое, возможно, может пригодиться, жаль только Дин возвращается быстрее, чем он бы хотел. Эти двое замолкают, будто их с Джинни за столом и не было: эдакое «простите-извините, не заметили, потому что считаем за предмет декора». Но Гарри насрать.       — Ну что, продолжаем? — с притворным воодушевлением произносит Дин, которого уже раздели похлеще, чем Гарри. Но только если Томаса — на деньги, то он уже остался без футболки и кроссовок, решив в последний момент, что штаны пока терять не стоит.       Стратегия игры Томаса — отсутствие какой-либо умеренности — вызывает, конечно, вопросы: постоянное повышение, а потом глобальный проеб. Может, показывает так, что денег до хрена?       Про себя Гарри такого в моменте сказать не может — радует только, что фишки еще остались, — потому что его портмоне сейчас в Цюрихе или еще где-то: прихватили и «пользуют» по полной.       Эйвери возвращает дилера к их столику, мол, передохнули и хватит.       Сдаются очередные две карты шапкой вверх.       И вновь какая-то херня, как будто специально. Но Гарри не отчаивается — все еще может перевернуться с ног на голову.       И ощущение лютого пиздеца не покидает — Риддл, что ли, узнает, что он был здесь? Тогда под жопой будет гореть однозначно, и просто недельным игнором, когда он абсолютно один и не представляет, где Том — как бывает при мелких оплошностях, — точно не отделается.       Первый раз Том оставил Гарри в состоянии полнейшего игнора месяца через полтора «отношений». Не очень надолго, но…       Мелкий косяк, как бы его назвал сейчас Гарри, а реакция была такая, что чего он только не передумал.        Тогда Гарри уже переехал в уютную квартиру, начал добавлять в безликий интерьер краски: тот чуть ли не вгонял в депрессию. Все белое, будто кто-то разлил краску и забыл убрать. Ему понятно, что это не жилье на постоянку — так, разгрузиться после тяжелого дня, — но он-то там постоянно. Оно унылое, и Гарри — тоже. Поэтому в один из дней ноги сами собой принесли в магазин всяких штук для дома. Так появились подушки зеленого цвета, бокалы с серебряной окантовкой, новый плед на кровать и очередное новое постельное белье. Ах, и декоративная небольшая ваза на консоль у входа.       Гарри погружается сильнее в воспоминание.       Он как раз только выносит картон и возвращается в квартиру. Толкает дверь и видит пальто Тома, аккуратно развешенное в шкафу, — становится немного стыдно, он поправляет свою криво висящую куртку, вешает вторую и захлопывает дверцу.       — Привет, — громко говорит он.       Том сидит с новенькой чашкой свежесваренного кофе. Кофемашина аж блестит — хоть в рекламу ее.       — Привет, — отвечает Риддл, стоит только войти в кухню-гостиную. — Куда-то ходил?       — Ага. Решил немного добавить в интерьер красок, — Гарри дергает уголками губ. — Нравится?       Том неопределенно пожимает плечами.       — Непривычно, что кто-то решил здесь что-то менять, — отвечает он немного напряженно.       — Квартира похожа на полотно, которое хочется разрисовать, — Гарри садится напротив, рассматривая Риддла.       Не нравится — он все вернет: отнесет новое на ближайшую помойку, потому что ему без разницы, ведь не с его счета же списаны деньги.       — Стоит вернуть все так, как было, — с нажимом советует Том. — Хотя вот эти чашки можешь оставить — они белые.       Гарри кажется, что когда он сжимает зубы, те начинают скрипеть от явного — очень явного — недовольства.       — Если ты хочешь сказать, что это не моя квартира, чтобы я что-то здесь менял, то могу увезти все с собой, когда буду съезжать.       — Я этого не говорил.       — Тогда не понимаю, — бурчит Гарри и неверяще качает головой. — Тебе не нравится зеленый?       Об этом не было ничего в той информации, которую удалось достать на Риддла.       — Нравится, — он несколькими глотками допивает кофе, наверняка еще горячий, и поднимается. — Я заехал увидеться с тобой, — он чмокает Гарри в уголок губ и, уже направившись в сторону коридора, добавляет: — Как я сказал, убери тут все.       На пятнадцать минут, что ли? Том никогда еще не приезжал на столь короткое время: если он переступал порог квартиры, то Гарри знал, что минимум день он точно проведет с ним.       