Культурный центр имени Мо Жаня

When I was a young boy, My father took me into the city To see a marching band. He said, «Son when you grow up, Would you be the savior of the broken, The beaten and the damned?» My Chemical Romance — Welcome To The Black Parade

***

      С тех пор, как закрылся целлюлозно-бумажный комбинат, заброшенные доки в северной части города стали прибежищем маргиналов всех мастей. Само здание комбината пустовало, и первый его этаж, зияющий разбитыми окнами, как раззявленными голодными ртами, облюбовали бездомные. Больше десятилетия назад здесь, на территории заброшенной фабрики, громыхал рейвами клуб «Найхэ», главная танцплощадка которого располагалась на разводном мосту через реку, соединяющем когда-то производственный и административный (теперь уже снесённый до основания) корпуса.       Мост навсегда заклинило в чуть разведённом положении, суда по реке давно не ходили, и две наклонные платформы над водой требовали от танцоров хорошего чувства равновесия. Чу Ваньнин в свои двадцать два, конечно, лез на самый верх, к месту, где навеки разлучённые и мучительно тянущиеся друг к другу части моста были милостиво соединены мостиком-помощником из нескольких грубо сколоченных длинных досок. В трезвом виде он ни за что бы не рискнул по нему пробежать, но пьяный, стараясь не смотреть вниз, он буквально перелетал с одной части моста на другую.       Они были провинциальной молодёжью, они жили далеко от тех городов, где население исчисляется десятками миллионов, и им казалось, что, хоть в городе есть крупные университеты, музеи, театры, — их жизнь какая-то ненастоящая, припорошённая пеплом и пылью, а настоящая начнется, когда они вырвутся из заточения обыденности, нащупают для себя сказочную, яркую судьбу. Но те несколько лет — для Чу Ваньнина всего одиннадцать месяцев — у них была заброшенная фабрика, и плевать, кто был там Энди Уорхолом. Они не хотели в Пекин, они хотели в Америку, где Чу Ваньнин так и не побывал, и у них было что-то оттуда, но при этом — другое, собственное, ни на что не похожее.       В день, когда городская администрация услышала мольбы горожан и вынесла решение о закрытии «Найхэ», который, в общем-то, никогда не был открыт официально, то есть владельцы и посетители его были такими же сквоттерами, как нынешние обитатели фабрики, — в тот день «демоны Найхэ» собрались там в последний раз, чтобы танцевать двенадцать часов без перерыва. Утром все-таки приехала полиция — с таким подозрительным промедлением, будто кто-то решил дать завсегдатаям попрощаться с любимым местом. Полицейские медленно, двигаясь в розовом рассветном тумане словно сомнамбулы, оцепили здание, достали громкоговорители, приказали всем покинуть территорию. Спустя десять минут они все-таки вошли, но к тому времени и в здании фабрики, и на мосту осталось не так много людей. Чу Ваньнин стоял на деревянном мостике рядом с какой-то девушкой, которая, глядя в пространство невидящим, остекленевшим взглядом, медленно вращалась по часовой стрелке. Он пытался увести её, опасаясь, что идиотка сорвётся, упадет в реку и утонет, сам он уже почти протрезвел; но девчонка вдруг схватила его за руку и прыгнула в воду с моста, потянув за собой. Он помнил удар, помнил, как над головой сомкнулись ледяные воды реки, как дыхание перехватило, как в уши и в нос хлынула вода. Он не умел плавать, но каким-то чудом смог зацепиться за трос у причала и выползти на него. Прокашлявшись и проморгавшись, а также удивившись очередному своему чудесному спасению, он увидел, как мужчина в полицейской форме делает девице искусственное дыхание на берегу и понял, что, если попадётся на глаза полиции, не сможет объяснить, что произошло. К тому же в крови у него был не только алкоголь. И… не только в крови. Он никогда всерьёз не увлекался ни галлюциногенами, ни амфетаминами, как ему казалось, но факт оставался фактом — всю жизнь тащил в рот всякую дрянь.       