Культурный центр имени Мо Жаня

Don't know what you're doin',

But you're doin' somethin' I think I like

Not sure what I'm feelin',

But it feels like somethin' so right

The sound of your sigh, the touch of your skin

Is takin' me places I've never been

I wanna go there again and again

'Cos you give me

Satisfaction... Laura Branigan - Satisfaction

***

      — Опять кошмар приснился?       — Да, — соврал Мо Жань, догадавшись, что только так архитектор позволит остаться в его постели.       Мо Жань нуждался в прикосновениях, а не укусах и пощёчинах, и Чу Ваньнин нужен был ему физически — если не трахаться, то обниматься. Потому Мо Жань пробрался в ночи к нему. Во сне, почувствовав чужое присутствие, архитектор прижался к незваному гостю поплотнее и уткнулся лицом в грудь, словно в поисках тепла или защиты. Мо Жань подумал, что с Чу Ваньнином нежность и отчаяние приобретают еле переносимую остроту. Если боль и приятна, то только такая боль. Во мраке он вглядывался в это бледное, измождённое лицо, пока сон его не сморил. Но… так и не рискнул коснуться губами чёрных ресниц, морщинки между бровей, уголка тёмных потрескавшихся губ. Какой же он красивый, какой он красивый — а может, такой, уставший, измотанный работой, он даже ещё красивее, чем обычно. Утром, разбуженный внезапным вопросом, Мо Жань на миг испугался, что архитектор разозлится, обнаружив кое-кого под своим одеялом, но нет. Пожалуй, сказывалась усталость.       — Бедный ребёнок, — лишь сонно пробормотал Чу Ваньнин. — Теперь всё хорошо?       — Ага, — юноша аккуратно подвинулся ближе к нему, но обнять не решился; однако архитектор сам протянул руку и мягко погладил его по щеке.       — Спи, я… ещё минутку полежу и… — и снова заснул.       Наверное, он собирался встать пораньше, но Мо Жань не нашёл в себе сил его потревожить, а вскоре и сам задремал. Разбудило его негромкое «твою ж мать!», а потом — сон никак не отпускал его из своих мягких лап — какой-то грохот, ещё проклятия и звук включённой воды.

***

      В офисе «Бэйдоу» Сюэ Мэн рассеянно посмотрел на свои модные часы и вдруг издал череду встревоженных звуков.       — Блин, нам же документы в администрацию везти!       — Ну, Учитель опаздывает, подожди немного, — Ши Мэй нервно стучала по клавиатуре, споря в переписке со сметчиком-фрилансером. — Не дёргайся. Выпей смузи со шпинатом, помедитируй.       — У нас же сроки! — взвыл инженер. — А он не отвечает на звонок. Если он в дороге, то обычно отвечает…       — Да-да, наш любитель садиться пьяным за руль и трепаться в дороге по телефону. Может, он решил начать новую жизнь и перестать быть источником опасности для окружающих?       — Это на него непохоже. Слушай… я, наверное, съезжу к нему.       — Не боишься разминуться в пути? — стук клавиш резко прекратился, и повисла напряжённая тишина.       — Я оставлю тебе копию. Если приедет без меня — подпишет.       — Ну да, что может пойти не так!.. Братец Сюэ… — осторожно начала Ши Мэй. — А ты уверен, что тебе… следует появляться на «Алом лотосе»?       — Конечно. У меня и ключи есть.       «И это у него самый высокий IQ по результатам тестов среди студентов во всей нашей провинции? Совсем отупела молодёжь». Ши Мэй вздохнула и вернулась к спору со сметчиком. Впрочем, она списала желание Сюэ Мэна отправиться на «Алый лотос» на его тревожность, к которой привыкла относиться с немалой долей снисхождения, и это было единственной рассматриваемой ею версией.

