Жалость

Мы гнали коней без передышки. Краткие часы в молчании - чтобы не тратить драгоценные силы даже на перекрикивание свиста ветра в ушах - снежные иглы пурги, бьющие в лицо, непроглядный туман дороги впереди. Хотел бы я сказать, что помню каждую минуту из тех шести часов, будто она было вечностью, но для меня ночь пролетела одним холодным болезненным мгновением. Словно само время решило издевательски щёлкнуть по носу зарвавшуюся нежить за одно только желание отсрочить самую опасную авантюру в его жизни. Вот мы отъехали от трактира, секунда - и я уже полз по узкому лазу в городской стене, подсвечивая путь невидящим во тьме гурцам слабым огоньком на кончиках своих пальцев. В ушко кто-то нежно дышал - я втайне вспоминал все известные мне молитвы, чтобы это оказался Уилл, а не какой-нибудь чужой хмырь - узкий проход медленно заполнялся полоской звёздного света по ту сторону каменной кладки, пока мой желудок сворачивался тугим узлом от дурных предчувствий... Дом, милый дом. Будто и не уходил никогда. Дрянь. Ладонь упёрлась в твердую преграду спереди, аккуратно очерченный тонкой полоской лунного сияния проём. Пальцы почти интуитивно нашарили под рёбрами неприятно давивший на грудь рычаг, металл возмущённо скрипнул коркой влажного инея, но - пусть и с некоторой неохотой - всё же поддался. В лицо ударил знакомый запах нижнего города - мусорный, крысиный и грязный, пробивающийся даже сквозь прохладный зимний ветер. Ульма до последнего не хотела обсуждать план вслух. Поставила всё на удачу, на то что нескольких минут инструктажа в кустах возле хода в замок и пары криво выведенных листков с картой этажей ей хватит для совершения заветной мести. Мы закрыли ход, засев меж колючих голых ветвей орешника и разложили на снегу бумаги. Я принял кусочек уголька из ладони ведьмы, принялся аккуратно выводить всё, что только помнил про планировку комнат и маршруты вечно сменяющей друг друга охраны. Но думал совсем об ином. . Луна понемногу таяла на небосводе, уступая место сизой дымке новой зари. Ещё час-полтора и станет совсем светло, как раз я успею закончить трёп и укрыться в каменном проходе стены.. Но мозг царапало нехорошее предчувствие совсем иного рода. Не отпускало, нервировало, напрягало натянутые струны жил и студило кровь. Никто должен был ожидать нашего прихода. Не мог ждать, предвидеть, знать, что мы придём. Но меня не отпускало тяжёлое ощущение чужого, холодного, словно бы отсчитывающего секунды, взгляда. Я закончил говорить. Поставил точку на последней пометке, указывавшей на кабинет прежнего мастера.Повернулся лицом к Уиллу, намереваясь высказать свои подозрения, открыл было рот вновь, как один из мужиков, стоявших кругом подле орешника, вдруг накинул старухе удавку на шею и принялся затягивать. Так буднично и тихо, что сперва я несколько мгновений тупо таращился на это, с позволения сказать, удушение. Потом опомнился, рванул вперёд, но на мою макушку в тот же миг опустилось нечто крупное и тяжёлое, припечатав лицом к земле. Уилл не успел даже выхватить меч - рухнул в снегу рядом, согнувшись от удара по темечку так легко, что мне на миг показалось - умер. Руки уже вязали за спиной, кто-то рядом дрался, на моё шипение и рычание "гурцы" не обращали никакого внимания, методично и тихо засовывая кляп в рот, грязный мешок - на голову, опутывая жгущими кожу (то ли пропитанными святой водой, то ли прошитыми серебрянными нитями) верёвками. Как ни странно - совершенно не пахло кровью. Никто не кричал, не звал на помощь, моё собственное горло будто разучилось даже мычать. Никто не ходил рядом и не падал в снежную грязь. Не было вообще никаких звуков. Будто некто очень неприятный... Наложил полог тишины, не желая разбудить городскую стражу за пределами закутка у стены. Сволочи. И с этими скотами я дрых под одной крышей! Меня дёрнули за воротник, болезненно пережимая