Гарри не понимает. Не понимает сутки, не понимает двое, пока Риддл молчит, даже не читая сообщения, а на третьи находит коробку, в которой он перевозил вещи из старой квартиры, и начинает складывать туда все новое. Чтобы возвратить из гардеробной унылые старые вещи, которых намного меньше.       Жить в «стерильной» квартире ему не хочется. И, возможно, он бесится просто так, потому что можно потерпеть — он терпел и более безвкусные интерьеры, когда скитался, в попытках найти жилье, — но это не на неделю. И не на две.       Но он не понимает Риддла. Это же мелочь! Зачем быть таким… принципиальным. За кой хер ругаться из-за ерунды? Это всего лишь вещи, которые можно убрать — и с наличием которых другому человеку комфортно, — может, тогда вообще лезть не стоит?       Большинству людей все равно как жить, а особенно пофиг на такие детали, поэтому выглядит так, словно Риддл наказывает Гарри… ни за что?       Пока Гарри раз за разом думает об этом, белоснежные стены начинают давить все сильнее. Изо дня в день ему кажется, что становится все хуже — к концу недели он в настолько подавленном состоянии, что роняет чашку с кофе на пол и брызги разлетаются по одной из стен.       С возможностями Риддла можно было сделать шикарный ремонт, купить любые аксессуары, а не сделать все банальным белым. Как в какой-то психушке.       Он крутит эту мысль. Гадает, что конкретно обидело Тома, но стоит отправить сообщение: «Мне нужен номер краски на стенах», как через пару минут приходит ответ:       «Где-то теперь запечатлены попытки твоих художеств?»       Гарри: «Разбил чашку с кофе. Одна стена испорчена».       Том: «Понял — решу».       С Томом просто и одновременно сложно, но Гарри уже почти готов вновь отстаивать свою позицию и обсуждать, как все-таки прилетает:       «Извини, ладно? Можешь оставить эти вещи. Я отреагировал не лучшим образом».       Гарри: «Почему?»       Том: «Когда-нибудь я тебе расскажу».       Всегда это «когда-нибудь», которое никогда не наступает, но Том хотя бы извинился — и на этом спасибо. Первый игнор и первые извинения. Гарри тогда даже подумать не мог, что это войдет в привычку.       Но извинения Тома… с ними все обстояло намного сложнее. Они заставили Гарри летать, чувствовать себя каким-то особенным… и чем реже он слышал их из уст Тома, тем сильнее он ощущал подобные эмоции.       А когда Том привез еще пару мелочей в виде золотистой дизайнерской лампы и картины, что нарисовал в абстракции известный художник — он не запомнил, — то Гарри почувствовал жгучую благодарность.       Никто и никогда не делал ничего для него; не для своей выгоды, а для него, Гарри.       Гарри вздрагивает, пытаясь заставить внутренний голос замолчать. Тот орет, но отгадать почему — пока не получается, но чуйке Гарри всегда доверяет: в его жизни по-другому никак. Когда-то она подсказала не ехать с Симусом Финниганом — тоже бывшим клиентом — на похожую вечеринку. Тот помер от передоза, а другого мальчика, что стал заменой, куда только не таскали.       В этом раунде Гарри под внимательными взглядами стягивает джинсы, оставаясь в самых обычных боксерах. Алых и с милыми совами. И хоть так сидеть ой как не хочется, он знает, что все равно хорош. Не так, как девушки, но для парня — очень.       День воспоминаний какой-то, но они идут потоком. Теперь почему-то всплывает запись, которую он смотрел раз за разом, пытаясь понять, почему Винда Розье выбрала его. Не светловолосого Кормака с кудрями, большими «детскими» глазами и фигурой, что со спины особо и не разберешь парень он или девушка. Его ценник на тот момент был выше, чем у Гарри: блондин же, да и модельного роста и чем-то завораживал, чему никак нельзя было подобрать «имя». Многие клиенты питали болезненную слабость к такому типажу: плавному, манкому и с долей непосредственности. Некоторые в их сфере играли такой образ, чтобы привлечь, но Кормак жил им.       Гарри не знает, что сейчас с ним, но думать о том перестает, ведь перед глазами встает образ Винды: какая-то отстраненная, будто она выбирает очередную карманную собачку взамен сдохшей, а не «подарок».       