Нулевой пациент

      Ночной Токио — вечно бушующий ураган, который почти никогда не стихал, поражая всё на своем пути. Брал в свои мощные объятия несносных людишек, желающих оторваться по полной, и давал возможности для полного развлечения и удовольствия. Фонари ослепляли даже через огромные панорамные окна, создавали единую цепочку из разных цветов, доставляли удовольствие эстету, любящему красочные картины.       В руке — крепкий кофе. Третий за день, который ему нельзя было пить. Но выхода не оставалось: человеку с трехчасовым сном не пережить ночную смену до семи утра. Тяжёлый вздох, неприятная усталость, онемение мышц, затекшие от постоянного стоячего положения ноги. Врачам тоже несладко, крайне непросто и даже сложно; особенно стоять иной раз в три погибели, чтобы подобраться к мозгу или коронарным артериям, которые решили пошалить у того или иного пациента.       В кабинет постучали, и он привычно впустил незваного гостя, который оказался очень даже званым и нужным. Сугуру остался с коллегами на ночной и даже не переоделся после очередной операции на сердце у пожилой женщины. Нервничал за последствия, думал обо всём, но Сатору считывал его как книжку: для него Сугуру Гето — чистый лист, который, сколько бы ни был исписан убористым почерком диагнозов с мыслями о жене, всё равно был как на ладони.       Сугуру уселся на кресло для посетителей и даже ничего не сказал по поводу закинутых ног Сатору на стол. Такому своеволию ещё нужно поучиться, однако Годжо среди наглецов — истинный профи.       — И как тебе дешёвый кофе три в одном? — с иронией спросил Гето, покачиваясь в кресле.       — Херня, но нужно хотя бы что-то, — с отвращением поглядел на свой стакан и отставил от греха подальше.       — Аккуратнее с кофе. У тех, у кого проблемы с давлением, могут быть неприятные последствия. — Сугуру говорил с жирным намёком на самого Сатору.       Он замер с кружкой возле губ, стреляя глазами-молниями. Тема здоровья Сатору — истинное табу, о котором было запрещено даже словцо бросить, иначе всем могло быть плохо в последствии от гнева ведущего нейрохирурга страны. Руки потряхивало, как частенько бывало при недосыпе и других косвенных причинах, но он спихивал всё на малое количество сна. Сугуру внимательно смотрел на него, а Годжо хотелось содрать кожу с себя, лишь бы не ощущать покалывающие взгляды старого друга. Они сродни иглам, которыми протыкали в местах, где болело сильнее всего. А что делать, если боль не физическая, а душевная?       Психотерапевт не друг, а человек, коему приходилось выливать душу. Психиатр занимался более серьёзными и сильными отклонениями, чтобы исцелить душу и направить на путь истинный. Кардиолог лечил заболевания сердца, помогал восстановить нужный ритм и улучшать кровоснабжение сосудов: от аорты, до мелких и сетчатых на кончиках пальцев. Уролог обследовал мужские половые органы, а ещё почки, которые, кстати, частенько у многих отказывали. Кусакабе-сан мог бы целый список выкатить, в котором будет около тысячи фамилий тех пациентов, кому пришлось удалять почку в этом году. А что до нейрохирурга? На руках Сатору — целый неизведанный мир, которой до сих пор не изучен на все сто процентов. Головной мозг человека удивителен, а какие идеи вовсе мог подкинуть для той или иной авантюры, так вовсе оставалось диву даваться.       Мозг Годжо Сатору — упрямый заносчивый засранец, скрывающий самые ужасные и тёмные тайны сознания своего хозяина, так ещё и требующий постоянного молчания в купе с недовольной рожей. Мозг, как истинный ублюдок, посылал в другие части органов сигналы, заставляя те либо болеть, либо просить что-то, мучая их «носителя». Верхнее левое веко лихорадочно задёргалось, а мозг злорадно захихикал, празднуя триумф. А Сугуру также непонимающе взирал на друга, будто пытался выискать хоть что-то на лице Годжо. Однако оно только перекошено от гнева. А всему виной…       — Дай угадаю, ты с Сатоши говорил? — Попадание в сотку. Сугуру можно спокойно делать ставки на причины гнева Годжо. Их всего три: сын, работа и женщины, с которыми у него ничего не складывалось.       — Догадливый какой, — с оскалом выдавил он, терзая пальцами бедный халат. — Да, вот звонил часов в одиннадцать. Всё… Как обычно.       — Что на этот раз? — Ответ не удовлетворил Сугуру, который излишне зрел в корень. Прокрадывался сквозь сосуды мозга, как помешанный, и оставался там, стуча мясистыми кулаками до болезненных пульсаций. Чёрт бы побрал его…       — Стащили кошелек из сумки, завалил тест по истории и на меня обижается. Чего ты там хочешь найти? В детективы собрался? — едко ответил Сатору, в сотый раз за день устало вздыхая. Можно было спокойно заносить количество его вздохов в книгу рекордов Гиннесса, как самые частые и продолжительные явления человеческого организма.       — Да так, спрашивал, потому что не хочу видеть тебя рядом с собой взвинченным и злым, — протянул Гето, прищурив по-лисьи глаза. — Ты же у нас не любитель держать злость в себе.       — Я её отлично сдерживаю, мой дорогой друг, если ты не заметил. Могу плеваться ядом и с сарказмом закатывать глаза, но это максимум.       — Пожалей мою проблемную кожу, не хочу иметь ещё больше шрамов, чем есть на самом деле, — ласково улыбнулся Сугуру, но ухмылка Годжо задрожала.       Извечная перепалка колкими и едкими фразами уже стала обычаем со времён университета, и Годжо даже было забавно проводить её из раза в раз, а Гето только и поддерживал, стараясь не уступать. Оборонялся, кидался не менее циничными высказываниями, которые могли бы особо нежных больно ранить, но Годжо не какой-то там слабак, который мог уйти в туалет и начать реветь белугой.       — Ты не меняешься, — покачал головой Сатору, хихикая про себя.       — А ты становишься всё более и более злым. Слушай, Иджичи сказал, что психиатр вышел из отпуска. Если не врут слухи, запись уже открыта. Могу направить к терапевту, чтобы тот отправил тебя на прием, как думаешь? — Сугуру своевольно сел на край рабочего стола Годжо, пока тот крутился в кресле, постукивая пальцами по пластиковой чашечке.       — Хм, заманчивое предложение. Прости, друг, откажусь, мне пока что промывка мозга не требуется, — Сатору с сочувствием похлопал Гето по плечу и подошёл к окну. Опёрся на подоконник, глядя на вечный двигатель по имени Токио; на забитые машинами дороги, свет фар которых становился единым потоком.       — К сожалению, у тебя нет выбора, Годжо, — вдруг серьёзно заявил Гето, выудив из кармана рабочих брюк одну очень интересную упаковку. Стоило Сатору только кинуть взгляд на неё, как Сугуру тут же с выражением склонил голову набок. Годжо ощутил себя пойманным с поличным. — Ты снова за старое?       — И где ты их нашел?       — У тебя в рюкзаке. Сатору, ты же три года назад бросил их! Мы же проходили лечение, забыл, что ли? Ты так просто… забил на пройденный совместно путь?!       — А какого черта ты в моём рюкзаке рылся? — прищурив глаза, спросил он, медленно подходя к Сугуру. — Снова режим мамочки включил, не удосужившись даже подумать о том, что мне это ни на какой хрен не сдалось?       — Во-первых, я не рылся, они выпали в раздевалке. И нет, я не хочу снова вытаскивать тебя из того состояния, как когда ты переживал белую горячку! И насчёт психиатра я не шутил, Сатору: если ещё раз я увижу тебя с таблетками, насильно отправлю к психиатру, ясно?       Он хотел смять упаковку чертовых таблеток разом, как глаза зацепились за название. Викодин — сильная, но опасная штука, вызывающая самую что ни на есть серьезную зависимость, при бросании которой начиналась ломка по шкале на все десять из десяти. Похуже землетрясения мог быть только синдром отмены, где каждый мог показать себя что ни на есть самым слабым и немощным человеком на земле.       Промелькнули воспоминания перед глазами, и от них Годжо почувствовал невероятный стыд. Сначала упаковка таблеток от боли в четырехглавой мышце, потом головокружения и судороги, потом ещё несколько симптомов, которые заставили психиатра прописать ему викодин. Было еще несколько вариантов, которые Годжо совершенно точно проигнорировал и взял то, что посильнее.       