Чу Ваньнина колотил озноб — он только что едва не погиб и вымок до нитки. Стараясь не привлекать внимания, но с трудом держась на ногах, он добрался до заброшенного лодочного сарая, вонявшего мочой похлеще любого общественного туалета, сел на прогнивший дощатый пол, расстегнул карман куртки, проверил сохранность ключей и пакетика с двумя последними белыми таблетками. Проснулся он, когда солнце уже нещадно палило в дырявую крышу сарая, но не от солнца, а от пинка под рёбра — постоянный обитатель этого места был возмущён присутствием чужака. Чу Ваньнин откупился от него одной таблеткой, чем тут же снискал любовь, уважение и почти стал лучшим другом бездомному по имени Свинина, вообще-то очень приятному и симпатичному молодому человеку.       На работе в этот день Чу Ваньнин не появился, наврав своему «куратору» Сюэ, что схватил кишечный грипп.       Джентрификация, думал теперь Чу Ваньнин, доберётся и сюда, и он примет в этом такое же непосредственное участие, какое принимал в тревожной, противозаконной, грязной, страшной и яркой жизни этого места много лет назад.       Свою экстатическую юность он воспринимал как нечто, случившееся не с ним. Ох, знал бы Хуайцзуй о его похождениях!.. Но от самых рискованных поступков Чу Ваньнина хранила мысль об отце — вернее, о том, что старый зануда выест ему мозг палочками со своими лекциями и наставлениями. Почему-то Чу Ваньнин знал, что, если отец скажет — не дури, вернись домой, — он не сможет противостоять старику. Он вернётся домой. А домой ему никак нельзя.       С годами, после клинической смерти, рехаба и новостей об истинном происхождении, из мальчика, мечтавшего об утопическом городе и пропадавшего ночами в клубах, он превратился в надтреснутый кусок льда. Его дорогие костюмы, броши, серьги, кольца, выбритые виски, лакированные ботинки, яблочные Escada были способом скрыть впитавшийся в кожу смрад этих мест.       Здесь, в обители маргиналов, бездомных и наркозависимых, он чувствовал себя спокойно и безмятежно, как в материнской утробе.       Когда ещё мать не попыталась его убить.       Он не взял с собой мобильный телефон и вообще ничего ценного, кроме наличных денег. Машину оставил у ближайшего к реке торгового центра и часть дороги прошёл пешком. Спустился к набережной, дошагал до места, где заасфальтированная дорога просто заканчивалась, а начинался слегка поросший травой песок. Вниз вели разбитые ступени, почти невидимые в темноте. Силуэт фабрики чернел мрачной громадой над рекой. Мост, разломленный пополам, поймал луну в свою трагическую прореху. Вдоль реки ютились сарайчики, покосившиеся, полуразрушенные, но в одном из них горел свет — какой-нибудь самодельный светильник, зажжённый спичкой. Здесь жили люди, невидимые для «нормальных» горожан.       Впрочем, уже видимые. Город в очередной раз попал в списки самых неблагополучных в КНР. Услышав об этом в новостях, Чу Ваньнин даже потеплел сердцем. Его в каждом интервью спрашивали, почему он остаётся здесь, и он лепил, что его призвание — превратить родной город в Утопию, но на самом деле он просто чувствовал себя здесь на своём месте — нелюбимое дитя несчастных мест.       Близился час встречи.       Чу Ваньнин пересчитал постройки, подошёл ближе и дёрнул ручку двери той, которую счёл пятой от причала.       Его, конечно, смутили доносившиеся оттуда звуки, но…       — Извините, не та дверь, — вежливо сказал архитектор, разглядев в полумраке, согретом светильником, двоих немолодых мужчин, занятых по-звериному серьёзным анальным соитием.       Как в старые добрые времена, подумалось Чу Ваньнину. Но эти господа вряд ли входили в число «демонов Найхэ».       — Чтоб тебя разводным ключом ебали, — столь же вежливым тоном ответил ему тот из участников, который находился сзади.       — Спасибо за доброе пожелание, — еще вежливее ответил ему Чу Ваньнин и наконец-то закрыл дверь в лодочный сарай.       И где теперь ждать этого ублюдка?       — Не меня ищешь, красавчик? — прошептал ему на ухо «этот ублюдок», неслышно подкравшись сзади.       — Ты в мешках под глазами товар возишь? — поинтересовался Чу Ваньнин вместо ответа.       Мешки под глазами у его «компании на вечер» были такие, что начинались-то они, конечно, под глазами, а кончались у подбородка. Мужчина прятал руки в карманы джинсовой куртки, а на голове у него была зимняя вязаная шапка, причём, кажется, с помпоном.       — В жопе, — мрачно сказал мужчина.       — Что?       — В жопе я его вожу. Вы, богатые торчки, понятия не имеете, каково нам приходится. Вон Юла помер на той неделе, а всё почему? Пакет с товаром в желудке порвался. Да что я тебе рассказываю…       — Я не торчок, но деньги у меня имеются.       — Ты-то не торчок? Ты же ошиваешься в «тифозной яме».       — Исключительно ради экзотики, — заметил Чу Ваньнин беспечно-светским тоном. — Много народу оттуда знаешь?       — Всех, стало быть.       Пришло время перейти к делу.       — Мне нужно кое-что узнать об одной женщине. Я для этого тебя и пригласил.       — Что, бывшую забыть не можешь? — мужчина щёлкнул зажигалкой, поднес её к лицу архитектора, вгляделся. — Не, такие мужики не трахают девок из «ямы».       — Она меня старше. Я думаю, лет сорок пять. Есть сын, но давно с ней не живёт. Наркозависимая, скорее всего, была занята в распространении. Бывшая цирковая гимнастка.       — Ах, эта… — голос наркоторговца странно изменился.       Чу Ваньнин почувствовал, что напал на след.       — Так ты её знаешь? Фамилия, может быть, Сюэ, но я не уверен.       — Дуань ее фамилия. Но что тут скажешь-то…       — Она жива? Где её можно найти? — наседал архитектор, но его напор вдруг встретил сопротивление.       Мужчина закрылся, напрягся.       — А зачем тебе? — поинтересовался он. — Чего она тебе задолжала?       — Это… ради моего… близкого человека.       — Не, не девок ты трахаешь. Ты сына её трахаешь, так ведь? Я прав?       Теперь напрягся Чу Ваньнин. Нет, разумеется, они стоят у двери, где двое немолодых, располневших, украшенных лысинами мужчин заняты тем же, чем он занимается с сыном госпожи Дуань, но кто сказал, что его собеседник отличается толерантностью к «богатым торчкам», которые по совместительству ещё и пидоры, охмуряющие молоденьких мальчиков?       И с чего он вообще сделал такой вывод?       Чу Ваньнин не мог оценить в темноте, но, кажется, противник из этого доходяги был так себе, а он ещё помнил, как уводить в нокаут парней покрепче. Так что рискнул ответить:       — Может, и прав.       — Не надо ему её искать, так и передай.       — Он не знает, что я пытаюсь её найти. Скажи хоть, что с ней теперь. И… если знаешь… что с ней случилось тогда. Я готов заплатить, у меня есть деньги.       Мужчина потянул его к причалу, где стояли деревянные ящики, сидя на которых здешние жители обычно выпивали и, наверное, даже рыбачили. Причал был усеян пустыми стеклянными бутылками, осколки хрустели под ногами.       — Вроде как и нечего рассказывать, — мужчина закурил, когда они устроились на ящиках. — Но мне тут не нужно вынюхивать и выспрашивать. Я её хорошо знаю. Хорошая девка была.       — Она жива? — спросил снова Чу Ваньнин.       — Жить-то жива. Но жива она только тем, чтоб ребёнок её был в порядке. А сделать она для этого может только одно — никогда в его жизни не появляться.       У Чу Ваньнина вдруг заныло сердце от болезненного чувства узнавания. Никогда, никогда не появляться в его жизни! Гасить в себе желание увидеть его, запрещать себе о нем думать, мечтать выколоть себе глаза, чтоб даже искоса на него не взглянуть, не спрашивать, не попасться в поле зрения даже смутной тенью!..       