Нулевой пациент

      — Первая неделя ординатуры и уже отправляют в ночную смену?! Вы прикалываетесь?       — Прошу, скажите, что это шутка! Умоляю!       — Я пойду спать, мне плевать. Я не собираюсь жертвовать своей здоровой кожей ради посиделок в больнице ночью!       — Может, вы скажите что-нибудь?.. И чего вы молчите, Годжо-сенсей?       Негодующие ординаторы… Группа Утахиме оказалась самой протестующей, а им с Гето повезло, что их ребят спокойно отпустили домой. Прошла всего лишь неделя с начала ординатуры, а уже ставили ночные смены. Видимо, первые дни служили лишь разогревом для настоящей пытки. Он вспомнил себя лет двадцать назад, когда учился от силы год, а уже познал жизнь в полной мере. Казалось, можно и на покой уйти спокойно, но судьба распорядилась иначе, что даже уберегла после кое-какой ситуации…       Годжо инстинктивно прикоснулся к бедру. Сегодня оно непривычно тихое, даже не болело ни разу. Стоило ему только понервничать, как тут же начинало мышцы сводить, едва не доводили до судорог. Боли, сводящие с ума, выбивающие почву из-под ног. Чёрт возьми, ему только сорок, а он уже чувствовал себя инвалидом…       Сугуру хихикал над шуткой «Панды». Крупный Масаши со времён учебы так вырос — в массе и росте, — что складывалось впечатление, будто он реально воплощение… панды. Ростом два метра, с огромными пухлыми ладонями, но такой добрый и милый, что зубы сводило. Сатору был рад видеть в команде своего лучшего друга такого человека: не хватало в мире добра и позитива, а Масаши приносил его с радостью и удовольствием.       Сатору присел на кресло в кабинете компьютерной томографии, где недавно сделали снимок ещё одному пациенту с подозрением на острый панкреатит. За последнюю неделю Годжо провел уже три операции и отсидел две ночные смены, доводя себя до нервного срыва. Повезло, разве что, с ординаторами, которые оказались опытными ребятами. Двое отработали в другой клинике целый год, а Юта уже под его предводительством уже третий год куковал вместе с остальными. Единственный Юджи ещё совсем зеленый, и нервничал он на операциях так сильно, что один раз едва не высосал часть мозга при откачке крови, случайно. Но Годжо терпеливо наставлял его и направлял, как подобало истинному учителю. Иной раз он думал: какого чёрта забыл в медицине, когда как работал буквально преподавателем? Пациентку Хару Окаву успешно прооперировали ещё три дня назад, и женщина благополучно отправилась домой к детям и внукам. Однако сегодня прибыл ещё один интересный случай.       Сатору только что закончил проводить операцию по удалению эпендимомы второй степени доброкачественности у парня лет семнадцати. Юный совсем, наследник нефтяной корпорации, а родители у него такие чванливые… Казалось, Сатору все нервы истратил на этих несносных пациентов. И ладно, если бы мальчик так переживал и уточнял детали, так нет же… Сатору готов был беситься, рвать и метать, лишь бы отвязаться от них.       Политика врачей не позволяла разговаривать с близкими пациента в агрессивных тонах: чревато судом и потерей хорошей репутации. Сатору, как хороший мальчик, держался и прооперировал их сына, хотя родители его — господин и госпожа Хаякава — уже презрительно поглядывали на его команду. Эти недоучки усомнились в компетенции его ординатора — Юты.       Оккоцу — лучший среди всех, и ему Годжо полностью доверял. Он — правая рука доктора, а ещё Юта за последний год провел множество операций на головном и спинном мозге у пациентов разных возрастов: от детей до пенсионеров. И все живы, здоровы. Почти… В прошлом годе на операционном столе Юты погиб мальчик пяти лет со злокачественной глиомой. Шансов на выживание не было, но комиссия всё равно одобрила операцию, в следствие чего потеряли много денег в качестве компенсации.       Сатору было паршиво в тот день за Юту. Он тогда едва в депрессию себя не вогнал, настолько сильно отпечаталось в сознании. Но, как бы они не старались, не в их силах сражаться со смертью, которая нещадно забирала многих…       Но на этот раз операция прошла успешно, и Макото — семнадцатилетнего пациента — ждала комплексная терапия, которая вылечит его. И он будет жить… Молодые должны жить, нельзя отнимать их юность.       Лоб взмок после напряжённой пятичасовой операции. Форма липла к лоснящемуся потом телу, а глаза сами собой закрывались. Он чертовски хотел отправиться домой и улечься спать. Желательно навсегда. Суицидальные шутки возникали даже в голове, которые никогда не воплотятся в жизнь. Она слишком ему дорога, и есть ради кого ещё стараться.       — Годжо-сенсей! — окликнули с выхода, и в помещение ворвался запыхавшийся Юта. Он даже не снял хирургическую форму, хотя уже был свободен. Смена для него закончилась, и день выдался крайне тяжелым. Как и всегда. — Вам тут уже несколько раз звонили. И вот снова.       Новомодный телефон последнего поколения с самым простым чехлом и проводом для быстрой зарядки — IPhone, — с тремя камерами и золотистым корпусом вибрировал от входящего звонка. На фотографии возникло лицо. Совсем юное и чертовски похожее на его.       Вдобавок Сатору тоже стоял рядом и обнимал паренька со спины, улыбаясь в камеру. Солнечные очки сползли на переносицу, волосы растрепал ветер, а мальчик улыбался что ни на есть самой искренней и счастливой улыбкой, которая спустя годы потухла. Ему тут лет десять, но Сатору не мог поменять фотографию в контактах на другую. Ему слишком больно видеть потухшие и поникшие глаза с глубокими впадинами и ушедшими навсегда ямочками.       Сатору ещё с минуту смотрел на фото и, набрав в лёгкие воздух, отважился нажать на зелёную кнопочку. На экране возникло родное лицо. Улыбка сама собой растянула иссохшие губы.       — Привет.       — Уже без «привет, сынок»? — едко ответили на той стороне, и Сатору поморщился от уровня язвительности тона голоса.       — Ладно, привет, сынок.       — Спасибо, что поддался. Хотя бы что-то радует. Ты сегодня придёшь домой? Или опять ночная?       — Да, опять в ночную. Сегодня поставили, потому что у нас тотальный пиздец.       — Не матерись, пап, тебе не к лицу, — хмыкнул сын, но всё же улыбаясь.       — Я тут даже выразиться по-другому не могу. Хочу ужасно домой.       — Я тоже… Тебя вечно дома нет, и я торчу один.       — Мне очень жаль, сын… — сожаление тонкой нитью просквозило через голосовые связки, надрывая их. Ком сформировался к горле, мешая сглотнуть скопившуюся слюну.       — Я уже заколебался отвечать на расспросы одноклассников по поводу профессии моего папы. Да, ты нейрохирург, и что? Это как-то меняет что-то?       — Просто думают, что ты бахвалиться начнешь, раз у тебя отец — герой.       — Скорее, ты сделаешь это сам, чем кто-то другой, — пробурчали в ответ, и Сатору не мог не улыбнуться, заметив, как сын похож на него.       Сатоши всего пятнадцать, а вёл себя как настоящий взрослый. Просто потому что пришлось ему научиться самостоятельной жизни из-за постоянного отсутствия времени у родителей. Сын жил вместе с отцом, когда как мать переехала в другую страну и нашла себе другого. Банальные причины к расставанию — карьера Сатору в качестве врача и… измена, когда сыну было от силы восемь лет.       Но мать забирала иногда Сатоши к себе в Германию на каникулах. Это пошло только во благо психики сына, чтобы он совсем не забыл, как выглядела его мама. Сатору не препятствовал никоим образом в отношениях между бывшей женой и сыном, но последний визит закончился огромным скандалом и фингалом под глазом. Вопросы касаемо ситуации были благополучно проигнорированы, а вместо них прилетели в адрес комментарии о компетенции Сатору как отца.       