Голубая монета

Руки безжалостно ныли, не давая ни секунды покоя. Глаза, зажмуренные от нестерпимого света, отказывались открываться. Запрокинув голову, парень отчаянно пытался приподнять усталые веки. Ладони будто приросли к коленям, не слушались. Сережа судорожно жмурился, силясь ощутить хоть малейшее движение, но тщетно. Отчаявшись заставить, руки повиноваться, он предпринял попытку осмотреться. Снизу – шаткий деревянный стул на трех ножках, едва удерживающий равновесие. Но страннее всего было отсутствие какой-либо паники. Матвиенко, на удивление спокойно, изучал окружающее пространство. Тело окаменело, подчинялась лишь голова, позволяя осмотреть стены. Напротив – запотевшее стекло, исчерченное трещинами в углах. Толстая зелёная лиана, просочившись через подоконник, вилась вдоль рамы. Парень попытался раскачаться на стуле, но все усилия тонули в тихом шелесте листвы. Ветер скользил по спине, заставляя невольно приподнять футболку. Стул утопал в ворсе ковра, багрового от времени и грязи, словно запекшаяся кровь. Взгляд, прикованный к окну, пронзал стекло, устремляясь в бескрайние кукурузные поля. Где-то там, вдалеке, робко играло фортепиано, и слышно шептала яблоня, чья сломанная ветвь, заглядывая в комнату, наполняла ароматом зелени и свежести. Ноги босые. Всё, как всегда. Смутное, ускользающее воспоминание, кошмар, преследующий последний месяц. Серёжа с силой сжимает губы, сюжет вертится на языке, но ускользает, не в силах вспомнить, он снова погружается в зыбкую реальность. Громыхнула дверь, пронесшая, как громкий и сквозящий выстрел, по коже пробежали мурашки, испуг заставляет судорожно бороться с желанием обернуться. Ступни ощутили влажную, пропитанную сыростью древесину пола после проливного дождя. Хлопок будит паука, что притаился в углу подоконника. Он выползает, занимая своё место в паутине, жадно и мерзко потирая лапки. Матвиенко хочет отвернуться, сделать что угодно, лишь бы не видеть его больше. Всех усилий хватает только что бы приподнять плечи. Сережа растерянно смотрит на паука, молясь, чтобы тот не двинулся в его сторону, но глаза быстро наполняются отчаянием… Хищник неторопливо приближался к пленнице. Насекомое билось в агонии, отчаянно трепеща, но крылья намертво прилипли, лишая надежды на спасение. Серёжа неотрывно смотрел в угол, где паук, крадучись, подбирался всё ближе, протягивая свои когтистые лапы к трепещущей белизне бабочки. Достигнув цели, хищник коснулся хрупких крыльев. С дьявольским наслаждением, упиваясь мучением жертвы, он рвёт одно из крыльев. Серёжа жмурится, изо всех сил пытаясь закрыть глаза, но веки назло обрекают на созерцание пытки. Тщетно пытался расшатать стул, но паук, не обращая внимания, аккуратно складывал рядом второе изувеченное крылышко. Матвиенко с ужасом наблюдал, как быстро бабочка теряла свой девственно-белый цвет, навсегда утрачивая невинную красоту… Кровать криво заправлена, одеяло сползает на пол. Серёжа разглядывает потолок, сон... Снова. Несмотря на навязчивое повторение, он так и не может удержать его в памяти. Лишь золотые кукурузные поля и яблоня, усыпанная плодами, – остальное тонет в ночной пустоте, исчезает между строк, обрекая проживать это вновь и вновь. Сквозь прозрачные занавески танцуют солнечные блики. Зевает, прикрывая рот ладонью, и, приподнявшись на локтях, всё ещё не может свыкнуться с мыслью, что не дома. Под окном прогромыхал микроавтобус, пассажиры торопливо занимали свободные места. Особенно выделялся мальчик с огромным зелёным надувным кругом. Сережа выглянул в окно, увидев напротив продолжение отельных номеров. Балкон соседнего корпуса смотрел прямо на него, и в полумраке притаилась девушка. Переминаясь с ноги на ногу, она поправила широкую панаму на голове. Разговаривая