Всё для Рики

Пробуждение Рики должно было занять не более десяти дней. Показания всех аппаратов, к которым он был подключен, показывали точные данные о состоянии его здоровья и способствовали его выздоровлению, будучи откалиброванными до максимума, чтобы ускорить все процедуры, указывая на то, что за это время после завершения операции будет уместно пробудить его от индуцированной комы. Раулю Аму пришлось использовать всю свою решимость и образование Блонди, чтобы пережить операцию Рики. Это заняло много часов и было утомительно даже для такого эксперта, как он. При других обстоятельствах он, возможно, даже получил бы удовольствие от проверки своих научных знаний, но не в этот раз. Он не мог упустить из вида то, что страдал Катце, и Ясон сознательно позволял ему это видеть. Он молился про себя, чтобы, пока он занят операцией, с Катце больше ничего не случилось. Сумасшедший взгляд Ясона уничтожил все прогностические вероятности. Он никогда не думал, что Ясон дойдёт до такого! Ради Рики… Неужели он так сильно нуждался в этом? По крайней мере, чтобы успокоить нервы, он уверял себя, что Рики перенёс трансплантацию без каких-либо серьёзных проблем и теперь восстанавливается после операции. Рауль не мог сказать, были ли эти десять дней слишком долгими или слишком короткими для Ясона Минка. Оба Блонди находились в белой больничной палате, где отдыхал полукровка. Атмосфера была напряжённой, тишина нарушалась лишь монотонными звуками работающих аппаратов. Рауль в одном конце, возле большого окна, выходившего наружу, держал в руках несколько отчётов о последних проведённых анализах; сосредоточив внимание на мельчайших деталях и стараясь не обращать внимания на любящий блеск ледяно-голубого взгляда, отражавшего того, кого он раньше считал своим братом. Ясон медленно провёл кончиками пальцев по щеке, ласково обводя контуры волос, рассыпанных по мягкой подушке, по голой шее и касаясь тёплых губ Рики, который лежал без сознания в центре палаты на больничной койке. Возможно, в более благоприятных обстоятельствах он мог бы посочувствовать страданиям своего брата, но в Рауле не было ничего подобного. Он воспринимал эту нежную, медленную ласку как насмешку над собой, над тем, как он относился к своему собственному сокровищу. Наблюдение за тем, как Катце лечит спину туалетной бумагой, смоченной водой из умывальника, наполнило его откровенным гневом и яростью. Очень скоро! И они могли бы забыть об этом безумии, затеянном по прихоти Ясона. Рауль сказал ему, как только любимец Юпитер вошёл в комнату, что через десять дней он разбудит его полукровку. Он ожидал найти что-то в ледяном взгляде, который направлял свой путь от Рики к нему, отмечая маршрут, но шевельнулись только его губы. — Это будешь ты, тот, кто с нетерпением ведёт обратный отсчёт. Завуалированная угроза сопровождалась ужасом представить себя всё это время вдали от своего рыжего, не в силах ничего делать, кроме как наблюдать за тем, что происходит в комнате, где его заперли. — Нет, Ясон! Твоё безумие на этом заканчивается. Твой полукровка вышел из операции без осложнений; ты должен понимать, что он живой и особенный человек. Не машина, состоящая из определённых частей. В любом случае, через десять дней он будет рядом с тобой, больше нечего делать! Выпусти Катце! — Ты требуешь невозможного, Рауль. — Я предлагаю тебе выпустить Катце без дальнейших репрессий, а взамен я добровольно закроюсь в своей лаборатории, пока не доставлю тебе твоего полукровку бодрым и здоровым. Что это изменит для твоей ужасающей цели! Я не буду искать Катце и сосредоточусь на своей работе. — Интересное предложение, но я его категорически отклоняю без возможности отзыва. Заключение Катце оказалось весьма интересным. — Рауль, конечно, понял, что имел в виду Ясон. Осознание того, что его Катце оказался в центре внимания таких непристойных зрелищ, наполняло