Да, он нихера не идеален, но старался, как мог, ради ребёнка. Да, его часто не было дома, но разве он забыл про Сатоши, в то время как бывшая жена развлекалась с новым муженьком в другой стране? Говорила одно в лицо, а сыну выливала другое — Годжо терпеть не мог лизоблюдство.       За всю жизнь, длиной в сорок лет, он повидал много дерьма и выслушивать претензии касаемо отцовства не хотел, но сына обвинять и трогать не позволял. Как лев охранял свое чадо, и только кто посмеет как-либо тронуть его — ни косточки, ни сухожилия ни останется.       Сатоши — славный парень с добрым сердцем и упрямым характером. Не его вина, что родители один раз замечательно отметили Новый год, забыв про защиту, и принесли в этот мир ещё одну жизнь — незапланированную и нежданную. Но, невзирая на тяжелый период тогда, Сатору всем сердцем любил сына и винил себя за то, что не мог всегда быть рядом. Частые ссоры и конфликты изматывали хрупкую психику подростка, но вспыльчивый характер обоих мужчин семьи Годжо не позволял уладить все мирным путем. И Сатоши даже сейчас будто обижен на него: губ надул, нахмурил брови и не смотрел в экран.       — Как дела в школе? — самое начало нового учебного года, и сегодня Сатору, наконец, успел сам отвезти сына в школу на крутой тачке. И он гордился тем, что мог обеспечить сына всем, что необходимо ему как подростку.       — Наша учительница по истории уволилась, и пришла какая-то грымза. Тут же валить начала и дала тест по периоду Эдо! Кто так, блин, делает?!       — Написал все? Оценки ещё не сказали?       — Скажут завтра, но, по-моему, я завалил, — грустно ответил Сатоши, тяжело вздыхая. Перевернулся на спину и разлегся на кровати. Сатору только сейчас заметил, что сын оккупировал его спальню — там установлен Плейстейшн и огромный телевизор.       — Оценки — ерунда. Волноваться из-за них — нервы лишние тратить. Ты не обязан получать хорошие оценки только потому, что так надо. Главное, что вот тут отложилось, — красноречиво указав на голову, поддержал он, но сын не отметил это. Даже пропустил мимо ушей. — Сатоши, я тебя прошу, не стоит так…       — Да не из-за этого я! — вспыхнул как спичка младший Годжо, и на сердце снова стало тяжело. Он понял прекрасно, что имел ввиду сын, но признавать не хотел. Даже самому себе.       — Ты вечно на работе. Мне… честно, одиноко. Все вокруг такие уроды, корыстные цели постоянно используют, пытаются подгадить и портят жизнь многим своим несчастьем в семье…       — В школе учатся одни говнюки, увы и ах, — хмыкнул Годжо.       — И в моей секции тоже? У меня кошелек из сумки украли!       — Чего? — встрепенулся Сатору, выпрямившись в кресле. Сбросил ноги со стола и уставился в камеру. — Как это украли?       — Блин, пап, вот так взяли и стырили, придурки! А там карта была, которую ты мне на днях сделал… — на лице Сатоши проскользнула тень сожаления, а Сатору ощущал, что снова начинал злиться.       Уже не первый год Сатоши подвергался нападкам со стороны одноклассников. Причины как таковой нет, но мелькала единственная мысль — зависть. Сатоши красавцем рос, так ещё и жил при деньгах, вот и молодежь зубы скалила на того, кому повезло по жизни. Один раз сын жаловался на кинутый в свой адрес неприятный комментарий по поводу их развода: через соцсети сына одноклассники выяснили, что Сатоши жил только с отцом, а фотографии с матерью были только из Германии. Пустили слухи, и сына тут же прижали к стене, перекрывая путь к отступлению.       Учителя никак не вмешивались в дела класса, а староста вовсе поддерживала травлю невинного подростка. Сатору не забыл, как в пятом классе начальной школы компания бугаев под предводительством старосты — противная избалованная мерзавка — заставила его вылизывать бейсбольную биту за промах. После этого случая учитель был тут же уволен за некомпетентное руководство, девочка исключена из школы, а детей отправили на обследование к психиатрам, за которым Сатору наблюдал лично. Заодно и пару тысяч зеленых собрал с напуганных родителей.       Улыбка возросла на лице, когда он вспоминал этот случай: трясущиеся отцы после выслушанной речи о возможных проблемах в головном мозге детей потными руками всучили доктору Годжо собранные наспех деньги, лишь бы тот не подавал заявление в полицию за избиение своего ребёнка. Однако он это благополучно проигнорировал, и дело запустили. Родителям будущих преступников выписали огромный штраф, несоизмеримый с их скромной зарплатой среднего рабочего. Но самое главное — справедливость восторжествовала, и Сатоши с того дня больше не трогали. Знали одичалые дети, кто стоял за спиной младшего Годжо, и опасались, поджимая хвосты.       — Я позвоню в банк, чтобы заблокировали карту. А на выходных сделаем тебе новую, — подытожил Сатору, устроившись на кресле поудобнее.       — Ты не ругаешь меня? — удивился Сатоши.       — У меня нет сил, чтобы читать тебе нотации. Ты же знаешь, как я их ненавижу. Но спрошу одно: ты какого чёрта не закрыл шкафчик?       — Я его закрывал!       — Врешь и не краснеешь. Если бы закрыл, никто бы даже не вытащил твои вещи.       — У меня дорогой брендированный рюкзак с обилием брелков и логотипом посередине, как ты думаешь, он привлекает внимание? — в тон ответил Сатоши, сам того не ведая, как скопировал отца полностью. Закатил глаза для драматизма, и Сатору не сдержал смешка. Глаза слипались от столь малого количества сна…       — В следующий раз, будь добр, закрывай шкафчик. Сам же виноват в своей осечке.       — Ты как всегда, — выдохнул с грустью Сатоши. Печально отвёл глаза и лёг на подушку. Ту самую ортопедическую, помогающую при болях в шее. — Значит, ты будешь дома только завтра?       — Да, в восемь у меня заканчивается смена, — агрессивно потёр глаза, прислушиваясь к звукам из коридора. Несколько голосов раздавались прямо возле кабинета, а после грохот. — Чёрт, опять что-то случилось?..       — Что такое? — обеспокоенно спросил Сатоши.       — Да так, я только операцию закончил и сейчас заполняют документы. Или анализы в патологию отправляют, не знаю.       — Почему тогда ты сидишь на жопе ровно? — прямолинейности сын явно от отца научился, чему Сатору теперь был не рад, из раза в раз слыша едкие высказывания от него.       — Потому что кое-кто мне позвонил, нет? — в ответ прилетело, и снова сравнение в голове: яблоко от яблони.       — Иди, ты же на работе. Не буду отвлекать, — стушевался Сатоши, устраиваясь на кровати поудобнее. Время уже шло к одиннадцати, и ночная смена шла уже три часа. Ещё девять, осталось потерпеть…       — Ладно, сын, я пошёл. Ты не сиди долго и отсыпайся. Тебе завтра в школу.       — Да помню я, помню, — буркнул в ответ он. — Всё, иди.       — Пока, сын, — с грустной улыбкой попрощался он, закончив звонок. Поболтать успел ровным счетом ничего — от силы семь минут. За весь, черт возьми, день.       Стало снова не по себе, когда Сатору волей-неволей начал прокручивать в голове диалог с сыном. С каждым годом, как бы грустно ни было признавать, отношения натягивались всё сильнее и сильнее, и ему, как отцу, было крайне паршиво от изменений. Сатору виноват в этом сам, а Сатоши просто хотел в свое время внимания и любви, когда как родители батрачили на работе сутками. Если жена ещё могла это сделать, то сам Годжо пропадал целыми днями в больнице во время ординатуры. Тогда сын как раз был совсем маленьким…       Просто кое-кто оказался наивным дураком и идиотом, решившим не использовать вовремя защиту. И теперь пожинал плоды своих же ошибок — ломал психику собственному ребёнку из-за отсутствия опыта и знаний для воспитания. А также — времени.       Он откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Внутри скопился песок, драло невероятно, точно наждачной бумагой. Ещё одна двадцатичетырех часовая смена впереди… Кто-нибудь, может, придёт и спасёт от этого ада?