горло. Поволокли спиной по земле, бесцеремонно собирая брыкающейся тушей все кочки и ветки на пути. Верёвки жгли запястья и лодыжки, в воздухе уже ощутимо воняло гарью и палёным мясом - значит, всё же серебро, вот бы стырить... Тьфу, и о чём я думаю?! - чужие руки промчались по моим карманам, обирая всё, что было в тайниках на теле. Происходящее казалось безумным лихорадочным бредом. Слепой, глухой, способный лишь ощущать когда под пихающиеся колени попадают чьи-то ноги, да запах собственной жжёной плоти, я даже не сразу задумался о том, кто именно мог нас так подставить. А потом вспомнил, что не видел Грейта с самого входа в чёрную расщелину лаза. И принялся пинаться ещё яростней, надеясь, что блядский выродок гномьего племени окажется рядом и получит ботинком по носу. Не повезло. То ли он около меня вовсе не шёл, то ли - наученный горьким опытом дружков-предателей - держался подальше от ног озлобленного упыря, но под пятки как на зло не попадало ничего мягкого и легко ломающегося. Я даже успел подумать, что скучновато как-то, в тишине и боли по ямкам волочиться, как мир вокруг вновь едва заметно переменился. Земля под задом вдруг стала гладкой и скользкой как каток, на шею и руки пыхнуло теплом, сквозь тонкие звёздочки дырочек мешка стал просвечивать золотистый отсвет, а в уши с резкостью выстрелов пушек ворвался многоголосый перестук обуви по... Полу. Ох нет. В голове мгновенно пронеслось подозрение, с большим трудом переводимое на цензурный язык. Ну конечно. Ясен хрен, не папочка Уилла нанял кучку головорезов поднять оружие на их же покровительницу, да ещё и так неласково притащить меня к дверям случайного дома. А я, дурак безголовый, считай, сам в руки этому ублюдку приплыл! Спина ударилась о что-то - раз, второй, третий - рывки за воротник стали резать горло куда-то вверх, подсказывая, что подлецы волокут меня по лестнице. Так. Нужно что-то делать, пока не стало совсем поздно. У тебя должна быть хоть капелька мозгов, отродье, думай, думай, думай! Так близко к ходу только две двери, одна в сторожевую башню, другая - прямая, в стену замка, где по короткой и быстрой лесенке слуги могут быстро подняться и спуститься во внутренний двор. По узенькой, славной лестнице, где им всегда приходилось выстраиваться в одну цепочку, чтобы спокойно пройти. В голове тут же появился короткий отрывок безумного плана. Опасного, дикого, рискующего самой сутью моей нынешней жизни, но за неимением лучшего... А, к дьяволам всё, сверну шею - так хоть пару самых ближайших предателей с собой прихвачу! Уже было притихший, я резко выгнул спину и изо всех сил дёрнулся, изображая из себя рыбину, выброшенную на берег. Тот, кто волок меня, тут же разжал пальцы от неожиданности, отпуская тушу в свободный полёт. Лишь в самуб распоследнюю секундочку я вдруг испугался - а что, если сзади волокут Уилла?! - но ничего сделать уже не мог. В бок врезались чьи-то ноги, низкий бас вверху вскрикнул, за ним последовал ещё один вопль - более тонкий и визгливый - ощущение полета и тычков по коже не прекращалось, одно потянуло другое, потные ладони ухватились за завязки мешка на моей голове, по глазам резанул непривычно яркий свет, удар, ещё удар, кувырок, матершина над ухом и - пауза. Долгая. Тягучая пауза, за которую ко свету вновь привыкали глаза, а протяжно ноющее колено со щелчком встало на место, не обращая внимания на то, что его возвращение больно ткнуло одну из туш подо мной куда-то пониже спины. Я даже почти возгордился своим успехом. Попробовал сесть на куче ноющих тел, но вдруг заметил там, вверху лестницы, два силуэта. Один - бородача-кучера, того, что вечно болтал с моим Уиллом о всяких глупостях каждый привал. И второй. Очень хорошо знакомый. Тот, что я не перепутаю ни с чем. Тот, что не отпускал меня даже во снах. - Давно не виделись. Непокорная дрянь. Давно не виделись. Касадор.