И так из раза в раз…       Он смял в руках злосчастную упаковку, глядя в упор на лучшего друга, который на сие действие только лишь бровь вздёрнул. Наблюдал, как Сатору не изощрялся и избавлялся хотя бы от малейшего упоминания того, что было несколько лет назад. Триггер сработал на «ура», и теперь, взвинченный до состояния юлы, он уже снова заполнял кабинет своей злобной аурой.       — Это не мои таблетки. Я не принимаю сейчас ровным счетом ничего, а ты, вместо того, чтобы спросить меня и спокойно обсудить, бросаешься обвинениями, словно я наркоман какой?       — Сатору, ты же помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз? Кому ты врёшь? — Взгляд Сугуру приобрел печальные нотки, а под глазами будто проступили синяки. — Я… Чёрт, ты же помнишь, как Сёко испугалась? Как ты коньки едва не отбросил, если бы нас не было тогда дома…       — Молчи, всё. Хватит, не продолжай. Пожалуйста. — На последнем слове голос Сатору споткнулся о буквы, и он отвернулся от растерянного Сугуру к окну, утирая агрессивно влагу с висков. Его бросало то в жар, то в холод, а перечисленные воспоминания Гето о его… прошлом добивали только пуще прежнего.       Однако бедро за последние годы стало очень вредным. Мышцы то и дело сводили спазмами, оглушая хозяина от боли и мешая ему ходить, пока кожа, пережившая операцию, начинала краснеть и покрываться фиолетовыми разводами. Но он ни за что не возьмет трость. Никогда, ни при каких условиях. Костьми ляжет, но не позволит себе проиграть в этой схватке.       — Сатору, просто скажи, что ты вновь не взялся за старое. Умоляю, скажи, что это так… — с мольбой в голосе спросил Сугуру, все еще держа в руках упаковку. Сатору смотрел на неё как на бомбу замедленного действия, однако при виде выведенных на белой упаковке с зеленой каемкой черных, лакированных букв с говорящим названием его бросало в холодный пот.       — Дорогой Сугуру, я не хочу потерять то, чего так добивался прошлые годы, что поверь мне, ничего с этими таблетками я не делаю, — постарался как можно искренне улыбнуться, однако он прекрасно знал, что Сугуру не поверил. Скептицизм буквально отпечатался на его лице, передавая неоднозначные эмоции от ответа Сатору.       — Сделаю вид, что поверил, но это я конфискую, — серьезно выдал Сугуру и смял упаковку злосчастных таблеток в руке. На лице Сатору не дрогнул и мускул. — Пора бы заканчивать «путь викодина», иначе это добром не кончится.       — Я и не принимал их, — шепотом пробурчал Годжо, но его резко схватили за плечо и повернули. — Не принимал я их, честно!       — Сатору, я же прекрасно знаю, что принимал! — утверждал обратное Гето, держа ладонями покатые плечи. Схватился чуть ниже и сжал посильнее. — Ты хорошо лжёшь, но я-то вижу. Меня не обманешь. И то, что ты никогда с викодина не слезал, а просто ловко уменьшил дозу и не принимаешь в моём присутствии, — это же правда? Я верно говорю?       Почему он в который раз угождал в ловушку лучшего друга и раз за разом натыкался на излишне острую проницательность Сугуру Гето? Почему он так дорожил Сатору? Почему он так готов спасти Сатору? Почему ему не плевать, что делал Сатору? Почему он все еще старался сделать всё обратное, лишь бы Сатору отказался от таблеток? Недоверчивая натура с годами обросла камнем, как и сердце, где нет места больше никому, кроме Сугуру и Сатоши.       Гето понял без слов, когда встретился с его взглядом, говорящим о многом. Однако… вслух Годжо никогда не скажет, что викодин — верный спутник в его жизни, которого дома у него припасено на год вперёд…

***

      Ночное дежурство по традиции должно было пройти тоскливо и скучно: сидя в огромном кабинете, окруженный скелетами и манекенами с нервной системой, а также обилием приборов для обследования, заодно с светящимся стеллажом, на который подвешены множество снимков спинного мозга, Сатору бы тупил в телевизор или телефон в ожидании звонка от медсестры, если требовался обход.       Осмотр пациентов ночью — дело простое и незамысловатое, зачастую заканчивающееся прогулкой по пустому коридору, чьи стены впитали аромат спирта и марлевых бинтов. Однако бывали случаи повторного инсульта, перекрытия доступа кислороду, закупорки сосудов и возникновения тромба в головном мозге. Могло случится что угодно, поэтому ночные смены в больнице обязательны, иначе последствия могли быть необратимыми.       Сатору стоял у палаты спящего пациента, которому удалили эпиндиному. Операция закончилась ещё в десять часов вечера, парень едва пришел в сознание после наркоза и уснул снова, находясь под строгим наблюдением лечащего врача. Сатору за него поручился сам, решив отпустить ординаторов домой после тяжёлой и изнурительной работы. Однако подопечные Утахиме уже вторую ночь на неделе проводили в больнице, следя за состоянием будущих рожениц.       Сатору хмыкнул про себя, заметив вдали бегающую сестру Маки, Май, которая решила пойти по стопам матери и стать акушером-гинекологом. Причём многофункциональным и успешным, раз иногда настрой Зенин был весьма кровожаден. С сестрой, конечно, не сравнится, но едкий язык Май и собранность при операциях и родах делали своё дело: она уже добивалась уважения среди врачей акушерского отделения.       Даже ночью в больнице много людей, и врачи, у которых весьма низкая «социальная батарейка», постоянно мучались от усталости, после выливая раздражение на ни в чём не повинных пациентов. Таких было несколько, и Сатору знал их как облупленных. А ещё вставлял по самое не хочу за такое халатное отношение к пациентам, чтобы потом самому оторваться по полной. Мудак мудаку рознь.       Именно так обозвала его Утахиме Иори ещё в первые годы работы в этой больнице, завидев, с каким пренебрежением Сатору иногда относился к больным. И именно она давала ему по шее и отчитывала как мамочка, чтобы потом слушать глумливые шуточки со стороны Годжо. Раньше, когда Сатору ещё был женат, многие думали, что эти двое могли крутить роман на стороне, а на работе прикидывались врагами, чтобы никто не заподозрил. И что самое бесячие было для самой Иори — Годжо подливал масла в огонь, провоцируя сплетников на создание новых слухов. Однако вскоре ему наскучило подобное, поэтому Сатору отступил первым, но…        «Видимо, это норма, когда коллеги спят друг с другом. Чтобы ни слова не говорил никому, ясно? Иначе язык вырву».       Именно так отступил Годжо в те времена, уложив Утахиме в свою постель после попытки вызвать с его стороны гнев и злость. И так было несколько раз, пока Иори не начала путаться в своих чувствах и убивать себя морально, угасая на работе. Он пожирал её душу, сводил с ума, заставляя кататься на эмоциях посильнее аттракциона в Куване, пока Утахиме не абстрагировалась от него и решила оборвать все связи с ним.       И после этого у Годжо появилось ещё одно прозвище, которым нарекла Утахиме — «Годжобузер». А ему слышать подобное только на руку по причине того, что он считал свою душу закрытой могилой, которую открывать нельзя никому. К замочкам не подобрать ключей, однако вид Утахиме в те годы наводил на множество мыслей, чтобы выстроить целостный образ Годжо как любовника. Но это не мешало юным девицам снимать перед ним трусы и желать быть трахнутыми им, чтобы ощутить самого «Бога» в себе.       «В тихом омуте черти водятся», — так говорил Гето о Сатору новичкам-ординаторам в течение уже десяти лет.       Прокручивая воспоминания первых лет работы в больнице, Сатору ненароком захихикал, напоминая со стороны больного: пустой коридор, вокруг — ни души, и только он с чашкой четвертого по счёту, остывшего кофе, чтобы не уснуть к херам собачьим в кабинете.       Однако веселые мыслишки столкнули в пропасть нервные окончания в мозгу и реакция на звонок, который запиликал в пустом коридоре. И номер неизвестный, как на зло, и Сатору вновь цокнул языком, ожидая механический голос автоответчика, решившего вновь прорекламировать услуги банка для получения кредита или рассрочки.       Но он горько ошибся, услышав всхлипывающий голос девушки на той стороне трубки, сказавшей:       — Годжо-сан!.. Сатоши, он… подрался в баре с каким-то мужиком и сидит с разбитой головой.       Только один вопрос крутился на языке, пока он слушал весь пересказ нового сюжета для очередного подросткового романа с его сыном в главной роли:       «Какого чёрта он не спал?!»

