Голубая монета

Столовая медленно, но, верно, наполнялась. Очереди, словно сонные реки, тянулись от прилавка до самого входа, и хоть открытого бунта не наблюдалось, в каждом вздохе, в каждом нетерпеливом фырканье сквозило раздражение. Солнечные зайчики плясали на стенах, напоминая о ласковом дне за окном, а из динамиков доносились приглушенные ритмы давно знакомых зарубежных песен. — Диим, — Янис приподнял плечи, словно ждал ответа от вселенной, но Позов оставался недвижим. Молчаливый, как заговорщик, он разглядывал свою тарелку с таким видом, будто видел ее содержимое впервые. Нетерпение грызло изнутри, заставляя теребить край шорт. Ему отчаянно хотелось узнать правду, какой бы горькой она ни оказалась. — Ну, Диим… Кареглазый подпер подбородок руками и вперил пристальный, изучающий взгляд. — Ты… Ну… — Он судорожно вцепился в льняную скатерть с ромашками. Нелепые ромашки, почему именно они? Мальчик изо всех сил старался не смотреть по сторонам, но взгляд предательски цеплялся за эти наивные цветы. Дима устало закатил глаза и сжал переносицу, наверное, с непривычки всё ещё искал очки. — У тебя… — слова словно налились свинцом, стали непомерно тяжелыми, — есть… что-нибудь с ним? Вопрос прозвучал до неприличия подозрительно, словно вырвался из темного омута сомнений. Позов в отчаянии закрыл лицо ладонями, пряча за ними смятение. Янис почувствовал, как к горлу подступает тошнота, рожденная бурлящим потоком собственных мыслей. Он опустил взгляд, прячась в тени кроссовок. «Что, если я ошибся? Но как тогда объяснить... скажем... всё, что происходит? — Пальцы нервно терзали край, сминая и разглаживая ткань. — Может, Дима вообще ни о чем не подозревал, а я ляпнул лишнее?» Хотелось отвесить себе звонкую оплеуху, вытравить из памяти, обратить в пепел все воспоминания — что угодно, лишь бы избавиться от наваждения. Позов нахмурил брови, отдернул руки, и лицо его посерело, словно тронутое морозцем. Он потер лоб, надеясь выдохнуть вместе с облегчением, поверить, что ослышался. Ладонь судорожно сжала стакан с ананасовым соком, и в звенящей тишине он опрокинул остаток в себя, гася внутренний пожар. — С чего ты взял? — карие глаза обжигали одним своим спокойствием, смотрели насквозь, прозрачные и бездонные. О чем он думал? Что скрывалось за этой маской безразличия? — Ну… Просто показалось. — Показалось что? Паника захлестнула с головой, обрушилась лавиной. План перевода диалога в безопасное русло застрял где-то в темном ущелье, погребенный под спудом страха. Что именно нужно рассказать? Вспомнить момент в самолете? Неожиданную ночевку? Или описать полет в целом? — Ну… Всё клубилось вокруг Димы, выдавая его с головой. Было видно, как тема разговора гложет его изнутри. — Не понимаю, о чём ты… Вскинув руки в притворном недоумении, он пожал плечами. Один лишь мимолетный взгляд — и вот его уже и след простыл. Стул напротив остался сиротливо пустовать, словно отрезая от реальности ту часть стола, где он только что сидел. — Дииим! Мы же сходим в бассейн? — Янис окликнул громче, в надежде догнать , но обернувшись, увидела лишь пустой коридор. Даже слабое эхо не донеслось в ответ. — Дим! Ну Диииим! Подожди меня! Подросток, пулей вылетев из столовой, на ходу жадно сгребал в кучу булочки, не разбирая ни сорта, ни начинки. Завернув горловину пакета в тугой жгут, он выскользнул из столовой. Вдалеке лязгнули закрывающиеся двери лифта. С отчаянным рывком, успев подставить ногу, Янис протиснулся внутрь в последний момент. Лифт оставил тягостное послевкусие недосказанности. Янис нутром чуял – продолжать разговор не стоит, но в своих предчувствиях он был уверен так же крепко. Может, Дима просто избегает этой темы? Может, не хочет признаваться себе или кому-то еще? — Уходишь? — горечь опалила воздух, словно