Культурный центр имени Мо Жаня

Help me! I broke apart my insides,

Help me! I've got no soul to sell

Help me! The only thing that works for me

Help me! Get away from myself.

Nine Inch Nails — Closer

***

      Для приличия Чу Ваньнин заказал латте. Ему хотелось умять пару-тройку пирожных, но обстановка не располагала; при Мо Жане, конечно, он разорил бы запасы этой кафешки под его обиженное сопение, мол, я тебе получше испеку. Не думать, не думать о Мо Жане было первостепенной задачей, но Чу Ваньнин иногда ловил себя на том, что всматривается в лица высоких и стройных молодых людей. Это было так глупо, так мерзко. Вот и сейчас настроение его ужасно испортилось. Его визави посасывал матча на кокосовом молоке через трубочку — что-то неудобоваримое из репертуара Сюэ Мэна. Под курткой у него было худи с эмблемой сельскохозяйственной академии. Под худи — стальные мышцы и персиковая кожа.       — Как мне тебя называть?       Мальчик выпустил изо рта трубочку, прикусил карандаш и посмотрел на него чуть искоса.       — Ни Господину, ни Хозяину, ни Властелину ты не по зубам, — заметил он. — Зови меня Императором. Уж Император-то с тобой справится.       — Господом Богом тебя не звать? — хмыкнул архитектор, запахивая на себе поплотнее пальто; перед этим он вынул из кармана листок с небрежно набросанным списком пожеланий, и если бы Мо Жань увидел тот список, пришёл бы в ужас.       Хотя бы потому, что на его сокровище кому-то позволялось ставить ноги. И сервировать обед на его тощей спине.       Императора, похоже, впечатлить было сложнее. Он с видом прилежного ученика вычёркивал пункты; роскошный список Чу Ваньнина на обрывке рисовой бумаги таял на глазах, и архитектора охватила тоска, к тому же от маниакальной дотошности мальчишки у него уже начало подёргиваться нижнее веко; надо было связаться с тем грубым парнем, который угрожал его оттрахать, да и дело с концом.       — Вот это мне не подходит, это очень опасно. И никаких практик в публичном месте, я не готов так рисковать… Вот здесь мне нужна будет консультация, но я знаю, где её получить… В остальном меня всё устраивает. А чего мы точно делать не будем?       Чу Ваньнин медленно вынул другой обрывок бумаги и жестом игрока в покер положил перед Императором.       Всего одна фраза.       Император изумлённо поднял на него глаза. Доли секунды архитектор наслаждался произведённым эффектом. Ха! Так тебе и надо!       — Я… — начал Император чуть неуверенно, коснулся клочка бумаги пальцами, провёл по нему в задумчивости. — Это несколько… противоречит… Подожди, мне нужно это сформулировать. Основная физическая и… организационная… нагрузка лежит на мне. Но то, чего ты хочешь… сложно. Тяжело для тебя как принимающей стороны. Тебе… будет страшно, больно, некомфортно и…       — Я хочу, чтобы мне было страшно, больно и, о ужас, некомфортно. Я за этим и пришёл в «Тыкву-развратницу»!       — Да, но… после такого нужен грамотный переход к…       — Не нужен, — отрезал архитектор, надевая личину искушённого любителя острых ощущений. — У меня достаточно опыта, чтобы понимать, от чего мы можем спокойно отказаться. С тебя это снимает дополнительную нагрузку.       Император повёлся на этот маскарад и тут же сдался.       — Мы всегда можем изменить формат, — осторожно сказал он. — Но… больше ничего? Какие-то особенные слова или практики?       — Всё, что угодно, — беспечно сказал Чу Ваньнин. — И не стесняйся в выражениях.       — Я подготовлю список сценариев…       — Я предпочёл бы не знать сценарий сессии перед её началом.       На неприлично красивом лице Императора последовательно сменилось несколько выражений — удивление, замешательство и какая-то обречённость.       — Но ты можешь оказаться не готов…       — Это всё придумал я. Позволяю тебе дописать там ещё несколько, чтобы сохранить интригу.       — Давай согласуем сейчас хотя бы общий список, потом я подготовлю детализацию. Ты не будешь знать, что произойдёт на каждой конкретной сессии, но я хочу убедиться, что в целом не случится ничего, что для тебя недопустимо.       — Воля твоя.       Император какое-то время корпел над списком, аккуратно, почерком отличника, вписывая иероглифы в линейки бланка. Затем развернул бланк к Чу Ваньнину.       — Вот, прочитай, пожалуйста, внимательно, и вычеркни то, что тебе не подходит. И поставь подпись вон в том окошечке.       — Мне всё подходит! — легкомысленно сказал архитектор, даже не вчитавшись; глаза Императора чуть расширились. — Всё, подписал. Больше дурацких бумажек нет?       — Как мне тебя называть? Мужики в клубе зовут тебя Вирджинией…       — Только не Вирджиния!       — Раз уж я Император, мне положена наложница, верно? Будешь моей драгоценной наложницей! — юноша хохотнул, довольный своей шуткой. — Как насчёт… Чу Фэй?       Чу Фэй? Чу Фэй?! Чу Ваньнин резко поднялся со своего места. Как… как такое…       — П… прости, — Император протянул руку, но его руки не коснулся; он по-своему интерпретировал эту реакцию и наговорил затем лишнего, но, впрочем, архитектор не особенно его слушал, поражённый тем, что очередное предсказание ручной ведьмы Цзян Си оказалось правдой. — Я не подумал, что это… Да, я знаю твою фамилию. Я видел твоё интервью в журнале. У дяди были журналы об искусстве и всяком таком. Я от этого далёк, а он всё пытался заниматься моим образованием… Я… я не стану разглашать информацию о наших… взаимоотношениях. Я единственный наследник крупного бизнеса по производству сельскохозяйственной техники, — он назвал фирму, и Чу Ваньнин, вспомнив название, кивнул. — Если я решу запятнать твою репутацию, для меня самого это будет крайне небезопасно. Моя семья… У меня прекрасная семья. Они очень меня любят, но… я не смогу им объяснить, почему этот клуб и почему ты. А в нашем кругу такое не приветствуется. Через пять лет, после академии, я поеду учиться за границу, так что… мне нужно провести эти пять лет без особых потрясений. Пусть они считают, что я просто люблю погулять.       — А почему этот клуб и почему я?       — Тебе я, наверное, тоже не готов объяснить. Но тебе там не место, среди этих уродов. Ты не такой.       — Что, пожалел меня?       — Нет, ты не вызываешь жалости. Просто… это же не дело. Так… так нельзя.       — Сколько тебе лет? — Чу Ваньнин взял себя в руки.       Чу Фэй так Чу Фэй. Что ему терять? Чего ещё он не лишился? Император ему не нравился, хотя, стоит признать, природа одарила этого мальца исключительной привлекательностью и поступью римского легионера; но раз Мо Жаня устроило отсасывать у Жун Цзю — он что, не может закрутить интрижку ради развлечения?       — В апреле будет двадцать. Придумать тебе другое имя?       — Мне подходит Чу Фэй. Не волнуйтесь, Ваше Величество.       — И да, я попрошу тебя сдать вот эти анализы, — Император вытащил из папки очередную бумажку. — Вот мои результаты, как видишь, всё чисто.       — Чего?! Думаешь, я какая-то шлюха?       — Проститутки сдают анализы регулярно, — заметил юноша. — Основной источник распространения таких инфекций — взрослые мужчины, считающие, что им незачем предохраняться. А я себя не на помойке нашёл, мне проблемы не нужны. И нет, не делай такое лицо. Мы в любом случае будем предохраняться. И никакого алкоголя на сессиях. Ни алкоголя, ни веществ.       — Что-то слишком ты доминируешь, а мы ещё даже не начали!       — Нууу… Мы могли бы, конечно, сейчас пойти в туалет, — скучающим тоном протянул Император, закинул ногу на ногу и вдруг принялся говорить вещи, от которых архитектор чуть не свалился с барного стула, — где я затолкал бы тебе в рот твой шейный платок, стащил с тебя твои модные штаны, поставил на колени и отымел, пока ты не начнёшь скулить, умоляя о пощаде… Впрочем, нет, в мыслях ты будешь умолять меня засадить поглубже, потому что такие отбросы, как ты, желают вобрать в себя крепкие молодые стручки и никогда не отпускать… Вы, старики, жадные до чужой молодости, так ведь? Ваши раздолбанные дырки так и просят запихнуть в них что-то побольше. Поверь, мне есть, что в тебя запихнуть. А потом, когда ты решишь, что больше не можешь, я связал бы тебя и трахал ещё, несмотря на твои стоны, потому что всё, чего ты, в сущности, хочешь — чтоб тобой пользовались, как дыркой в куске мяса, — Император тут же изменил тон голоса и продолжал уже спокойнее. — Но нет справок и презика — нет стручков, ничем не могу помочь.       Чу Ваньнин закашлялся от неожиданности.       — А ты… — начал он и даже не подобрал подходящего слова. — Ладно, будут тебе справки.       Твою ж мать, подумал он, глядя, как Его Императорское Величество вприпрыжку бежит к эскалатору, потому что через двадцать минут у него лекция по истории. Ну и молодёжь пошла.       Он всё-таки заказал пирожные. Четыре штуки.