по телефону, раздраженно ворчала и, затушив окурок в пепельнице, бросила сердитый взгляд в сторону. Матвиенко фыркнул, ладонью потер лицо, разгоняя назойливые видения. На улице стояла теплая погода; балконы пестрели развешенным бельем и полотенцами, подхваченными легким ветром. Давно позабытый чемодан лежал в гардеробной. Выудив оттуда несколько помятых футболок, Серёжа запихнул их на полку. — Нужно будет попросить утюг, — пробурчал парень, расхаживая в поисках ключ-карты. В ванной на полу валяется полотенце, наверное, упало ночью. Щетка одиноко возвышалась в стаканчике, а тюбики с гелем, беспечно распахнутые. На раковине, словно драгоценный трофей, покоилась та самая коробочка. Сережа, не совладав с искушением, поддался, использовав больше, чем планировал. Две бомбочки растворились, наполнив скромное пространство комнаты слабым ароматом ванили, пока гостиная разливалась в прибое моря. Растрепанные волосы торчали во все стороны, Матвиенко, приглаживая их ладонями, с трудом придал им подобие порядка. — Дима что-то говорил про завтрак… — Серёжа почесывает затылок, пытаясь вспомнить, где именно мелькало сообщение. — Ага… с девяти… — Бросив взгляд на часы, парень с ужасом видит, без двадцати одиннадцать. — Сука! — Серёжа вылетает из номера в одном ботинке, проходя полпути, неохотно возвращается и забирает второй. Перепрыгивая ступеньки, едва успевая хвататься за поручень. Пролетая несколько пролетов, он спускается на первый этаж. Глаза жадно шарили по помещению, выискивая спасительную табличку, но не найдя, он метнулся в сторону. Сбившееся дыхание заставило согнуться, ловя воздух ртом. Спасением явился мужчина за стойкой администрации. — Здравствуйте… — задыхаясь, выдавил он, — Как можно попасть на завтрак…? Мужчина за стойкой, кокетливо улыбнувшись, скользнул взглядом по расписанию и указал направление. Сережа на последних силах врывается в помещение. Тишина, густая и липкая, повисает в воздухе, заставив всех, словно вкопанных, обернуться к распахнутым дверям. Мгновение, может, два, и мир снова взорвался жизнью: смех, обрывки фраз, гул голосов. Перехватив поднос, он юркнул за поручень. Подталкивая, Сережа лавировал в пестром калейдоскопе блюд. Бросив взгляд на часы, Матвиенко содрогнулся: остатки еды красноречиво кричали о неминуемом опоздании. Пожать плечами не вышло – сзади надрывался хриплый голос. Какой-то мужик, протискиваясь к салатам, уволок две порции и, осыпая спину отборной бранью, скрылся в толпе. Набирая две горбушки хлеба, парень, словно ветром унесенный в детство, схватил компот. Содержимое подноса неумолимо превращалось в банальное школьное меню. Столики сияли пустотой, лишь кое-где в углах, куда не проникали палящие лучи, теснились редкие посетители, еще можно было ощутить призрачное дыхание прохлады. Рука тщетно пыталась укротить непокорную челку, но та, упрямо встав дыбом, не желала приглаживаться. Рассматривая пестрые тарелки с закусками, Серёжа вдруг почувствовал на плече лёгкое касание. Чьи-то пальцы ощутимо сжали ткань футболки, призывая к вниманию почти невесомым прикосновением. Блаженно покачиваясь, Матвиенко был на грани того, чтобы выпустить поднос из рук. Прикрыв глаза, он подался назад, и фантазия уже рисовала причудливые картины развития событий, но, не додумав, звучит отрезвляющий голос: — Пойдешь к нам за стол? — Тонкий, кристально чистый. Улыбка, не успев расцвести, тут же опала, словно лепесток сорванного цветка. Перед ним, на полголовы ниже, стоял Янис, прижимая к себе папку с чистыми листами. Прежде чем Сережа успел вымолвить хоть слово, подросток убрал руку с предплечья и, махнув, позвал за собой. Ноги не двигались, Матвиенко, спотыкаясь, задел несколько стульев. На подносе плескалась огромная лужа компота. Пол уходил