предчувствие рухнувшей мечты. — Может, полежу… потом пойду, — рассеянно отозвался Дима, не отрываясь от телефона. Пальцы его нервно метались по экрану, бездумно перелистывая череду сообщений. В этом жесте сквозило равнодушие, словно он уже давно мысленно покинул это место. — Окей, Двери распахнулись, погасив красный глаз кнопки. Янис замер позади, наблюдая, как Позов возится с картой-ключом. Наконец, пальцы коснулись холодной стали ручки, и створки распахнулись, приглашая войти. Но Дима застыл на пороге, удерживая дверь, но словно не решаясь переступить . Что-то удерживало его, какая-то внутренняя борьба отражалась в каждом движении. — Ты… — взгляд скользнул с головы до ног, задержавшись на миг на пакетике, будто что-то в нем показалось особенно важным. — К Сереже зайду, разбужу, а заодно…Вот! — Янис вскинул пакет, весело тряхнув им. — Булочки ему занесу. Дима едва сдержал гримасу. — Ладно… — Напишу, если что. — А вещи? Ты что-то говорил про… — У меня всё собрано, только забрать, всё под контролем. Маме позвонил, — добавил Янис, словно оправдываясь, и подарил растерянную улыбку, оставив после себя легкий флер непредсказуемости. — Хорошо, Кулачок робко коснулся двери, отбивая нерешительную дробь. — Серёж! — позвал он, и за дверью отозвался приглушенный стук, словно что-то свалилось на пол. Мгновение спустя в дверном проеме возник Матвиенко. Слипшиеся от сна глаза едва различали мир, и он, словно подкошенный, привалился к косяку. Взгляд был затуманен такой пеленой хмеля, что казалось, Янис для него — лишь мираж. — Доброе утро, — пробормотал Сережа, растягивая губы в неверной улыбке, безуспешно пытаясь придать голосу бодрости. Янис, не дожидаясь приглашения, протиснулся в гостиную, подталкивая опешившего хозяина внутрь, и, оказавшись в комнате, извлек из-за спины увесистый пакет. — Это тебе… — Подросток бросает взгляд через плечо, видя хаос разбросанных вещей и неприбранную постель. Он облегчённо выдохнул. — У меня обычно такой же бардак, но сейчас, живя с занудой, не могу себе позволить ... Янис, скользнув мимо, направился в ванную, не встретив ни единого слова в протест. Ополоснув руки, он вышел и замер на пороге. Комната преобразилась. Вещи по-прежнему лежали кучей, но собранные в одном месте. Мальчик нервно перебирал пальцы, внутренне готовясь задать вопрос о Диме, но, увидев растерянность на лице Сережи, решил повременить. Он опустился в кресло, ощущая себя непрошеным гостем в чужой исповедальне. Матвиенко тем временем натягивал одеяло, и, как только в его руках оказался заветный пакетик, он извлёк оттуда пирожок. Откусив половину, он издал блаженный стон и, прикрыв глаза, уселся на край кровати. — Чем обязан такой неожиданной встрече? — Серёжа, отбросив притворство, сразу перешел к делу, в его голосе сквозило подозрение, словно он пытался вынюхать скрытые мотивы мальчишки. — Да ничего особенного… — Янис, словно зачарованный, выводил пальцем свое имя на ткани и тут же, словно боясь быть пойманным, стирал его одним движением руки. — Есть одно предложение… — Не удивил, — Матвиенко мгновенно стал серьезным и невозмутимым несмотря на то, что уголки его губ все еще были измазаны вареньем, что придавало ему нелепый вид. — Ну и что на этот раз? Грабеж? Разбой? Или угон авто? — С каждой новой догадкой улыбка на лице Яниса расцветала все шире. — Хотелось бы всего и сразу, но сегодня ограничимся земными радостями в виде бассейна, — Янис, деловито стряхнув пыль с плеча, расхохотался. — Пойдешь купаться? Кажется, Сережа тоже повеселел, и, слизывая остатки варенья, доедает кусок. — А?.. — Он не пойдет, работа, — отрезает Янис, опережая Матвиенко, заметив, как сильно померк взгляд того от этих слов. «Есть идейка» — промурлыкал подросток, потирая ладони, и попрощался с Сережей, пообещал