Она сидит напротив Долорес — главного менеджера.       — Сколько мальчиков требуется? — спрашивает Амбридж задумчиво — судя по взгляду, она явно узнала главу крупнейшего Фонда в Европе.       Там где деньги, там мужчины, а где мужчины — развлечения подобного толка, но то, что она пришла сама, а не послала помощника, настораживает. Значит, дело конфиденциальное (в итоге так и оказалось, но это стало понятно позже).       — Один. Брюнет, в идеале с зелеными глазами, но могу рассмотреть еще серые и голубые — однако будет цена меньше; белоснежная кожа без видимых изъянов — гладкая, — по губам Винды расползается хищная улыбка. — Пирсинг, татуировки, шрамы под запретом.       Долорес почти неуловимо качает головой.       — У нас есть подходящий кандидат, но существует проблема…       — Какая же? — перебивает Винда и прищуривается.       — Шрам на левой руке. Едва заметный.       — Наказывали? — проницательно уточняет Винда.       — Были небольшие проблемы, но мы решили этот вопрос, — поясняет Амбридж, завуалированно ответив, что да.       Гарри кажется, что он видит, как довольно блеснули глаза Винды.       — Ладно. Продолжаем: не выше пяти футов и восьми дюймов, а если ниже, то только до пяти и шести. Интересный, но ненавязчивый; обязательно, чтобы мог поддержать разговор, — говорит Винда четко, будто товар в магазине выбирает — хотя, по сути, так и есть, — и выделяет: — Любой.       — Несомненно.       — Есть ли услуги, которые не предоставляет? — она смотрит с прищуром. — Мы известные люди. Завтра такой недовольный мальчик скажет, что его душили, приковав к кровати, — он же у вас с характером, если судить по шраму.       Долорес недовольна. Даже в бешенстве, но это заметно Гарри, а тот, кто Амбридж не знает — не догадается.       — Любые.       И ведь врет же. В его анкете написано иное…       Та поднимается из кресла и подходит к стене, в которую вмонтирована ячейка с запароленной картотекой, достает одну папку и возвращается, положив ее рядом с Виндой.       — Это тот, кто вам идеально подходит.       — Могу? — рука замирает над анкетой.       — Несомненно, — соглашается Долорес.       Она заглядывает внутрь и минуту, которая кажется вечностью, смотрит на первую страницу. Кажется, что все краски моментально схлынули с ее лица.       — Эдриан…       — Что? — переспрашивает Долорес, явно не расслышав то, что почти беззвучно прошептала Винда.       — Ничего. Он нам подходит.       Винда захлопывает папку, поднимается и слегка одергивает юбку из коллекции Шанель.       — Вот так сразу?       — Вот так сразу.       Винда, кажется, нервничает, но старается держать лицо — ее состояние почти незаметно. Гарри замечает детали только после пятого или шестого просмотра.       — Жду от вас информацию с временем и местом, миссис Риддл.       Та на автомате кивает и направляется к двери — Гарри отмечает, как она сжимает руки в кулаки. Он почему-то уверен, что ее пальцы дрожат; спина у той абсолютно ровная, будто палку проглотила, но видно, как с каждой секундой она возвращает себе контроль над телом и эмоциями.       — Пусть будет готов к шести тридцати. За ним заедет водитель нашей семьи и отвезет в квартиру в Лондоне.       — Мальчик для вас?       Винда приподнимает бровь.       — Для меня? — переспрашивает она как-то растерянно. — О нет. Даже захоти я, не думаю, что смогла бы с ним. До встречи.       Сначала Гарри воспринял ее слова так, будто спать с эскортом это что-то низкое. Для кого-то, может, и так, вот только правда бывает неприятной: у обычных парней и девушек чаще не бывает справки, что они здоровы.       Только придя в эту сферу, Гарри понял сколько анализов и как часто приходится сдавать… В отличие от обычного человека. Когда последний раз парень, с которым, предположим, познакомились в кафешке, полностью обследовался? А тут даже в рот заглянут, как арабскому скакуну.       Но возвращаясь к Эдриану, он может сказать, что не придает никакого мало-мальски серьезного значения этому имени: мало ли что у женушки Риддла в голове, да и ему есть над чем еще подумать.       