***

      Яга-сенсей одобрил срочный уход с дежурства, и Сатору примчался к бару по адресу, который ему скинула неизвестная девушка. На аватарке, что очень немаловажно, была фотография с его… сыном, целующего её в щеку. Поняв, что сын скрыл наличие отношений на стороне, как благородный отец, он прибыл на место драки и уже был готов раскидать всех направо и налево, как увидел сидящего на барном стуле Сатоши, придерживающего ватку у носа. Он запрокинул голову назад, и у Сатору окончательно оборвались тормоза.       — Вы что делаете?! Сатоши, опусти голову! Ни в коем случае при кровотечении из носа нельзя так делать! — рявкнул грубо и напугал сына, но ему было плевать. Руки потянулись сами собой к потрепанной голове Сатоши. — Ты, блин, что тут забыл, скажи на милость?!       — Да я…       — Здравствуйте, сэр, я так понял, вы отец этого юноши? — Усатый полицейский остановился в метре перед Годжо, деловито покачивая папкой с протоколом для дела. — Рад, что вы приехали. Ваш сын устроил драку с официантом и разбил ему нос и губу, а также ударил в голову, и его забрали в больницу. Увы, не хочу огорчать, но…       — Сколько? — немедля спросил он, доставая телефон. Недоуменный полицейский вдруг смолк и уставился на Годжо как на сумасшедшего. — Ну так сколько?       — Я с вас денег не требовал… — протянул сотрудник правоохранительных органов, чьё имя Годжо узнал не сразу: пока глаза не наткнулись на вышивку на левой стороне груди. Комиссар Хигашима. — Вообще-то я отправлю вашего сына в участок на сутки для осмысления его поведения. И не пытайтесь откупиться, сэр.       — А? Чего?..       Сатоши забрали быстро, и никакие откупы не помогли. Казалось, он не успел опомниться, как сына заперли за решеткой и дали срок до суток, чтобы младшее поколение поняло, какую ответственность влекли за собой побои в общественных местах. На скуле Сатоши цвел крупный синяк, а глаз залился алым, полопались капилляры. Его чуть шатало, а веки то и дело норовили закрыться до конца ночи, однако Сатору не собирался так просто отпускать его в царство Морфея. Встал перед решеткой, выжидающе глядя на сына, облокотился локтем и подбоченился.       — Ничего не хочешь мне рассказать?       — Что?       — Тебя надо спросить, что! Ты какого хрена из дома вышел в ночи?! Мозги простудил, или в банке оставил на хранение? Мне решил отдать?       — Да что ты заладил, Па!       — Что значит «заладил»? Почему я должен тебя искать по городу чёрте где и в полицейском участке выжидать, пока ты отбываешь административный срок!       Злой. Ни на шутку злой, что даже Сатоши приуныл. Потупил взгляд в пол и затылок почесал, старательно не обращая внимания на негативные вибрации. Сатору надеялся, что ему было хоть на капельку стыдно, однако взгляд говорил громче слов. Подростковый бунт слишком захватил сознание Годжо-младщего.       — Сатоши!       — Ну, пошёл я с друзьями в бар, и что? У нас там друг работает! Я даже не пил!       — Охотно верю, но зачем драку затеял?       — Он первый напал на Рейю, вот я и заступился! — защищался Сатоши, нахмурив бровки. Со стороны казался таким забавным, но горящие глаза и щеки с резким и звонким голосом так напомнили Годжо о своих юных годах. Он даже смягчился, слушая рассказ сына, который защитил девушку от домогательств, однако поплатился за это.       — Если ты хочешь защитить девушку от изнасилования или ещё чего-нибудь, если хочешь заступиться или спасти, прежде всего, думай и анализируй, что ты будешь делать! Это очень тонкая грань между состоянием сорвиголовы, где ты кроме ран не получаешь ничего, и настоящим спасителем. Действуй разумно и хладнокровно, иначе будешь постоянно попадать сюда.       Монолог Сатоши выслушал с не менее горящими глазами, хоть и вид был весьма побитым. Сатору с сожалением взглянул на своего мальчика, протянул руку и осмотрел раны на лице. Глаз заплыл, веко припухло, а на скуле уже собраны все оттенки синего. Сухие пальцы прошлись по выступившим кровоподтекам.       — Ладно, попробую договориться, чтобы тебя выпустили, потому что…       — Так-так-так. Кто это у нас здесь такой молодой заявился? — со стороны входа в камеру раздался низкий, глумливый голос, заставивший поёжиться от неприязни, стиснуть зубы и передернуть плечами. Он его узнал из тысячи, даже если бы был наложен эффект смены голоса. С самой мерзкой улыбочкой он обернулся к тому, кто был главным в KOBAN района Шинджуку.       — Про меня ты сказал «молодой»? — едко улыбнувшись спросил Годжо, однако офицер только поднял с пренебрежением шрамированный уголок губ и осмотрел Сатоши.       — Ух-ты, Годжо-младший всё-таки существует! Что за прелесть? Здрасьте, молодой человек, по какой причине остановились в нашем пятизвездочном отеле? — гнусный голос Тоджи Фушигуро заставил челюсти стиснуться, а кулаки сжаться, лишь самому не попасть за решетку.       — За драку. В баре мужику зуб выбил и голову разбил, — пояснил за сына Сатору, тяжко вздыхая. Присел на скамью напротив камеры, а Тоджи Фушигуро — рядом.       — Ай, каков молодец! — похвалил он. — Только учти, пацан, что рамки дозволенного лучше не переходить! За побои можно так надолго засесть, что потом хрен как выберешься. Сечёшь?       — Мне папа уже сказал, так что зачем повторяться? — выдохнув ответил Сатоши и скатился вниз по стене, осев на пол и вытянув длинные ноги. Он был очень высоким для своего возраста — гены отца оказались доминантными. — Хочу домой…       — Отпусти нас по-дружески, а я тебе втридорога заплачу, окей? — воспользовался шансом Сатору, состроив невинные глаза. — Ну пожалуйста! Старина! Как по старой дружбе!       — Папа, ты отстойный манипулятор. Ты копа пытаешься надурить? — сморщился Сатоши, окидывая непонимающим взглядом молящего отпустить их отца.       — После таких слов, знаешь, мне захотелось его подержать подольше, — начал глумиться Фушигуро, вставая напротив Сатору так, что грудные клетки едва не соприкасались. Расправил спину, похрустев позвонками, да начал петушиться, словно важный такой. — Сколько раз ещё ты умолять меня будешь? На колени встанешь, червяк?       — Да хрен тебе, а не мои преклонные действия, придурок! Уступлю место грешника вашему святейшеству, оно как раз свободно. Будешь вылизать мне ноги.       — Скорее косточки переломаю и продам своим же преступникам, будет любопытно посмотреть на их реакцию, когда принесу им эти белокурые волосы и реснички в качестве откупа.       — Ах ты ублюдок!.. — с улыбкой протянул Сатору, чувствуя, как кровь закипала в жилах. — Угрозы — это статья, в курсе?       — Как коп, полностью осведомлен, но это не мешает мне тебя запугивать для дальнейших хвалебных словечек. Вставай на колени, мелкая сошка, тогда и отпущу твоего спиногрыза.       — Чёрта с два, и на тебе, вот, а не мои мольбы, громила.       Средний палец, который Фушигуро мог легко сломать, теперь зафиксирован на камере видеонаблюдения, но Сатору было плевать. Он снова начинал злиться, только находясь с этим ублюдком в одной комнате, однако приходилось сдерживать себя: его сын — ординатор в команде Годжо, и он не хотел для Мегуми никаких проблем создавать.       Фушигуро его на дух не переносил, а всему виной один инцидент, приведший семью Зенин к краху и банкротству в свое время, а также немедленной эмиграции Тоджи с женой и маленьким сыном на руках в Китай. Сатоши не должен знать о распрях двух семей, которые своей многочисленностью напоминали кланы. К сожалению, в это дело втянуто слишком много людей, и невинных жертв избежать невозможно, если скелеты вывалятся из шкафа.       Сатору приготовился уже к новой порции колких фраз, однако Тоджи, не разрывая взгляда, открыл замок на решетке и за шкирку вытолкнул Сатоши прочь из камеры. А сын упал в руки отца, ойкнув от силы руки копа. Пренебрежительный взгляд и драматичный вздох, — и оба свободны. Как и сам Тоджи, что, махнув рукой, ретировался отсюда, словно ему было тошно даже дышать рядом с ними. Да вот только отсутствие комментариев ещё больше смутило Сатору, который уже приготовился к еще одному поданному не вовремя блюду в виде новых проблем.       — Ой. — Сатору обернулся на возглас Сатоши, который замер на выходе из KOBAN. — Я, кажется, телефон забыл в баре.       Нервный смешок, и когда-то спокойный, рассудительный врач, просто иногда виляющий задницей перед начальством, только бы в жопу язык не пихать, заодно и посылающий на четыре стороны заносчивых скупердяев, сейчас агрессивно пнул несчастную банку из-под газировки в сторону переулка, ругаясь отборным матом на то, что ни сыну, ни ему не везло по жизни, и попал ею по голове какому-то бомжу, который хотел уже сказать пару ласковых, однако взгляд голубых глаз сказал напрямую:       — Сядь смирно и не высовывайся. Не то прибью.