встретиться внизу чуть позже. Янис ждал со своим верным рюкзачком. Солнце играло в стеклах его очков, отражая танцующие блики листвы. Полулежа в кресле, он увлеченно скользил пальцем по экрану телефона. Сережа, не спеша, вышел из лифта, перекинув через плечо полотенце. — Оо! Ну, наконец-то! — Янис подпрыгнул от нетерпения и, ослепительно улыбнувшись, закинул рюкзак за спину. — Пошли. Двигаясь по окрестностям отеля, они выходят на тропинку, ведущую к заднему двору с бассейном, Матвиенко лишь мельком заметил загорелые тела в купальниках. Янис остановил, не дав пройти и половины пути. — Черт! — мальчик скривился, и, натянул подобие улыбки, — Полотенце забыл. — Он еще раз проверяет рюкзак, словно надеялся на чудо, но там, увы, ничего нет. Взгляд, полный детской грусти и мольбы, устремился на собеседника: — Сереж… Сходишь? Я пока места займу. Матвиенко задумчиво почесал подбородок. — Ну-у… — Сережа уже было приготовился отказать, но утонул в этом море жалобных глаз. «Может, у них это семейное?» — Пожаааалуйста. — Ладно... — Оно в гардеробной, на второй полке сверху. Янис подпрыгивает, хлопает в ладоши, и его ликование кажется зловещим диссонансом, чуждым и даже пугающим. Кто радуется такому? Протягивая карту, он, не дожидаясь прощания, срывается с места, уносясь в сторону бассейна, словно одержимый. В кармане мечется клубок наушников, и, заглушив мир потоком мелодичной песни, он устремляется по улице. Снова лифт, привычный этаж, и вот – номер, некогда казавшийся неприступным, теперь открывающийся от одного прикосновения. Дима наверняка уже ушел. На ватных ногах Сережа вваливается внутрь, тревожно оглядываясь. Обстановка чужой комнаты не отличается от привычной, но воздух пропитан неуловимым, странным запахом, словно тенью воспоминаний, застрявших в стенах. Музыка в наушниках взрывается, ритм молотом бьет по перепонкам, вытесняя собой реальность. Сережа, словно зачарованный, влетает в гардеробную. С пренебрежительным фырканьем, не удостаивая вещи вниманием, он начинает шарить в поисках злополучного полотенца. Рука блуждает в полумраке, натыкаясь на шелк, парчу, грубый лен. Наконец пальцы цепляются за вожделенную ткань. Сережа машинально тянется к телефону, переключая песню, и в тот же миг касается дверной ручки. Легкое усилие – и что-то упрямо сопротивляется. Дверь поддается с трудом, и, приложив больше силы, парень с ужасом застывает на пороге, взглядом встречаясь с Димой. Позов, пунцовый от жара, сбивчиво дыша, тяжело опирается на дверной косяк. Сережа невольно ловит взглядом капли, скользящие по его шее и исчезающие где-то за спиной, затаивает дыхание. Одно лишь полотенце, небрежно обернутое вокруг талии, и растрепанные волосы придают его внезапному появлению дикую, необузданную харизму. Не успев осознать увиденное, Матвиенко вздрагивает и, словно ужаленный, резко разворачивается. В панике отшатываясь назад, он теряет один из наушников. Щеки вспыхивают предательским румянцем, и, отвернувшись, он зажмуривает глаза, будто наивно полагая, что это поможет скрыть его смущение. Дима продолжает сжимать дверную ручку. — Вот это встреча, — процедил он, кривя губы в усмешке. — Стесняюсь спросить, что ты забыл в моем гардеробе? — Голос тихий и ровный, словно лезвие, скользнул по нервам, обжигая тишиной и заставляя кровь приливать к ушам. — Янис… — Что «Янис»? — Попросил принести… — выдохнул Сережа. Воздух сперся в легких, не давая вздохнуть полной грудью. Пространство вокруг сжалось, оставив лишь один выход – обернуться. Но эта перспектива казалась невыносимой. Словно сквозь пелену кошмарного сна, Сережа открыл глаза, уже стоя на улице. Легко было бы списать все на солнечный удар, на причудливую игру света и тени, на галлюцинации разгоряченного разума. Но кисть руки, побелевшая от