Иногда для него видятся неважными какие-то вещи, когда те мелькают в разговоре. Только потом, спустя время, Гарри обычно понимает, что они были значимыми. Так случилось и здесь.       Это имя всплывает вновь спустя время; оно раздается в динамике телефона, включенного слишком громко — до Гарри доносятся некоторые фразы.       — Через три дня, — отвечает Том на вопрос говорящего и мрачнеет. Некоторое время слушает, но Гарри уже приходится отойти, прежде чем тот продолжает: — Нет, я в Лондоне до утра первого числа, а потом неделю меня не будет в Европе.       Речь об августе.       Риддл все больше хмурится, отчего брови сходятся к переносице, а пальцы начинают барабанить по поверхности стола.       — Я помню, но либо отправь туда кого-нибудь, либо жди: не могу разорваться. И я помню, что тридцатого… у Эдриана годовщина.       Гарри тогда делает пометку, но не понимает, кто этот таинственный Эдриан такой. Однако быстро о нем забывает, потому что на носу его собственный день рождения, после которого, стоит открыть глаза в семь утра, как Тома уже след простыл. Уехал первого августа, как и планировал.       Засыпал под теплым боком, а проснулся на холодных простынях — правда жизни.       Перед ним ставят поднос с шотами, когда открываются три карты. Гарри возвращается в реальность, где все не так уж и плохо: он умудрился поддержать ставку на автомате.       Сдержавшись, он хмыкает и подушечкой пальца обводит по кругу стопку с ярко-зеленым шотом, тут же вливая его в себя и морщась. На языке ощущается привкус абсента, смешанного с водкой — в голову бьет моментально: настолько, что начинает вести в сторону.       Срочно запить эту гадость.       Гарри выпивает вторую стопку — содержимое, в отличие от первой, сливочное с будто бы зефирным привкусом и терпким послевкусием.       Неплохо.       — Кажется, тебе пришелся по вкусу первый поцелуй, — хмыкает Джинни рядом, потягивая свой коктейль, и чуть приподнимается, чтобы заглянуть в таблички с названиями и убедиться, что правильно идентифицировала.       — Жду, когда наступит первое разочарование, — с намеком тянет Гарри.       — Сразу после первого секса.       Джинни хмыкает, как и все за столом.       Она возвращается на свое место близко-близко к Томасу — настолько, что разделяют дюймы, — но пока не делает ничего из того, чего так боялась, поэтому Гарри абсолютно спокоен.       Он смотрит на эту парочку, и ему тоже хочется прижаться к чужому, но вполне себе определенному плечу.       Ни алкоголь, ни поездка, ни это место не помогают перестать скучать.       Он опрокидывает еще один шот.       Имбирный эль, джин и, похоже, шампанское, судя по газам, но Гарри не уверен — точно пикирование в чувства с головой, как написано на табличке.       Это заставляет задуматься о своих чувствах к Риддлу еще сильнее. То, что Гарри ощущает рядом с ним, чем-то напоминает эйфорию или падение… а может, легкую асфиксию.       Томас кидает в центр стола две черные фишки — по сотне, — и он задается вопросом, какой расклад сейчас у Дина.       Гарри совсем выпал из игры, поэтому заглядывает в собственные карты, пытаясь сосредоточиться на игре.       У него в арсенале одномастные шестерка и валет — не самая лучшая комбинация, но и не самая худшая при определенной доли фортуны. Эдакий баланс между «гибкостью» и шансом.       Он переводит взгляд на три открытые карты на столе — флоп.       Семерка пики, шестерка крести и бубновый валет.       Пока две пары, значит.       — Поддержу, — легко соглашается Гарри.        Дин ловит его взгляд и смотрит прямо в глаза.       Тот знает Гарри лучше других присутствующих, но это обоюдная игра, поэтому Томасу нужно играть в нее осторожнее: за те разы, что они были вместе, он изучил не только, что нравится Дину в постели, но и его самого.       Томас едва заметно прищуривается. А Гарри переводит внимание на Эйвери и, что интересно, замечает, как тот проводит пальцами по зеленым фишкам и, после секундного колебания, добавляет восемь штук.       — Поднимаю, — произносит Корвус и делает глоток сока.       Корвус поддерживает ставку: добавляет еще триста евро. И повышает — на двести.       