***

      — Ну вот что за напасть, а?! Опять ночная? Мы только вышли, а уже торчать сутками в больнице будем? Это издевательство! Хватит ржать, Маки!       В раздевалке для персонала собрались, казалось, все знакомые ординаторы. Уровень децибел на маленькое помещение невероятно высок, и от галдежа у Авы начинала болеть голова. День прошел странно, словно она вовсе не находилась в больнице и не общалась в пациентами. Прошла вторая операция для ординаторов, которую проводил сам сенсей и рассказывал все тонкости. Заодно и тестирование проводил: какие инструменты нужно брать для раскрытия задней черепной ямки, что нужно вводить перед операцией, в случае чрезвычайных ситуаций какие действия нужны и так далее. Ава почувствовала себя студенткой, когда Годжо-сенсей расспрашивал ординаторов обо всём. Естественно, лучшим был пока Юта, который уже не раз самостоятельно проводил операции.       Вторым шел Мегуми, далее Ава и уж потом новичок-старатель Итадори. Парень так активно крутился вокруг «крутого» сенсея, раз за разом охая при виде открывшегося головного мозга. Пришлось сверлить череп для того, чтобы пробраться к новообразованию. Операция шла пять часов и окончилась очень успешно: опухоль благополучно удалена, и парень будет жить.       После тяжелой смены хотелось завалиться в постель, но необходимо принять лекарства для стабилизации работы сосудов. Ава прокручивала в голове слова Гето-сана, которого смутило что-то в её медицинской карте и состоянии кистей рук. Она невольно посмотрела на свои уродливые пальцы, которые ненавидела всеми фибрами души. Они казались ей такими гадкими и ужасными, что хотелось лично взять нож мясника и разрубить их к чертям, лишь бы больше не видеть белые онемевшие кончики фаланг и дальнейшие покраснения, словно она всегда держала руки в холодной воде.       — Ава, не хочешь на выходных в бар? — окликнули её, но она не сразу ответила. Мысли поглотили, точно паучья сеть.       — Разве у врачей есть возможность бухать? — с долей сарказма ответила вопросом Ава, криво улыбаясь. Сняла ненавистные кроксы и пошевелила пальцами ног. Пока что двигались исправно, в отличие от других…       — Поверь, детка, ты ещё многое упускаешь! Нужно позволять так же отдыхать, как и работать! — Масаши уверенно похлопал её по плечу своей массивной ладонью, возвышаясь за спиной как телебашня. — Так что выше нос и пошли с нами, пока ординатура не съела нас с головой!       — Ох, я подумаю. А то вдруг ещё лягу с транквилизаторами и буду как овощ, — хмыкнула Ава, скрывая в шутке иронию над собой.       — А ты думай быстрее, пропустишь все веселье! И вообще, сегодня как раз выходной, — упрямо заявил Масаши, а потом вдруг охнул: — Погодите! Озарение! На меня снизошли озарение! Мегуми, живо ко мне!       Фушигуро стоял возле шкафчика напротив и переодевал медицинскую форму. Успел только напялить джемпер классического вида, да шнурки на ботинках завязать, как тут же его загребли в охапку. Из рук Мегуми выпал тяжелый рюкзак, где он хранил, казалось, все, что могло быть необходимо: от влажных салфеток до средств контрацепции.       — Какой у тебя типаж девушек? — лукаво пропел Масаши, дергая бровями. На фоне Маки протяжно застонала, с агрессией швыряя свою спортивную сумку.       — Масаши, копать хоронить, оставь его уже! Мегуми асексуал вообще! — заявила Зенин так, будто очевидный факт, чему был не рад Мегуми, что так глубоко нахмурился, будто был готов раскроить череп сестре.       «Асексуал? Ну-ну, та ночь все помнит, дорогая…»       Но никто об этом не узнает. Да и лучше бы забыть тоже. Самое паршивое в дружбе между парнем и девушкой — риск просто лечь в постель и хорошенько пошатать ее, когда приспичит под состоянием спиртного. Ава даже не успевала осознать, как ее мысли, точно шабутные кролики, бежали вперёд.       — Так, Мегуми-чан, какой же у тебя типаж? — настаивал Масаши, на что Фушигуро только тяжко выдохнул.       — У тех, у кого есть принципы и возможности. Те, кто прежде всего верит и любит себя, а не старается сделать всё за других. Такие теряются в течение жизни и перестают существовать как личность. Мне такие не нужны. Я и… — запнулся на последнем слове, и Ава, к огромному сожалению, прочувствовала горечь на языке. Такая хлесткая, как пощечина, очень терзающая корень. Паршиво, крайне паршиво.       — Хороший ответ, Мегуми-чан, ты мне нравишься, и пойдешь с нами п-и-и-и-т-ь.       — Масаши, дорогой, тебя, случаем, папуля не отругает за то, что позже десять пришел домой? — подколола Маки, хохотнув с собственной шутки. Не посмеешься сам — никто не посмеется. «Панда» тем временем уже потянул Мегуми за собой к выходу, но тут резко двери отворились прямо перед парнями, впуская еще одного человека в небольшую раздевалку.       — Масаши, блядь, ты опять за своё? — прикрикнули со стороны выхода. Ава узнала этот голос, и по телу в ту же секунду, как по сигналу, пробежали мурашки. И вот он уже оказался рядом: все ещё одетый в больничную форму, поверх — халат, белоснежный как его волосы, а также старые добрые кроксы синего цвета. Ну и лапища у него…       А его нога остановилась в паре сантиметров от её, а ещё от него чертовски вкусно пахло. Аве становилось рядом с ним дурно. Она прерывисто выдохнула, встала со скамеечки и начала усердно собирать сумку, чтобы выбраться из этой чертовой больницы. Ещё минута рядом с этим человеком, и она точно сопьется с Масаши и Маки.       — Ты чего всполошилась вся? — заметил всё-таки. Ава остановилась напротив шкафчика с вещами в руках. Он подошёл ближе, аромат его одеколона растормошил носовые рецепторы, и Ава закрыла глаза. — Спокойно, никто тебя не тронет. Если боишься мужчин, обратись к психологу, пожалуйста. Мне девочки с паническими атаками не нужны.       «Ах… Вот ведь засранец!»       Ава во все глаза уставилась на ехидное лицо доктора Годжо. И сейчас она заметила одно-единственное подтверждение его возраста: морщины в уголках глаз и губ, когда он улыбался. А ещё глубочайшие синяки, которые оттеняли голубизну радужки. Что за сюрреализм в живом воплощении?       Ава хмыкнула под нос, изучая чужие черты, положила вещи и приблизилась. Даже над ней, что была девушкой не маленького роста, он все ещё возвышался. Спину держал прямо, руки — в карманах, а меж бровей залегла морщина, когда она прищурилась.       — Доктор Годжо, вам не стоит беспокоиться по поводу моего ментального состояния. Я достаточно осознанный и ответственный человек, который не пренебрегает врачебной дисциплиной и обследует себя тогда, когда потребуется. Я понимаю, если вы нервничаете из-за моих рук, но намотайте на ус: советами разбрасываться будете там, где потребуется, а не тогда, когда этого не стоит. Или что, глаз не наметан?       