его негодованием и гневом, он знал менталитет своего рыжего и знал, насколько задетым он должен себя чувствовать. — Ах ты, ублюдок! Оставь Катце в покое, никогда больше не беспокой его! Ты понимаешь, Ясон! Никогда больше не причиняй ему вреда! До пробуждения твоего полукровки осталось десять дней, он набирается сил, а Катце томится. Накорми его, включи в его комнате отопление, дай ему тёплую одежду и одеяла! — Очень хорошо. Как ты и просил, я оставлю его в тишине, — с последней лаской на губах Рики Ясон вышел из комнаты, позволив своим длинным волосам развеваться, как мантия, по спине. Слова Ясона, сказанные мягко и выразительно, были угрозой, в этом не было сомнения. Его Катце! Он подавил растущее желание выбросить больничную койку со всем её содержимым в окно и просто попытался совладать с собой. Он думал обо всех возможностях, которые существовали, чтобы вызволить Катце из этого адского заточения. У него были некоторые планы… Однако время поджимало, он никогда не мог предположить, что его брат прибегнет к таким низким уловкам… Нужно было иметь какой-то запасной выход, поскольку был малый шанс, что Рики станет хуже или что Ясон не сдержит своего слова. К тому же ему неожиданно помогли. Проведя одной рукой по лицу, прикрыв глаза, он оставался неподвижным, приводя в порядок свои мысли, ему очень не хватало времени, чтобы отправиться в Башню Юпитер на заседание Совета, и он должен был быть на высоте положения… Он не мог позволить своей создательнице прочитать охватившую его тоску. Катце был слугой в Эос, который снискал расположение своего Хозяина и мог считаться предателем за то, что сломал и преодолел социальные барьеры, разделявшие их. Для искусственного интеллекта всё было предопределено заранее, возможно, он смог бы убедить Юпитер в ценности Катце, но ничего не было возможно, если бы Ясон вмешался в дискуссию; ему было что терять. Юпитер приговорила бы Катце к смерти, а его — к очищению разума. Рики был другим, поскольку он доказал свою ценность, вернувшись в огонь Дана Бан для верной смерти рядом со своим Господином. Питомец, верный до самой смерти. На самом высоком этаже башни Юпитер, под священным куполом, стояли остальные Блонди и аплодировали Ясону Минку за его достижения за то короткое время, что он вернулся на службу. Юпитер, появившаяся на собрании, осыпала своего золотого сына похвалами и цветами, но меньшего никто и не ожидал — Ясон был её любимым сыном, и это ни для кого не было секретом. Один за другим его собратья-Блонди выходили вперёд, чтобы пожать ему руку — в конце концов, Амои стала вселенской силой благодаря умелому обращению Первого Консула. Так поступил и Рауль Ам: он побеседовал с Жильбером Доминой и передал брату бесстрастное рукопожатие. При всех присутствующих его поведение должно было быть аккуратным и ненавязчивым. Среди Блонди не было принято обсуждать личные дела любого рода. Исключение составляли Ясон и Рауль, известные своей приветливой дружбой — до того, как один из них в прямом смысле слова сошёл с ума. Но, несмотря на неоправданное, нездоровое и бесчеловечное поведение, Ясон был словоохотлив и настойчив в исполнении своих обязанностей, его манеры в обществе были безупречны, а продемонстрированные им способности сравнимы только с ним самим в прошлом. Ничто не вызывало даже намёка на подозрение в том, что происходило за закрытыми дверями. Рауль занял своё место, продолжая заседание, и все наблюдали за тем, как слово взял Ясон, который с элегантностью и умом выступил с докладом о внешнеполитических целях Амои. Рауль сохранял внимательное выражение лица, в то время как его разум терялся в последних событиях, открывших неожиданную возможность, он разгадывал способы и возможности, которые существовали, чтобы использовать его недавнюю тайную линию связи с Кэлом. Молодой человек служил в его доме во время выздоровления его законного