из-под ног, когда столик становился всё ближе и ближе. — Давай, садись с нами… — не унимался Янис, жестом приглашая к столу, отодвигая стул. В его взгляде таилась загадка, и Сереже вдруг показалось, что он лишь пешка в чьей-то коварной игре. Парень оказался зажат между Димой и Янисом, напротив, сквозь дымку утреннего полумрака, проступало знакомое лицо Ромы. Круглый стол являл собой идеальную сцену, где каждый жест, каждая мимолетная эмоция были как на ладони. Матвиенко принялся тереть колени, отчаянно пытаясь вынудить из недр сознания хоть какой-нибудь вопрос, что разорвал бы липкую, пугающую тишину. Косицын небрежно ворошил вилкой яичницу, смешивая ее с соусом. Позов, в свою очередь, вел неравный бой с помидором, тщетно пытаясь наколоть его, но тот ловко уклонялся. Подросток, выпрямившись на стуле, слегка покачиваясь, доедал последний кусок омлета и с тихим звоном опустил вилку в опустевшую тарелку. Его изумленные глаза, словно соколиные, за считанные секунды выхватили новую цель, предвещая скорое начало… – Я же могу сходить к побережью? – вопрос был адресован Диме, но тот, нахмурившись, все еще яростно боролся с упрямым помидором. Рома, тщательно протирает нож, легонько толкнул Позова в бок. — Зачем тебе на побережье? Янис, прекратив качаться, откинулся на спинку и, буравя кареглазого, скривил лицо в гримасе. Даже Косицин слегка померк. — Не в номере же сидеть… Позов поднял глаза, еще раз скользнул взглядом по столу, но, не найдя ничего примечательного, оставил вилку возле тарелки. — Сходи, но… — Но...? — Янис поник, предчувствуя тысячу ограничений и ядовито косясь на Сережу, словно тот был виновником всего происходящего. — Да ладно тебе, — Рома толкает Позова в плечо. — Пусть сходит. — Возьми с собой кого-нибудь… — Дима задумчиво разглядывал пустой стакан из-под морса. Сережа впервые поймал себя на том, что пристально изучает его лицо. Карие глаза казались сонными и отстранёнными. «Наверное, последствия перелёта» — Например? — Янис скрестил руки на груди, ожидая внятного ответа. Матвиенко молчал, успевал только переводил взгляд с одного на другого, тихо посмеивался и косился на помидор, всё ещё лежавший на тарелке Позова. – Сережу возьми, – кареглазый не отступал, и вот, словно вырвавшись из плена сомнений, помидор наконец попался. Услышав собственное имя, парень потерял дар речи, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. «Что? Почему я? Я же… даже не представляю, о чем с ним говорить… Хотя… — Матвиенко лихорадочно перебирал все возможные плюсы, все, что можно было выжать из этой встречи. — Можно будет спросить о Диме… Ну, или… Или просто поговорить. Да, просто поговорить». – Сереж? – Янис склонил голову набок, и этот молящий взгляд был почти невыносим – Вот и отлично, – улыбнулся подросток, и на его правой щеке промелькнула ямочка. «А у Димы есть ямочка, когда он улыбается…?» Голова склонилась в размышлениях. Воображение на удивление нарисовало несколько странных и горячих образов. Сережу обдало стыдом за собственные мысли, пока он не услышал Рому. — Когда только успел? — Косицын надменно улыбается, отпивая клюквенный морс. Сережа оборачивается, но Янис исчез за дверью. — Ушел собираться, сказал, встретимся минут через двадцать у ресепшена, — перебивает Дима, складывая столовые приборы в тарелку и промокая рот салфеткой. Рома хмурится и, выплеснув всё недовольство в тяжелом вздохе, снова бубнит: — Да когда успел-то? — Что успел? — не понимает Матвиенко, чувствуя, как тупеет, будто брюнет спрашивает о чём-то настолько очевидном. Косицин был мастером провокаций. Его глаза играли, словно он только что раскрыл величайшую тайну вселенной. — Да от тебя ванилью за километром несет, — с усмешкой продолжил Рома, — что скажешь в свое