Культурный центр имени Мо Жаня

I don't know why it hurts me.

All I wanna do is get with you

And make the pain go away.

Why do I have a conscience?

All it does is fuck with me.

Why do I have this torment?

All I wanna do is fuck it away. Korn — Trash

      Какого чёрта?       Ши Мэй смотрела на распечатку с ощущением, что видит эти схемы и чертежи впервые в жизни. Ощущение её обманывало, но чертежи и вправду претерпели некоторые изменения. В большинстве своём они представляли собой результат ожесточённой и позорно проигранной борьбы за смотровую площадку. По этой версии проекта и была подготовлена смета. Но некоторые… И ведь Учитель их подписал! Как он мог одобрить территории для арендаторов, если за любое подобное предложение готов отгрызть голову?! Он даже не заходит в спроектированные «Бэйдоу» торговые центры после открытия, потому что, видите ли, вывески и витрины перебивают впечатление от архитектуры. И с открытия культурного центра сбежал.       А тут — одно из любимых им мест города и вдруг… уголки для палаток с мороженым?       — Ну разве что палатки с мороженым он одобрит, — задумчиво произнесла она, но тут вернулся Сюэ Мэн с таким странным выражением лица, что Ши Мэй на секунду забыла о своих размышлениях.       — Ты чего?       — Всё подписали, всё отвёз, — сухо сказал он, не глядя на неё. — Надо готовиться к презентации проекта.       — Бра-а-а-а-атец Сюэ, — Ши Мэй подпёрла рукой подбородок и взглянула на него снизу вверх. — А мы какой вариант презентовать будем? С площадями под аренду?       — Нет, — резко ответил инженер, всё ещё не встречаясь с ней глазами. — Это запасной.       — Эй, — в голове Ши Мэй пронеслось немало мыслей, но она решила поддразнить коллегу. — Что ты видел на «Алом лотосе»?       Сюэ Мэн всё так же стоял, поглаживая пальцами монитор на своём рабочем столе.       — Ничего, — ответил он, — неожиданного.       «Не так-то ты прост, братец», — подумала Ши Мэй. Что он там видел — понятно и без слов, а вот листы с новыми чертежами — это дело тёмное. Почему-то именно тогда Ши Мэй ощутила смутное сочувствие к Сюэ Мэну, прежде по отношению к мужчинам не возникавшее, какое-то необъяснимое родство, словно бы у них были одинаковые родимые пятна или одинаковые уродства, невидимые прочему миру. «Не так-то ты прост», — снова сказала она ему мысленно и вернулась к работе.

