Наказанный бог и тридцатилетняя девственница

Перемена в ней была безумной. Но вдохновляющей и невероятной. — Гермиона, ты уверена, что готова? — спросил Драко. — Да, — ответила она. Когда они только начали, Малфой не был уверен, что им удастся дойти до этой точки. Но Грейнджер была способной ученицей, упрямой и решительной. — Хорошо, — он кивнул. Драко расстегнул халат, снял его, а затем отбросил в сторону, прежде чем голым сесть на диван. Его миссия по ее обучению подходила к концу, и пришло время посмотреть, удастся ли Гермионе взять ситуацию под полный контроль и заставить его кончить, одновременно удовлетворяя свои собственные потребности. Глядя, как она раздевается, он понял, что первый шаг будет для нее до неприличия легким: Малфой находил ее тело по-настоящему сексуальным; ему нравились ее формы и размеры. У Грейнджер были длинные ноги и замечательная задница, но больше всего он любил ее изящную шею и идеально вылепленные ключицы. Обычно Драко не тратил так много времени на размышления о телах женщин, которые становились его хозяйками. Он просто по мере возможности выполнял условия своего проклятия, не слишком вовлекаясь в это эмоционально: за годы, проведенные среди людей, попадались, конечно, женщины, которые нравились ему больше других, но, если быть честным, Малфой знал, что сейчас было нечто иное. Гермиона медленно подошла к нему: ее движения были отмерены и растягивали предвкушения. К тому моменту, когда она, наконец, опустилась на колени между его ног, член Драко уже затвердел. Она, казалось, была не до конца уверена и посмотрела на него снизу вверх. — Многим мужчинам действительно нравится, когда женщина берет инициативу на себя, — объяснил он. Их отношения были построены на доверии и честности, поэтому Малфой никогда не боялся говорить с ней обо всем. За исключением одной вещи, которую он просто не мог раскрыть… Единственной правды, в которой Драко не мог полностью признаться даже самому себе. Это был не первый раз, когда Грейнджер сосала его член. Они посвятили технике минета два или три вечера. И Гермиона действительно хорошо выучила урок, превратив процесс в особенно впечатляющий. Она ласкала его языком и губами, пока он полностью не затвердел и не запульсировал у нее во рту. Малфой даже вздрогнул, и Грейнджер остановилась. — Все в порядке, мне просто очень приятно, — признался он. Драко поймал ее легкую улыбку в ответ на комплимент, прежде чем она вернулась к своей интимной работе. За считанные секунды Гермиона довела его и заставила схватиться за подлокотник дивана. Обычно он направлял ее, давая понять, что если она продолжит в том же духе, то он кончит еще до того, как они начнут трахаться, но сегодня это было полностью ее представление. Через несколько толчков-заглатываний, ее рот внезапно отпустил его. Малфой посмотрел на свой член, розовый, твердый и блестящий от ее слюны, а затем перевел взгляд на ее лицо — Грейнджер знала, что у нее все на «отлично», и ему нравилось, что она могла определить это сама, без его похвал. Гермиона потянулась за презервативом, который лежал на краю стола рядом с ними, открыла его и без колебаний надела на член. Это была еще одна вещь, которую они практиковали, — задача сама по себе не сложная, но не всегда легкая для застенчивой женщины. На этот раз для нее это не было проблемой. Драко снова вернулся мыслями к тому, что беспокоило его уже давно — он начал чувствовать то, чего никогда не чувствовал за многие-многие годы своего проклятия и даже до него, когда совокупления еще не стали довольно рутинными. Внутри Малфоя была тоска, почти отчаянное чувство, и чрезвычайно сильная жажда секса. Он мог бы сравнить это с неизбежной потребностью, сродни тому как дышать. Для него это вообще не имело никакого смысла. Гермиона забралась на диван и оседлала Драко: она опустилась и прижалась к кончику его члена. Он затаил дыхание, ожидая момента проникновения, и, когда это, наконец, произошло, а следом Грейнджер соскользнула с него, Малфой громко застонал. Конечно, это было не впервые, когда его член погружался в нее — даже не первый раз, когда она была сверху в этой самой позе, — но именно сейчас он чувствовал, что у него нет абсолютно никакого контроля, и это было невероятно. Когда Гермиона начала активно двигаться на нем, Драко ощущал себя, будто попал в рай. «Так не должно быть, — подумал он, начиная паниковать. — Я не должен так сильно этого хотеть.» Малфой схватил ее за бедра и закрыл глаза — все, чего ему хотелось, это забыть обо всем: и о том, что она была его очередной хозяйкой, и в особенности о том, что его чувства к ней с самого начала так разительно отличались от всего, что было до нее. Его прошиб пот, когда отрицать свои чувства стало бесполезно. Драко боролся. Боролся со своими мыслями и эмоциями, но не мог их контролировать. Внезапно он схватил Грейнджер и оттолкнул от себя. — Прекрати, — сказал Малфой, быстро вставая и отходя от нее. — Что? Что я сделала не так? — Гермиона ахнула, глядя на него широко распахнутыми карими глазищами. Драко покачал головой и попытался отдышаться. — Ты не при чем. Это я… — выговорил он и посмотрел на нее глазами, полными растерянности. — Я не могу этого сделать… Все мысли и чувства, с которыми он так долго боролся, вырвались наружу, и он признался в них. Одновременно себе и Грейнджер. — Я влюбляюсь в тебя…