Резко. И снова язвительно. Ава довольствовалась сменой эмоций на его лице, но по итогу он оказался под впечатлением. И она этому искренне радовалась: шанс на то, что этот мужчина не станет приставать к ней, стремительно двигался к нулю. Однако в жизни могло случиться все, что угодно, тем более, что… они — мужчина и женщина. Так ещё и оба красивые, если говорить прямо. Ава бы слукавила, если бы начала отрицать привлекательность и сексуальность начальника.       — Молодец, Ава-чан, такие доктора мне и нужны. Масаши, черт тебя дери, оставь Мегуми-чан в покое, или от операций отстраню! — сначала похвалил, а после как гаркнул.       — Меня выгнать из операционной может только Гето-сан, так что не в вашей это компетенции, доктор Годжо! — ехидно ответил Масаши, но испепеляющий взгляд доктора заставил его замолчать. — Ладно-ладно!       — Вот и чудно, хороший мальчик. Выметайтесь отсюда, пока я пинком вас не выгнал. Хватит воздух портить, — бросил в итоге Годжо, раздраженно выдохнув, минул Аву и двинулся в сторону отделения с шкафчиками для врачей выше стажем. — Ками-сама, что за газета?! Откуда она у меня, еб вашу мать?!       — Он так смешно ругается!.. — хрюкала Маки, опираясь на плечо Мегуми. — Это как старик, нашедший монетку посреди дороги, который не может наклониться над землей из-за спины больной!       — Это ты так лаконично меня старым назвала, Зенин? — Годжо выглянул из-за стены из шкафчиков и вздернул брови. — Сочувствую, мне ещё предстоит вам долго мозги компостировать. Так что терпите.       — Вы и так это делаете, Годжо-сенсей, — фыркнул подошедший Юта с маской на лице. — Вас может терпеть только я. И Юджи, возможно. Малец так прыгает перед вами, будто Бога увидел.       — Я тебе больше скажу, дорогой Юта, — с драматичной паузой заговорил Годжо. Пошевелил плечами, горделиво выпрямился, вздернул подбородок и с высока взглянул на ординаторов. — Я и есть Бог этой клиники.       — Фу, как заносчиво, — брезгливо прокомментировала Ава, радуясь, что наконец-то переоделась. Повседневная одежда ощущалась на теле лучше больничной формы.       — Желаю тебе дойти до такого же уровня, дорогуша! — пропел «замечательный» доктор, махнув рукой на прощание. Прихватил он с собой бумажный хрустящий пакет, откуда шёл весьма сладкий запах. У Авы в желудке тут же заурчало.       — Ох, какой же он!.. — воскликнула с возмущением Ава, на что раздался горластый смех Маки. Она выгнулась в спине, сняла очки, чтобы утереть слёзы.       — Мне так весело наблюдать за вами, новичками, которые только осваиваются в нашем коллективе и злятся на этого Шестиглазика!       — Э… Что? Шестиглазик? — тут же удивлённо спросила Ава, замерев на пороге.       — А, вы не в курсе? — В тон прозвучало. — Его так прозвали, потому что он видит даже самые мелочные случаи на снимках и посреди операции. Он замечает буквально все, даже то, что не увидит обычный человек. Этот идиот в лоб тыкнет с укором, якобы мы слепые! Дай повод ему только поглумиться.

***

      После рабочей смены хотелось завалиться в ванную и уснуть навсегда. Что, впрочем, Ава и сделала, доковыляв наконец до своей квартиры. Наполнила ванную теплой водой, проверила пальцы на наличие болезненных покраснений и с осторожностью улеглась. По рекомендации врача ей нельзя переохлаждать пальцы, но и перегревать тоже не стоило. Средней температуры вода должна помогать вымотанному телу расслабиться, а не довести до головокружения. Ноги ныли после целого дня на каблуках, на икрах проявилась сеточка вен.       Ава снова поблагодарила мать за склонность к варикозу. Вспомнила про мазь в холодильнике и взяла на заметку, чтобы потом полежать с вздернутыми к изголовью ногами и помазать особенно травмированные места.       Ванная должна успокаивать, но только добавляла тревожных мыслей. Сил настолько осталось мало, что она забыла включить любимое аниме, которое пересматривала слишком долго. «Атака титанов» вызывала только чувство боли, страданий за персонажей, но помогала отвлечься от реальности. Ава — мазохистка, а будучи ординатором в области нейрохирургии, так вовсе в двойной степени. Ава любила смотреть тяжелые в эмоциональном плане аниме, сериалы и фильмы, чтобы проникнуться персонажами и отвлечься от собственных проблем. Погрузиться в вымышленный мир и остаться в собственных грёзах хотя бы на время.       Работа врачом выматывала, добавляла стресса в жизнь и не красила и без того проблемную кожу. Ава только пять лет назад смогла вылечить акне, от которого на висках остались шрамы. В отражении зеркала смотрела на неё вполне привлекательная девушка, однако изъяны она видела так же, как и раньше, будучи закомплексованным подростком: глаза опущены, придавали взгляду грустный оттенок; сизо-голубые с вкраплениями серых крапинок радужки казались размытыми и сонными, а слишком тонкие, даже неестественно брови — она приложила сама к этому руку, когда во время учебы в университете выщипывала слишком широкие концы — добавляли взгляду пустоты.       Скулы стали острее из-за слишком быстрого сброса веса, а пальцы… Про них она даже говорить не хотела. Никому. Никогда. Ни за что. Её клеймо, её личная боль, её кромешная тьма, личное омерзение и отсутствие красоты. Из-за болезни не могла больше делать маникюр, как все современные девушки с покрытием из плотного материала; не могла так просто на холоде держать кружку для эстетичной фотографии посреди людей в канун Нового года; не могла даже работать и рукодельничать, как делала ранила, а всему виной поврежденные сосуды.       Максимально беречь, даже вовсе не трогать их и не беспокоить; держать в тепле и не перегревать; пить кучу таблеток для расширения сосудов; терпеть приступы острой боли, отдающей во всю верхнюю конечность — вот какова её участь, будучи совсем молодой.       Ава могла вспомнить сразу, когда кто-то говорил что-то про ее пальцы. Все обращали на них внимание, настолько выделялись среди «достоинств» её тела. Однако буллинга или оскорблений по поводу болезни она не могла вспомнить. Ей не требовались нелестные комментарии, чтобы возненавидеть свои руки: слишком тонкие, как у ведьмы, страшные, скрученные пальцы неестественной длины с обилием красных пятен и полопавшихся капилляров в районе ногтей. А ногти… Из-за недостака кальция в организме они стали очень хрупкими и ломкими, а стоило один раз стукнуться пальцем об твердею поверхность, так они тут же трескались под корень.       Пальцы на ногах переживали не лучшие времена, и Ава в летний период почти никогда не снимала закрытую обувь, страшась даже показать миру свой недостаток. А склонность к варикозу добавляла ещё больше комплексов и стресса. Ава слишком накручивала себя. Ава слишком… придиралась к себе, но не показывала другим. Ава слишком… Просто слишком. Все слишком, абсолютно.       