хозяина, в то время Рауль не был обычным Господином, потому что он знал, что Кэл был другом Катце, и из-за характера рыжего дружба между ними ещё больше укрепилась. Катце видел потенциал Кэла и хотел, с одобрения Ясона, превратить его в актив Чёрного рынка. Со временем Кэл стал понимать, что отношения между Катце и Раулем носят любовный характер. Несомненно, потому, что он испытывал врождённую привязанность к Катце и знал о его отношениях с Раулем, который общался с ним. Со стороны Кэла было рискованно отправлять ему сообщение, не зная больше, но бессвязное заточение Катце подтолкнуло его к этому. Кэл мог просто проигнорировать ситуацию и приспособиться к ней, но Рауль был благодарен ему за то, что он этого не сделал. Если Кэл сумел сломать блок связи на своём идентификационном браслете, возможно, ему удастся добиться чего-то ещё. Рауль и никто другой не знали, что, пока Ясон Минк спокойно, с изрядной долей хладнокровия разговаривал с остальными Блонди о политике и бизнесе, его мысли, или часть его мыслей, находились далеко от этой комнаты. Кучу эмоций ощущала его создательница, и Ясон не скрывал этого от неё. Все его печали были прочитаны и поняты суперкомпьютером. Рики. Его драгоценный полукровка, совершенно чуждый остальному миру. Для Ясона было так странно прикасаться к Рики и оставаться без ответа, ласкать его и не видеть огня, горящего в глазах. Знал ли Рики, что произошло? Чувствовал ли он, что они оба живы? Наблюдая за ним во время его длительного отдыха, заботясь о нём и ожидая его, внимательно… Но Рики выглядел подавленным, с искривлённой гримасой неподвижных губ, отсутствием яркого оттенка кожи и полным отсутствием боевого духа. Ясону не нравилось видеть своего Рики таким. Как только заседание Совета закончилось, он поспешил в свой пентхаус. Через камеры наблюдения он наблюдал за комнатой Катце. Он спал. В этот раз Ясон решил прихватить с собой какой-нибудь интересный крупный предмет, чудовищный фаллос, чтобы представить Катце, себя или Кэла, неважно, и получить новый стимул, посмотреть, как поведёт себя Рики в этой комнате при более сексуальной сцене, чем предыдущие. Крик, рвущийся сквозь ресницы, заставил его появиться и показаться соблазнительным. Когда Катце получал знаки внимания Кэла, Рики выступал в роли пэта. Когда Катце был в полной боевой готовности, Рики доминировал. Что будет дальше, Ясон хотел узнать! Взяв всё необходимое, Ясон вошёл в комнату с серыми стенами; он наблюдал за спящим, молча стоял, любуясь неожиданной картиной… Ледяной Блонди приостановил дыхание под влиянием импульса, рождённого его восторгом, увидел, кто лежит в кровати, и пошёл наперекор своим планам. Положение Катце во сне было лицом вниз, вероятно, чтобы спасти травмированную спину, он слегка прижал одну ногу к животу, придавая довольно соблазнительный вид своим выступающим в нижней части мышцам. Ему не нужно было ничего больше делать, чтобы выглядеть невероятно привлекательно в его глазах. Он едва вошёл в комнату и потерялся в этом зрелище, требующем действовать соответственно… Кроме того, это был тот самый стимул, который требовался его разуму, чтобы освободить Рики. На полукровке была только его загорелая кожа и нахальная игривая улыбка. Он ласкал Катце с желанием и преданностью… большей преданностью и желанием, чем он когда-либо видел в настоящем Рики. Казалось даже, что он делал это, чтобы намеренно спровоцировать Ясона на бесцеремонную реакцию, потому что того охватила ревность. Он ласкал его рыжие волосы, проводя по ним пальцами, пока они не скрывались из виду, смешивая свои прикосновения с лаской губ вдоль обнажённой шеи, прослеживая прямую и чёткую линию его спины. Он взобрался на Катце сверху, опираясь на его руки и поглаживая твёрдую плоть своего тела между выступающими ягодицами и потирая тёплый, расслабленный вход. Ясон стиснул зубы, когда Рики перестал смотреть