***

      Сатору силком затащил сына в злосчастный бар, откуда его уже увезли, велев искать телефон хоть до утра. Несколько звонков остались неотвеченными, а сердце то и дело пропускало удар при звучании автоматического голоса в трубке.       Первый, второй, пятый, десятый, а Сатоши уже скрылся в толпе пьяных людей, которые обжимались друг с другом по разным на то причинам, и девушек-красоток старались завлечь. Официанток в том числе. Бармен уже двигался в такт музыке, двумя руками разом наливая коктейли и пиво, пока его коллеги ставили напитки на круглые подносы, грациозно и быстро разнося заказы по столикам. Один был заполнен таким обилием алкоголя, что вечно трезвый и не пьющий Годжо присвистнул, думая, насколько же людям на утро могло быть плохо.       Проследил взглядом, который выловил в свете софитов Сатоши с телефоном в руке, и заметил, как официант аккуратно уворачивается от чересчур пьяной девушки. Она двинулась ему навстречу как бык, даже не выровнявшись в пространстве. Ноги её будто заплелись в косичку и не держали тело, которое то и дело заваливалось вперёд. Громкие ахи и охи с сильным акцентом справа раздражали, Годжо уже хотел выбежать отсюда, как пришлось задержаться по очень важной причине. В виде заполненного мочевого пузыря.       — Так, постой возле туалета, я быстро, — велел он, а сам двинулся в сторону уборной, надеясь не увидеть никого из людей.       Однако приход не сопровождался лишь битами музыки, а ещё очень кое-чем интересным и весьма… неприятным. Сатору остановился у дверей, слушая, как кто-то в одной из кабин тщательно вымывал собственный желудок, сопровождая очень красноречивыми звуками и кашлем. Справлять нужду параллельно с человеком, блюющим в унитаз — дело забавное. Он перенимал на себя всё, что видел, и стоило только заметить хоть вдалеке, как кто-то блевал, в желудке крутить начинало тут же. Дверца оказалась незаперта, а на коленях, склонившись над керамическим «стулом», сидела девушка в темно-синем — или чёрном — худи и потрепанных джинсах. Подошва кроссовок испачкана разводами грязи с улицы, а окольцованные руки держались за пластиковый ободок в надежде, что она не утопится. Тёмная растрёпанная макушка и продолжающая выливаться из горла рвота. Он учтиво смыл воду, морща нос.       — Извините, вы в порядке? — нарочно громко спросил Годжо, наклоняясь к девушке. — Мэм? Госпожа? Мисс? Чёрт знает, сколько вам лет, но откликнитесь, пожалуйста!       Но девушка не шевелилась и почему-то замерла, погрузив голову в дно унитаза. Слава Ками-сама, что вода не доставала такого уровня, чтобы утопиться, но собирать лицом фекальные отходы и мочевые разводы не умеющих ходить нормально в туалет мужиков тоже не стоило.       — Уж простите, но быть свидетелем самоубийства я быть не хочу, так что простите за такую вольность. — Собрав волю в кулак, он поднял девушки под руки, потащил к раковине и включил на самый холодный режим кран, омывая лицо.       И только сейчас он заметил знакомые черты в отражении зеркала, когда налипшие на лоб волосы были благополучно убраны. Челка спуталась, и Сатору бережно сдвинул в сторону, охлаждая кожу. А жертвой алкоголя оказалась…       — Здрасьте, приехали! Аварон, ты уже туалеты начала путать и алкоголем мериться с идиотами? Ну-ка иди, я тебя ещё раз умою! Давай-давай-давай, наклоняй голову!       «Надеюсь, она тут не одна пьёт, и с ней пришёл хотя бы кто-то… Посмотрим, что с ней будет дальше. Сейчас в руках она — свежий пельмень, который надо сварить…»       Прошёлся ледяными пальцами по горящим щекам, на ощупь которые казались весьма мягкими, но ребристыми. Острый взгляд заметил несколько шрамов в области висков, а также один, более крупный над верхним левым веком. Ещё раз промыл вспотевший лоб, стирая соль с кожи, бережно обводя глаза. Тушь растеклась на нижних веках, и макияж уже не спасти. Главное — в чувства привести, а остальное…       Ава начала мычать, слабо открывать глаза и глубоко дышать. Сатору выключил воду, достал бумажные полотенца, промакивая лицо, и прижал к себе, удерживая. Хотя лучше бы обоим присесть, но пока что рядом скамеечек или тумбочек не наблюдалось. Ава ещё раз простонала в его кожаную куртку, сжимая её в своих кулачках. Шаталась из стороны в сторону, тёрлась носом о его рубашку, напоминая котенка.       — Вот уж не думал, что найду своего ординатора пьяным в щепки в каком-то баре, — не удержал смешка и поймал ее очень мутный, до жути расплывчатый взгляд. А глазки большие как у лемура, а щурилась она забавно, пытаясь сосредоточиться на его лице. Нахмурилась, надула губы и выдала:       — Муж-и-и-и-и-к?! Т-ты кто-о? Знакомый, не помн-ю-ю… Грождо?       «Ясно, завтра скажет привет похмелью…»       — Мою фамилию так ещё никто не коверкал, — закатил глаза, а Ава прильнула только ближе. Она едва могла стоять на ногах, не то, что ходить. — Ну-ка хватайся за меня, не то упадешь ещё!       Он не злился, никак нет. Он не смущался совершенно, даже заметив удивленный взгляд сына, который прислонился к стенке и ждал его.       — Пап? А…       — Не спрашивай. Садись в машину и жди меня. Закрой обязательно двери. — Заметив, что Ава совсем плохая и еле двигала ногами, Сатору с обреченностью выдохнул и поднял ее на руки. — Не ожидал, что буду из унитаза вытаскивать своего пьяного ординатора!       — Чего?! А по подробнее можно? — воскликнул за спиной Сатоши, но Годжо-старший уже бежал со всех ног в зал бара, пытаясь найти хоть одно знакомое лицо. И фортуна сегодня была в его пользу, раз Годжо заметил вдали знакомую макушку Юты.       — Эй, малышня! Не можете объяснить, почему я тащу ваш груз на себе?       Юта достаточно сильно испугался его голоса, раз даже руку к сердцу приложил, но, заметив Аву на руках, тут же смягчился.       — Ками-сама, вы где её достали?! — несколько вяло спросил Юта, чьи глаза тоже подернуты дымкой. Он двигался неуверенно, то и дело вглядывался в лицо Авы, словно зрение подводило.       — Она заблевала весь толчок, и вы даже не заметили? Черт, да ты и сам в щепки. Кто из вас самый трезвый? — фыркнул презрительно Годжо, отодвинув Аву от рук Юты, который уже норовил взять ее к себе. Но был благополучно остановлен Маки, что подхватила его под плечи. И вся малышня пьяная в зюзю, раз даже Масаши не затыкался и ржал на всю катушку с алыми, как яблоки, щеками.«Здрасьте, сенсей» прозвучало несколько раз.       — Сенсей, я возьму ее! Ребята, вызывайте такси! Нам пора расходиться! Адрес только… — объявил Итадори, беря на руки стонущую и уворачивающуюся Аву. — Эй, стой! Тебе плохо! Остановись ты, сказал! Ава!       — Н-е-е-е-е-т… — пьяно тянула Хиросэ, все равно прилипнув к Сатору. Вот вцепилась ведь кошкой, когтей только не хватало.       Он качнулся назад, нарочно теряя равновесие, потому что рассчитывал, что так отлепит от себя подопечную, но она была ни в какую! Вот прилипла мухой да сжимала крепко, чтобы не упасть! Сатору, глотая маты, всё-таки придерживая её у себя, дал разрешение себя трогать, хотя у самого кожа покрывалась мурашками и зуд начинался. Словно аллергия на пьяных женщин…       — Ну, что встали, оболтусы? Где такси? Где сборы? Счет оплачен? Официант!       — М-мы ещё не… Ик! Не платили… Ик! — Бедняга Юта уже расположился на руках такой же нетрезвой Маки, чьи очки скошены набекрень. Она виновато улыбалась и трогала Мегуми, который едва не уснул за столом, а также позвала Инумаки, которого Годжо заметил не сразу.       — Вот так сюрприз, Тоге! Ты что с малышней здесь забыл? Я думал, ты давно перерос эти тусовки.       Тоге Инумаки уже четыре года работал в больнице как медбрат, а также часто являлся верным напарником Сугуру Гето на операциях, где следил за состоянием пациентов на мониторах и делал уколы. В последнее время загруженность у младших сотрудников гораздо больше, поэтому так часто пересекаться не получалось. Однако Сатору все равно был рад видеть младшего коллегу среди ординаторов.       — Простите, Годжо-сенсей, но иногда хочется тряхнуть своими косточками, не так ли? — подмигнув ответил Тоге, на что Сатору только раскатисто рассмеялся.       — Мне ли тебе говорить, что это так? — сквозь слёзы выговорил он, однако рядом появился официант с терминалом для оплаты картой, которую тут же вытащил Годжо и приложил к экранчику. — Будете мне все должны, малышня.       — Не стоило же!.. Ну зачем, сенсей?! — воскликнул Юджи, начиная откровенно краснеть и стыдиться. Даже достал собственный телефон трясущимися руками. Наверняка для того, чтобы вернуть деньги, однако Сатору пресёк любые попытки хотя лишнее движение сделать.       — Проехали. Где ваше такси?       — Через минуту должен подъехать. Эй, Мегуми, подъем! — Итадори начал приводить в чувства Фушигуро, и тот спокойно поддался его рукам, поднявшись с места.       — Поезжайте домой все, а я отвезу Аварон. Адрес только скажите.       Мегуми хотел уже что-то сказать, но ему не дал Итадори, что заткнул тут же. Подсказала информацию о доме Авы Маки, которая еле держала пьяного Юту на хрупких плечах.       — Благородно с вашей стороны, сенсей, — хмыкнул по пути Тоге и многозначительно улыбнулся. — Скажите ей, чтобы потом написала нам, в порядке ли она.       Ребята собрались относительно быстро, и более трезвые помогали менее адекватным дойти до выхода из бара. Юджи подхватил за плечи Мегуми, а Маки вперевалочку шла с Ютой, который не прекращал икать. Тоге сумел выхватить из лап каких-то мужиков не менее неадекватного Масаши и потащил огромную тушу за собой.       — Ками-сама, как ты смогла так перебрать?!       Сатору на секунду смог выдохнуть, когда увидел расходящуюся толпу, но Ава в его руках зашевелилась. Всё это время он ощущал ее пристальный взгляд, кончики пальцев на левой скуле. Холодные руки поглаживали щеку, доходя до шеи, желая будто достичь губ. А она смотрела прямо на них, прищурив глаза. Словно изучала интересный объект. Слабый аромат цитрусов и слишком сильный — алкоголя, ударил в носовые рецепторы, вскружив голову. Сатору терпеть не мог запах алкоголя и на дух его не переносил, да и видеть таких же людей тоже не горел желанием. Сегодня он решил провести акцию по доброй воле: жалко ведь молодежь, которые не умели пить. И Аварон попала в их число.       Высокая, стройная, а под огромной толстовкой скрывалось худощавое тельце. Руки тонкие, извечно раненые, будто погрызенные. То ли жизнью, то ли зубами — он не знал. В полумраке не разглядеть ранки на её пальчиках, но осязаемо ощущал шершавость их на собственных щеках. Её вело из стороны в сторону, она стояла совершенно неспокойно. Из-за её заторможенных движений время начало будто бы замедляться, а гул голосов стих. Люди закружились в один водоворот, лица сливались, не оставляя шанса отвлечься. Теперь вниманием завладела только она, что почему-то двигалась ему навстречу.       На носочки привстала, сжав рубашку в своих ручках. Вдохнула аромат его одеколона, кожи, одежды — всего. Носом повела по шее, сладко выдыхая. Мурашки побежали табуном от близости. Сатору попытался увернуться, зажмуриться, оттолкнуть, но стоило её рукам пробраться в волосы на затылке, сжать у корней, как её язык самолично, так бесстыдно, так упрямо и настойчиво проник в чужой рот, захватив всё внимание. Заполонила существование собой, пока тело льнуло всё ближе и ближе. Грудью терлась о него, стараясь не упускать шанса, и губами вела так смело, но криво, что он не сдержал смешка. Подхватил ритм, провёл кончиком по ровному ряду зубов, улыбаясь в поцелуй.       Подхватил, потому что знал: он ещё припомнит этот случай. Подхватил, потому что стало любопытно, что она сделает дальше. Подхватил, потому что понимал, насколько пьяные люди непредсказуемы. Подхватил, потому что…       Ава прикусила его губу, сладко выдыхая. До чего же она красиво стонет… Сатору оторвался от её губ первым, решив закончить акцию. Улыбка не сходила с лица, а мышцы перекосились в неверии и непонимании. Она пьяно моргала, то надувала щеки, то вновь раздувала, напоминая рыбу-фугу. Кто-то окликнул за спиной — один из ординаторов явно, но голоса не разобрать, — и Годжо уже хотел увести Аварон из бара, как вдруг она склонилась над его ботинками. И её вырвало.       