***

      Пока Чу Ваньнин покорно ждал своей очереди на сдачу анализов — ВИЧ, гепатит, сифилис и прочее, и прочее — в кафетерии культурно-выставочного центра фонда «Хайтан» Му Яньли вкрадчиво, как лисица, лила Мотре в уши яд сплетен.       — Я знаю, что вы с Чу Ваньнином в серьёзной ссоре, иначе бы я не заговорила с тобой об этом. Но… я делаю материал для одного западного издания о культуре секс-вечеринок в Китае…       — И?.. — резко перебила её Мотра, кутаясь в длинный чёрный кардиган.       От упоминания его имени ей внезапно стало холодно. Сцена на фестивале всё стояла у неё перед глазами. Несколько часов назад она осторожно трогала ещё не зажившую губу Мо Жаня, и на кончиках её пальцев алела кровь. Бедный ребёнок, говорила она, бедный мальчик, и Мо Жань, положив ей голову на грудь, охотно соглашался с тем, что он бедный мальчик. Это никак не мешало ей пару раз воспользоваться его мужским достоинством (и разок просто языком) в исследовательских целях. Достоинство был очень даже достойным, его обладатель в качестве любовника уступал предыдущему её приятелю, но, в конце концов, если три года дикий белый кот пускал в тебя когти — не сразу вспомнишь, каково, когда с тобой нежны.       Дикий белый кот…       — Это в материал не пойдёт, я не буду заниматься деаноном, — трещала Му Яньли, — но я хочу, чтобы ты знала. На нескольких закрытых форумах БДСМ-сообществ северных провинций упоминается человек, по описанию очень похожий на нашего общего знакомого.       — Ты думаешь, в Китае мало тощих носатых придурков? — Мотра отвлеклась от своих мыслей.       — Придурков много, остальное встречается чуть реже. Но есть и другие характерные особенности. Украшения, кольца, шрам на брови, особенности поведения, кое-кто пишет, что это известный человек, что он из творческой среды… Почитай сама. Тебе никогда не казалось странным то, как он хватается за все эти инициативы в поддержку женщин и против насилия?       — Я считала, что он просто порядочный человек.       — Каждый раз, когда мужчина изображает из себя лучшего друга всех женщин, я думаю — не хочет ли он что-то скрыть? Что-то похлеще домогательств на рабочем месте?       Му Яньли сунула ей в руки планшет. Слова — всего лишь слова. Они ничего не значат. Всего лишь иероглифы на чёрном фоне. На белом фоне. На… чёрт, на фоне, усеянном сердечками?! Но совокупность этих слов, частота их повторений, эпитеты, которыми не каждого мужчину наградишь… Тощих носатых придурков много; многие ли из них носят белые пиджаки, перехваченные в талии тонким плетёным ремнем? И многие ли из тощих носатых придурков в белых пиджаках никогда не снимают кольца? А те из них, кто не снимает кольца — помешаны ли на идеально вычищенной, сверкающей дорогой обуви? И так до бесконечности. А те немногие мужчины, сочетающие в себе весь набор особых примет… допустим, если таких найдется десяток… умеют ли смотреть так, что от одного этого острого, ледяного взгляда хочется пасть к их ногам?..       — Разве в такие места идут не за тем, в чем его обвиняют? — спросила она, отказываясь признавать очевидное и зная, что выбора у неё нет.       — В такие места идут не за тем, что он делал.       Сун Цютун устало закрыла глаза. Прямо сейчас в её квартире, в её постели — если, конечно, не решил встать пораньше — спит человек, которого били у неё на глазах, и, видимо, не впервые. Теперь ещё это. Она любовалась телом Мо Жаня, но не рассматривала его. Нет ли и у него на спине шрамов от плётки с золотыми листочками?       И что делать, если они есть?..