оправдание? Первые несколько секунд не понимает, о чем именно идет речь, но потом осознает. «Долбанные бомбочки... Это точно они. Просто замечательно». — Да не... — пытается отнекиваться Матвиенко, но тот занудно не отстает. — Из отеля, что ли? Вопрос резал без ножа, оставляя на коже несколько кровоточащих порезов. Дима... Что он мог подумать об этом? Помнил ли он о коробке или же в сотый раз разочаровывался, что взял с собой? Сереже были необходимы ответы. Но... Ком стоял слишком плотно, чтобы сказать, что злощавые бомбочки принёс Позов. — Пора бежать, а то не успею, — с этими словами парень, махнув рукой, подхватывает поднос и исчезает в дверном проёме. Лестница уступала место коридору. Серёжа лихорадочно ощупывал карманы, искал карту-ключ. — Выпала, что ли… — Матвиенко замялся, вернулся до половины пути, но безуспешно. Разочарованно вздохнув, парень подошел к двери номера. Та оказалась распахнутой настежь. Едва Сережа переступил порог, как из ванной появилась девушка из клининга, с пухлым полотенец в руках. Она ловко сменила старые, и поставила в граненый стаканчик несколько шуршащих пакетиков с одноразовым шампунем. — Здравствуйте… — Здравствуйте, я уже ухожу… — пробормотала она, спешно забрасывая вещи в тележку. Что-то звякнуло, покачнулось, и содержимое с грохотом рассыпалось по полу. Неловко заправив выбившуюся прядь за ухо, она заметалась взглядом, торопливо поднимая выпавшие предметы. — Простите, где можно найти утюг или что-нибудь похожее?.. — Утюг есть в каждом номере, поищите в нижних шкафчиках, — ответила девушка и, договорив, бесшумно выскользнула за дверь, оставив после себя тихий щелчок замка. — Нижние шкафчики… — пробормотал Серёжа, распахивая дверцы один за другим. Разложив на диване свою любимую футболку, Матвиенко воткнул вилку в розетку. Под горячим металлом ткань послушно распрямилась, становясь гладкой и податливой. Ускользнув в ванную, Серёжа, на ходу орудует бритвой и чистит зубы. Лезвие предательски полоснуло подбородок, оставив на ватке алое пятнышко. Матвиенко, шипит сквозь стиснутые зубы, сплюнул остатки мятной пасты. На полу постепенно вился кудрявый чёрный змей дыма. Не успев до конца вытереться, парень открывает дверь. Источником едкого смрада оказывается забытый утюг, низвергнувшийся на футболку и жадно прогрызающий в ней дыру, грозящую обернуться пламенем. Вырвав шнур из розетки, он швырнул тлеющую тряпку на пол, не давая огню разгуляться. Притаптывая её ногами, Серёжа почувствовал, как по лицу судорожно покатились капли пота. К его удивлению, через мгновение в комнату вихрем влетел Дима. Зрачки расширены, в панике он метался по комнате наконец бросился к парню. – Потушил? – Голос, охрипший от испуга, тревожный взгляд прикован к валяющейся на полу футболке. — Вроде, — Сережа почувствовал, как ноги наливаются свинцом. Прикоснувшись плечом к шершавой стене, он медленно опустился на пол. — Обошлось… — выдохнул Дима, присев на край дивана, согнулся, словно от удара в живот. — Я уж думал, всё... — Забыл выключить, — сказал Матвиенко, то ли оправдываясь, то ли просто констатируя факт. Окаменевший шок никак не отпускал. На шее, как ни в чем не, бывало, висело полотенце, а вокруг губ застыла белая пена зубной пасты. — Ты как? Надышался дымом? —Позов смотрел с нежностью, смешанной с опасливой тревогой, будто выискивал на лице царапины, следы огня. Не обнаружив ничего, он расслабленно, словно невзначай, задал свой легкий вопрос. — Только из ванны вышел. — Что с футболкой? — Кареглазый бросил взгляд, полный сочувствия, на злополучную ткань. — Теперь разве что на тряпку ... А ты чего зашёл? — Матвиенко небрежно провёл рукой по подбородку, стирая непрошеные следы пасты и пены для бритья. — Карту занести хотел, потом вижу, горишь... Думаю, дай