Ей никогда не делали комплименты на улице и не провожали взглядами; её никогда никто не просил дать номер телефона для общения или чтобы позвать на свидание; она никогда не выделялась среди толпы, но стоило привыкнуть к компании, так тут же собирались вокруг люди. Улыбались, смеялись, подхватывали её смех, шутки, старались познакомиться ближе, обнимали при прощании, а после забывали. Она была одновременно душой компании и той, кого никогда никто не позовет гулять так просто. Всех так называемых «друзей» Ава звала с собой первая; тянула дружбу на себе, потому что боялась остаться одна. Она слишком беспокоилась о тех, кто не хотел с ней иметь дело, сближаться, быть настоящим другом, и отдавала себя всю.       Она слишком парилась из-за тех, кому никогда не была нужна.       Она слишком много себя отдавала тем, кто никогда не пошёл навстречу и не сделал бы то же самое.       Потому что люди — существа неблагодарные. Ава убедилась в этом и приняла собственную участь. Приняла тот факт, что… никогда не смогла бы найти настоящих, верных друзей, чтобы не быть одной.       Сейчас она не ощущала одиночества: Ава могла бы спокойно признаться своему психотерапевту, что ей комфортно с самой собой. Она нашла себе хобби, добилась главной цели в жизни и нашла себя. Вроде бы. Ава не была уверена на сто процентов, но вспоминая жизнь до университета, школьные времена, которые хотела стереть из памяти, в данный момент жизнь складывалась очень… неплохо. С первого курса у неё появился очень близкий друг, с которым она смогла раскрыться и показать себя настоящую. Кто принял её такую, какая она есть, не имел темных мотивов или не пытался воспользоваться для корыстных целей. Никак нет.       Мегуми был честным, хоть и замкнутым, очень добрым и хорошим человеком. Он разделял с ней боль, утешал после разрыва с бывшим, который устраивал ей эмоциональные качели, приносил еду домой и… разделил постель. Неделю назад, после пьянки. Он последнее время вовсе избегал ее и даже почти не разговаривал. Ава могла с уверенностью сказать, что скучала по нему, однако он не шёл навстречу и будто вовсе не собирался возвращаться.       Сообщения в телефоне остались не прочитанными ещё со среды, а уже наступила суббота. Ава копошилась от стресса, думая, что могло пойти не так. Она не верила, что та ночь могла изменить в корне буквально всю их дружбу. Ава хотела поговорить, но стоило выловить его где-то, как Мегуми тут же убегал, даже не намереваясь поддержать диалог. Ссылался на обилие работы, предстоящую операцию, разговор с Годжо-сенсеем и другие причины, которые он выдумывал на ходу.       Ава не хотела навязываться, но беспокойство и страх сжирали её. Она звонила несколько раз почти ежедневно, но каждая попытка была провалена, стоило только подождать механического голоса, оповещающего о том, что в данный момент абонент не мог отвечать. Ава извелась до состояния пружины, которая торчала под слоями из поролона, что трясли дети при прыжках. Сегодня она позвонила три раза, а ответа так и получила. Она уже готова была обидеться на него и больше не общаться, но не позволяла совесть. Ей… необходимо поговорить с ним.       Из спальни доносилась знакомая мелодия, которую она поставила на звонок только одному человеку. Думая, что звонил Мегуми, она выбежала из ванной, да вот только музыка тут же оборвала все надежды. Почему выбрала эту песню, Ава не знала, но строчки о том, как девушка отдала ему всю себя и это исчезло, больно откликались в сердце и ассоциировались только с…       — Привет, пап, — сняла тут же трубку, и на той стороне раздался хриплый смешок.       — Ну здравствуй, моя жизнь. Как у тебя дела? Рассказывай старику, пока держать телефон могу.       — Да вроде всё в порядке. Вот, первая неделя от начала ординатуры прошла, — Ава поставила отца на громкую связь и положила телефон на тумбочку, параллельно начав искать домашнюю одежду.       — И как тебе?       — М-м-м, ну… Неплохо? Пока что мало могу сказать, ещё не всё поняла, усвоила. Но начальник у меня интересный.       — Что за перец тебе попался? — тут же серьёзно спросил отец, и по прозвищу можно понять, что он взялся за старое: называл так всех, кого Ава не понимала, чувствовала по отношению к таким людям смешанные эмоции и переживания.       — Ну… Эх, чего греха таить? Мы с Мегуми приехали в клинику, опоздали на пару минут, потому что отмечали наше поступление на практику. Мы в Токио Сайксэйкай теперь работаем.       — Да ладно?! Милая, чего же ты не сказала? Эта та больница, где меня после инсульта оперировали. Я по сей день приезжаю туда!       — Пап, ты ездишь в другую больницу, забыл? Я нахожусь в Шинджуку, а мы ездим в Шибую, — напомнила Ава, понимая, что отец вновь ошибся с отложившимися в голове воспоминаниями. Он ездил в филиал этой больнице Шибуе, иначе бы точно знала, что ведущий нейрохирург Японии работал именно с её отцом.       — А, да? Ой, прости, пельмешек, забыл снова. Но я вообще что сказать хотел… Я начал правильно, но оговорился! Мысли путаются, прости, не могу сосредоточиться, — виновато проговорил отец.       — Всё в порядке, я понимаю, — вышло суховато, и Ава хотела себя по лбу хлопнуть за безэмоциональность.       — Так-то я в эту больницу перевожусь! Мне одобрили страховку, представляешь? Мы добились этого с Мичиру наконец-то!       Ава не забыла, как на протяжении нескольких лет отец мучился от недостатка финансов на лечение, и корила себя за то, что помочь не могла в связи с учебой. Ее отец, Хаяо Хиросэ, был успешным когда-то риелтором в компании по строительству жилых комплексов, и за его сорокалетнюю карьеру построено достаточно много новых домов и отдано несколько тысяч квартир благодаря его сделкам. Зарабатывал он достаточно, чтобы прокормить свою семью, но…       Всегда по жизни шло что-то не так, и Хаяо не был исключением. Компания долго не одобряла ему страховку и не хотела заодно терять сотрудника, поэтому отец терпел издевки своих бывших подчиненных, когда как сам понизился в должности. В основном отец отвечал за звонки и заключения договоров, а остальными вещами занимались коллеги. Хотя бы как-то… Но Ава считала подобное лишь пыткой и расточительством нерв жены отца, Мичиру. Славная женщина, работающая воспитателем в детском саду, которая в свое время была няней для маленькой Авы.       — Почему они не делали это раньше? — со злостью прошипела она, едва не порвав пижаму. Шёлковую, которую когда-то ей подарил Мегуми на день рождения.       — Потому что жизнь — несправедливая штука, детка. Приходится батрачить даже будучи на руку парализованным, — со смешком выговорил отец, но пропитан он болью и смирением. — Когда к нам собираешься? Мичиру давно ждёт тебя.       — Не знаю даже, потому что практика только началась, а я почти без выходных буду в больнице торчать. Неделя прошла, а я уже устала. Сегодня была вторая по счету операция.       — И как оно?       Ава не переставала поражаться такой заинтересованности. Хаяо до инсульта не был таким человеком, наоборот: в его натуре проблескивали черствость, даже высокомерие и прохлада. Он словно был и не был одновременно, как проходила жизнь дочки — его не особо волновало. Сухие вопросы по поводу оценок, дальнейшей учебы, секций и, возможно, отношений — максимум прежнего Хаяо. Сейчас же человек изменился в корне, и Ава не могла перестать удивляться этому даже спустя столько лет. И ей было приятно: внутренний раненый ребёнок забавно улюлюкал и хлопал в ладошки, заставляя сердце «взрослого» трепетать от теплоты.       — Прошло успешно. Правда, начальник едва с цепи не сорвался на родителей пациента. Ему всего семнадцать, а диагностировали эпиндиному.       — Поясни, что это такое? — нервно хихикнул отец. Он ещё не привык к многочисленным медицинскими терминам от дочери, которая варилась в этой сфере почти восемь лет.       — Опухоль центральной нервной системы, которая развивается из глиальных клеток, выстилающих желудочки мозга. Я думаю, это мало что тебе скажет, — с не менее яркой улыбкой сказала Ава, буквально видя перекошенное от незнания лицо Хаяо.       — Верно толкуешь, я ни черта не понял.       — В общем, тоже опухоль головного или спинного мозга. Она бывает и доброкачественной, и злокачественной, как и многие новообразования. Но случай нам попался хороший, поэтому парень будет жить и проходить реабилитацию.       — У тебя хороший врач в наставниках?       — Пап, у меня ведущий нейрохирург страны — начальник по совместительству.       — Почему начальник-то? Детка, начальник тот, кто тебя нанимает и выдает зарплату, а этот хрен тебя курирует, — начал заумно поправлять Хаяо, и Ава закатила глаза.       — Так-то доктор Годжо и есть мой начальник. Он также может нас уволить и регулировать заработную плату. Она и без того крошечная, так что тут больше дело в отношении и дальнейшей работе. Главврач стоит в разы выше и не занимается ординаторам досконально.       — Погоди-погоди, как его фамилия? — встрепенулся Хаяо. Ава вмиг напряглась, прокручивая все, что сказала ранее.       — Годжо. Сатору Годжо у меня как начальник, наставник, куратор и…       — Ну ничего себе. Он оперировал меня при инсульте, пельмешек, — фыркнул Хаяо, потешаясь над данным фактом, когда как его дочь стояла с лифчиком в руке посреди спальни. И в дверь заодно звонить начали.       Сердце Авы в пятки ушло от услышанного. То ли она от шока забыла, то ли ещё что… Каким образом она не запомнила, что Годжо, мать его, Сатору оперировал Хаяо после субарахноидального инсульта пять лет назад?       Тогда у отца было сильное кровоизлияние в мозг, обнаружилась аневризма, которую срочно нужно было зафиксировать, а также, чтобы исключить прорыв крови в желудочки мозга. Тяжелая операция, лишившая Хаяо возможности двигать левой рукой до локтя, однако это всяко лучше, чем если бы Ава, будучи студенткой третьего курса, хоронила его на семейном кладбище.       Но она никак не могла вспомнить лицо доктора, который лечил Хаяо. Мичиру тогда рыдала ему в плечо, а после направили к психотерапевту, чтобы успокоить и восстановить психическое состояние бедной женщины. Она напрягла извилины, заставила сознание шевелиться, чтобы найти нужное воспоминание. И только темно-синяя форма, окровавленные мятного оттенка перчатки и маска на лице всплывали в голове, а лица и не увидала…       — Я в шоке, — бросила Ава, а звонок в дверь продолжался. — Ой, пап, я тебе перезвоню!..       — Давай-давай, пельмешек, заранее спокойной ночи!       И отключился, а Ава, как в зад ужаленная, подскочила к двери. Заглянула в глазок, а там стоял… Мегуми. С пакетом в руках. Он казался смешным и таким милым даже в круглом отверстии.       — Здравствуйте! Кто к нам пожаловал? — Вместо приветствия. Ава нарочно состроила удивленное лицо, чувствуя, как кровь закипала в жилах. Судя по лицу, Мегуми даже не удивился такому радушному приему. И заметил красивую шелковую пижаму на теле Хиросэ.       Однако она не акцентировала внимание на Мегуми: за его спиной маячил ещё один человек, и им оказалась… Маки. Привычно собранные в хвостик волосы и зачесанная направо челка придавали ей вид совсем подростка, а не серьезного врача кардиологического отделения.       — Соизволила открыть, наконец-то! — воскликнула Маки и протиснулась мимо Мегуми. — Можно хотя бы на пороге постоять, а то торчать на проходе не хотелось бы?       — Л-ладно. — Ава робко впустила их в квартиру, и Мегуми привычно, но тихонько закрыл дверь: хозяин предупреждал Аву о тонких стенах и риске снести дверь к чертям, поэтому просил закрывать нежнее.       — И тебе привет, — вдруг заявил Мегуми, косо взглянув на неё. Между ними будто пробежали искры, палящие с двух сторон, и свидетелем молчаливого противостояния глазами стала Маки, которую это явно не устраивало.       — Короче, чего же мы приперлись к тебе? Погнали в бар, я же тебе обещала! — заулыбалась, прямо-таки львица-обольстительница, но старалась выглядеть невинно. — Давай-давай, булки в руки и за мной, ясно?       — Эй, эй! Куда поспешила? Я ещё не соглашалась! И вообще, нам же…       — У нас выходной, Ава, — перебил ее Мегуми, и она застыла посреди коридора в одной тонкой пижаме. — Можно реально сходить и получше познакомиться с коллегами. Собрались почти все, кстати… Да?       — Все собрались, не вешай лапшу на уши, если не знаешь, мелкий, — Маки нарочно потрепала густую шевелюру Мегуми как истинная старшая сестрица: разница у них была всего год, но Маки всегда пользовалась моментом подколоть двоюродного брата. — Ну что, пойдешь? Я ждать долго не собираюсь.       — Маки!       — Да чего? Я разве грубо разговариваю?       — Не ставь условия, и люди к тебе потянутся. Будь проще и спокойнее.       — И где я неспокойная, ты мне скажи? Приведи хоть один случай!       — Вчера, когда Юта на твою форму разлил кофе, ты закатила истерику.       — Это другое!       — Да заткнитесь вы, пойду я с вами, пойду! — воскликнула Ава, не желая слушать братско-сестринский спор. — Подождите меня хотя бы пятнадцать минут, я могу пока вам чай налить. Я только после ванной и совершенно не готова.       — О, Ками-сама, спаси меня! — простонала Маки, но Мегуми потянул её на кухню за собой.       — Иди собирайся, мы ждём.