***

             Стоило ли наряжаться? Бархатный костюм собирал на себя пыль, и она блестела в неприятном свете ламп. Император сидел на кровати, обхватив колено руками. Стоит отдать ему должное — он к своему внешнему виду тоже подходил с особым рвением, и его кожаные штаны забавно скрипели, когда он менял положение. Чёрная майка сидела на нём так плотно, что грозила разойтись по швам при глубоком вдохе, и чёрт бы с ней, с майкой, потому что его тело в этой убогой обстановке было единственным, на что стоило смотреть.       Император перехватил взгляд Чу Ваньнина и правильно понял его направление.       — Ну, нет, — хмыкнул он. — Это ещё нужно заслужить.       — Много чести.       — Давай, отнекивайся, — на губах Императора мелькнула опасная усмешка. — Я же вижу, что ты с меня глаз не сводишь. Давай-ка сначала посмотрим, кто достался мне в наложницы.       «Ой, грёбаный цирк, — мрачно подумал архитектор. — В университетской самодеятельности и то веселее было». Накануне они ещё раз встретились, согласовали детальные сценарии сессий (Чу Ваньнин принципиально их не прочитал), стоп-слова, списки инвентаря и финансовые обязательства. Целая стопка распечатанных на принтере документов. Прочитай, подпиши, прочитай, подпиши… Ты всегда вправе передумать. Воспоминания об этой волоките сильно портили ему впечатление от процесса. Он просто не верил Императору, а значит, не мог ему довериться. С Мо Жанем они просто творили всё, что в голову взбредёт, не тратя время на какую-то болтовню.       — Ну, раздевайся, — подбодрил его Император. — Хоть я и так вижу, что мне не повезло — и лет тебе многовато, и мяса на тебе…       — Я не еда.       — А что мне помешает тебя съесть, когда ты мне надоешь? — это уж была полная ахинея.       Чу Ваньнин скинул пиджак, разулся, и на этом его решимость иссякла. Язвительность тоже. Он, конечно, совсем недавно раздевался перед Сыном Четвёртого Князя, но того можно было считать медбратом. А тут… Воспоминания о первой встрече всё ещё будоражили архитектора, под кожаными штанами Императора имелось внушительных размеров орудие, а его издевательский тон…       — Ну, что замер?..       Чу Ваньнин медленно расстегивал рубашку и пытался вдыхать и выдыхать размеренно, каждые две пуговицы. Он нервничал, ему было зябко и неприятно. Он как-то привык раздеваться перед Мо Жанем, тем более, тот не церемонился и вытряхивал его из расписных халатов, когда хотел. Со временем стало легче. Со временем он передумал выключать свет и закрывать глаза, лишь бы не видеть себя самого. Стоило Мо Жаню исчезнуть из его жизни, как всё вернулось. Как в мастерской того дьявола, как в двадцать три, на Ибице, он цеплялся за свою одежду под испытующим взглядом Императора и не мог пошевелиться. Дыхание перехватило.       — Погаси свет, — попросил он Императора, зная, что это бесполезно.       Зная, что проявляет непозволительную слабость. Реплики мальчишки были игрой. Эти слова — нет.       Император встал, подошёл к нему вплотную, и Чу Ваньнин ощутил всей кожей, каждой мышцей, каждой костью разницу в их габаритах.       — Будешь ломаться? — прошипел Император ему на ухо. — Так я всё сделаю сам.       Он потянул архитектора за руку и грубо толкнул на кровать. Там, невзирая на вялое, заторможенное сопротивление, быстро одолел молнию на его брюках, стянул их вместе с бельём и отпустил пару ехидных замечаний о торчащих подвздошных костях (о члене вежливо умолчал, сразу видно — мальчик из хорошей семьи). Залез руками под рубашку, но не задержался, ловко расстегнул её и рывком заставил Чу Ваньнина сесть, чтобы избавить от остатков одежды. Тело неприятно соприкасалось с обивкой кровати.       Архитектор инстинктивно подтянул колени к груди. Сознательно он понимал, что всё это — постановка гораздо более бездарная, чем их студенческая «Саломея», но что-то в Императоре его пугало. Или в себе самом.       — Серьёзно? — Император закатил глаза. — Ты же грязная подстилка, о которой судачит толпа народу, откуда такая скромность? На кости твои я уже насмотрелся, ничего интересного. Хочу увидеть самое главное.       — Что… что ты хочешь…       — Забыл, как правильно ко мне обращаться?       Архитектор наконец справился со своим замешательством и процедил:       — Ваше засранное Величество!       — Ах, так? — Император одним лёгким движением, как котёнка, перевернул его на живот и прижал лицом к ужасном коричневой обивке. — Рыпаться вздумал?!       Опять стало неинтересно. Они обменялись взаимными оскорблениями, и за каждой репликой Чу Ваньнина следовало какое-то наказание. Он от скуки повышал градус — наговорил Императору таких гадостей, что тот на минуту прервал сессию и попросил не использовать подобных выражений в адрес его матери, это ужасно обидно. И вообще, взаимные оскорбления не согласованы! Чу Ваньнин испытал к нему глубочайшее презрение. Мямля, слабак и зануда.       Но, получая императорское наказание за каждое словечко, Чу Ваньнин оказался связанным по рукам и ногам, да ещё и в самой унизительной позе. Руки его были примотаны к холодной трубе над кроватью, от ног тянулась верёвка к самому крюку над потолком, в колени упиралась распорка. Ну, нет, Его Величество что-то слишком высокого мнения о своём члене…       — Итак, проверим, насколько ещё ты способен сопротивляться, чёртов ты ублюдок, — сообщил Император. — Что случится скорее — ты заорёшь от боли или твоя дырка потечёт, лишь бы я уже тебе вставил?       — Естественной анальной смазки не бывает!       — Да знаю я, я роль отыгрываю!       — Ну ты чушь-то не неси… Как, по-твоему, я ещё могу сопротивляться?!       — Психологически. Ты говорил, что у тебя уникальный болевой порог. Сдаётся мне, что ты мне врёшь, — Император разминал пальцы; он успел надеть чёрные одноразовые перчатки и принялся раскладывать на чёрной же салфетке блестящие инструменты. Они пахли спиртом.       Он начал с зажимов. Зажимы были помощнее тех, что использовал Мо Жань, тем более, Император лихо крутанул их на сосках, и это было чувствительно, но не настолько, чтобы впасть в экстаз. Чу Ваньнин легкомысленно болтал в воздухе босой ногой. Его стыдливость пряталась за этим дурашливым настроением.       — Итак?..       — Я, по-твоему, школьник?!       — О, ты же у нас опытный мазохист. Тогда тебе нужна подготовка.       Он взял в руки стек и принялся безобидно водить им по бледной коже архитектора. Вниз и вверх по бедру. Вверх и вниз. Вверх и… ай! Чу Ваньнин от неожиданности резко выдохнул, но Император не особенно усредствовал. Сама ситуация, впрочем, становилась всё нелепее. Но трудно отрицать эротический потенциал порки — это самый интересный способ накачать кровью чувствительные места       — Вот теперь хорошо, — Император с довольным видом улыбался. — Видел бы ты сейчас свою задницу. Пожалуй, у неё появился хоть какой-то… объём. Теперь начнется кое-что интересное.       — Да ты задрал цепляться к моему весу!       — А, извини. Остальное тебя устраивает?       Раздражённая шлепками кожа и правда была восприимчивее. Этого Император и добивался. Поэтому, когда он оттянул кожу на бедре архитектора и прицепил туда зажим, ощущение оказалось иное. Хотя и всё ещё недостойное внимания. Ой, а разговоров-то было.       Но… твою ж мать, сколько их у него?!       Архитектор уже и так думал, что с определённого ракурса напоминает ежа. Итак, жопный еж. До чего он докатился. К зажимам добавились иглы для акупунктуры, уколы были легкими, но неприятными. В воздухе раздражающе пахло антисептиком. Впрочем, когда Император поставил зажим в основании его члена, Чу Ваньнин чуть не охнул от боли; но сдержался. Ещё и потому, что эта отвратительная поза и сама сцена… а… да…       — Охренеть, ты и правда извращуга. Нормальные люди орут от боли, а у тебя стояк.       — А ты не знал, с кем связался?       — А если так? — пальцы Императора пробежались по иглам и зажимам; мягкая волна боли прошлась по телу архитектора, но она была обволакивающей, словно вода.       Словно грязная черная вода лотосового пруда возле его дома. На лбу Чу Ваньнина почему-то выступила испарина.       Император играл, будто перебирая струны, на этих металлических штуках, усеивавших бёдра, грудь, ягодицы, промежность архитектора, какие-то из них ощущались едва заметно, слабой нотой, какие-то тревожили уже отёкшую, раздражённую, пркрасневшую кожу, и это было больнее. И к тому же это было… неправильно. Недостаточно. Не…       — Блядь, ты что сделал?! — взвыл Чу Ваньнин и сам не понял, как это случилось.       — Я убрал зажим, — Император тяжело провёл пальцами по его напряжённому члену. — И поставил его рядом; а это больнее. И чем дольше, тем больнее будет потом… Но сейчас я тебя утешу, не волнуйся. Я знаю, чего ты хочешь. Ты и так поплыл с первой минуты, как я начал тебя трогать. Ты же готов?..       Продолжая играть зажимами, второй рукой Император щедро добавил смазки и медленно, издевательски медленно что-то вставил внутрь него. Этот бездельник явно предпочитал, чтобы за него работали гаджеты, потому что, пока он колдовал над Чу Ваньнином, переставляя зажимы с места на место, покачивая их и оттягивая ими кожу самых чувствительных мест, силиконовая штука — бездушная машина! — делала свое дело, да ещё и в ускоренном, агрессивном режиме. Проклятый научно-технический прогресс. Чу Ваньнин никогда прежде этого не испытывал. Он предпочитал, чтобы в него вторгалось что-то твёрдое, тёплое, заполняющее его внутри так, что, казалось, разорвет на части. Ну, или что-то, совершенно для того не предназначенное, царапающее и колкое, но только как аперитив. Но вибратор вошел удручающе легко, зато двигался назойливо, там, где это и было нужно, и приближал неизбежное с пугающей быстротой. Предэякулят тёк по пальцам Императора — он об этом радостно сообщил.       И тут неожиданно стало не до шуток.       Прекрати, мать твою, хотел сказать Чу Ваньнин. Этого он не ожидал. Не от Императора, хрен с ним, с мальчиком — от себя самого. Его тело, разгорячённое поркой и болью, отзывалось непривычно сильно и остро. В соседстве с его членом находилось столько холодных металлических предметов, сжимавших, стискивавших, терзавших кожу, что чувствительность его нервов оказалась уже на грани переносимого. Прекрати, прекрати, прекрати, прекрати это. Его ногти впивались в ладони. Его охватывало мучительное чувство, заставлявшее выгибать спину, откидывать назад голову, сжимать зубы, чувство, не имеющее общепринятого названия, если не вспоминать мало что описывающие слова вроде «томление», «возбуждение» или «страсть», но известное любому человеку, испытавшему оргазм — и нечто, ему предшествующее. Чувство это достигло такой плотности и силы, что он хотел немедленного завершения пытки, но боль заставляла тело отсрочить вожделенный момент.       — Кричи, Чу Фэй, — насмешливо сказал Император. — Кричи, тебе же нравится.       Боль, пульсация, распространяющаяся изнутри; затекающая в неудобном положении нога, отстранённость Императора, то чувство, что он стал эдакой куклой вуду, подвешенной к потолку, вещью, с которой можно беспечно играть, пульсация, напряжение, спорящее с болью и подстёгиваемое ею, пульсация, нет, о ней он уже подумал, судорога, вновь и вновь пробегающая внизу живота и далее; боль, растекающаяся по соскам, бёдрам, ягодицам, всюду, и… и наконец…       — О, — Император цокнул языком. — А на вкус она неплоха.