Блефует? Пока не похоже…       Следом они втроем перекидываются оценивающими взглядами. Эйвери опускает глаза и несколько мгновений изучает флоп, а потом — Корвуса, явно пытаясь прочесть что-то по его лицу; Томас заметно нервничает. Он неосознанно касается виска, а затем, словно невзначай, убирает пальцы. Напрягается. Корвус просто дергает уголками губ.       Кажется, у Дина недостаточно сильная рука, чтобы рисковать, но он молча добавляет фишки, приравнивая ставку.       Гарри кладет фишки последним.       Терн — четвертая карта — переворачивается, и все заметно напрягаются; Эйвери даже хмурится, становясь еще серьезнее, хотя кажется, что это невозможно.       Червовый валет.       Гарри неосознанно выдыхает и откидывается на спинку стула, наблюдая, как Дин ставит еще сто, но злится сильнее — видимо, не понимает, пытаются ли его выбить или же за столом сильные комбинации.       — Пас, — Эйвери легко выходит из игры.       Рискнуть или нет?       — Олл-ин.        Гарри пододвигает все фишки, которые у него есть, на стол.       Когда-то он так уже рискнул, когда приехал к Риддлу: также поставил на него.       До встречи Гарри часами изучал те крохи информации, что были в интернете, чтобы узнать хоть что-то, кроме стандартных фраз, связанных с работой.       Когда голова пухнет от статей и видео, на которых мелькает одетый с иголочки Риддл, Гарри звонит на личный номер Робардса — айтишника агентства — с запросом на Тома. Это частая просьба, но приходится доплатить, чтобы файл подготовили быстро.       Через два часа, когда Гарри уже начинает собираться, получает информацию, которой чуть больше той, что нарыл он сам. Не густо, но лучше, чем ничего.       Прочитав, что Том тот еще чистюля и перфекционист, Гарри понимает, что все, что у него есть в шкафу — не подходит. Ему нужно что-то идеальное. Точно: белое.       Приходится поехать и купить такой костюм, потратив значительную сумму. Водитель Риддла забирает его из центра. Приходится найти запах чистоты в ближайшем магазине парфюмерии, надеясь, что Риддлу понравится.       Единственное, что ему не хочется — ехать на машине клиента. Лучше такси. Однако приходится, и уже значительно позже он узнает, что это изначально было решение Винды (когда смотрит первый раз видео), но Долорес об этом не сказала.       Щелкает замок на двери — ощущение такое, будто назад дороги нет. Гарри проходит в квартиру, почти сливаясь со стенами и сдерживает улыбку, желая казаться взрослее и серьезнее, потому что на работе; потому что все хотят видеть картинку, а не живого человека.       И Риддл наверняка жаждет видеть её; трахать её. Гарри мог прийти сюда абсолютно голый, и ничего бы не изменилось, кроме ощущений. Так сказать, подачи. Чувства, будто кинули не красивый подарок, а просто мальчишку, хотя Гарри и был им. Но за это не платят.       — Здравствуйте, мистер Риддл.       Тот сидит в кресле, устроив ноутбук на коленях, и приподнимает взгляд, стоит только замереть.       Кажется, что Риддл растерян. Он некоторое время разглядывает его так проникновенно, что тело покрывается мурашками, а Гарри не может назвать себя чувствительным к такому. Обычно он играет реакцию и постепенно втягивается в процесс, но с Риддлом сразу все иначе.       У него были разные мужчины: кто-то красивый, кто-то богатый, кто-то физически привлекательный, но часто все равно с кем спать, лишь бы платили — работа такая. Но впервые он чувствует себя неловко.       Большинство относятся к таким, как он, как к куску мяса, особо ни о чем не заботясь. Им нравится сам факт обладания.       Может, поэтому Гарри в последнее время кажется, что он индифферентен к сексу: легче подрочить потом, если не кончит. Почти всегда он заставляет себя возбуждаться. Но не сейчас. Сейчас с ним и делать ничего не нужно.       Он сглатывает.       — Добрый вечер, Гарри, — подает голос Том. — Прошу прощения, я не знал, как вы выглядите — это оказался сюрприз, поэтому немного удивлен.       Нравится? Не нравится? Или просто сравнивает с собственными ожиданиями?       У Гарри никогда не было проблем с пониманием подобного, однако сейчас ощущения такие, будто он приехал к первому клиенту и хлопает глазами, не зная, что делать.       