***

      На «Алом лотосе» царило мрачное настроение. Мо Жань поглядывал на Чу Ваньнина, который задумчиво ковырялся палочками в тарелке, и ждал, когда архитектор издаст хоть один звук.       Архитектор издал.       — Если представить ситуацию, в которой друг семьи трахает одного из детей этой самой семьи, как он выглядит? — спросил он будто бы не Мо Жаня, а шкаф с посудой. — Респектабельный мужчина средних лет с маленькими грязными тайнами вроде фотографий голых мальчиков в ящике рабочего стола?       — Я же не ребёнок, — в очередной раз сказал Мо Жань. — А у тебя что, есть фотографии голых мальчиков?       Чу Ваньнин выразительно посмотрел на него и плотнее закутался в свой расписной халат, словно ощутив пробирающий до костей холод. Меньше всего этот хрупкий человек с болезненно выпирающими ключицами и синяками под глазами напоминал маньяка, коллекционирующего непристойные фотографии соседских мальчиков. Он постоянно говорил о себе всякие гадости, походя, буднично, и Мо Жаня это ранило ещё с той ночи после выставки, когда архитектор назвал себя шлюхой. Ему то и дело хотелось поймать Чу Ваньнина за плечи, хорошенько встряхнуть и сказать: «Посмотри мне в глаза, кого ты в них видишь, кого? Шлюху, алкоголика, преступника?». Только Чу Ваньнин ответил бы ему без тени иронии — да, этих достопочтенных я и вижу.       — Я пошутил, — добавил Мо Жань. — И… извини. Ты… считаешь, что Павл… Сюэ Мэн расскажет родителям? И что тогда будет?       — Мы расстанемся, — архитектор пожал плечами. — Я уволюсь из академии. Не знаю, Мо Жань, я… сразу говорил тебе, что мы совершаем нечто неправильное.       — Но теперь всё иначе, не так, как пять лет назад! — возразил юноша, потянувшись через стол и сжав его тонкое запястье. — Что с того, что моя семья этого не одобрит?!       — Дело не в этом, Мо Жань, — архитектор мягко высвободился и поднялся на ноги. — Мне пора.       Чу Ваньнин собирался в молчании, и Мо Жань с ужасом думал, что с него станется разорвать их отношения просто потому, что Сюэ Мэн может разболтать всё родителям. Может, этот завтрак для них последний? Может, он в последний раз чувствовал на губах солоноватый вкус кожи Чу Ваньнина? Что за странный человек этот архитектор — что угодно ему важнее личного счастья. Ох, проклятый Павлин, принесла же тебя нелегкая! Может, догнать эту сволочь да прикопать на пустыре, пока не раскрыл рот? Идея убить брата показалась Мо Жаню забавной — а потом он испугался, что, пусть и не всерьёз, способен о таком подумать. Это Сюэ Мэн, пожалуй, мог когда-то лишить его жизни, но он сам…       Чу Ваньнин уже шнуровал в прихожей свои лакированные белые «оксфорды», и только тогда Мо Жань набрался смелости и спросил:       — Почему ты тогда им всё рассказал?       Чу Ваньнин замер у дверей. Повисшая тишина казалась им обоим такой тяжёлой и жуткой, что по ней хотелось стукнуть молотком — чтобы разбить вдребезги. Мо Жань тут же пожалел о своём вопросе, но так давно хотел задать его — и любой момент был неподходящим. Всё чаще, оттого, что отношения между ними казались такими тёплыми, такими естественными, Мо Жань испытывал какое-то граничащее с горем сожаление, что Чу Ваньнин бросился тогда каяться в мнимом преступлении его дяде. Ведь не устрой он показательную порку самого себя, у них был бы шанс. Мо Жань фантазировал об этом — о чудовищной и сладкой тайне, грязной и будоражащей, которая связала бы их, обросла бы понятными лишь им знаками, невесомыми касаниями, взглядами украдкой; и если б Чу Ваньнин заезжал в гости в дом Сюэ, может быть, они целовались бы на заднем дворе дома, пока тётушка накрывает на стол, и задевали бы друг друга коленями, пока никто не видит, и…       Грёзы эти обрывал голос разума: Чу Ваньнин взял на себя ЕГО преступление. Чу Ваньнин признался в совершённом ИМ, Мо Жанем, насилии. Вот поэтому они не сплетали бы пальцы, взрослый мужчина и взрослеющий мальчик, надеясь, что столешница скроет их тайну, не передавали бы друг другу палочки дрожащими руками; вот поэтому всё, что творится с ними теперь — невозможный, хрупкий сон, и разрушить его может неловкое движение или опрометчиво произнесенная фраза.       Или грёбаный Павлин.       Невозможный, хрупкий сон — этот человек в узко скроенном белом костюме, его полный отчаяния взгляд, чуть приоткрытые губы, с которых всё никак не сорвется жестокое слово…       — Прости меня, — сказал Мо Жань, устав в жутком молчании ждать ответа. — Прости меня. Я… знаю, что ты винил себя… я… так тебе благодарен за…       — Пройдись сегодня по магазинам, — сухо прервал его архитектор и нервно поправил свои кольца. — Как бы то ни было, нечего тебе ходить оборванцем.