Сдержав все маты, которые пришли на ум, готовые сорваться с языка, Годжо отошёл на шаг назад и взглянул на потолок, молясь про себя. Отчитывал Ками-сама за то, что тот вёл себя по-свински и посылал по его душу слишком много испытаний. Проклинал этот день и уже желал хотя бы один выходной провести с сыном, а не с этим оболтусами.       Аву рвало настолько сильно, что он на секунду испугался, как бы она не выблевала кишки.       — Ну и мерзость, — не сдержал комментария, но взял со стола полотенце для столовых приборов и утёр рот Аварон. Убрал волосы с шеи, придерживая, и ждал, когда она закончит. Официант, как по зову, прибежал быстро. — Извини, ей очень плохо. Держи, только не ори от вони. Могу дать больше, если сделаешь всё тихо.       Наличные, которые отдал ему сегодня Гето, когда-то взявший пару сотен йен в долг, пригодились как никогда, и молодец паренек — весьма рослый и покатый — быстро позвал уборщицу, чтобы убрать следы содержимого желудка Аварон Хиросэ.       А она тут же успокоилась, когда пристроилась на его руках. Потёрлась носом о его рубашку и замерла. Уснула, или же нет. Годжо снова обречённо выдохнул, выходя из бара с девушкой на руках. Чужие взгляды обращены к нему, а кто-то имел наглость даже комментарии бросать в адрес. Пускай и положительного характера, но он даже слышать ничего не хотел по поводу этой ситуации. Он не рассчитывал, что глубоко ночью станет разносчиком пьяной молодежи по домам, заодно и таксистом для особенно неадекватной особы, которая страдала еще и болезнью, связанной с кровотоком в конечности. Кстати, о пальцах…       — Блядь, да ну тебя! — застонал обреченно, увидев, как белели кончики пальцев Авы. — Вот что ты за дурочка, а?! Эй, Сатоши! Открывай!       Сын уселся на переднее сидение и залипал в телефон, что даже не заметил, как Сатору уже стучался в окно. Мигом разблокировав замки, Сатоши вылез из машины, оглядывая привставшую перед ним картину: взрослый мужчина, грузивший пьяную девицу в машину.       — Пап, можешь объяснить, в чём дело? — нетерпеливо спросил Сатоши, явно не понимая, что происходило вовсе.       Уставший Годжо-старший — охренеть какой крутой нейрохирург страны, любимец женщин всей больницы — от врачей и медсестер до пациенток, — местный секс-символ, благородный мужчина, отец прекрасного сына, и вообще самый лучший… Нет, нихрена не лучший, а ещё слабый перед пьяными девочками — именно девочками, — с волосами цвета вороного крыла и милой челочкой, что так сладко стонала ему в губы, стараясь быть ближе, а ещё он именно сегодня стал курьером по вызову и чуть ли не мужем на ночь!       Хотелось истошно вопить и колотить себя по лбу за опрометчивость и такую очевидную глупость. Никогда прежде он не возил женщин по домам, если те не умели считать градусы и останавливать себя. Считал, мол, их вина, пускай сами разбираются. Но почему-то именно сейчас, поймав Аву, блюющую в мужском туалете, так ещё и сладко целующуюся в пьяном угаре, решил отвезти домой…       — Ками-сама, женщины такие проблемные! — не сдержал смеха, сидя за рулем, пока сын кидал взгляды, очень сильно намекающие на странное поведение Сатору. — Вот что бывает, сынок, когда перебираешь со спиртным! А это — мой ординатор-второкурсница. Неделю уже под моим руководством работает.       — Она хоть в порядке? Выглядит… Хм, просто ужасно, — с сочувствием спросил Сатоши, вывернувшись на сидении, чтобы поглядеть на мирно спящую Аварон. — Ты ей куртку свою дал?       И правда: даже накрыл, чтобы не замерзла, потому что нынче ночи промозглые и дождливые. Как по зову, начался ливень, заливающий лобовое стекло. Ночной Токио на этот раз напоминал цунами: такой прекрасный и пугающий одновременно. Но дождь смывал негатив с душ нечестивых людишек, оставляющих за собой лишь проклятия, рожденные их гнилой душой. Дождь освобождал от оков, развязывал руки и приводил в чувства. Однако пить в дождливую погоду, чтобы потом попасть под завесу воды — идея далеко не лучшая. Поэтому он вез ее сам домой, чтобы спокойно уложить в кровать.       — Уж прости, детка, за вторжение. Сынок, достань ключи из её сумки.       Даже снял джинсы с душащей толстовкой, пока Сатоши, как настоящий помощник, расправлял постель. Ава мычала в его руках, морщась, еле перебирала ногами, но стоило коленями облокотиться о край постели, как тут же повалилась на неё. Свернулась калачиком, оставшись в одном нижнем белье, и накрылась одеялом. На лбу приступила пульсирующая венка, а пальцы дрожали от напряженной хватки. Она так сильно сжимала края пушистого одеяла, что даже начала хныкать. То ли от боли, то ли ещё от чего…       Сатору пригляделся, стараясь уловить вибрации недомогания. Предположил, что при воздействии алкоголя приступы могли участиться, поэтому достал лекарства из её сумки, чтобы на утро она смогла принять. Не сейчас, а утром, иначе её могло вырвать.       Ава успокоилась, начала более ровно дышать и замерла. Сатоши с любопытством оглядывал убранство Аварон, даже рассматривал фото на туалетном столике, заполненный косметикой и прочим хламом.       — Милая квартирка, даже ремонт хороший, — присвистнул Годжо-младший, тихонечко бродя вокруг кровати. — Она уснула?       — Вроде бы да, так что пошли.       — Значит, я тоже могу напиваться, и ты придёшь меня спасать? — вдруг заулыбался Сатоши со звездочками в глазах.       — Ещё чего, я тебя заставлю кодироваться, если начнётся подобное.       На входной двери в квартиру Авы висел электронный замок черного цвета с синими сенсорными циферками. Значит, она могла зайти как с помощью ключей, так и пароля, а также предусмотрена кнопка для закрытия входа. Однако прежде чем они вышли из спальни, он услышал слабенький, хриплый голосок, заставивший очень недобро усмехнуться:       — Спасибо, сенсей…       Почему? Потому что он начнет действовать по-другому.