И почему-то так хочется проверить, не выбился ли волосок из идеальной прически, с которой так долго возился.       Когда молчание затягивается, Гарри спокойно уточняет:       — Мне нужно вести себя определенным образом? — он делает шаг навстречу. — На этот вопрос я не получил ответа в агентстве.       Риддл задумывается, будто сравнивает неведомые варианты.       — Нет. Пожалуй, я хочу посмотреть на вас настоящего, — все-таки отвечает Том и поднимается. — Хотите поужинать?       — Если вы этого хотите.       — Не тот ответ, который я ожидал услышать, мальчик, — голос становится почти звенящим. — Хочется что-то честнее. Попробуй еще раз.       Только сейчас Гарри понимает, что успел выпить кофе на завтрак, а потом был так занят, что до сих пор не проглотил ни кусочка.       — Я успел только позавтракать, мистер Риддл, поэтому не откажусь.       — Можешь звать меня Том.       — Гарри…       Том подходит близко: так, что в нос забивается тонкий шлейф его парфюма. Гарри хочется одновременно сделать шаг к нему и уткнуться носом и сбежать как можно дальше.       — Идем, — произносит он и указывает на дверь.       Рукав чуть задирается, и Том тут же поправляет его, но Гарри успевает оценить и ткань костюма, который даже к вечеру остается идеальным, и часы.       Но это неважно. Его волнует только то, что он чувствует себя как на чертовом свидании, когда они заходят в небольшой ресторан, куда их привозит машина.       Это он должен говорить клиенту: «Вам комфортнее будет, если вы расслабитесь и представите, что это просто свидание».       А сейчас он как мальчишка, которому впервые показали Диснейленд. Туда он ездил еще с Дином когда-то — вот чувства были точь-в-точь такие же.       Гарри парадоксально не хочется, чтобы вечер заканчивался.       Несколько раз моргнув, он обнаруживает себя за покерным столом. Тот же самый Дин, только уже старше, скидывает карты, а Корвус с прищуром смотрит на свои, на него, Гарри, и опять на карты.       — Знаете, что не могу понять, — начинает тот. — Не сдаетесь даже в патовых ситуациях или настолько уверены в комбинации?       — У истоков каждого успешного предприятия стоит однажды принятое смелое решение.       Так любит повторять Том.       Корвус смотрит несколько долгих секунд, прежде чем протянуть:       — И не поспоришь. Жизнь вообще довольно рискованное занятие, не находите?        Он подается вперед и рассматривает Гарри уже с большим интересом.       «Известная же фраза… Кто сказал?.. — мысленно спрашивает он и приказывает себе: — Соберись».       — Макмиллан, да?       — Да, — подтверждает Корвус, едва заметно кивая. — Это было познавательно, но вернемся к игре? У нас с вами еще ривер.       — Выходите?       — Играю.       Все фишки Корвуса кладутся на стол.       — Но вы ведь помните, о чем мы договаривались?       Гарри вливает в себя очередной шот. На языке ощущается привкус сливок, водки, специй и ананаса.       А вот и первый секс подоспел.       — Редко забываю то, что связано с деньгами, — немного погодя отвечает Корвус.       Напряжение буквально висит в воздухе, хоть режь, а Гарри чувствует, насколько сосредоточены даже те, кто уже вышел из игры.       Он пытается отвлечься — переключить внимание, чтобы будто бы давление внутри стало сильнее. Прислушивается к звукам вокруг. В стороне раздаются сдавленные стоны, больше болезненные, но голову Гарри не поворачивает — знает, куда пришел и что там может быть. И музыка «не спасает» дело.       Дилер переворачивает последнюю карту — еще один валет.       Улыбка срывается с губ, когда Корвус раскрывает карты: две семерки и, получается, три валета. Фулл. Неплохая комбинация, но недостаточно высокая, чтобы перекрыть его каре, которое Гарри и открывает.       Корвус разводит руками.       — Ну что ж, не повезло в картах — повезет в чем-нибудь еще, — он ослабляет галстук и снимает его, кидая на стол.       — Точно сглазили, — продолжает подкалывать Корвуса Эйвери, пока тот делит пополам выигрыш.       