***

      Чу Ваньнин опоздал, время до обеда они, все трое, провели в напряженной, как возле высоковольтной линии, атмосфере. Ши Мэй со словами «ой, как задолбало всё» ушла на перерыв на полчаса раньше, не отпросившись.       Сюэ Мэн не мог понять, почему ему так плохо. Он знал об отношениях кузена и Учителя, знал с самого начала и, в общем-то, сам им и поспособствовал. Но ему было так тоскливо, хоть волком вой. Он подозревал, что у его великого гениального Учителя довольно своеобразная личная жизнь, в свои визиты на «Алый лотос» видел и плётку с металлическими листочками, и брошенные в одну кучу с бежевыми, чёрно-белыми и белоснежными «оксфордами» туфли на шпильках явно того же размера, что перечисленные «оксфорды». Сюэ Мэн был девственен, но не невинен. Он прекрасно понимал, что всё это значит.       Но эти находки не вызвали в нем никаких чувств. Просто вещи — такие же, как бумажные макеты, коробки, оставшиеся от готовой еды, и початые бутылки алкоголя. Его не ранило само знание, что Учитель спит с его братом. В конце концов, Мо Жань довольно симпатичный, весёлый и простой, а мужчины в большинстве своём нуждаются в необременительном сексе с кем-то приятным и не очень умным. Чу Ваньнин, кажется, счастлив с этим тупым псом. Может, и тогда не Мо Жань полез, куда не нужно, а Учитель не устоял, а затем раскаялся в своём поступке? Могло ли такое случиться? Мог ли Сюэ Мэн ненавидеть брата незаслуженно все эти годы? Ведь Чу Ваньнин, признаем честно, всего лишь человек — каким бы ни был гением. Да и гениям позволено — и прощается — больше, чем простым смертным.       Сюэ Мэн не понимал, что с ним творится. Голос разума не помогал. Он помнил, что уже испытывал это чувство, разъедающее изнутри, как приступ гастрита. А теперь ему нужно было совершить предательство, воспользовавшись рассеянностью Чу Ваньнина — из лучших побуждений, но всё же. И прежде…       — Учитель, я… должен вернуть вам ключи.       — М-м-м, Сюэ Мэн, я что-то пропустил? — архитектор не отрывался от компьютера, но наушник из уха соизволил вытащить. — Что-то ЕЩЁ произошло?       Сюэ Мэн поковырял пол своим дорогущим ботинком. Он репетировал эту фразу часа два. Перед глазами у него неотступно маячила увиденная на «Алом лотосе» сцена идиллического завтрака, особенно непристойная оттого, что таила в себе намёк, молчаливое упоминание — но не более того. Он так старательно избегал смотреть на Чу Ваньнина, будто тот был одет не в белый, аккуратно подогнанный по фигуре костюм, а в тонкий шёлковый халат, который, разумеется, лишь пару минут назад бесстыдно срывали с плеч.       — Нет, но… наверное, Мо Жаню будет некомфортно, что у меня есть ключи от «Алого лотоса», — промямлил Сюэ Мэн, окончательно растеряв свою решимость.       Чу Ваньнин глубоко вздохнул и, развернувшись к нему, спросил с нажимом:       — Ты переживаешь, что ему будет некомфортно, или боишься его реакции на очередное твоё внезапное появление?       Инженер стушевался. Под испытующим взглядом миндалевидных глаз ему захотелось слиться со стенкой или сползти под стол, но под столом со своим ростом и шириной плеч он уместился бы с большим трудом. Чу Ваньнин в нём нередко вызывал такие порывы. Это с другими Сюэ Мэн не стеснялся в выражениях, язвил и мог за себя постоять. Но настроение Учителя он угадывал по звуку шагов; стоило Чу Ваньнину приподнять бровь или сделать долгую паузу, и Сюэ Мэн был готов на всё, лишь бы избежать его едких замечаний. Сюэ Мэн считал свою работу в «Бэйдоу» невероятным успехом, а возможность творить бок о бок с гением, чье сияние манило его с ранних лет, — счастьем. Только вот этот гений умел превратить его кровь в замороженный томатный сок одним Особенно Тяжким Вздохом.       Обращается ли он так с Мо Жанем? Всегда ли он одинаков — и в белом костюме, и в расписном шёлковом халате, и… без?..       — Учитель, у нас с ним… прекрасные отношения, но…       — «Тупая псина» и «грёбаный павлин» — это прекрасные отношения?       — Н-ну… мы по привычке… — Сюэ Мэн смутился ещё сильнее, осознав, что «тупой псиной» обозвал мужчину, с которым у его Учителя тесная (оч-ч-ч-ч-ень тесная) связь. — Ой, видите ли, у нас был сложный пубертат, а жить на одной территории с ровесником — это довольно сложно…       — НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, — весомо сказал Чу Ваньнин.       — Я не скажу маме с папой.       — Что?       — Не скажу о вас с Мо Жанем, — пояснил инженер; ладони у него вспотели.       — Я не буду этого от тебя требовать. Поступай, как считаешь нужным.       — Учитель, а вы…       Чу Ваньнин выжидающе поднял бровь.       — Нет, ничего. Простите.       — Считаешь это неправильным?       — Нет.       — Тогда почему Сюэ… почему директор Сюэ не должен об этом знать?       Сюэ Мэн прикинул, стоит ли среди бела дня выкидываться в окно, чтобы избежать продолжения разговора, который сам он и начал.       — Я… имел в виду, что это ваше личное дело и оно останется личным…       Чу Ваньнин закатил глаза.       — Сюэ Мэн, я был бы очень благодарен, если бы…       Он не договорил. В кабинет вошла Ши Мэй со стаканчиком кофе, а при ней обсуждать тонкости своей личной жизни архитектор не собирался. Сюэ Мэн испытывал острое желание где-нибудь спрятаться и больше никогда оттуда не вылезать.