***

      Чу Ваньнин раз десять пробежал мимо него, чертыхаясь по пути, и разок коснулся обнажённой спины — будто случайно. Лучше б он этого не делал — Мо Жаня сразу же окатило жаром возбуждения. Он, орудуя у плиты, представлял собой почти порнографическое зрелище — из одежды на нём были одни трусы (по причинам, которые будут освещены чуть позже), длинные вьющиеся волосы выбивались из забранного на затылке хвоста, а в свете утреннего солнца его подтянутое, стройное тело с мягко обрисованными мышцами светилось тёплой бронзой. Ни один нормальный человек не удержался бы от того, чтобы к нему прикоснуться. Но Чу Ваньнин, кажется, собирался этим и ограничиться. Он носился по дому в поисках «этого грёбаного пиджака». Почему-то ему в то утро понадобился конкретный, без вести пропавший в море хаоса пиджак.       — А ты разве не будешь… Ай, блин! — горячее масло попало Мо Жаню на руку, и он больше от неожиданности, чем от боли, ойкнул.       Чу Ваньнин резко развернулся, услышав это, быстро подошёл к нему, перехватил руку и впился губами в едва покрасневшее место ожога. Мо Жань замер и предусмотрительно свободной рукой выключил плиту. Но что… что это? Язык архитектора — Мо Жаню почему-то казалось, что он должен быть шершавым, как у животных, хотя он имел возможность убедиться, что язык у Чу Ваньнина вполне человеческий — несколько раз прошёлся по поражённому участку. Тонкие его брови были сведены на переносице, и выглядел он таким серьёзным и сосредоточенным, что юноша даже не подумал пошутить. Затем, всё так же держа его за руку, Чу Ваньнин оставил несколько поцелуев на запястье, поцеловал раскрытую ладонь и вдруг остановился.       Мо Жань, обрадованный и растроганный этим приступом нежности, взглянул ему в лицо. Но на лице Чу Ваньнина читалось замешательство, будто он и сам не понимал, что на него нашло.       — Я пойду, — тихо сказал архитектор.       — Ты думаешь, я тебя отпущу после такого?       — А разве ты решаешь, уйти мне или остаться?       Мо Жань крепко стиснул его тонкое запястье. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, ресницы архитектора дрожали, угол рта едва заметно дёрнулся, а потом, не выдержав, Чу Ваньнин отвернулся. Но вырваться не попытался и ничего больше не сказал.       Мо Жань решил попытать счастья, без лишних разговоров сунул его руку себе в трусы и заставил обхватить член, даже рискуя получить тяжкие телесные повреждения. Снова только короткий вздох — когда он положил ладонь поверх ладони архитектора, заставляя сжимать плотнее и крепче, двигаться быстрее и жёстче…       — Об этом ты думал ночью, да? Об этом? Что ж ты постеснялся меня позвать!       — Что ты несёшь… — тихо ответил ему Чу Ваньнин, но угол рта у него снова чуть дрогнул.       Что ж, очевидно, этот достопочтенный архитектор-с-мировым-именем не так уж торопится на свою работу!       «Ну, хер мне не оторвали, сочтем за согласие», — подумал Мо Жань и вторую руку положил на талию архитектору, привлекая поближе к себе. Ему нравилось видеть смущение Чу Ваньнина, но сегодня в его смущении было какое-то отчаяние, какой-то надлом. И Мо Жань подумал, что, быть может, Чу Ваньнину очень, очень тяжело было решиться, перешагнуть через свои страхи и начать первым. Особенно после той чёртовой ночи.       Они просто стояли близко-близко друг к другу, руки их двигались, одна — стиснутая до боли другой, и архитектор поднял на него чёрные глаза, лишь когда по их пальцам потекла сперма.       — Я… если мы закончили… всё-таки пойду… — чуть слышно сказал Чу Ваньнин, но дышал он тяжело, и взгляд у него был странный, растерянный и умоляющий одновременно.       И ни шагу прочь он не сделал.       Мо Жань положил ладонь ему на затылок и чуть потянул за волосы, принуждая откинуть голову. Пальцами, измазанными семенем, он коснулся губ Чу Ваньнина, раздвинул зубы, не встречая сопротивления, и мягко задел язык. Кончик языка еле ощутимо прошёлся по подушечкам его пальцев.       — Опять хочешь сбежать без завтрака? — Мо Жань ухмыльнулся. — Хоть этим тебя покормлю.       Чу Ваньнин тут же укусил его за палец, но не до крови, а шутя.       — Тьфу, Мо Жань! Что за гадости ты говоришь!       — Люблю говорить гадости, — радостно согласился он. — А ты любишь их слушать. Ну, кто тут у нас сейчас кончит от одних только разговоров?       И правда, тонкий шёлковый халат Чу Ваньнина, к тому же надетый на голое тело, не мог служить надёжной маскировкой. Приятно было ласкать его сквозь шёлк и чувствовать, как разрисованная голубыми лотосами ткань становится тёплой и влажной — от жара и влаги возбуждённого тела. У Мо Жаня все плыло перед глазами, но не от только что испытанного оргазма, а от предельной близости этого человека. Волосы архитектора были растрёпаны, нижняя губа закушена, с острого плеча соскальзывал расписной шёлк… Его длинная шея, выпирающие ключицы, сетка голубых сосудов на груди — всё это казалось таким хрупким, словно неловкое движение могло причинить непоправимый вред. Однако, слабое на вид, тело это таило в себе ярость и голод, страсть и силу, будто сжигавшую изнутри его птичьи кости, светившуюся сквозь тонкую белую кожу…       «Я живу с ним, я теперь живу с ним, я могу видеть его каждый день, рядом, так близко…» — и Мо Жань, хоть и шептал ему всякую развратную чепуху, в действительности же готов был пасть к его ногам и… облизать каждый палец этих ног.       