***

      Бар, в который её позвали, оказался весьма скромным, но приличным местом, расположенным среди жилых домов. Затесался где-то посреди обилия магазинов и ресторанов, однако найти его удалось благодаря Маки, у которой не наблюдался топографический кретинизм. Ава плелась за Мегуми, что даже приоделся для посиделки. Облаченный в черную кожаную куртку и джинсы с порванными коленками напялил, вот так модник! Интересно, а пить он собирался? Ава тут же проглотила язык и даже не стала вслух что-либо говорить на эту тему: еще слишком бередящая недосказанности между ними и напряжение. Маки разбавляла обстановку своими жалобами и комментариями на таксиста, чем вызывала у Авы только смешки.       Сегодня она отдала предпочтение кроссовкам, решив поберечь щиколотки. Простые джинсы, топ и сверху темно-синего цвета худи. Поправила сумку спортивного вида и проверила наличие всего необходимого: ключи, телефон, паспорт, наушники, сосудорасширяющие таблетки, ещё несколько видов, среди которых — от головной боли, тошноты, а также блокаторы кальциевых каналов, — кошелек, антисептик, влажные салфетки… В её сумке всегда можно найти необходимое: только спросить остаётся, наверняка да найдется.       На входе стояли ещё несколько человек смутного вида и пытались пройти в бар, пока их выталкивали администраторы. Маки пробралась сквозь них, одного пихнула локтем и сказала номер столика. Их пропустили разом, и официант тут же проводил их к местам. Скромный бар внутри оказался весьма уютным и интересно оформленным: неоновые вывески кричали лозунги бара и провожали в путь алкогольный; красиво одетые официанты с изюминкой в виде головного убора, а также с вежливостью на устах и приятным говором с губ, чтобы располагать гостей к себе. Аве уже понравилось внутри, словно она отправилась в далекое будущее на машине времени.       Оказалось, действительно все ординаторы под предводительством Годжо-сенсея и Гето-сенсея собрались в одном месте и уже распивали шоты. Последний закинул Юта, пока Масаши, гогоча, рассказывал, очевидно, что-то смешное. Как обычно, в компании находился клоун, который развлекал компанию.       — Ребята, я привела их! — объявила Маки, раскинув руки словно победительница. Компания радостно заохала, и почти все встали, чтобы обняться и поприветствовать. Активным оказался Юта, который пожал руку и обнял крепко за плечи Мегуми, и сделал почти то же самое с Авой. Особенно задержался, сжимая в объятиях, а на губах гуляла добродушная улыбка. Подскочивший будто в зад ужаленный Итадори кинулся на плечи Мегуми, приговаривая:       — Мегуми-чан пришел!       Чему не рад был сам Фушигуро, как ярый не любитель тактильных ощущений. Но Юджи было будто плевать, и он продолжал душить нового друга в объятиях, пока его не прервал Юта.       — Рад вас видеть, присаживайтесь, скоро и еду принесут, а алкоголя у нас тут полно! Что предпочитаете? Покрепче, или игристое вино? Сухое, сладкое? Сакэ?       — Мне сакэ, Юта, сразу же! — подняла руку как школьница Маки, усевшись рядом с ним. Очень даже близко. — Ой, что за шоты у вас?       — Да сборная солянка. Конечно, пить можете, но не перебарщивайте, — подал голос незнакомый парень со… странными тату на лице. Две кривые линии шли к щекам от уголков губ, а на кончиках прорисованы кружочки, внутри которых закрашенные горошинки. Ава с непониманием уставилась на новичка, который в удивлении взглянул на неё, а потом его будто осенило, и он хихикнул. — На тату смотришь? Ошибка молодости.       — Ой, забыл вас представить! — заявил Масаши, привстав. — Ребятки, это Инумаки Тоге, медбрат кардиологического отделения. Он старше нас всех и уже четыре года работает в Токио Сайксэйкай. Тоге, это Мегуми Фушигуро и Аварон… Хиросэ?       — Хиросэ, да, — легко улыбнулась Ава и привстала, превозмогая боль в икрах. — Приятно познакомиться, Инумаки-семпай!       — Взаимно! Приветствую, Фушигуро-кун, братец Маки! — странновато улыбнулся Тоге, но, к неожиданности всех, Мегуми ответил тем же и крепко пожал руку нового знакомого.       — Ну все, компания собрана, можно говорить тост! — Масаши, как самый активный, встал первым и начал: — Ребята, мои дорогие коллеги, желаю всем нам удачи, успешной карьеры в качестве врачей! У вас все получится, уж я буду за вас болеть. Я также болел за Юту с Маки, так что я уже закаленный!       — Я тебя щас урою! — крикнула Маки, выставив показательно кулак.       — Да хорошо, хорошо, я понял, — примирительно поднял руки Масаши и прочистил горло. — Ну что же, здоровья, крепких нервов, удачных отношений и никаких измен, а также неадекватных пациентов и проблем во время операций! Давайте сюда бокалы!       Вовремя принесли остальную выпивку, и Ава выбрала себе сакэ, решив пригубить сегодня покрепче. Мегуми обошелся игристым вином, хотя на деле пил его редко. Возможно, негативные воспоминания прошлой субботы все ещё влияли на поведение Фушигуро, поэтому он держался скованно и сдержанно. Даже отодвинулся от Авы, сев ближе к Юте, хотя скамья была поистине длинной. В итоге Ава сидела по левую руку от Тоге и завела диалог с ним.       А он оказался интересным собеседником, любящим рок-музыку, литературу, мангу и многое другое. Поистине разносторонняя личность, а ещё такой спокойный. Его голос в прямом смысле убаюкивал, а аура от него крайне спокойная и приятная. Ава даже расслабилась на секунду, решив отпустить себя. Пила медленно, чтобы не довести себя до приступа, постоянно поглядывала за пальцами. А Тоге будто и не обратил внимание на изъяны рук Хиросэ, либо решил тактично промолчать, за что она в любом случае была благодарна: отвечать на расспросы о своих руках ей не хотелось совершенно.       Алкоголь лился из руки в руки, пока градус медленно, но верно то опускался, то повышался. Ава совершенно не грациозно переместилась, сплела свои руки с Маки и, буквально прижавшись плечом к ней, выхлебала до дна крепкий сакэ, даже не поморщившись. Снова смешки, шутки, анекдоты, тупые и крайне несуразные истории из карьеры врачом. Больше всех, как рассказчик, отрывался Инумаки, у которого за спиной гора опыта и знаний в работе медбратом. Масаши хлопал по столу со смеху в очередной раз и постоянно завалился на кричащую Маки, что была крайне довольно оставаться спрессованной.       Мегуми тихонько распивал вино и беседовал с Ютой, который действительно был увлечен собственным рассказом. Ава не могла расслышать подробности: речь шла о прошлых отношениях Мегуми, где ему изменили. Ава с удивлением присвистнула, осознав, что он, возможно, пережил травмирующие события и мог свободно беседовать об этом. Итадори уже раскладывал карты и протягивал Масаши, тут же заставляя того капитулировать и забрать в свою колоду. Вдруг начал тасовать, разложил как истинный любитель и фанат покера, а потом поставил ему три туза, один которых козырной, и победа за Юджи. Ава не играла в карты часто, да и друзья её редко когда решались на азартные игры, но понаблюдать за негодованием проигравшего и ликованием выигравшего было весьма интересно. И продолжала вливать в себя крепкие рюмочки.       