***

      — Так, пирожочек ты мой, иди-ка ты домой.       Сюэ Мэн едва сдержался, чтобы не чертыхнуться. Спортзал был единственным местом, где он хоть немного позволял себе отдохнуть — думать о работе мышц, а не о… работе. Конечно, всякий раз, когда он бросал взгляд на конструкцию какого-нибудь тренажёра, в голову ему лезли мысли вроде «а если там опоры иначе сделать», но не так назойливо, как вечером перед сном. А теперь тренер сурово преградил ему путь в узком коридоре возле раздевалки. Вот с этим человеком у Сюэ Мэна и вправду сложились отличные отношения, ограниченные, впрочем, только часами, проведёнными в зале, и хорошо оплачиваемые — потому-то Сюэ Мэн и не особенно верил в искреннюю отеческую любовь со стороны этого коренастого, очень смуглого, лысеющего мужчины лет пятидесяти.       — Почему-у-у-у-у?!       — Вид у тебя измотанный. Я тебя к железу не подпущу, мне лишний травматизм не нужен.       — Но мне станет лучше после тренировки! — Сюэ Мэн пытался сопротивляться.       — Ты сюда с температурой под сорок приходил. Я тебе не верю.       — Я и на работу так приходил…       И с работы его в таком состоянии никто не выгонял — Чу Ваньнин не заметил. Сюэ Мэн помнил, как вернулся домой из офиса, но не помнил следующие сутки. Судя по сохранившимся сообщениям, он всё-таки осмелился попросить больничный и даже получил его. Никто не спросил, как он себя чувствует и не следует ли вызвать скорую, никто не предложил привезти ему лекарств или хотя бы апельсинов, и Сюэ Мэн даже не подумал, что может быть иначе.       — Та-а-а-ак, а чего тебе дома не сидится? Дома дела плохи? Обижает кто? Ты мне расскажи, я их!..       — Я живу один.       — Вот и побудь дома один в тишине и покое, — тренер покровительственно похлопал его по плечу. — Иногда надо. Отдых — это тоже часть тренировки.       — Да я не хочу…       — Так, оладушек мой безглютеновый, фитнес-булочка моя, сосредоточься. Иди на первый этаж, купи себе смузи, посиди минут двадцать, потом поезжай домой и выспись. На тебе лица нет. Если ты пойдешь сейчас домой, я обещаю тебе скидку, согласен?       — Я не хочу! — снова возразил Сюэ Мэн, которого невозможно было сбить с праведного пути словами «скидка», «акция» и «два по цене трёх». — Мне будет гораздо легче, если я…       — Ладно, дам тебе задание. Погуляй с друзьями. Сделаешь фотографии, чтоб я проверил.       — Это странная тренировка! Мне нужно много ходить? Сколько тысяч шагов я должен пройти?       — Можешь сидеть или лежать. Твоя цель на сегодня — переключиться. Понял?       — Нет, — честно признался Сюэ Мэн. — Но сделаю!