напряжения, судорожно сжимала полотенце – немой свидетель случившегося. Матвиенко чувствует, как по щекам разливается обжигающий румянец, как пламенеют кончики ушей. Это не спишешь на усталость или мимолетную слабость… Неужели это оно? То самое, о чем шепчутся влюбленные… любовь? Но какая призрачная надежда, что Дима чувствует то похожее? Яниса он находит, безмятежно раскинувшегося на лежаке, словно морская звезда на песке. Он болтал ногами в воздухе и, прикрыв лицо футболкой, подставлял лицо ласковому солнцу. Сережа, не говоря ни слова, швыряет ему полотенце и, избегая встречи взглядов, торопливо скрывается на противоположной стороне. Вода выпила все силы, тело превратилось в непослушную куклу, отказывающуюся даже на простое требование – добраться до балкона и развесить промокшие вещи. Едва протиснувшись в душный номер, Сережа почувствовал, как ноги предательски подкосились и рухнули на кровать, отказываясь повиноваться. Дыхание обжигало подушку лихорадочным шепотом. В голове, словно назойливая муха, жужжала мысль о той странной встрече в гардеробной, оставившей после себя терпкий привкус недосказанности. Улыбка коснулась губ, пробуждая целую плеяду воспоминаний, настойчиво зовущих назад, к первой встрече. Тогда, словно разряд тока, пронзило что-то непонятное, странное, чувство, которому он так и не смог подобрать слов. Умиротворение, сотканное из размышлений, хрупкой паутиной обволакивало сознание, пока безжалостная вибрация телефона не разорвала эту тишину. Перевернувшись на спину, Сережа несколько мгновений буравил потолок, прежде чем, с тяжелым вздохом, прислонить ладонь к экрану и с разочарованием прочитать имя звонящего. — Да? — лениво процедил парень. — Сергей Борисович… — пропел равнодушный, словно заточенный под стекло тоненький голосок. — Вас просили уведомить: сегодня в три собрание по вопросу заключения. — Она выдержала паузу, повисшую в воздухе неловким туманом. Слышно, как стекло стакана скользит по столешнице, и затем, чуть тише, с неожиданной искренностью: — Мне жаль вырывать вас из отпуска, но сказали, это действительно важно. — Хотелось бы верить… — фыркнул Сережа, перекатываясь на другой бок, проводил взглядом флаг за окном. — Хорошо, буду к трем. Точка. Мир раскололся надвое, разделившись на зыбкое «до» и неведомое «после». Из недр чемодана, будто артефакт прошлого, извлекается ноутбук, душа жаждала, чтобы его хрупкий корпус навеки укрыла пыль. Цифры на экране множились мучительно медленно, отсчитывая секунды, полные тоски. Белая футболка растворяется в изумрудной зелени других. Привычные вещи вдруг кажутся чужими, ненужными, предвестниками простого, но оттого еще более тягостного звонка. Матвиенко небрежно закидывает ногу на ногу, устраивается в мягком царстве диванных подушек. Провод ноутбука едва дотягивается до спасительного дивана. Вооружившись блокнотом, парень напряженно вглядывается в мерцающий экран. Все те же лица, те же давно размусоленные темы. Во рту ощущается неприятный привкус железа – горький осадок негодования и глухого давления. Сережа прижимает блокнот к себе, спина каменеет, а поясница, предательски ноя, напоминает о бренности боли. Первый час был самым сложным, с полным осознанием что ничего на самом деле не менялось. Как будто весь отпуск испортился, и он все еще в офисе . Блокнот собирал в себе несколько записей, непонятные расчеты и цифры, уплывающие по бокам. Незаметно для себя звук в наушниках медленно уменьшался. Сначала прошелся по перепонкам, а затем и вовсе утих, не замечая возгласы и бурные разговоры. Поерзав на месте, Сережа принялся выводить карандашом что-то новое, совсем не похожее на цифры и прочую белиберду. На листе сначала появился круг, плавно и сильно перерастающий в лицо. Скулы, но большее внимание уделялось