на него и полностью сосредоточился на Катце. Это становилось невыносимым… Почему Рики не подошёл к нему, как в прошлый раз? Предпочитал ли он Катце? Ясон не мог убить Катце из-за своего гнева и боялся, что не сможет контролировать свою физическую силу, если решит действовать в отместку. Кроме того, если бы он наказал Катце, всё равно было бы удивление поведением Рики, что вполне могло безвозвратно разозлить Ясона. Смирившись, он решил, что все равно сдержит слово, данное Раулю, и уйдёт от Катце очень тихо, так тихо, что никто никогда больше не войдёт в эту дверь. Он даже сможет унизить и наказать его без необходимости присутствия. Стройная и ухоженная фигура Катце, которая, судя по всему, так нравится Рики, будет страдать до конца заключения. С того дня, как Ясон дал ему афродизиак и произошли бесконечные бессмысленные действия, Катце жил, съёжившись от холода. Казалось, в комнате не было стен, и со всех сторон постоянно дул ледяной воздух, это было его воображение или температура упала ещё больше? Было ужасно больно и неприятно проводить смоченной туалетной бумагой по ранам на спине, в дополнение к холоду, сковывавшему его тело, было также ужасное жжение от открытых борозд. Не имея представления о времени, он проводил время, лёжа в постели, на животе или на боку, чтобы не раздражать раны и защитить своё тело от онемения, вызванного низкой температурой. Когда он просыпался, он не знал, много ли на самом деле спал или это был просто короткий перерыв, он всегда чувствовал себя таким же истощённым… потому что был голоден. Горячая еда, о которой говорил Кэл, пришла, как он и обещал. Первая ложка пастообразной овсянки обещала утолить голод и холод, но кислый, затхлый вкус заставил его быстро выплюнуть её… Неужели она на прокисшем молоке? Не понимая, что плачет от ярости, он воспользовался миской, чтобы хотя бы согреть руки. Он знал, что если съест что-нибудь подобное, то вскоре будет корчиться от боли в животе. Как, черт возьми, во всём Эосе Ясону Минку удалось достать испорченную еду?! Дерьмо! Часы и тишина бесконечно проносились перед его глазами в перерыве, он потерянно смотрел на маленькие лампочки на потолке, которые никогда не гасли. Временами они казались бесчисленными, а затем начали двигаться над его головой, танцуя и меняя цвет. Он прокручивал в уме некоторые события, особенно дела, связанные с Чёрным рынком, чтобы оставаться в здравом уме, и любой ценой избегал думать о Рауле… Эта тема угнетала его, пока он не почувствовал, что его сердце разрывается. Неужели Рауль бросил его? Да, у него не было сил искать другое объяснение. Иногда гул тишины, заполнявший пространство между его висками, казалось, отдавался эхом, делая комнату маленькой и тесной, стены давили на него, и ему казалось, что он может исчезнуть. Только холод и голод выводили его из тишины. Услышав какой-то звук из коридора, он заставлял свои мышцы двигаться и прижимался к двери, чтобы хоть что-то услышать, хоть что-то, что вывело бы его из-под гнёта этого молчаливого, бессвязного заточения… Катце всё ещё не понимал, что он здесь делает, и что происходит с Ясоном… Где Рауль? Но никакие посторонние звуки не могли ответить на его вопросы, он мог лишь погрузиться в свои мысли. Он забрался в постель, чтобы свернуться калачиком в тёплом уголке, оставленном его телом, как это сделала бы собака. Он зарылся лицом в ткань матраса, и его руки, зажав ноготь между зубами, начали посасывать кожу, в то время как солёные капли, вытекавшие из глаз, скатывались по щекам. Иногда они сбегали сами по себе и были неконтролируемы. Урчание в животе не давало ему покоя: он болел и громко и настойчиво требовал заполнить пустое пространство. Он поднял взгляд с кровати на металлическую миску, стоявшую на полу в центре комнаты и наполненную заплесневелой комковатой кашей, залитой кислым молоком. Неужели так плохо съесть её? Разве