***

      — Что-то не припомню, чтоб ты так заботился о других клиентах, — мрачно заметил администратор, провожая Сюэ Мэна взглядом.       — Да как-то я к нему… — начал тренер, но не подобрал подходящего слова, не вызывающего подозрений в отношениях за пределами контракта.

***

      Сюэ Мэн тем временем пытался придумать, как ему выполнить задание. Почему нужно гулять именно с друзьями? Где их взять-то? Почему нельзя прогуляться в одиночестве — только он, тротуар и десять тысяч шагов? С одногруппниками у него не сложилось. Он редко появлялся на учёбе, но всё сдавал лучше всех; юношей раздражали его оценки, особое положение, повышенная стипендия, машина и внешний вид, девушки пришли к консенсусу, что он гей, и ловить тут нечего. Так что Сюэ Мэн перебрал в голове всех людей, с которыми хоть как-то общался, включая прежних соседей по сквоту, и никого из них не назвал бы другом. Кроме…       — Привет, я хочу тебя кое о чём попросить.       — Все рабочее — на работе, — голос Ши Мэй, которой он позвонил после долгих размышлений, звучал ядовито. — Я страшно устала и хочу лежать в ванне, намазав на лицо содержимое всех баночек, которые я купила в приступе шопоголизма на почве затяжного хронического стресса. Вы сегодня из меня всю кровь выпили, гады.       — Нет, это личное. Я… видишь ли, мой тренер сказал, чтобы сегодня в качестве… альтернативной… активности… я погулял с друзьями. Но у меня нет друзей. И я подумал, если мы с тобой неплохо ладим и… ты ешь вместе со мной… Может быть, мы друзья?       Ши Мэй кашлянула, потом долго молчала, обдумывая его предположение. Потом каким-то чуть изменившимся голосом ответила ему:       — Мы друзья.       — Тогда… мы можем погулять? — Сюэ Мэн испытал странное облегчение; значит, у него всё-таки есть друзья! — Но если ты сильно устала, то отложим до следующего раза, а я просто пройдусь в одиночестве.       — Но ведь это пункт твоего плана тренировок, — заметила она. — Я погуляю с тобой. Ты на машине? Заедешь со мной?