глазам, предавая им суровый, но грубый взгляд. Знакомые черты лица , слишком четко, чтобы под конец не узнать нарисованную фигуру. — …Представьте предварительный отчет за июнь. Трепет собственного сердца заглушил все внешние звуки, погружая в кокон внутреннего уединения. Сережа провел кончиком пальца по свежему рисунку, робко, почти благоговейно, принимая каждое касание, каждый отголосок неугомонного стука. Взгляд, прикованный магнитом, не отрывался от приоткрытого ворота рубашки, от дерзко обрисовывающих фигуру шорт. Лишь на шестом, с трудом переведенном дыхании Матвиенко заставил себя переключить слайд, все еще не в силах высвободиться из плена очарования. Вынув один наушник, Сережа все еще слышал настойчивое сердцебиение. Растерянно огляделся, пытаясь обнаружить источник, но тщетно. Стук мутировал, обретая черты скрежета, или же чего-то отдаленного, напоминающего удары по дереву, или, быть может, по холодному металлу. Приблизившись к двери, рука приковывается к ручке глухой и настойчивый, доносился именно оттуда. Последний удар, словно раскат грома, прозвучал особенно сильно. Собрав волю в кулак, Сережа рывком потянул дверь на себя и замер, ошеломленный. Едва удержавшись на ногах, Матвиенко отпрянул, спиной ощутив холод стены. Острая, точечная боль пронзила поясницу, заставив его вздрогнуть. Дима, пошатнувшись, уткнулся головой в чужую грудь, судорожно хватаясь руками за воздух. Когда ноги обрели твердую опору, он облегченно выдыхает. Медленно поднимает взгляд, его глаза смотрят прямо в глаза, и, отшатнувшись, Позов выпрямляет футболку руками. — Прости, не рассчитал… — виновато пробормотал кареглазый, потирая затылок. Его глаза стали огромными и круглыми, полными раскаяния. Сережа нерешительно застыл у входа, словно приклеенный к косяку, не в силах переступить порог. Дима, напротив, жадно облизывал пересохшие губы, стирая влагу тыльной стороной ладони. Его покачивало, словно от невидимого ветра, а лицо искажала гримаса невысказанного вопроса. Матвиенко в замедленной съемке, закрыл дверь и, не удостоив гостя даже мимолетным взглядом, скрылся в комнате. Вернувшись на диван, он машинально растирал онемевшие бедра, с опаской поглядывая на кареглазого , неспешно прохаживающегося по номеру. К удивлению Матвиенко, Позову быстро наскучило бесцельное хождение, и он, словно хищник, начал кружить вокруг дивана. Сережа провожал его тяжелым, нечитаемым взглядом, инстинктивно прижимая ноутбук к груди, словно защищаясь. «О чем он думает? И зачем вообще пришел?» Он прикладывает палец к губам, призывая к тишине. Но, несмотря на предостережение, пока он, запинаясь, выступал с тщательно заученной презентацией, Дима стоит и в упор рассматривает его лицо. Пересохшее дыхание, тяжелый взгляд, плененный томной атмосферой, — Сережа смотрит в ответ. Позов хитро прищуривается, делает шаг навстречу, и вот уже жалкий, трепещущий метр разделяет их рушется. Кареглазый молниеносно выхватывает блокнот, дерзко распахивает страницу и замирает. На рисунке — он сам. Улыбка расцветает на щеках, словно первый луч солнца, а большой палец, словно не веря, ласково касается рисунка. Сережа вскакивает в ужасе, ледяной волной захлестывает с головой, ноутбук с грохотом падает с колен. Оказавшись лицом к лицу, Матвиенко с яростью вырывает блокнот и запихивает его под подушку. — Симпатичный… — Дима вскинул брови, и взгляд его, словно бур, впился не отрываясь. — Это… — Сережа чувствует, как участилось дыхание, как начинают краснеть набухшие щеки и медленно, но верно поднимается жар. — Да ладно тебе, выглядит вполне… аппетитно, — Позов встает, стараясь казаться выше и увереннее. — Это… Всё равно совсем не то, о чём… — Можно его забрать? — Шутишь? — парень скривился, словно от зубной боли, не понимая, смеется ли Дима над