можно…? Но чутье заглушило его рассуждения, а крик больно скрутил желудок. Он встал, разминая затёкшие от холода пальцы, и в последний момент изменил свой маршрут, направился в сторону ванной комнаты и подставил рот под струю воды из рукомойника. Вода и вода, так много воды, пока он не почувствовал, что его внутренности разбавлены. Остановившись, он уставился на чёрный квадрат, который когда-то был зеркалом. Теперь он был покрыт слоем краски. Сам не зная зачем, а может, даже не задумываясь об этом, он ногтями соскребал краску, время от времени вытаскивая маленький чёрный кусочек, похожий на яичную скорлупу, который падал в раковину или застревал в пространстве между ногтем и израненной кожей, потому что он делал это повторяющееся действие долгие минуты, растянутые в часы. Там, стоя на холодном мокром полу, он впервые почувствовал, что внутри него что-то сломалось, а дыхание издало странный звук в груди, похожий на треск, который не позволял кислороду поступать в лёгкие. Он резко закашлялся. Ему становилось плохо. Когда дверь открылась, Катце свернулся калачиком в постели, зажав руки между колен, и дышал в поверхность матраса, так что воздух в лёгких согревал щёки. Он внезапно поднял лицо, потому что не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он видел Ясона или Кэла. Он изо всех сил пытался остановить кашель, но остановиться было невозможно, приступ утих только через несколько секунд. Многие из его эмоций зашевелились, это был не его господин, он с нетерпением ждал, когда тот войдёт в эту дверь. Катце был полон решимости высказываться и задавать вопросы, невзирая на последствия. Ему нужно было знать, почему его заперли и чего от него хочет Ясон. На самом деле он не помнил ни одного проступка, заслуживающего такой пытки. Разве не был он предан своему господину столько лет! Каждая из возможных причин, о которых он думал раньше, имела своё обоснование.. Он знал, что Ясон не мог вести себя столь иррационально, запирая его и наблюдая, как он умирает от голода. Даже с отвергнутым питомцем, потерявшим благосклонность хозяина, не обращались так жестоко. Но вошедший в дверь человек был всего лишь Кэлом, и он принёс ещё одну миску с едой. Он поднял ту, что стояла на полу, и поставил новую. У него возникло желание подбежать к нему, задать вопросы, отобрать еду, может быть, оттолкнуть его, когда дверь снова откроется, но он с удовлетворением отметил, что даже в таких опасных обстоятельствах он, по крайней мере, владеет собой. Более того, Катце заметил много вещей… много… Кэл хромал, его щека была более тёмного цвета, чем кожа, помимо небольшой припухлости, движения рук были очень вынужденными, а на кончиках пальцев он видел маленькие белые кольца — эти повязки предназначались для лечения ожогов. Но было и нечто очень значительное. Это было небольшое движение глаз, указывающее Катце на тарелку. Без лишних слов Кэл вышел, шагая так ровно, как только могло выдержать его разбитое колено. Катце подождал немного, подозрительно разглядывая миску с едой. Ему хотелось спрыгнуть и есть… есть… есть… но он проглотил густую солёную слюну. Думая, что, возможно, Ясон развлекается его агонией и может смотреть на человека, которым он стал, опустился до того, что ведёт себя как голодное животное. Спокойными движениями он встал с постели и, взяв тарелку, немного принюхался, приблизив лицо к небольшой горке комковатого риса, похожего на цельную глыбу, запаха у него не было. Всё ещё недоверчиво он взял ложку и… увидел её. Маленькая белая бумажка, которую несколько раз свернули, пока не образовалась трубочка. Было ли это сообщение от Кэла? Действуя как обычно, он положил в рот немного риса и с облегчением почувствовал, что он съедобен. У него возникло желание проглотить всё сразу, как того требовала его тяга, но он остановил себя… В конце концов, это было недолго — примерно через шесть