***

      Ему открыл дверь пожилой господин очень угрожающего вида и очень маленького роста — он с трудом доходил Сюэ Мэну макушкой до груди, но грозно хмурил кустистые седые брови.       — Вы мужчина.       Сюэ Мэн вежливо поклонился, после чего согласился с озвученным выводом.       — Думаю, да. А, если вас это смущает… просто мы работаем вместе, и… я верну вам Ши Мэй в целости и сохранности.       — Можешь немного… потрепать, — сообщил ему пожилой господин и ушел звать Ши Мэй, которая выбежала из своей комнаты в футболке и обрезанных выше колен джинсах, пискнула «ой, ты нарядный!» и умчалась переодеваться.       Через полчаса — Сюэ Мэн так и переминался с ноги на ногу на пороге — она выпорхнула к нему в уже знакомом чёрном платье в мелкий цветочек, к тому же непривычно ярко накрашенная.       — Никакой я не нарядный, я ж всегда так хожу, — проворчал он, когда они уже прошли с полкилометра в опасном молчании.       — Я не знала, что ты ВСЕГДА так ходишь, — объяснила Ши Мэй. — Если хочешь гулять со мной почаще, тебе придется на мне жениться. А то дедушка очень уж воодушевлён, что в моей жизни появился ма-а-а-а-альчик.       Последнее слово она произнесла издевательски, закатив глаза.       — Ну, если нас обоих достанут наши семьи, может, это и неплохой вариант, — Сюэ Мэн пожал плечами, примеряя на себя слово «ма-а-а-альчик» и чувствуя, что как-то оно ему тесновато.       — Я не хочу так жить. Не хочу скрываться.       — Никто этого не хочет.       — Твои тоже… давят?       Он бы так не сказал. Но, с другой стороны… было немало причин, по которым он старался набрать побольше работы в выходные и праздничные дни. Отец злился, что Чу Ваньнин не щадит сотрудников даже в новогодние каникулы — но на деле и Сюэ Мэн, и Ши Мэй просто избегали надолго оставаться со своими семьями.       Если подумать, то Чу Ваньнин и Ши Мэй были для Сюэ Мэна теми людьми, с которыми он проводил все выходные и праздники.       А как называются люди, с которыми ты проводишь выходные и праздники?       — Нет, отец говорил, что примет, если я гей. Но я не гей. А так далеко его принятие не распространяется. Они всегда говорят, что примут нас любыми, что будут любить нас в любом случае, но…       — Но до тех пор, — подхватила Ши Мэй, — пока уверены, что мы психически стабильные и лояльные правительству гетеросексуалы, настроенные на создание семьи.       — Ты вообще по всем пунктам провалилась, сестра. Я хотя бы законопослушный гражданин.       — У меня был хороший учитель, — фыркнула она. — И уж он-то точно провалился по всем пунктам.       Сюэ Мэн не ответил.