***

- Мм, как банальненько. Презрительно усмехнулся я, стоило только сальному сучёнышу вытащить из моего рта кусок чьей-то портянки, что подставные предатели использовали вместо кляпа. - Дай угадаю: содрать кожу живьём и оставить на мясе парочку полосок гриля? Ты предсказуем как... В челюсть врезалась кочерга, в считанные доли мгновения проплавив серебряным наконечником щёку и заставив кость жалобно треснуть. - А ты потерял последнее уважение к отцу, я погляжу? Спокойно спросил Касадор, лениво обводя взглядом обнажённое тело перед собой, с каким-то особым удовольствием задерживаясь на пальцах и животе. Как художник, потирающий руки перед пустым холстом, уже зная, что на нём появится в следующие несколько часов. - Возможно, мне стоит поучить тебя манерам. Пока сам не поймёшь, как именно следует обращаться со старшими. Я сплюнул комок спёкшейся от серебра крови на пол, гордо поднял голову. Издевается, сукин сын. Мог бы приказать заткнуться, но не приказывает, хочет, чтобы я сам умолял о пощаде. Не дождётся! - Свинья будет учить меня этикету? Скажи, ты всё ещё жрёшь как хряк - забрызгивая всё вокруг помоями из глотки путаны, или научился пользоваться салфе... Второй удар пришёлся на верхнее ребро с правой стороны грудной клетки, вынуждая меня подавиться черной кровью из лёгких и дёрнуть кандалами на стене. Второй плевок прилетел бы Касадору в глаз, если б этот огрызок упыря не успел дернуть головой, уходя с траектории снаряда. - Забавно слышать речи о культуре питания именно от тебя. Ублюдок лениво натянул перчатку на костлявые пальцы, открутил крышку одной из баночек на столике с инструментами. - Ах да, смех... Как там говорят? Дураку только пальчик покажи? Меня окатило ледяным презрением и брызгами жгучих капелек серебряной крошки, с шипением впившихся в кожу лица и груди. Кусочки покрупнее чернели в местах соприкосновения с кожей и отваливались, звеня по полу, помельче - вплавлялись намертво, заставляя меня до скрипа стиснуть зубы, чтобы не издать ни одного даже малейшего звука. Сдохну, но не доставлю крзьему потроху удовольствие слышать мои стоны. - Тебе повезло, что в этом доме есть парочка гостей полюбопытней тебя, червь. Ладонь в перчатке выудила ещё один шарик из баночки с серебром, раскрыла мой рот и всунула гадко зашипевший катышек под корень языка. Из горла вырвался всхлип, рот мгновенно заполнила горькая слюна с отвратительным вкусом палёного мяса. - Возможно, я даже позволю тебе увидеть, как жизнь утекает из их глаз, если продолжишь вести себя столь же непотребно. Должно же хоть что-то иметь значение в твоей бесполезной жизни, если родственные узы для тебя пустой звук, верно? На прощание всадив мне кулак в живот, он покинул темницу. Предусмотрительный засранец, так бы я и с серебром в пасти ещё чего ласковое ему сказал. Другие пленники. Блестящий шарик вместе с вязкой горелой слюной скатился на пол. Дьявольщина, только не Уилл... Боги, зачем я их послушался? Зачем вообще согласился сюда ехать? Зачем согласился взять Грейта? Зная Касадора - теперь даже старая перечница Ульма превратится в гниющую кучу плоти и костей не позднее следующего дня, что уж и говорить о юном, легко поддающемся пыткам принце.. Или ему не повезёт ещё меньше и Касадор, опознав в рогатом мальчике беглого сынка знатного рода, решит, что восемь - тоже красивое число, ничем не хуже семи... На закате нового дня в дом Великого Герцога Врат постучится робкая рука, скромно улыбающийся парень замнётся на пороге, дожидаясь шутливого "Что как не родной? Заходи!". И в считанные дни весь город окажется в когтистых пальцах безумного ублюдка с манией величия - тем или иным образом. А я - бессердечный кусок дерьма - даже заплакать не мог, даже когда услужливое воображение красочно распяло моего принца на соседней стене за какую-то провинность. Не мог позволить себе тратить силы на слёзы, зная, что когда ублюдок вернётся - мне они понадобятся. Как минимум чтобы подгадить ему настроение. Пожалуй, единственное, что я теперь и правда могу сделать. Некоторое время я висел в кандалах, чувствуя, как медленно регенерирует сломанное ребро. Как встаёт на место с легким хрустом каждый кусочек раздробленной кости, болезненно протягиваются, соединяясь, надорванные ткани, а кожа в местах, где её касалось серебро, выравнивается, впрочем, не спеша заживать под засевшими глубоко крохотными ещё дымящимися кратерами. Медленно. Гадко. Больно. Тоскливо. Клинок Фронтира не выдержал бы и пары часов. Но зная Касадора - он сможет поддержать в теле моего Уилла достаточно жизни и тепла, чтобы радовать себя его воплями неделю. Или две... К горлу подкатил тошнотворный ком желчи. А Над головой раздался глухой гул.