зайду... — Дима расплылся в смущенной, пунцовой улыбке, но ямочки на щеках остались для Серёжи тайной. — Точно всё в порядке? — Сойдёт. — Можешь у меня взять. Там вроде всё поглажено. Считай, компенсация за прогулку. — Дима почесал затылок и виновато заулыбался, словно он виноват в несчастье. — На прогулку в любом случае пойду, но от футболки не отказался бы, — Сережу, казалось, разрывало надвое. Одно лишь предложение Позова уже подкашивало ноги, но внешне он изображал лишь еле заметное сомнение. Прогулка оказалась восхитительной. К удивлению парня, Янис был чудесным собеседником. Проходя мимо пестрой ярмарки, они не удержались и купили сахарную вату на палочке. Подросток весело перепрыгивал через камешки на дороге, лица прохожих сияли счастьем, и Сереже почти верилось, что все это – прекрасный сон. Морской прибой дышал свежестью, и, когда ноги погружались в прохладную воду, ветер нашептывал знакомые мелодии. Его прикосновения были нежными и проворными. Янис закапывал ступни в песок и, словно сокровище, собирал ракушки, бережно складывая их в стакан. К сумеркам океан оживал, рождая всё больше волн, что росли в своей ярости. Пальмы шелестели под бризом, словно перешептываясь секретами, а в небе, подобно разноцветным бабочкам, парили воздушные змеи. Сережа чувствовал себя великаном среди песочных крепостей, ступал осторожно, боясь разрушить хрупкую архитектуру. Внезапно несколько ледяных капель обрушились на спину, заставив вздрогнуть от неожиданности. Обернувшись, он увидел Яниса, уже по колено в воде, который, словно дитя, плескался и боролся с набегающими волнами. Морская стихия постепенно поглощала его, мокрые пряди волос прилипли ко лбу, шорты и подол футболки пропитались соленой влагой. Не раздумывая ни секунды, Матвиенко принял вызов и бросился навстречу «морскому бою». Сережа томился в душной комнате, балконная дверь оставалась наглухо закрытой, словно запирая в себе измученное жарой лето. Даже когда солнце растворилось за горизонтом, духота не отступала. Раскинувшись на кровати после долгой гулянки, он ощущал усталость. Промокшая насквозь Димина футболка была единственная закреплена найденными прищепками, на шорты же возлагалась робкая надежда, что их не сорвет внезапным порывом ветра. С наступлением сумерек выползали назойливые, тревожные мысли, словно мошки на свет. Единственной защитой от них служили блики разноцветных фонарей, скользившие по стеклу, и приглушенные басы музыки, проникавшие сквозь тонкие картонные стены, превращаясь в тихий аккомпанемент бунтующей душе. Стопы окоченели, холодок мурашками пробирался к коленям. Наконец, не выдержав леденящего прикосновения, Сережа зарылся под одеяло. Телефон безвольно упал на подушку. Мессенджер безмолвствовал. И впервые за долгое время парень ощутил эту странную, неосязаемую пустоту, холодную и звенящую, как забытый колокольчик. Стоило выйти на балкон, как дрожь отступила, и кожа вновь запылала жаром. Тяжёлые, набухшие тучи медленно уплывали за горизонт, оставляя напоследок своё томное тепло. Матвиенко вытащил пластиковый стул, и тот, противно скрипя, прочертил светлую полосу на тёмной плитке. Садясь, он заметил, что голос из микрофона стал отчётливее, и теперь, без напряжения, можно было разобрать слова песни. Почему-то подпевать совершенно не хотелось. Сережа нервно перебирал пальцы, воздух казался чужим, отстранённым. Он там, где всегда мечтал побывать, но от безжизненных окон напротив становилось тоскливо. Интересно, насколько оглушителен концерт для тех, кто стоит в толпе, у сцены? Есть ли среди них те, кто пришёл по принуждению и тоже ждёт его окончания? Третий этаж радовал видом на двор и детские площадки. Были видны такие же люди, как и сам парень, скрывающиеся в тени