***

      — Гэгэ, купи мне конфеток!       — Это что за поведение?!       — Тьфу на тебя, чурбан бесчувственный! Я пытаюсь создать для тебя атмосферу прогулки с девушкой!       — Я с тобой гуляю не как с девушкой!       — Но я девушка!       — Но ты не… — начал Сюэ Мэн и замолчал.       «Ты не такая девушка»? А какая она девушка? Может быть, следуя её убеждениям, он как представитель мужского пола задолжал ей за тысячи лет угнетения хотя бы эти чёртовы конфеты? Сюэ Мэн не хотел бы никого угнетать, но и не собирался ходить в должниках, даже если во всем виноваты какие-то другие мужчины, придумавшие портить жизнь женщинам в незапамятные времена, а там уж пошло по накатанной. Как хороший и ещё очень юный инженер, он не одобрял «ход по накатанной» — всегда есть более рациональное решение, всегда можно придумать что-то другое. А значит…       О феминизме он знал только из высказываний Ши Мэй, поэтому запутался в своих мыслях и так долго молчал, что коллега заволновалась. Она осторожно тронула его за рукав.       — А… слушай… необязательно… я пошутила, я сама…       — Какие ты хочешь конфеты? — Сюэ Мэн вышел из оцепенения.       — Вон те, с ви-и-и-ишенкой… — она ткнула пальцем в витрину, украшенную дурацкими наклейками с персонажами аниме. Наклейки немного выгорели и приобрели грязные оттенки.       — Ши Мэй, говори нормально.       — Ты приглашён на представление моего иммерсивного театра. Я буду играть свою роль милаши до конца. Бра-а-а-атец… — она повисла у него на локте. — Ну купи-и-и-и-и…       — Да ну тебя к чёрту, — вежливым тоном сказал Сюэ Мэн и вошёл вместе с ней в маленький магазинчик сладостей.       И у него закружилась голова.       Пёстрые коробочки и пакетики вызывали в нём тяжкое, налитое свинцом желание перепробовать всё их содержимое и впасть в сахарную кому. И… их было слишком много. Иероглифы и надписи на английском сливались в его восприятии в мешанину слов, смысл которых идентифицировать он не мог. Розовые, зелёные, голубые, в полосочку, в горошек, с изображением фруктов, знаменитостей, весёлых мультипликационных героев, все эти бумажные и пластиковые упаковки были сродни шуму на оживленной улице. Сюэ Мэн с большим трудом переживал поездки в крупные города, его физически тошнило от перегрузки, а тут, со своей диетологической аскезой отвыкнув от подобного рода раздражителей, он хотел зажать уши, хотя стоило бы зажмурить глаза, и в то же время желал распотрошить эти дурацкие обертки, чтобы добраться до сути — переслащённой, обманчивой, имевшей мало вкусового сходства с ярко нарисованными кусочками манго и арбуза. Почему-то то и дело он видел голубые лотосы, которых на упаковках не было.       «Все, пиздец», — справедливо решил Сюэ Мэн.       — Ты чего? — Ши Мэй снова обеспокоенно коснулась его рукава. — Тебе нехорошо?       — Нет, выбери, пожалуйста, то, что ты хочешь, я оплачу.       Он вышел на воздух и дождался, пока Ши Мэй его не позовет. Сумма вышла смехотворная — девушка вдруг застеснялась и взяла пару небольших милых коробочек. Ши Мэй вообще редко чего-то стеснялась, а если такое случалось, то со стеснением она боролась всеми силами, агрессивно и жестоко вычищая в себе любые ростки кротости и слабости, однако с Сюэ Мэном быть циничной оказалось трудно. Продавщица назвала их славной парочкой, и они не стали спорить.       — Брала бы побольше, — заметил он.       — И тебя разорить? Эй, ты не хочешь водички? Ты бледный, аж зелёный.       — Я в отпуск хочу, — признался он. — У меня, кажется, и правда крыша едет.       — Он тебя в отпуск не отпустит. Может, всё-таки с братом поговоришь?       Он покачал головой и позволил ей всё так же виснуть на его локте. Время от времени они перебрасывались парой-тройкой слов, она ела по пути конфеты, не предлагая ему, шагали они в ногу, несмотря на разницу в росте, вечер был тёплым и влажным, удушливо сладко пах какой-то цветущий кустарник, лиловые сумерки становились всё гуще, а фонари и окна домов горели золотом. Они бессмысленно нарезали круги по улице, сталкиваясь взглядами с прохожими — настоящими парочками, подгулявшими офисными сотрудниками, выбравшейся потусоваться молодёжью. Оба они хотели задать друг другу неприятные и очень личные вопросы, но так и не смогли.       — Надеюсь, тебе понравилось, — сказал Сюэ Мэн, остановившись возле своей машины.       — Ты такой хороший, — вдруг сказала Ши Мэй. — Почему никто не замечает, какой ты хороший?       — А… — Сюэ Мэн растерялся. — Я думаю, Учитель меня ценит. Надеюсь, и после презентации он… не забудет, что я…       — Я ведь не об этом.       — А больше мне ничего не нужно.       Она как-то странно посмотрела на него, поблагодарила за конфеты, развернулась и умчалась домой.       Он почувствовал себя таким уставшим, будто пробежал марафон. Лучше бы он тягал железо всё это время! И только теперь вспомнил, что должен был сделать фото. Он сопроводил селфи припиской «добрый вечер, я гулял с девушкой с работы, но она уже ушла».       «С воображаемой девушкой?» — ехидно ответил ему тренер, однако у Сюэ Мэна с юмором было плоховато.