Ноги у Чу Ваньнина были такие же тощие, как и он весь; казалось, костей в них больше, чем у среднестатистического человека — при свете дня, когда наготу скрывал лишь тонкий халат, худоба его была особенно заметна. И Мо Жань очень легко подхватил его, посадил на стол, опустился на пол и наконец-то сделал ровно то, чего хотел. В какой-то момент, пока он увлечённо вылизывал подъем стопы, косточки лодыжки, твёрдые участки мозолей и следы от натертостей, его макушки коснулись лёгкие пальцы и скользнули по волосам…       Как, чёрт возьми, это случилось? Что притягательного было в этих костлявых бледных ногах, в этих узких длиннопалых стопах, израненных неудобной обувью? Почему он, сволочь, так хорош? Разбирать по частям — ничего особенного. И прикус у него неправильный, и нос крупноват, а чего стоят его нервные ухмылки, и торчащие рёбра, и резкость, и неловкость, и…       И — не оторваться.       Добравшись языком и губами до коленей архитектора, Мо Жань придумал кое-что ещё. Он поднялся, встретил настороженный взгляд Чу Ваньнина и грубо поцеловал его, крепко взяв за острый подбородок. Чу Ваньнин, похоже, растерялся — иначе бы уже возмущённо требовал почистить зубы прежде, чем лезть ему в рот тем же языком, которым только что облизывали ступни. Но поскандалить архитектору не удалось, потому что в следующее мгновение Мо Жань стиснул его шею и заставил лечь спиной на стол. На столе вполне хватало места для того, чтобы архитектор уместился на нём, упершись пятками в край. Особенно если сбросить… что там упало, очередная пачка чипсов из тапиоки? Деревянные палочки для еды? Мо Жань покрывал поцелуями внутреннюю сторону его бедер, но путь его рта, оральное дао, так сказать, лежал вовсе не к члену, почти готовому излиться семенем.       — Что ты делаешь?! — охнул архитектор, и в голосе его звучало изумление.       — Я же обещал.       — Это… разве это не мерзко?       — А разве ты к этому не готовился? — промурлыкал Мо Жань каким-то особенно похабным тоном. — Чёрт, у тебя есть хоть какое-то место на теле, которое не пахнет яблоком?! У тебя даже сперма на вкус как яблочное варенье, я еще тогда заметил… Будешь моим десертом после каждого ужина, клянусь.       — Это мой естественный запах, — огрызнулся в ответ Чу Ваньнин.       Но грязные разговорчики ему правда нравились. Нет, не так: грязные разговорчики окутывали его сетями стыда, окрашивали румянцем впалые щёки, щекотали нервы угрозой быть разоблачённым, пойманным на горячем — да, да, готовился…       А длинные волосы Мо Жаня щекотали его кожу в неожиданных местах.       — Ты что, яблоня?       — Да, так что не ищи во мне… ничего человеческого.       Мо Жань вылизывал его промежность, проходился языком по краю ануса, опасно чуть забираясь внутрь, и это было…       Это было омерзительно, гадко и нелепо… и это… Чу Ваньнин закрыл глаза и для верности спрятал лицо в ладонях. Мо Жань усердствовал в самых укромных уголках его тела, и для Мо Жаня-то в этом не было ничего постыдного. Тело архитектора балансировало на тонком канате, протянутом над бездной, секунда — и всё завершится каплями семени на коже и шёлке, почти одинаковых наощупь. Сознание архитектора было затоплено до краёв мыслями о том, что его прижали к жёсткому столу обнажённым и уязвимым, что ранние утренние лучи высвечивают все его физические несовершенства, что с ним делают что-то грязное и странное, а он…       А он вообще-то на работу собирался.       Он даже не понял, дрочил ему Мо Жань или отсасывал, спина затекла, ощущения спутались, слились в одно — рот и пальцы, пальцы и рот на его теле. Его вдруг на краткий миг постигло абсолютное спокойствие, звенящая тишина в голове, чувство, будто никакой презренной телесной оболочки у него больше нет, а между ним и миром вокруг не найти границы, — но тут же привычное раздражение, накатывавшее после оргазма, пришло на смену этой внезапной нирване.       — Совести у тебя нет, подумал ли ты, каково мне лежать на жёстком, лопатка болит теперь… — проворчал он, поднимаясь, и тут же вцепился в Мо Жаня. — …ой, мать твою!       — Что случилось? — юноша осторожно прижал его к себе.       Теперь соприкосновение влажных голых тел ощущалось липким и неприятным, и тошнота, сопровождавшая резкое движение, усилилась.       — Закружилась голова… можешь сделать кофе? — архитектор кое-как пришёл в себя и отбился от его объятий. — Варить не надо, есть какая-то растворимая дрянь.       — Может, тебе все-таки нужно поесть? Растворимую дрянь лучше не пить на голодный желудок.       — Знаешь… а поесть не помешало бы.       — А, так тебя после секса тянет пожрать?       — Мне пока недостаточно наблюдений для того, чтобы… Ох, иди-ка ты рот прополощи!       Мо Жань вздохнул. Ему после секса хотелось целоваться.       — Если ты настолько брезгливый, почему живёшь в таком бардаке? — буркнул он.       — Меня воспитывал хирург, а не уборщик.       Пока Мо Жань умывался, Чу Ваньнин растерянно сидел на столе, покачивал босыми ногами и думал, что, пожалуй, на сей раз получилось неплохо. Его душу уколола робкая надежда, и он дал слабину, вцепился в неверное обещание счастья. Ему хотелось прожить хотя бы день, обманывая себя. Хотя бы один день.       Что-то скользкое и гладкое задело его щёку, и он убедил себя в том, что это не прядь чёрных волос, протянувшаяся из белёсой мути под потолком и видимая только ему, а стекающая капля пота. Не сейчас, пожалуйста, не нужно сейчас.