ложек Катце собирался высунуть язык и облизать миску. Он чуть не расплакался, когда всё закончилось. Только присутствие записки отвлекло его от страданий. Он взял её в руку и нервно сжал все пальцы в кулак, чувствуя, как она ощутимо прижимается к коже. Он не мог просто развернуть её и прочитать, он не знал, как сильно Кэл рисковал, чтобы передать ему послание. Сердце колотилось и билось о рёбра, заполняя разум и причиняя боль за глазами; придумав идею, он встал и пошёл в ванную, думая, что Ясон, скорее всего, отвернёт лицо от вида своего мочащегося фурнитура. Заняв позицию, он придерживал ту часть своего тела той рукой, в которой держался листок бумаги. Он собирался развернуть сообщение двумя пальцами: большим и указательным, но прежде чем что-либо сделать, внезапный холодок пробежал по его спине, заставив его повернуть голову. Ужас! В полутьме от огромной тени, которую отбрасывал на него Ясон, он увидел только ледяной блеск глаз, которые смотрели на него. Он крутанулся всем телом, врезался в унитаз и упал боком на холодный пол. Рука, державшая бумагу, сжалась ещё крепче. Он не мог позволить Ясону найти её! Заставить сообщение исчезнуть, — было его первой мыслью. — Я знаю, что у тебя там что-то есть, — прошипел он смертоносным голосом. Ясон был прав в своих подозрениях, когда увидел плохо скрываемое спокойствие Кэла, когда тот выходил из комнаты. Он уже знал, что они были друзьями, и преданность Кэла несовместима с их делом. — Отдай это мне, и ты сможешь быть целым. «Но не Кэл», — подумал Ясон, сдерживая гнев, прежде чем броситься на Катце, оторвать пальцы от его тела и забрать лист бумаги, который, как он знал, тот хранил. Это была не пустая угроза, в конце концов Ясон уничтожит его, и он всё равно прочитает сообщение. Катце так же думал о Кэле. Если бы он отказался или отложил это, последствия были бы ужасными для обоих. Дрожа, Катце сумел поднять руку и разжать пальцы, показав на ладони скомканный листок бумаги. Ясон взял его и развернул, читая содержимое. Просто движение глаз слева направо, сообщение, видимо, было недлинным и когда он закончил, то улыбнулся уголком рта. — Нелепо. Он что-то сделал на своём наручном коммуникаторе, быстро щёлкнув пальцами. Он вызывал Кэла. Катце, сидя на полу, продолжал чувствовать, что всё испортил, что ничто не имеет смысла. Он хотел крикнуть Ясону, чтобы тот выпустил его, хотел набраться смелости, чтобы противостоять человеку, который внушал ему страх, но даже при всей своей решимости он не мог запугать такого человека, как Ясон Минк, это было бы всё равно что стоять перед несущимся поездом и заставлять его остановиться. Кэл вошёл в комнату. Он выглядел невероятно бледным, почти серого цвета. Невозможно было поверить, что кто-то может так сильно трясти коленями и продолжать идти. Он оставался на полпути от своего Хозяина, откуда мог видеть, как Катце поднимают за шею, пока его ноги не оторвались от земли. Первым движением Катце было схватить Ясона за руку в рефлексе, чтобы удержаться. Хватка Ясона не была удушающей, но он чувствовал сильные пальцы, похожие на стальные клещи, на своей плоти — одно сжатие, и он сломает ему шею. — Кэл, ты стал очень общительным, тебе нравится ходить туда, куда тебя не зовут, — это был не вопрос. — Прелюдия к дальнейшему — это ответить на твои слова, верно? Мне это кажется вполне справедливым. Спокойный и сдержанный голос вызвал ещё больше беспокойства у обоих фурнитуров. Они знали, что это состояние было самым ужасающим для их хозяина. Ясон взял бумагу и снова скомкал её, на этот раз близко к глазам Катце, чтобы он увидел, как заветное послание ускользает от него. Затем он протянул руку, чтобы Кэл взял записку. — Съешь это. Он сказал «съешь», а не «проглоти», и Кэл взял бумажку, сунул её в рот и принялся жевать, стараясь сохранить ровное дыхание. В своих тайных посланиях Раулю он советовал ему сохранять