Он собирался расстаться с Мо Жанем, когда закончится контракт, и Сюэ Мэн получит вольную на недельку. За это время нужно успеть задать ему верный курс в творчестве, потом убедиться, что мальчишка не бросит живопись, и как-нибудь аккуратно подсунуть его работы Мотре, а дальше она сама разберётся. И, конечно, помогать деньгами — нечего парню марать руки на грязной работе. Но быть рядом с Мо Жанем Чу Ваньнин позволить себе не смел — это бы означало неминуемую гибель для них обоих.       Значит, в каком-то смысле он заодно с матерью бедного мальчика.       — Сколько раз она мне говорила, что давно бы руки на себя наложила, но хочется увидеть, каким сынок вырос, хоть мельком… Поглядеть, какая у него будет жена, сколько деток… А, стало быть, — мужчина в вязаной шапке визгливо рассмеялся, — ты ему жена!       — Ты только ей про меня не говори. Я… я не стану ему мешать. Потом, может, и жена будет, и дети… Я ведь… ну… не навсегда.       Он вдруг поразился этому приступу косноязычия.       Собеседник молча докурил сигарету, достал ещё одну. Чу Ваньнин терпеливо ждал, ёжась от холодного ветра с реки и сырости, пробиравшей до костей.       — Мужик ей один нравился… Наобещал всякого. Сказал, уходи из цирка, какие ещё гастроли, зачем тебе позориться, я тебе всё куплю, что захочешь. Женат был… И вот, что потом было. Она… ребёнка своего монаху пообещала.       — Какому монаху?       — Да который на горе помер. Знаешь, легенда есть? Монах там помер. У него ещё удачи в любви просят. Не слыхал разве?.. Она сама говорила, пошла на гору, и явился ей этот монах. Спросил, чем она готова заплатить, чтоб мужик от жены к ней ушёл. Она говорит — всем на свете. А заплатишь ты мне, говорит монах, первой новостью, которую услышишь. А первой новостью и было, что беременная она. Ты на меня так не смотри. Я тебе то говорю, что сам от нее слышал. Забеременела она, значит, от мужика этого, и как-то жена его об этом узнала, его выгнала, а семья у неё была влиятельная, ну и утопили они его в говне. Бизнес отжали, деньги, не знаю, как так вышло. Ну, и пришёл он жить к ней, нищий, из имущества одни портки. Кое-как дотянули до родов, а потом она снова в цирк работать пошла. Только у неё уже не клеилось, и форму она потеряла, и спина у нее болела всё время…       — И она начала принимать болеутоляющие в конских дозах, чтобы боль не мешала работе, — продолжил Чу Ваньнин.       В темноте на причале история, рассказанная наркоторговцем, казалась ему совершенно логичной. Разве сам он не встречал призраков?       — Ну, а потом и другим стала баловаться, потому что жизнь у неё была не сахар. Потом мужик этот, страдалец хренов, к тестю приполз, в ногах валялся, чтоб простили и назад приняли. И… вымолил прощение, выходит. Вымолил, сука… Она потом с другим путалась, даже замуж вышла, мальчика он усыновил, но помер. Но это уж совсем мужик был беспутный. Так она с ним совсем и скатилась. И всё про этого монаха говорила, мальца гулять не пускала, говорила, заберут, украдут…       — И забрали ведь.       — Ой, бля, было дело… Она тогда совсем умом тронулась. Её ещё и близко к сыну не пускали, даже сквозь забор посмотреть… Она тогда к школе всё ходила, постоит, посмотрит, как на стадионе мальчишки бегают, какой там — её… А как его увезли, даже думала, что врут, прячут… Всё его тетке пыталась сказать, чтоб приглядывали получше, а то монах его на свою гору утащит. Сейчас полегче. Про монаха своего и не вспоминает. Только о сыне вздыхает иногда.       — Чем она занимается?       — Ну, что ты спрашиваешь? Разве сам не понимаешь?       — Я… — Чу Ваньнин искал формулировку, которая не покажется странной, но так и не нашёл. — Я могу ей чем-то помочь?       — Ты богатый?       — Более или менее.       — Мальчишку её… ну, не обижай.       Архитектору хотелось разрыдаться. Желательно — на груди у Мо Жаня, но следовало, наоборот, как можно сильнее отгородиться от него, увеличивать дистанцию, даже если медовая кожа и сахарный шёпот будут тянуть его назад. Нет. Мо Жань не должен тратить годы жизни с недостойным мужчиной, как довелось его матери.       Отшельник в белом, живущий у Яблоневой горы, красть его не намерен.