балконов, наслаждающиеся прохладой и пытающиеся вдохнуть немного покоя. В том углу, где массивный забор терялся из виду, Серёжа заметил паука, плетущего свою серебристую сеть. Ветер играл с его творением, но хищник упрямо продолжал свою работу. Улыбнувшись, парень подошёл к перилам. Высота казалась обманчиво невыносимой. Окинув взглядом дворик, он снова поднял глаза к небу. Звезды мерцали, и, слегка прищурившись, можно было различить силуэты самолетов, прочерчивающих темное полотно над головой. Сосредоточив взгляд на одной из небесных искр, можно было потеряться во времени. С каждым вздохом в горле поднимался странный, дурманящий запах. Легкий ветерок ласкал щеку слева. Матвиенко не подавал виду, но отчетливо чувствовал, что это ощущение было чем-то запретным, словно за него полагалось наказание. Оторвавшись от спинки кресла, он подался вперед, всматриваясь в полумрак. Рядом, за стеной, плескалась темнота соседнего балкона, где в кромешной ночи, лишенной света фонарей, угадывался силуэт. Его выдавали лишь искры, рождавшиеся на кончике сигареты. Они медленно опадали, словно крошечные кометы, прочерчивая путь до нижних этажей, бесследно исчезая внизу. Сережу заворожила эта картина. Странный незнакомец замер, неподвижный, сменяя одну сигарету за другой. Четыре огонька вспыхнули и погасли, каждый был потушен резким, нервным движением в пепельнице. Возможно, никотин давно перестал успокаивать, и он просто упивался терпким запахом и горечью вкуса, ища в них ускользающее утешение. Наконец, пачка, упала на стоящий рядом стул. Матвиенко, забыв о скуке, теперь не отрываясь следил за каждым движением незнакомца. От этого молчаливого человека, помимо угарного дыма, словно исходила волна сочувствия, обволакивая его, Сережу, своей незримой близостью. Внезапно незнакомец вцепился руками в перила. Затем, обессиленно опустив локти, устремил взгляд в даль. Сереже почудилось, будто умолкла музыка, и в голове зазвучала классика – тягучая, ровная, пульсирующая в унисон с биением сердца. В этой мелодии отчетливо слышались нотки тревоги и глубинного понимания. Силуэт кричал, оставаясь при этом невозмутимым и безмолвным. Казалось, он хотел столько сказать, но не произнес ни единого слова. Мимолетное видение оборвалось – штора, словно театральный занавес, рухнула вниз, и скудный свет очертил контуры балкона. – Дим! Куда ты дел полотенце?! – вопль, в котором безошибочно угадывалась манера Яниса, прорезал тишину. Позов издал тяжелый вздох, и его угрюмая печаль коснулась Сережи. С хлопком балконной двери он скрылся в комнате. Матвиенко перевел взгляд на бархатную тьму неба. Ему отчаянно хотелось излить душу хоть кому-нибудь, но он понимал, что это несбыточная мечта. Звезды. Они мерцали неправдоподобно ярко. Сосредоточившись на одной, самой яркой, парень погрузился в зыбкую пучину воспоминаний. Как же просто было в детстве… Облака, словно призрачные корабли, плыли по бездонной синеве, и лишь блеклый свет уличных фонарей робко рассеивал ночную мглу. Люди неспешно прогуливались, город жил своей обычной жизнью. Поглощенный мыслями, он не сразу расслышал настойчивый стук, повисший в комнате. Переступая порог, парень торопливо направился к двери. Дверь распахнулась, и Сережа, нервно перебирает пальцами в карманах, надеясь на перенос клининговой службы. На пороге стоял Дима, с приставкой в руках, а из карманов предательски торчали спутанные провода и краешек джойстика. — Прости, что так поздно… — он неуверенно переминался с ноги на ногу и, сделав шаг внутрь, продолжил: — Ты спать еще не собираешься? — вопрос прозвучал скорее риторически, ведь Дима уже стоял в прихожей. – Да нет… – Сережа, с трудом скрывает зевок, захлопнул дверь и продолжал недоуменно разглядывать Позова. – Отлично! – Дима вдруг