спокойствие и не вмешиваться, пока у него не будет определённого плана. Любой неверный шаг мог бы оборвать его маленькую ниточку надежды… Но Кэл искренне верил, что сообщение «Ясон выпустит тебя, когда Рауль разбудит Рики» было очень важным, чтобы Катце не поддался отчаянию в заточении. Он потерпел неудачу, поступил глупо, и теперь они с Катце будут за это расплачиваться. Бумага оказалась разорванной и растворилась, он проглотил её и открыл рот, чтобы показать, что у него ничего нет. По крайней мере, у Кэла был проблеск надежды, потому что он был свидетелем нескольких звонков Рауля Ясону, где он разглагольствовал и требовал, чтобы Катце дали еду и одеяла. Таким образом, он мог бы объяснить свои знания о конкретной ситуации; по крайней мере, если бы он пережил эту ночь, Хозяин не обнаружил бы его взломанный фурнитурский браслет. Катце коснулся земли ногами и обхватил руками шею, когда Ясон отпустил его. Он немного кашлял от болезни, но сдерживал его, насколько мог; как только Блонди оставил его на полу, он включил воду в раковине. — Пей воду. Катце осмелился посмотреть ему в глаза, потому что сомневался, что понимает, что он имеет в виду. Поскольку казалось, что это не повторится дважды, он наклонился к струе воды и, чуть изогнув шею, дотянулся до холодной жидкости, ловя её губами. Кэл нахмурился. Почему он заставлял Катце пить воду? Он чувствовал, что его сердце вот-вот взорвётся от учащённого сердцебиения. Это ещё не всё! Что планировал Ясон? — Я не говорил останавливаться. Катце уже собирался отвернуться от раковины, когда ощутил, что напился досыта. Но ему пришлось подчиниться и продолжать пить воду так много, пока он не почувствовал, что желудок наполнился. Длинные пальцы в перчатках схватили его за волосы на затылке и грубо, в том же согнутом положении, передвинули его тело от раковины к унитазу, болезненно хватая. — Кэл, вот что происходит, когда ты пытаешься помочь. Катце увидел гладкую белую структуру менее чем за секунду, и его нервы напряглись от беспокойства. Его сердце не могло биться быстрее. Что теперь будет делать Ясон? — Ты любил поесть в последнее время? — резкий голос, послышался за его спиной. — Это будет последний приятный вкус, который ты запомнишь на долгое время. А теперь засунь пальцы в горло и вызови рвоту! Желудок Катце сжался от страха, он не хотел… Он не собирался умереть с голоду… Нет! Если его вырвет сейчас, с водой в желудке, то в итоге он извергнет из себя то немногое, что съел… Проклятье! Он почувствовал, что может начать умолять. — Не заставляй меня засовывать твою голову туда, и тебя все равно вырвет. — Нет… Господин, пожалуйста, — ему не хотелось плакать, но казалось, что так и будет. — Простите! Я не хочу этого делать! Я ничего не читал! Пожалуйста… Кэл сжал зубы, губы и кулаки, когда увидел, как его друга дёрнули за волосы, чтобы он замолчал. — Выблюй это, Катце! — взревел Ясон, приближая голову Катце ближе к белому краю. Используя два пальца, Катце поднёс их к горлу. Кэл закрыл глаза и не мог удержаться от слёз как можно тише, в то время как другие звуки наполняли комнату. Когда брызги закончились, Ясон пустил воду, смыв всё содержимое одним махом перед красными, заплаканными глазами Катце, который упал на колени на пол, когда его волосы были выпущены. Он стоял там, чувствуя себя ужасно утомлённым. Горло, поражённое выделением желудочного сока, жгло и чесалось, усиливаясь от кашля, который становился всё более и более настойчивым. Он был настолько потерян в своей боли, что не слышал движения Ясона, пока его не встревожило затруднённое дыхание Кэла. Он быстро поднял глаза; Блонди выходил из комнаты со своей «мебелью», спокойно положив одну руку ему на плечо. Прикосновение, казалось бы, безобидное, но они знали, что оно притянет их к стене осуждённых. Дверь закрылась, и Катце снова замолчал. Ничего не зная. Голодный и холодный.