***

      — Так, когда отдохнёшь — заполни, пожалуйста, бланк.       Чу Ваньнин пытался рассмотреть синяки, оставшиеся на бёдрах. Он только что отбился от попыток Императора протереть его мазью, лосьоном и ещё какой-то дрянью с ужасным запахом. Этот ребёнок что, ограбил аптеку? Немного ныла спина, кожа в местах, где орудовал Император, была припухшей, и мальчишка, снимая зажимы, шутил — ещё немного, и фигурой ты сошёл бы за настоящую императорскую наложницу. Скотина.       — Ещё какая-то бумажка?! — проворчал он.       — Да, анкета… Рефлексия.       Архитектор вяло пробежал глазами по строчкам.       — Чувство безопасности — от одного до… Какого хрена?! Что это такое?       — Ну, я же должен получить обратную связь, всё ли тебе понравилось, как ты себя чувствовал…       — Как я себя чувствовал? — возмутился Чу Ваньнин, до глубины души оскорблённый вообще всем произошедшим, а тут ещё какие-то листовки. — Как курица гриль на вертеле я себя чувствовал! Ты своими бумажками портишь всю атмосферу!       — Атмосферу, значит? — Император внезапно, в два прыжка, преодолел расстояние между ними, прижал его, ещё совершенно голого, покрытого синяками и каплями крови от иголок, к кровати, чуть придушив; его лицо вмиг изменилось, верхняя губа дрожала, обнажая острые белые зубы. — Сколько ещё ты будешь со мной препираться, грязная сука?! Думаешь, ты имеешь право мне перечить? Твоё дело — слушаться меня и раздвигать ноги, когда я велю, а не высказывать никому нахрен не нужное мнение!       Чу Ваньнин с ужасом смотрел на него широко распахнутыми глазами и хватал воздух ртом.       — Так лучше? — уточнил Император, слезая с кровати. — Ой, я не перегнул? Сегодня всё так сумбурно получилось, прости, я и сам что-то перенервничал. Анкету тогда заполни дома, в спокойной обстановке, когда отдохнёшь и всё проанализируешь. Я, конечно, знаю, над чем нужно поработать, но мне хотелось бы опираться на твои ощущения, понимаешь? Ты как?.. Сказать Духу Тыквы, что тебе нужно полежать?       — Я… оденусь и… пойду, — Чу Ваньнин прокашлялся и спустил ноги на пол; у него сильно кружилась голова, но показывать слабость при этом сумасшедшем ребёнка ему не хотелось.       Но, когда он уже поднялся по лестнице, ведущей из подвала, его вновь накрыло ощущение полной, абсолютной НЕПРАВИЛЬНОСТИ происходящего. Как… как он мог допустить всё, что с ним только что произошло? Его обнажённое тело, представшее перед незнакомцем уязвимым, беспомощным, как на операционном столе. Руки Императора в чёрных перчатках, шарившие по этому телу. Порка. Кошмар какой. Медицински сияющий набор предметов, зажимов, игл, устроенных в самых укромных телесных уголках… Но почему это унылое занятие закончилось… вот так? Когда он потерял над собой контроль?       Его дыхание. Его возбуждение. Его пульс. Его крик. Вкус его спермы.       Всё, что знал о нем прежде только Мо Жань.       Всё, что принадлежало Мо Жаню.       …нет, не всё.       Он резко развернулся, тут же наткнулся на Императора, идущего следом, и потерял равновесие. Император поймал его за плечи, и невыносимо долгие секунды они просто смотрели друг на друга.       — Я… я передумал, — хрипло сказал архитектор. — Я… есть ещё кое-что. Я… я не сказал…       — Говори, — попросил его Император; его чужеземные глаза смотрели с беспокойством. — Я внимательно тебя слушаю.       Чу Ваньнин отошёл от него на шаг, избегая любых прикосновений.       — Я… — он тут же сбился, потому что важнее было не сказать лишнего, чем сказать важное, и щёки его вспыхнули огнём. — Я не… не суй в меня член.       — Ладно, — легко согласился Император. — Только член или фаллоимитаторы, анальные вибраторы и…       Слушать перечисление предметов, которые можно вставить человеку в анус, было невыносимо, и архитектор уже жалел, что затеял этот разговор.       — Нет, всё остальное… Все эти штуки… я согласен… я не согласен только на… на анальный секс. Ну, в смысле… обычный.       Потому что это всегда было только между мной и Мо Жанем.       Ему тут же стало стыдно. Залогом своих чувств он назначил, блин, то, что Император, заигравшись, называл «раздолбанной дыркой». Велика ценность. Как будто Мо Жань не перетрахал до него кучу народу! В каких только «дырках» не побывал… Но почему-то сейчас архитектор не мог даже допустить, что кто-то другой… что кто-то другой будет внутри него. Да, даже после того, как кто-то другой усеял его тело синяками. После того, как довёл его до оргазма, стонов и криков, даже не расстегнув свою ширинку. А ведь ещё недавно он фантазировал о том, что у Императора в штанах! Да и перспектива отдаться крепкому злому мальчишке на полу туалета в торговом центре казалась заманчивой. Задыхаться от сдавленных стонов под чужим тяжёлым телом, в чужих мускулистых руках, вдыхать запах пота и мускуса, скрести ногтями грязный кафель, кусать губы, боясь, что хоть звук просочится наружу, видеть чьи-то ноги в просвете над дверью… Что ж — в этом была своя прелесть.       Но вот мальчик…       Мальчик был не тот. Физически совершенный, смелый, изобретательный, он был великолепен, ослепительно хорош, но сходство с      тем      лишь стократ усиливало горечь разочарования.       Он не сразу поехал домой, потому уже что в машине понял — помутилось в глазах. Слёзы, которым прежде не позволялось катиться по щекам, решили не спрашивать его разрешения. Слишком многое случилось за последние дни. Слишком сложно было это переварить. Поводок в его руке, губы Мо Жаня возле его уха, шепчущие пошлые, глупые извинения, Император, безупречно красивый и безупречно равнодушный… с этими… иглами…       Если ему и хотелось скулить, то от тупого желания забиться Мо Жаню под бок. Вернуться в их беспечный июль, в август. Ничего не было. Ничего не было. Просто плохой сон, вызванный липкой жарой и постоянной усталостью. «Что такое, мой милый? Я здесь; поспи ещё немного, я приготовлю тебе завтрак».       Император, безупречно красивый и безупречно равнодушный, открыл дверь и сел в его машину. Скрипели не только штаны, но и косуха. В машине чуть потянуло запахом пота.       — Проваливай, — архитектор вытер слёзы рукавом. — Это не твоё дело.       — Наверное, но… — Император мягко положил руку ему на колено. — Подвези меня, ладно? Я скажу, куда.       — Я тебе, дружок, не таксист.       — Сюда не ездят таксисты. Район под снос.       Трогаясь с места, Чу Ваньнин размышлял, не выкинуть ли этого придурка где-нибудь по пути, но довольно скоро, включив на полную какую-то дикую западную поп-музыку и увидев краем глаза улыбку в уголках его рта, понял, что и правда не хочет сейчас оставаться один.       

***

      — Так хорошо? — спросила Мотра, почти касаясь губами щеки Мо Жаня. — Да, дорогой?       Он медленно накручивал на пальцы её длинные волосы, прижимался грудью к её мягкой груди, и в его воображении таяло весенним снегом то, что видел воочию теперь другой человек — длинная худая шея, закушенная губа, охваченное дрожью бледное тело в кровоподтеках… один потускнеет — зубы и пальцы оставят сотню новых.       Его дикий белый кот…       — Ещё немного, — попросил Мо Жань. — Мне… нужно… ещё немного времени.       А знать, о ком он думает, прижимаясь к её груди, ей совершенно необязательно — но, быть может, она тогда знала.