***

      Глядя на Чу Ваньнина, очаровательно растрёпанного и поправляющего узкий пояс халата, Мо Жань вспомнил, что по утрам, после душа, тот бегает по «Алому лотосу» в другом, белом, махровом. А эта прозрачная тряпка, спадающая с плеч — верх от пижамы… Ах ты, развратный котяра!       — Кажется, не я решил, что у нас будет секс? — уточнил Мо Жань.       — Это решал и решаю я, — заметил Чу Ваньнин, прожевав кусок яичного рулета. — На том простом основании, что… Впрочем, ты определённо меня спровоцировал.       — Чем? Я всего лишь готовил завтрак!       — В таком виде?       Мо Жань смутился. Он не особенно хотел это обсуждать, однако…       — Мне нужно было постирать одежду, — пояснил он. — Я же хожу который день в одном и том же… Высохнет — и я буду сама благопристойность.       Чу Ваньнин отложил палочки, потянулся к чашке, но вдруг спросил:       — У тебя вообще больше нет вещей?       — У меня есть ещё очень приличный костюм и зубная щётка! Но… я путешествовал налегке. А из старой одежды я вырос…       — Я понял, — резко перебил его архитектор. — Я переведу тебе денег, купи что-нибудь.       — Я… вообще-то потратил кое-что из тех денег, которые ты…       — На трусы и носки? Не смеши меня. Просто постарайся не спустить всю сумму на модные кроссовки. Я слышал, теперь в моде кроссовки стоимостью как моя машина. У меня, конечно, не новая машина, но недешёвая.       Мо Жань почувствовал, что краснеет. Одно дело — вылизывать мужчине задницу, и совершенно другое — принимать от него деньги на личные нужды.       — Почему? Почему ты… я не смогу быстро вернуть тебе эти деньги. Я, конечно, устроюсь на работу и…       Чу Ваньнин закатил глаза.       — Какая чушь! Зачем тебе что-то мне возвращать?       — Тогда… за что…       — Мо Жань, ты с ума сошёл? — в голосе архитектора звенела неподдельная обида, словно подозрения юноши ранили его в самое сердце. — Что значит — за что? Да твою мать! Нет, конечно, глупый ты ребёнок, я не плачу тебе за секс. Просто ты в трудном положении, а я нет. Я не умею распоряжаться деньгами, я их в лучшем случае пропью. Это…       — Милостыня? Ты… я не хочу, чтобы ты из жалости…       — Боже! Как с тобой тяжело! — Чу Ваньнин почему-то ещё сильнее разволновался и нервно хлопнул ладонью по столу так, что зазвенела посуда. — Купи же ты себе вторые штаны и не трахай мне мозг! Если тебе нужен ответ на вопрос «почему», то вот он — потому что я так хочу. Убедительно? Доволен?       — Я такого не думал! Просто это…       — Учитель, я привёз документы, которые мы должны прямо се… привет, Мо Жань, — Сюэ Мэн вцепился в папку с бумагами, как будто ей что-то угрожало.