Один шот — слегка разрумянились щеки.       Два шота — резкое опьянение ударило в голову кувалдой, руки ослабли, тормоза спущены.       Три шота — хихикала над всем, что только можно, валилась со стула; губы уже онемели.       Четыре шота — появилась икота, в глазах начало качаться.       Пять шотов — икота усилилась, в голове помутилось, картинка обострилась и начала вертеться.       Голову начало кружить. Сознание затуманено, перед глазами забегали кружочки, а помещение начало уже качаться. Поняв, что опьянела достаточно, Ава… пригубила последний шот и сдавленно хихикнула, иронизируя над собой: снова повелась на радужные шоты? Однако она даже не знала, сколько градусов там намешано, поэтому не рассчитала возможности своего организма на перенесение алкоголя. Единственным плюсом служил тайминг, с которым она опрокидывала шоты: каждый час или даже больше, однако это не помешало остановить наступившее опьянение.       Нос утыкался в сгиб локтя, а тело качало как на корабле, что даже усидеть было сложно. Она пыталась смотреть хоть куда-то, но везде продолжало плыть до тошноты. Тёмный бар становился похожим на борт корабля, который попал под влияние мощной волны. Начинало крутить живот, а желудок противился влитому спиртному. Всё произошло так быстро и резко, что Ава даже не успела вовсе осознать, что и как ей нужно делать.       На шатких ногах она постаралась встать с места, старательно не привлекая к себе внимание. Пьяный мозг приказал ей идти в туалет и опустошить желудок, иначе ей будет совсем плохо. Наступали вертолёты. Ноги скручивались, спотыкались об друг друга, пока руки слабенько, но хватались за шершавые стены. Кто-то что-то спросил? Ава даже не различила букв: видела лишь лицо, плывущее по течению. Его покрывала рябь, и от это ощущений качки ей уже становилось тошно.       Скребя по полу резиновой подошвой, она открыла дверь, не зная куда, сбила с пути, казалось, всё или же ничего; с размаху открыла кабину в туалет и выблевала содержимое желудка. Неприятное ощущение в горле, будто его саднило; раздирающие глотку рвотные позывы, и снова два пальца в рот для окончательного опустошения. Руки-губы-ноги онемели, она дезориентирована в пространстве настолько, что не понимала, что происходило с её телом прямо сейчас. Кто-то вытащил её из туалета, насильно потянул вверх. Сквозь толщу воды слышала голос. Вроде бы мужской, очень звонкий и… приятный. Мутные глаза прошлись по лицу, и разглядела она только белоснежный абрис, но лица и не увидала, пока не встретилась с мощным потоком холодной воды. Ей умывали лицо, приводили в чувства, руки слабо обхватили… то ли плечи, то ли спину. Она уткнулась носом куда-то, просто вдыхая необычный парфюм с нотками сладкой выпечки и мяты. Неадекватный мозг пьяно рассмеялся на надежды, что строило не менее нетрезвое сердце: Аве показалось, что это сенсей. Очень знакомый запах.       — Муж-и-и-и-и-к?! Т-ты кто-о? Знакомый, не помн-ю-ю… Грождо? — пролепетала она, вытягивая губы уточкой и щуря глаза. Пыталась разглядеть знакомые черты, но так ничего и не вышло. Мозг не работал в единстве с речевым аппаратом, который нёс всё, что лезло в голову.       — Мою фамилию так ещё никто не коверкал! Вот это да, кто-то тут жестко напился и перепутал туалет, — рассмеялись в ответ, и теперь Ава точно узнала этот язвительный голос. После опустошения опьянения еще слабо, но проходило. Её постоянно вело в сторону, и она норовила проехаться носом вдоль стены, сваливаясь к плинтусам. Если бы не чужие и весьма сильные руки, она бы давно валялась тряпочкой посреди… туалета?       — Ну-ка хватайся за меня, а то ещё упадешь, — её притянули к себе, прижали к теплой груди, руками нежно обнимая. Ава растаяла как эскимо в летний день, вдыхала такой волнующий аромат и просто терялась. А он держал её возле себя так крепко и надежно, что она почувствовала себя маленькой девочкой, которая умудрилась после школы нашкодить.       А он вёл её, даже дошёл до нужного столика. Сквозь шум в ушах она пыталась расслышать разговор, но вместо этого смотрела на профиль. Идеально-ровная линия челюсти, острые скулы, блестящие из-за сладкой гигиенички губы, с которых то и дело слетали слова. А как он складно и вкусно говорил… Пьяный мозг вырисовал интересную картину, где она бы пристала к нему в туалете, будучи нетрезвой в щепки, заставила бы прижать к стене и хорошенько…       Ава смотрела на шею, усыпанную созвездиями из родинок; смотрела на шрамик на мочке уха и красиво остриженные виски. Она только сейчас увидела невероятную прическу этого… мужчины… Какими гладкими казались на ощупь эти белоснежные локоны, а запах шел от него невероятный. Она слышала очень неразборчивые нотки, но уже понимала, что готова вдыхать этот аромат постоянно. Рука легла на вырез на груди. Он в тонкой рубашке, на вид черная, если не обманывали глаза, а ростом — ходячая антенна. Ноги подкосились, и Ава ухватилась за воротник, удерживая равновесие. Лёгкий смешок раздался над ухом, и по коже пробежал табун мурашек от плеч до низа живота. Она уткнулась куда-то в грудную клетку, мелко дрожа. Чего же он не посадил её?..       — Ава… Ава тут… Блевала… Толчок залит… Рвотой… Домой…       Обрывочно слышала она, стараясь не потерять сознание.       — Ками-сама, как ты умудрилась так перебрать? — проворчали над ухом, и Ава слепыми глазами уставилась на лицо напротив. Оно все ещё казалось белым пятном, полотном, идеально выглаженным и выставленным для фото, но что-то проглядывалось сквозь туман. — Ава, давай я тебя отвезу домой… Ава?       — Годжо-сенсей, мы… Отвезём… Адрес…       Кто-то тронул её плечо, и Ава вырвалась из хватки, прильнув к мужчине ближе. Она не запомнила или не услышала имя, ей было уже плевать. Глаза поймали только блестящие губы напротив, что приоткрылись на вздохе. Она ощутила на щеке его дыхание, ручки сжали ткань рубашки, притягивая ближе.       Поцеловать, поцеловать, поцеловать… Только поцеловать и ощутить эти манящие губы…       Мутное сознание покачивало бокалом в ответ на выкрутасы хозяйки, когда она лично схватила его за затылок, сжав волосы у корней, затолкнула язык в рот и горячо простонала, ощущая сладость на губах. Как и представляла, они мягкие, податливые, гигиеническая помада оказалась со вкусом вишни, а терпкость одеколона, казалось, пошатывала рассудок. Наваждение, только и всего, потому что после того, как мужчина оторвал её от себя… Её вырвало прямо на чужие ботинки, и над головой раздалось:       — Ну и мерзость.