***

      Ава проклинала тот день, когда умудрилась напиться. Сначала адское похмелье, сопровождающееся головными болями, тошнотой и обезвоживанием. Потом постоянные звонки матери, которая резко, ни с того ни сего «проснулась после спячки» и решила объявиться. Следом присланные реквизиты на оплату квартиры и коммунальных услуг, а также полное отсутствие финансов на ближайшие недели. Добрую половину она спустила на собственные нужды, а ещё оплатила долг матери, потому что приехали по её душу коллекторы. Под вечер вырубило свет из-за ремонтных работ, а телефон мог вот-вот сесть, и ночью, когда уже хотела сброситься с окна из-за отвратительного самочувствия, которому сопутствовали другие проблемы, Тоге в общем чате рассказал, что Аву довёз домой не абы кто, а… Годжо, мать его, Сатору.       Сатору Годжо, по совместительству — начальник, довёз её на собственной машине домой, потому что он позвонил ей первым, решив узнать, как она себя чувствовала. Поначалу Ава не хотела брать трубку — привыкла не отвечать на незнакомые номера, — но когда услышала знакомый голос, от которого мурашки побежали по телу, тут же отступила от обороны.       — Не тошнит? — Голос его звучал излишне низко, словно захворал, но Ава не могла контролировать дрожь в ногах, когда слышала слишком соблазнительную хрипотцу в его голосе.       — Н-нет… — несмело ответила она, подогнув ноги. Ава добрую половину дня пролежала в постели, так и не встав с неё. Даже в белье осталась и разглядывала себя в отражении туалетного зеркала напротив. — Чувствую себя получше, чем утром.       — Рад слышать. Предупреждаю на берегу, раз зашла речь про твою пьянку, — протянул слишком приторно; от сладости голоса хотелось поморщиться и пойти блевать, чтобы снять наваждение. — Я не терплю предвзятое отношение к собственному здоровью у ординаторов, так что настоятельно рекомендую не повторять подобных выходов в бар, иначе мне придётся тебя убрать.       Возмущение заклокотало в груди, а нервная улыбка расцвела на лице. Ава уже хотела высказать ему пару ласковых за наглость и бестактность, но решила действовать иначе: как бы он хотел на самом деле.       — Прошу прощения, сенсей, я не хотела, чтобы вы видели меня в столь позорном виде, но можно уточнить, пожалуйста, какого хрена я должна отказаться от выпивки, если: а) я пью не на рабочем месте; б) я пью не одна; в) не вашего ума дела, что я делаю и как провожу свои выходные?       Старалась звучать мило, наигранно любезно, чтобы подковырнуть замочек на оковах гордости этого засранца. Подловить на собственных словах, чтобы задеть хрупкое эго. Но в ответ услышала усталый вздох.       — Алкоголь очень вредит вашему здоровью, Хиросэ-чан, и я бы не хотел, чтобы пациенты видели пропаганду распития спиртного в лице тех, кто и лечит их от подобного.       — Я же нейрохирург, а не психиатр.       — Советую больше так не пить, иначе тебе придётся непросто на работе, ясно? — сказал очень строго, мрачновато, но Ава ощущала прилив бодрости и сил, когда поняла, что начала выводить его на эмоции.       Ава понимала прекрасно: его замечания не связаны ни коим образом с работой. Почему-то мелькнула мысль, что Сатору Годжо сам просто терпеть не мог алкоголь и, завидев в подобном состоянии своих подчиненных, решил устроить ад на земле, когда на деле не его ума дела, что делали ординаторы в собственные выходные. Либо же он нацелен именно на неё, как на ту, кого он довозил домой. Ту, кого он раздевал для того, чтобы уложить спать; ту, кого…       Аву ошпарило кипятком, когда в сознании мутным пятном промелькнули воспоминания былой ночи. Она… Она, казалось, стояла в туалете, прижавшись в очень мятно пахнущему телу. Сжимала руками мягкую на ощупь рубашку. Вдыхала аромат чужой кожи… Мята… Она помнила мяту… Целовала сладкие, до мурашек и чертиков нежные губы… Щеки резко начало холодить от осознания ужаса и стыда собственных действий. Она его целовала?! Целовала так, что дышать не могла, а он?..       Собрав волю в кулак, прерывисто выдохнув, Ава отважилась спросить то, что теперь её так сильно беспокоило. Занятая голова весь день не могла сосредоточиться на ночных воспоминаниях, поэтому именно сейчас она постепенно возвращала утерянное в сознание.       — Мы… Мы что-то делали ночью? — уклончиво спросила сенсея, пока тот висел на линии. Она представляла его в кабинете у себя в богато обставленном доме, с ручкой в зубах, качающегося на кресле из стороны в сторону.       Ждала его ответа с трепетом в груди, вновь возвращаясь к своей вредной привычке, опалившей язык металлом. На губе вскоре запечется кровь и останется ранка, которую придётся замазывать яркой помадой. Она нервно ожидала его слов, но Сатору, гад эдакий, Годжо продолжал драматично держать паузу. Выдохнул трагично и выдал следующее:       — А ты не помнишь?       Решил идти ва-банк, не думая, что из-за нестабильного контроля гнева подчиненной не получит атомную бомбу себе за шиворот после издевок. Почему он молчал?! К чему эта пауза? Она снова ударила ладонью по лбу, ощущая себя полной дурой, что велась на столь дешевые манипуляции.       — Плохо.       — Ну-у-у…       — Почему вы молчите?! — воскликнула в сердцах, не понимая его действий. Она снова представляла злорадную улыбку на лице начальника и вновь закипала, чтобы выплеснуть гнев на несчастной чашке или тарелке после разговора.       — Для начала: я — твой начальник, и разговаривай со мной должным образом. Во-вторых, никакие твои действия не влияют на наши взаимоотношения, и я жду тебя завтра на рабочем месте. Просьба не опаздывать, иначе отправлю к Кусакабе-сан менять катетеры в почках, ясно?       — Да… — Она понимала, что он оставался её начальником, и манера речи должна сохраняться на исключительно нейтральных тонах. Он имел огромное влияние на её дальнейшую карьеру, и как бы то ни было, но ей придётся дальше работать с Сатору Годжо в одной команде. Игра начиналась, но чужие правила соблюдать она не собиралась. Пускай теперь воспоминания окрашены событиями минувшей ночи, где она так сладостно впивалась в его губы, смакуя их вкус.       Аварон положила трубку, понимая, что теперь больше не могла смотреть ему в глаза, иначе…       — Да почему я это представляю?! — как дурочка начала крутиться по постели, вспоминая тот поцелуй, от которого бабочки порхали в животе.       Поцелуй, который мог бы перерасти в нечто большее. Без одежды в комплекте, в постели, желательно с ним между ног…

***

      Ава проклинала тот день, когда умудрилась напиться, потому что ожидание и реальность разнились в корни, стоило ей пересечь порог больницы и начать работать с пациентами. На ресепшене её встретила администратор Нобара — судя по бейджу, которую Ава ещё не видела на прошлой неделе — без настроения, которая параллельно жаловалась Маки на дебила-бойфренда. Девушки, как настоящие сплетницы, перемывали косточки о гаде, что посмел изменить Нобаре прошлой ночью.       — Ну ты представляешь?! А ещё утром звонит, спрашивает: «как дела, любимая»? И это после того, как я увидела красный след от помады на его рубашке? Это не мой оттенок, мне такие не идут, блин!       — Давай, для начала, разберемся, действительно ли всё так, или же ты просто накрутила себя, — посоветовала Маки, отпивая кофе. Заметив Аву, помахала рукой и подозвала.       — Опа, Ава-чан, здрасьте, вы живы! — Ава уже обожала Маки: прекрасная женщина, которой хотелось поклоняться и восхищаться, потому что знала, насколько она чудесна. С теплотой обняв подругу, Ава почувствовала прилив сил. — Кстати, у нас вышла из отпуска одна скандальная мадам, так что будь аккуратна, можешь напороться на её иглы.       — Кого это ты скандальной назвала, Зенин? Ты кто у нас? — нахмурилась Нобара, быстро печатая по клавиатуре что-то по клавиатуре.       — Аварор Хиросэ, второкурсница-ординатор, приятно познакомиться! — попыталась улыбнуться мило, но чувствовала негативные вибрации со стороны Нобары.       Она так пристально оглядывала Аву, словно та была настоящим экспонатом. Ей стало некомфортно и инстинктивно провела ладонью по рукаву, смахивая невидимую грязь.       — Ла-а-дно, классный пирсинг, но халат отстой, могла бы и получше подобрать, — едко прокомментировала Нобара, и Ава не сдержала смешка.       — Халаты не выбирают, а за пирсинг спасибо, — уже более прохладно ответила Аварон.       — Тебе Годжо ничего не сказал по поводу носа? Обалдеть, а мне, когда я пришла с проколотой бровью, три шкуры спустили!       — Я ношу маленькую сережку, почти незаметную, поэтому и не видно. Но врачам же правда запрещено носить такие украшения, и татуировки тоже нежелательно набивать, — пожала плечами Ава, искренне понимая негодование Маки.       