***

      Картина ему открывалась прекрасная. Его обожаемый Учитель в небрежно накинутом халате и совершенно не обожаемый двоюродный брат в одних трусах мирно распивали кофеёк в том углу виллы «Алый лотос», который был назначен кухней. Слабо веря в реальность этой сцены, Сюэ Мэн компульсивно пересчитал грязные тарелки и кружки в раковине. Или здесь была оргия на двадцать человек, или эти двое принципиально не моют посуду. Непорядок.       Мо Жань при его появлении поперхнулся кофе и теперь старался поскорее откашляться.       Чу Ваньнин, не меняясь в лице, встал из-за стола, отобрал у инженера документы и ушёл. Мальчики какое-то время зачарованно смотрели вслед удалившейся фигуре в белом шёлковом халате, разрисованном голубыми лотосами.       Первым из оцепенения вышел Мо Жань, молниеносно включив режим скандала.       — Ты какого хера вламываешься без стука, грёбаный павлин?! Это вообще… проникновение со взломом! — заорал он.       — Какое, нахер, проникновение, в жопу тебе проникновение, псина ты тупая, у меня ключи есть! — Сюэ Мэн помахал в воздухе связкой. — И ты что, не заметил, что в доме вещи мои лежат?       — Да тут чего только не лежит! — резонно ответил Мо Жань, не сбавляя громкости. — Я что, искал тут твои шмотки вонючие? Откуда, блядь, тут вообще твои вещи!!!       — Я тут жил вообще-то! …это почему вонючие?!       — Потому!!!       Слушая их бессмысленную перепалку, Чу Ваньнин положил папку на компьютерный стол, сел и опустил на неё голову. Чёрт, чёрт, чёрт! Как теперь смотреть в глаза главному инженеру бюро?! Как теперь… как объяснить… стоп, почему он вообще должен что-то объяснять? Мо Жань взрослый, сам себе хозяин, и у него в его-то годы должна быть личная жизнь, и все вокруг давно в курсе, что он гей. В конце концов, он сам сделал каминг-аут, ещё будучи абсолютным девственником, кого должно удивить наличие у него любовника? Разве не так живут богатые привилегированные мужчины — разве не заводят себе кого-то молодого и красивого для тела и души?       Вон Наньгун Лю баб меняет, как перчатки, и все они, как по команде, перекрашиваются в шатенок — и никого это не волнует.       А Мотра… впрочем, нет, о женщинах подобного говорить не стоит.       Но, чёрт побери, его любовник — мальчик, в совращении которого он слёзно каялся его семье! При Сюэ Мэне же и каялся!       Только теперь он с ужасом осознал, что на нём лишь наброшенный на голое тело халат, и запахнул его поплотнее, туже затянув на талии пояс. Это не спасало ситуацию, вид у него был всё такой же порочный. И пятна на халате…       Да какое там «положено привилегированным мужчинам», позорище!       Судя по звукам, ссора кузенов переходила в фазу драки. Чу Ваньнин одним махом подписал документы, сгрёб их и помчался обратно — во избежание кровопролития.