***

      Чу Ваньнин заблудился на обратном пути. Потерял лестницу, ведущую к набережной, вышел не в том месте, не сразу сориентировался и прошёл километра два не в ту сторону. Летняя ночь коротка. Когда он вернулся на «Алый лотос», голубые предрассветные сумерки уже редели и тускнели в ожидании зари. Ему ужасно хотелось вымыться, смыть с себя вонь и гниль заброшенных причалов, запах тёмной стороны реки. И его снова бил озноб, такой же, как тогда, после неожиданного купания в этой реке. Он боялся разбудить Мо Жаня шумом воды, но подумал, что сможет солгать, мол, не спалось, решил пораньше съездить в офис. Правда, тогда действительно придётся ехать в офис, а у него слипаются глаза — и горячая ванна вовсе его разморит.       Ещё и Мо Жань стоит у дверей с таким видом, как будто…       ТВОЮ Ж МАТЬ!..       — Где ты был?       — Это мое личное дело, Мо Жань.       — Почему ты так одет?       — Я что, идиот — болтаться ночью в пиджаке Balenciaga? Не стой у меня на пути, как столб, я устал, мне нужно помыться и пару часов отдохнуть.       О, благословенная агрессия! Теперь можно ничего не объяснять и сохранять флёр загадочности.       Вместе с флёром загадочности архитектор вырубился в ванне и был выловлен оттуда встревожившимся Мо Жанем. Затем был заботливо завёрнут в махровый халат и осторожно доставлен в постель.       Ему снился сон. Ослеплённый снегом, смаргивая растаявшие хлопья, он стоял на коленях и дрожал от холода. И ждал.       Ждал, ждал, ждал, а ветер бросал ему в лицо чёрные пряди волос, холод болью пронзал его тонкие пальцы, лишал дара речи капризные губы, свинцом наполнял конечности…       Он проснулся, остро тоскуя по человеку, который был так близко — из кухни доносился запах кофе.

***

      — Я не буду завтракать, — тихо сказал он, прикасаясь к чашке. — Не трудись.       Осталось не так много времени. Нужно отвыкать от его волшебной готовки.       А, чёрт, есть-то хочется…       — Ты плохо себя чувствуешь? — Мо Жань обеспокоенно вгляделся в его лицо. — Ты не простудился?              — Нет, просто замёрз вчера, — он поплотнее закутался в белый кардиган, который носил дома в холодное время года.

***

      — Учитель, вы порезались?       — Что?.. А, чашку разбил.       — А на шее?..       — Неудачно побрился. Инженер Сюэ, вы закончили на меня пялиться? Посмотрите теперь документацию из Шэньяна.       — Алкоголик же, руки дрожат, — прошипела Ши Мэй на ухо коллеге.       Но тот одарил её таким возмущённым взглядом, что даже строить глазки не помогло. Сюэ Мэн ревностно защищал свое божество от едких фразочек о его зависимости, хотя в действительности защищал самого себя от мысли, что Чу Ваньнин пытается угробить себя с таким усердием, что довольно скоро оно может дать плоды.       В отличие от госпожи Дуань, Чу Ваньнин вовсе не собирался дожить до возможности стать свидетелем семейного счастья Мо Жаня.