В университете действительно было запрещено носить проколы, делать яркий макияж, красить волосы и тело. Все было под запретом, да и политика в больницах не сильно отличалась. Руководство почему-то ведомо на то, что таким образом портился имидж врача, хотя в настоящее время к проявлению собственного «Я» медицинских работников стали относиться лояльнее. И Ава, идя наперекор судьбы, все равно носила прокол крыла носа.       — Так, распишись здесь, мне Яге отчёт отдать надо, а вас потом не сыщешь нигде! — гаркнула в прямом смысле Нобара, подав журнал и ручку, где в колонке для ординаторов надо было расписаться и поставить дату. — На обед к нам приходи и прячься от Годжо.       — Я, увы, не смогу, мне ещё с ним пациентов оперировать.       — Именно, лучше будь осторожнее, он сегодня не в духе, — предупредила Маки, похлопав Аву по плечу и отойдя от стойки регистрации.       Поначалу всё шло гладко, и никаких казусов не наблюдалось: Ава познакомилась с милейшей на вид пациенткой, у которой были сильные головокружения и приступы судорог в последнее время. После МРТ стало ясно, что она страдала от эпилепсии, которую родители в детстве упорно проигнорировали. Судя по больничной истории, девушка по имени Хидеко Мураками часто жаловалась на судороги во время сна. Как оказалось, Хидеко страдала от эпилептических приступов во время глубокой фазы сна и этим часто нервировала своего бойфренда, который даже отказался сегодня приехать и поддержать девушку.       — Да что ты за козлина-то такой?! Я разве виновата, что больна?! — кричал он по видеозвонку, даже не стесняясь врача в палате.       — Твоя болезнь не должна мне мешать работать! А ты постоянно бьёшь меня и падаешь с постели, корежась на полу! Это не мои проблемы, что ты не следишь за собой!       — Пошел ты знаешь куда?..       — Простите, Мураками-чан, — перебила Ава бушующую парочку, и Хидеко покорно положила трубку, — но я должна всё-таки проконсультироваться с неврологом по поводу вашей болезни. Я думаю, вы полежите на обследовании примерно сутки, мы выпишем вам лечение и сможем отпустить домой. Главное урегулировать ваше состояние. Также настоятельно прошу вас приходить раз в полгода на МРТ головного мозга для наблюдение активности ваших нейронов, чей баланс при эпилепсии нарушается.       Заумно и очень быстро Ава вынесла вердикт, рассчитывая, что пациентка быстро успокоиться, но не тут-то было. Когда Ава взглянула ещё раз на снимки МРТ и на карту, в которой не было ни слова о болезни Хидеко, она резко вскочила с постели и с горящими взглянула на Аву. Как маленький ребёнок на супергероя.       — Можете поподробнее рассказать про мою болезнь? Знаете, я так редко могу с врачами на контакт выйти. Мне либо попадались чванливые и высокомерные мужики, либо же бабули и дедули, чье воспитание не позволяло им вести себя с пациентами учтиво и грамотно. А вы на вид такая молодая. Сколько же вам лет?       — Двадцать пять, и я пока что ординатор, — уклончиво ответила Ава, поглядывая на выход из палаты, дверь в которую была открыта.       — Ого, ничего себе! У меня сестра тоже врач. Только работает в роддоме. Акушерка она.       — Она акушер-гинеколог или просто акушер?       — А, ой, я не различаю все эти врачебные ступеньки, поэтому говорю все, что слышу из чужих уст, — хихикнула нервно пациентка, резко краснея. — Ну, она именно роды принимает и пуповины режет.       — Значит, акушер. Это работник среднего профильного образования, помогающая принимать роды. Они проводят консультацию по грудному вскармливанию и наблюдают за состоянием здоровья роженицы и ребёнка в первые дни жизни. Акушер-гинеколог имеет высшее медицинское образование.       — А, так вот оно что… Понимаете, я от медицины так далека. Вот циферки посчитать и статистку составить — для меня раз плюнуть, а медицина что-то на заумном и тяжелом! Я всегда ненавидела химию!       Казалось, чем можно испортить непринужденный разговор с такой интересной пациенткой? Ава чувствовала, будто разговаривала с подружкой о всяком, когда речь зашла про зарплаты, дураков-начальников, таких же — мужчин. Испортить мог только один человек, так громко постучавший, что даже Хидеко испугалась.       Ава стиснула челюсти, услышав ласковый мужской голос по ту сторону входа. Сжала папку в руке и хотела выбраться отсюда.       — Моя консультация, я так смотрю, уже не нужна? Вам все уже объяснила доктор Хиросэ?       — Да-да, спасибо! Замечательный врач, очень рада, что попала ей в руки! — пропела Хидеко, послушно позволяя осмотреть доктору рефлексы. — А вы невролог, да?       — Нейрохирург, но и осмотры провожу, — усмехнулся доктор Годжо, чем вызвал ещё больше бешенства. Грёбаный обольститель.       — Знаете, в последнее время у меня ещё поясница болит постоянно… — вдруг пожаловалась Мураками, нарочно трогая спину. Поморщилась даже и встала с койки. — Сидеть и лежать не могу. Болит и не прекращает.       — При месячных такое тоже бывает, — Годжо кивнул на испачканную красным простынь, — так что просто следите за собой в этот период и в случае чего мажьте поясницу специальным гелем, и всё пройдёт.       — О, Ками-сама, простите! Я правда не специально…       Смущенная таким казусом Хидеко стыдливо прикрыла одеялом простынь, однако это не сильно спасло положение: больничная пижама сзади точно также испачкана кровью. Ава с сожалением смотрела на красное лицо Хидеко и злилась за такое бестактное замечание со стороны начальника. Не постыдился даже прямо в лицо сказать! Нет бы аккуратно, потому что женщины часто переживали из-за этих дней, а тут сказал в лоб и даже не постеснялся.       — Раз у вас всё в порядке, я отлучусь с Авой-чан ненадолго, и мы скоро проведаем вас ещё раз, чтобы дальше обсудить план действий. Договорились?       — Договорились, доктор. — Но слишком ласковая и приторная до скрежета зубов улыбка подействовала с должным эффектом.       Казалось, что могло пойти не так, когда Годжо почему-то отлучил её от работы и повёл в сторону лифтов? Казалось, что могло случится, когда он завёл в сторону своего кабинета и запер дверь? Казалось, что могло произойти, когда он так странно на неё глядел? Казалось, что вообще творилось, когда в один момент она оказалась прижата к краю стола и теперь слушала шлейф его одеколона и ощущала его дыхание на шее…       — А теперь мы поговорим о прошлой ночи и о том… — Очень наглый, бестактный, взрослый мужчина, ведущий себя как ребёнок, увидевший конфету на столе, сейчас соблазнительно медленно тянул слова, нарочно выводя её из равновесия. — Как ты начала меня целовать в пьяном угаре и приставать…       — П-постойте, Годжо-сан, я… Я не специально, сэр… — дрожащим голосом попыталась опровергнуть, но её заставили смотреть в глаза. Схватили за подбородок и удерживали лицо, ласково гладили указательным пальцем правую скулу.       — Сэр… — вторил он, странновато улыбаясь. — Повторишь ещё раз, когда я нагну тебя на этом столе?       — Что?!       — Говорю, повторишь так на совещании во вторник?       — Вы из ума выжили? Вы же сказали минуту назад совершенно другое!       — А что ты услышала? — прищурился гад, продолжая ухмыляться. Ава ощутила, как горели щеки от стыда и абсурдности ситуации.       — Не смейте больше так меня зажимать! Я вам… Вам не девушка лёгкого поведения, которая быстро раздвинет ноги перед вами ради будущего собственной карьеры! Бесстыдник… Отвратительный му…       — Ну же, продолжай.       Очередная провокация. Годжо склонился ниже, едва не соприкасаясь носами. Ава двигала глазами по его лицу, изучая черты, трясясь от волнения. Сжала раненые пальцы, которые сегодня утром начали снова гореть и болеть. Коснулась случайно его руки, будто обжегшись кипятком. Набрала воздуха в лёгкие, смело встретила его взгляд и отпустила тормоза. Этот засранец должен знать, что не имел права вести себя таким образом, пускай и имел очень красивую внешность. Он обязан понять, что она не просто так пришла в медицину и действительно хотела лечить людей, а не искать любовников на стороне. Она могла сделать это и не на работе, ей не нужно для этого позорить свое имя. Поэтому решилась, делая пометку на то, что Годжо мог в будущем ей это припомнить.       — Мудак! — выкрикнула в сердцах, рассчитывая, что он обидится.       Но… глубоко просчиталась, когда его большой палец погладил нижнюю губу.       — Вредно кусать кожу на губах, Ава-чан, или мне тебе их горчицей намазать, чтобы не жевала лишний раз?       — Только попробуйте! — рявкнула Ава, убирая чужие руки от своего лица. — И не трогайте меня так! Или мне в очередной раз повторить тираду?       — Нет, но можешь повторить тот поцелуй в баре. Только на трезвую голову и оценишь заодно, как отвратительно целуешься.