рисунком или над всем этим чертовым положением. — Ни в коем разе… — Позов картинно развел руками, чуть склонив голову набок. «Черт, так он выглядит до тошноты мило... Черт. О чем я думаю?» — Значит, нет, — пробормотал Серёжа, сминая злополучный лист в комок и торопливо засовывает его в карман. — Нет? Почему? — Просто нет, — отрезает Матвиенко, тоном, не допускающим ни возражений, ни надежды на альтернативу. Сережа отступил к чемодану, и гардеробная мигом напомнила скомканное сегодняшнее утро. Отгоняя назойливые мысли, он торопливо запихнул ноутбук. Дима, словно пригвожденный, застыл в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку ,скрестив руки на груди. — Его точно нельзя забрать? – в голосе сквозила неприкрытая надежда. — Нет. Матвиенко словно очнулся, вспомнив о конверте. Раздвинув неровную стопку вещей, он проворно извлек его. — Возьми… – поднимаясь с колен, проговорил он, и от смущения, внезапно опалившего щеки, Дима выпрямился. — Что это? – Позов вопросительно вскинул брови, прощупывая плотный конверт, словно пытаясь разгадать что внутри. — Деньги… — Зачем? — кареглазый мечет взгляд, растерянно блуждая по комнате, пока, словно прикованный, не останавливается на лице напротив. Впервые в этих глазах столько неподдельной растерянности и какой-то щемящей грусти. — За поездку, — Сережа смотрит прямо, не отводя , боясь спугнуть то хрупкое, едва уловимое, что вот-вот должно произойти. — Хорошо, — с неохотой Дима комкает конверт и засовывает в карман. В гостиной словно расползается свежий воздух, и дышать становится легче. Кажется, он только что избавился от чего-то гораздо более тяжелого, чем деньги. Словно с плеч свалилась груз, и легкие, наконец, могут наполниться воздухом до краев. — Слушай, — окликает Дима уже у самой двери. — Вспомнил, зачем приходил, — он неловко чешет затылок и криво улыбается, словно и не было вовсе этого неловкого разговора о деньгах. Как у него это получается? — Ты… не хочешь поучаствовать в одном из стримов… Ну, знаешь, просто посидеть, поговорить, все такое… Серёжа медлит, не в силах принять решение, а Дима тем временем сыплет аргументами. — Единственный… ну, скажем так, нюанс — это запись… — Запись? — Серёжа, как цапля, застывает, прислонив кулак к подбородку, в глазах — сомнение. Что творится в глубине его раздумий, не угадаешь, но Дима, удивленно вскинув брови, не сдерживает смешок. — Ну что, надумал? — Я согласен. Вокруг гудели голоса со взрывами смеха. Мимо проходили люди с оборудованием: кто-то утопал в наушниках, кто-то выхватывал мгновения камерами. Заглянув в комнату, Сережа отметил длинный, призывно мягкий диван, по бокам которого уютно расположились два кресла. Стены украшали плакаты футбольных кумиров и пестрые декорации, добавляющие этому месту толику домашнего тепла и почти семейной атмосферы. В самом центре возвышался черный столик, щедро уставленный самыми невообразимыми закусками и напитками. Матвиенко был искренне удивлен, когда при встрече девушка с серьезным лицом спросила о его предпочтениях. Он смущенно замялся, попросил ограничиться простой газировкой, и то подумал, что это будет слишком. Но сейчас, наблюдал за тем, как наполняется стол, видя четыре бокала с искрящимся напитком, неловко улыбнулся. Не успел Сережа покинуть помещение, как его перехватила одна из девушек – если он правильно запомнил слова Димы, то одна из гримеров. Но что ему гримировать? Парня усадили в кресло. Лицо покрывали пудрой, волосы преобразили в игривые волны и непокорные кудри. Чем дольше он сидел, тем острее ощущал, как ускользает его собственное «я», растворяясь в наносном гриме. Рядом, словно встревоженные птицы, щебетали члены съемочной группы. Их разговор, напряженный и сумбурный, касался то ли оборудования, то ли общей концепции. Вокруг