по-детски повеселел, и на мгновение показалось, что он даже посвежел. От измученного Позова, стоявшего минуту назад на балконе, не осталось и следа. – Слушай… – он облокотился на стенку шкафа, – я тебе не помешаю, если немного поиграю? – Вопрос прозвучал странно. Мог ли Сережа вообще быть против? Кареглазый удостоился одобрительного кивка и, подхватив аппаратуру, проследовал в гостиную. – Этот рано вырубился, а я со своими комментариями… Сказал, что я слишком громкий, и выгнал меня, – пробурчал Дима, изображая обиженного. Сережа прикрыл лицо рукой, тщетно пытаясь скрыть расползающуюся по губам улыбку. Позов ловко установил приставку и подключил ее к телевизору. Матвиенко, попутно, успел закидать валявшиеся вещи в шкаф и, на скорую руку заправив кровать, сгреб с нее одеяло. Все обернулось на удивление быстро. Расположившись на диване, Сережа не сводил с Димы внимательного взгляда. – Ты же не… Особо это… Короче, если я буду слишком сильно ворчать, заткни мне рот, – выпалил Дима, втыкая последний провод. Усевшись на диване, он добавил: – Я знаю, что ты не фанат футбола, но все же не мог не взять тебе джойстик… на всякий случай. – Я буду играть… – выпалил Серёжа, прежде чем успел подумать. В руках дрожал пульт, усеянный кнопками, которых оказалось непостижимо больше, чем он предполагал. – Ты же покажешь, куда нажимать? – в надежде парень прикусывает губу, стараясь не ударить в грязь лицом и не показаться слишком назойливым. – Разумеется Позов быстро настроил матч, выбирая команды и попутно объясняя каждый свой выбор, обосновывая каждое решение. Серёжа внимательно слушал, пытался запомнить, но порой просто засматривался в его глаза. – Смотри, – Дима подвинулся ближе. От его одежды тянуло стойким табаком, но кожа пахла все тем же цитрусом. Кареглазый коснулся пальцами джойстика поверх его руки, мимолетное касание показалось вечностью, и, перебирая кнопки, Позов читал занудные правила, пока Серёжа таял от близости. Слушая вполуха, взгляд все равно останавливался на губах, и Матвиенко в голове навязчиво вертелась одна и та же фраза: «Что, если сейчас…». Додумывать дальше казалось лишь порождением бурной фантазии, без надежды на воплощение в реальность. — Это правда… насчёт того, что говорил Рома? — будто нехотя спросил Дима. Музыка всё ещё просачивалась сквозь балконную дверь, и в комнате повисла пауза. — Ты о чём? — уточнил Серёжа, всем сердцем надеясь, что речь не о том, о чём он думает. — О девушке… — Позов произнёс это странно. Казалось, каждое вытянутое слово причиняло ему физическую боль. — А, это… да нет, — Серёжа отшатнулся, отвернулся, стараясь скрыть предательский румянец. — Это всё твои бомбочки. Думал, выветрились, а в итоге вся комната ими пропахла… Дима усмехнулся, сделал какой-то собственный вывод, оставив его при себе, и больше не касался этой темы. Во время игры Позов начал шумно выкрикивать что-то в адрес других игроков, хотя джойстик был именно в его руках. Серёжа не мог сдерживать улыбку. Ему нравился такой Дима, такой открытый и эмоциональный. Серёжа, словно танцор, обошёл защитников, и, обманув вратаря одним лишь изящным движением, вколотил победный гол. Забавно было наблюдать, как в Диме вскипает ярость, превращая его в капризного мальчишку, обиженного на весь мир и вопящего о несправедливости. Матвиенко поначалу молчал, но вскоре его начало смущать не столько негодование Димы, сколько реакция соседей. Кареглазый был громок, и Серёжа стал опасаться за сохранность их слуха в эту ночь. В разгар очередной тирады он, не выдержав, заставил Диму замолчать, накрыв его рот ладонью. Позов замер, казалось, перестал дышать, жать на кнопки, моргать. В его глазах отражался лишь экран, мерцающий огнями. Парень недолго держал руку, и когда Дима