Обидно, но честно — если бы «отрабатывал» и ртом, и жопой, то заработал в два раза больше на удаче, но Риддл… узнай, рот точно зашьет толстой ниткой, чтобы больше неповадно было.       И Гарри в мгновение чувствует себя немного извращенцем. Он любит делать минет — тоже своего рода контроль, — однако все упирается в то, кому. Риддлу — всегда. А с другими он уже год не был, а когда был, то не то чтобы «на работе» можно было выбирать… Но с Томом он всегда за любой «движ», особенно в постели.       Гарри смотрит на фишки.       Ладно. Не так уж и плохо — заработал сверху около пяти тысяч.       — Купите себе парочку новых шмоток? — интересуется Корвус.       Гарри чудится, что это проверка, но вот только какая? Он не собирается менять любовника.       — Закину на счет — мне оплачивать учебу через несколько недель.       Отшучиваться не хотелось.       Корвус рассматривает очень внимательно, с легким прищуром, будто делает какие-то пометки в голове. Он крутит в пальцах одну из фишек, ловко перекатывая между пальцами.       — Где учитесь?       — Лондонская школа экономики, — произносит Гарри. — Медиа и коммуникации.       Корвус выглядит удивленным, будто ожидал чего-то другого — эмоции сменяются на лице, становясь яркими.       — Интересный выбор…       — Что-то не так? По мне вряд ли скажешь: «о, он точно учится на экономике или праве», — Гарри смеется и ерошит волосы. — Но разве мне не подходит?       Корвус качает головой, а остальные прислушиваются к разговору.       — Что вы, — выдыхает он. — Я вспомнил давнего знакомого — вы всего лишь напомнили мне его. Когда-то он тоже учился на этом факультете.       — Удивительное совпадение.       — Это точно, — соглашается тот. — Еще партию?       — Мне кажется, главная черта в человеке — умение вовремя остановиться.       — Не могу не согласиться.       Корвус одаривает его очередным задумчивым взглядом и обращается к дилеру:       — Обналичьте все выигранное мистером… Эвансом.       Гарри замечает заминку, но тут же переключается, когда Джинни подзывает официанта, наклоняется и что-то шепчет — наверняка заказывает коктейли или что крепче. Он же понимает, что ему хватит: с тем количеством вина, что он влил в себя ранее, даже то, что уже есть, кажется «слишком». Выпьет все, и вынесут нашпигованного спермой, как индейку — шпинатом, рисом и сливочным сыром на Рождество.       Да и ей тоже хватит.       Эйвери отвлекается на телефон, становясь сосредоточенным.       Атмосфера вокруг неуловимо меняется. Гарри чудится, словно становится темнее, а воздух будто сгущается — он поворачивает голову и упирается взглядом в двух страстно целующихся незнакомых парней, абсолютно разных: как инь и ян. Шоу для трех мужчин, сидящих на одном из диванов; шоу, обещающее стать предельно откровенным. Привычно. Легче работать в паре с кем-то, чем одному при таких же условиях.       Он теряет к ним интерес: опускает взгляд на трусы, уже собираясь одеться — если конечно ему позволят — в свои вещи, как замечает, что Дин поглаживает Джинни по колену.       К ним Гарри тоже начинает терять интерес.       Ничего страшного не происходит: чего так боялась Джинни; то, для чего уговорила приехать, но это и к лучшему.       Единственный способ скоротать время, хотя еще недавно Гарри сам твердил, что хватит, это опрокинуть залпом пару шотов. А потом еще и еще. Что он и делает. Однако никакого вкуса не чувствует, хотя в голову дает теперь уже нехило: в одной из стопок однозначно был абсент. Гарри переносит его ужасно.       — Я могу одеться? — подает он голос, фокусируясь на одежде, лежащей комом.       — Конечно, — кивает Корвус и вскидывает голубые глаза, тоже успев уткнуться в экран мобильного телефона.       Ощущение, что все присутствующие за столом напрягаются, когда Гарри тянется к джинсам.       Что не так? Все оценили его совушек и хотят, чтобы он продолжил сверкать алым флагом на заднице или что?       Корвус и Эйвери оба смотрят куда-то за его спину, и Гарри уже собирается тоже оглянуться, как плечо сжимают сильные пальцы.       — Не знаю, хочу ли услышать твой вариант оправданий, — раздается монотонный безумно знакомый голос. Любимый.       В этот миг Гарри четко осознает, насколько ему пиздец.