царил хаос, тревога витала в воздухе, не находя себе места. Телефон, до поры до времени молчавший в кармане, все чаще оказывался в руке. Сережа не мог понять, какого именно сообщения он так ждет. Экран угасал предательски быстро, не даря прежней радости. Дима, как юркий солнечный зайчик, метался между дверными проемами. В своей пестрой полосатой футболке он вместе с Ромой вихрем проносился по комнатам успевал отвечать на все встречные вопросы. У Матвиенко уголки губ невольно расплывались в улыбке, как только все собирались возле дивана. Команда, не торопясь, протягивала микрофоны, обматывала их вокруг тел, после их провожали в комнату. Дима уселся по правую сторону. От него веяло теплым ароматом ванили, и пока все устраивались, Позов повернулся вполоборота: — Ты как? — прошептал он тихо, не для всех, а с искренней личной заинтересованностью. — Пока не знаю… — признался Сережа, и, не в силах раствориться в незнакомом коллективе, съежился, словно от ледяного прикосновения, как только память вновь подбросила мысли о камерах. — Не волнуйся, — Дима ободряюще положил руку на плечо. Казалось, в этот миг все вокруг замерли и уставились на них, но, оглянувшись, парень не заметил никаких изменений. — Тем более, в любой момент ты можешь уйти, — он пожал плечами, чуть сильнее сжал ладонь, а после громкого объявления режиссера поднялся вверх по дивану, устраиваясь на спинке. Экран телевизора вспыхивает, заполняя студию предвкушением прямого эфира. Напряжение нарастает с каждой ускользающей секундой. Рома невозмутимо ест креветки, в то время как Игорь, новоиспеченный знакомый, оживленно беседует с другим Сережей, чья фамилия почему-то вызывала у парня скрытое возмущение. – Эфир! – доносится приглушенный голос из-за камеры, сопровождаемый энергичным взмахом руки. Все вокруг оживают, обращаясь к всевидящим объективам, пока за их спинами кипит работа по подготовке к футбольной трансляции. Сережа с замиранием сердца следит за бешеной скачкой счетчика зрителей. Успевая перехватить лишь обрывки сообщений в чате. Парни по соседству казались совершенно расслабленными, будто занимаются этим не в первый раз. Они непринужденно болтают о своем, лишь изредка обращаясь к чату за комментариями или ответами на вопросы. К середине первого тайма напряжение отпустило, и, осушив два бокала газировки, Серёжа наконец-то влился в общение. Игорь оказался на удивление многогранной личностью, Горох искрил шутками , заставляя всех хохотать, а Рома предстал занудой со знаниями, что, впрочем, тоже было по-своему привлекательно. Матвиенко с удивлением осознал, что ему действительно хорошо . Улыбка робко проступила на лице, постепенно становясь все более уверенной и естественной. Но идиллия не могла длиться вечно. Потянувшись за очередным стаканом, Сережа невольно вздрогнул. То ли сказывались переживания, то ли недосып, но даже сейчас, когда казалось, что все самое страшное позади, он оставался верен себе, продолжая спотыкаться на ровном месте. Стакан, а вернее, всё его содержимое обрушилось на Диму водопадом. На расписной футболке расцвело багровое пятно, а по волосам струились ручейки, застенчиво набрасывая влажную чёлку на лоб. Рука застыла в немом крике, заслоняя лицо, на котором застыл ужас. Пальцы плясали в лихорадочном треморе, а сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Мир вокруг замер. Даже тиканье часов притихло, боясь нарушить тишину, в которой зарождался всепоглощающий страх. Дима медленно смахнул воду с лица. По ту сторону мониторов воцарилось тягостное молчание, которое вдруг разорвал взрыв хохота, возглавляемый ликующим Стасом. Ребята на площадке подхватили волну веселья. Комментарии неслись потоком, и Сережа безмолвно молился, чтобы всё это оказалось не так уж страшно. Он все еще не