наконец угомонился, убрал. На коже остался след поцелуя, Серёжа ощутил мягкость губ. Не в силах справиться с собой, он переводит взгляд на экран, пытаясь не зацикливаться, но, увидев, что персонажи Димы всё ещё застыли, посмотрел обратно. Позов сидел, уставившись в одну точку, неподвижный, словно статуя. Матвиенко коснулся его запястья, и кареглазый вздрогнул, поднял голову. Взгляд его был затуманен, словно вырванный из другого мира. Позов внезапно переключается, чем не на шутку пугает Серёжу. Он невольно вздрагивает, стараясь скрыть испуг. — Прости… что-то я сегодня выдохся, — Дима устало трёт глаза тыльной стороной ладони. Не выпуская джойстик из правой руки, он перебирается повыше на диване. Плечи напряжены до предела, и расслабиться у него никак не выходит, хотя он отчаянно пытается. Слабая, почти призрачная улыбка трогает его губы, и он берёт пульт второй рукой. — Давай… сейчас я тебя разнесу, и спать пойду, — прищурившись, он бросает на Серёжу взгляд, полный азартного вызова. Матвиенко словно теряется и, кажется, за несколько минут видит перед собой целую вереницу, сменяющих друг друга каждые пару секунд. Весёлый, грустный, безнадёжный и измученный — понять, какой Дима сейчас настоящий, совершенно невозможно. Но, принимая вызов, Серёжа хватает пульт. — Только попробуй, — Серёжа, с напускной настойчивостью, сжимает джойстик. Игра разгорается в полную силу, но лишь для Димы, потому что счёт уже давно перевалил за десять. Матвиенко успел забросить всего два мяча, и то один из них был автоголом, а второй, скорее, поддавком . Парень не сомневался, что кареглазый провёл не один час перед приставкой, чтобы достичь такого мастерства. Но после очередного офсайда вратарь Диминой команды, словно заколдованный, застыл на месте, точь-в-точь как в прошлый раз. Правда, в этот, повернув голову, Серёжа замирает, поражённый увиденным. Джойстик брошен, важно восседает на соседней подушке. Кареглазый, разместившись головой на той же подушке, наконец-то позволил спине утонуть в мягком плену дивана. Его потухшие глаза, скрытые отблесками, едва мерцали синяками, укрытыми тонким слоем тонального крема. На лице невольно расцветала улыбка, Матвиенко, не в силах ее сдержать, любуется спящим Димой. Его лицо расслаблено, ни единой морщинки. Легкая небритость прибавляла ему мужественности, дарила налет галантности. Долго наблюдать не пришлось – игра все еще пылала на экране. Сережа, придвинувшись ближе, перехватил джойстик и убрал его на стол. Телевизор погас, и в комнате остался лишь мягкий свет прикроватной лампочки. На улице погасли последние огни, и шум песен давно сменился на монотонное жужжание насекомых и отдаленный гул автомобилей. Свет в комнате налился теплом, обволакивающим, словно бархат. Рядом, в унисон тишине, сопел Дима. Парень не мог просто уйти. Поддавшись внезапному порыву, он, затаив дыхание, коснулся его волос. Короткие, едва ощутимые под пальцами, они не прятались под шапкой. Укрыв Позова пледом и убедившись, что сон его не потревожен, Матвиенко направился в ванную. Вернувшись, по-прежнему видел Диму, погруженного в неглубокий сон, изредка вздрагивающего. Возможно, ему снились кошмары, как и Сереже. Возможно, похожие. А возможно, совсем иные. Парень метался по кровати, не находя себе места. Образ… Он заполнил собой все мысли, и теперь, когда Дима спал в той же комнате, эти мысли терзали, выворачивая наизнанку. Потолок, прежде казавшийся отчужденным, на этот раз помог расставить все точки. Сережа твердо решил, что с этой проблемой нужно что-то делать, нужно как-то решить то, что он испытывает к Диме. Может, само существование этой долбанной поездки – шанс сдвинуться с мертвой точки… Может, стоит все-таки поговорить с ним и решиться на это мучительное "если"…