мог пошевелиться, взгляд прикован к одной точке, лишь бы не видеть камеру. Кареглазый, не проронив ни слова, поднялся с дивана и скользнул в дверной проем, исчезая из поля зрения . Сережа готов был сквозь землю провалиться, но Рома хлопнул его по плечу и, не переводя дыхания, выдохнул ободряющее: «Лучший!». Матвиенко не знал, куда себя деть и, схватив стакан, поспешил туда же, куда и Дима – прочь от всеобщего внимания. Слова извинений роились в голове, затмевая друг друга, но ни одно не казалось достаточно искренним, подходящим. Стас махнул рукой, показывая, что, вроде бы, ничего страшного не произошло, да и рейтинги с комментариями немного подросли. С него сняли микрофон, и он безуспешно искал глазами Позова. Рядом, словно призрак, проплывала красивая девушка. Спросив ее о местонахождении кареглазого, Сережа получил в ответ лишь улыбку и указание в сторону балкона. Минуту, может, две он не отрывал взгляда от звездного неба, пока, наконец, глаза не опустились вниз, выхватывая знакомую фигуру на балконе. Дима прикуривал сигарету и, выпустив облачко дыма, поднял голову к звездам. – Прости… Я не специально… Я… не хотел портить эфир, – Сережа тараторил так быстро, что слова налетали друг на друга, никак не находя себе места. В такие моменты он проклинал все приглашения, мысленно коря себя за согласие. «Сидел бы сейчас дома… Зачем я вообще поехал, идиот…» – Как раз хотел подышать… – тихо шепчет Дима. Стук сердца гулко отдавался в ушах, заглушая его слова. – А тут вот… газировка. – Его лицо скрыто тенью, лишь в самой глубине мрака мерцают глаза, любимый карий оттенок пропал, сменившись бесчувственными черными блестящими бусинками. – Все-таки не стоило идти… — Да ладно тебе, не глупи. Первый блин всегда комом, — Дима оборачивается, и его лицо рассекает косой луч уличного фонаря. — Не знал, что ты фанат клубники, — усмехается он, и вроде совсем не злится. — Я понял, это месть, да? За бомбочки… Я теперь на весь день клубникой пропах, — он щурится и выдавливает что-то похожее на улыбку. Сережа невольно переводит взгляд на его губы. С каких пор они так близко? Но едва взгляд касается, Дима облизывает их и смеется. — Я, наверное, пойду. Устал из-за работы, тут еще и вам немного подпортил вечер. Валюсь с ног, — наигранно зевает парень и, стараясь не выдать смущения, поспешно удаляется. В номере он валится на кровать, но все же запускает трансляцию на телефоне. Там вовсю кипит второй тайм, и Дима снова восседает на диване вместе с Ромой и каким-то парнем, чье имя выветрилось из памяти. Они что-то оживленно обсуждают, взрываясь смехом. Матвиенко долго колеблется, но в конце концов сдается и перематывает к злополучному моменту. И вот перед ним во всей красе разворачивается случившееся. Как выскочил стакан, как тягуче и предательски опрокинулся на Диму, окатив его с головы до ног. Видит, как все вокруг хохочут, а Рома дружески хлопает его по плечу. Вина и что-то еще, неопределимое, растекается в душе, пока он, словно зверь в клетке, мечется по комнате, пока не замирает в ванной. Зеркало равнодушно отражает, что ничего ужасного не произошло, но почему же тогда все так? Дима в эфире уже другой – в свежей футболке, с более воинственным запалом. Он яростно кричит, отчаянно ругает игроков, стараясь не сорвать голос. Косицын смеется, но с нескрываемой теплотой поддерживает друга. В комментариях он то и дело натыкался на упоминания о том злополучном случае. Сообщения пестрели разнообразием, но в основном их можно было разделить на три потока: одни отмечали непривычное спокойствие Димы, другие засыпали смеющимися смайликами, а третьи и вовсе недоумевали, что за незнакомец вдруг возник на горизонте. Промелькнуло и несколько оскорблений, но в основном комментарии были либо нелепыми, либо забавными.