***

… за пять месяцев до этого…

Последние дохрена лет он откликался на имя «Драко Малфой». И жизнь среди людей на удивление быстро превратилась для него из невыносимой в даже приятную. Пусть изредка он все еще поднимал задумчивый взгляд на горизонт — туда, где за пенными облаками в дальней дали скрывался Олимп, — но бОльшей частью наказанный бог страсти Гимерос уже смирился с тем, что окончит свои дни, бороздя лакированными кожаными туфлями землю окраины Лондона. Сегодня, в обычное утро обычного дня он отпер свой небольшой книжный магазинчик и, жонглируя ключами, газетой, молоком и буханкой хлеба в руках, вошел внутрь. Дверь со щелчком закрылась за ним, заглушая звуки шумной улицы снаружи. Прежде чем пройти через заднюю комнату на крошечную кухоньку, Драко бросил газету и ключи на прилавок. Связка брякнула, упав поверх «Мифов и легенд Древней Греции», которые лежали тут с того самого дня, когда Малфой стал владельцем пришедшего в упадок букинистического магазина, — неловко расположенного в оживленном центре пригорода и задавленного точками быстрого питания, лавками с одеждой и барами для молодежи. С тех пор он расширил ассортимент продаваемой литературы, внедрил систему электронных платежей и даже добавил возможность приобретать у себя электронные книги для тех, кто стремился к прогрессу. Оставаясь консерватором, ему все равно нравился современный мир с его стремительно меняющимися технологиями. Хлеб и молоко отправились в небольшой холодильник, а Драко распахнул форточку, чтобы впустить на кухню свежий воздух. Он в очередной раз пожалел, что в помещении нет больших витражных окон — ему импонировала их аутентичность, — приходилось довольствоваться малым. Ударив по кнопке пузатого чайника, тут же отозвавшегося вспыхнувшей темно-зеленой лампочкой, Малфой направился обратно в комнату, служившую ему кабинетом. Она была проходной и несколько обветшалой: на стенах старинные обои в цветок и деревянные панели, в углу стол, стул и большой сейф. Рассеянно ощупав карманы, он не сразу вспомнил, где оставил ключи, но потом вернулся за ними к прилавку. Драко открыл сейф и достал из него кассу. Когда магазин был готов к работе, он включил общий свет и перевернул на двери табличку — деревянную, потрескавшуюся, сохранившуюся, кажется, еще от самого первого хозяина. На Малфоя смотрело «Закрыто», а на улицу было обращено дружелюбное «Открыто, добро пожаловать». Заварив себе крепкого ароматного чая с бергамотом, он устроился в кресле за прилавком и, раскрыв газету, сразу пролистал до раздела сплетен — его маленькой слабости, которую, сам не зная почему, Драко старался скрывать от других, — и погрузился в чтение. Колокольчик на двери прозвенел как раз в тот момент, когда он дочитал последнюю заметку раздела. Малфой захлопнул газету и посмотрел поверх прилавка, слегка улыбнувшись. — Доброе утро! Дайте мне знать, если вам понадобится помощь в поиске чего-либо, — поприветствовал он покупателя, мужчину средних лет. Тот прошел вдоль стеллажей и принялся ковыряться в книгах, относящихся к категории «женского любовного чтива». Выбор был неожиданным, и Драко наблюдал за ним несколько секунд, прежде чем решил, что он вряд ли станет воровать или создавать какие-либо проблемы, поэтому вернулся к чтению газеты — начав, наконец, с титульного листа, сообщавшего о беспорядках после концерта знаменитой группы, закончившихся столкновением с полицией, а также о пошатнувшемся здоровье королевы. Спустя непродолжительное время, посетитель приблизился к прилавку и выложил на него три толстые книги. — Вы нашли все, что хотели? — спросил Малфой, вежливо улыбаясь. — Полагаю, у вас нет «Платины и шоколада»? — уточнил мужчина. — Ах, не припомню, чтобы у меня было что-то подобное в наличии. Если вы заинтересованы, я буду рад принять заказ. Доставка занимает, как правило, пару дней. Покупатель тряхнул головой. — Не стоит, я наверняка найду этот роман в другом магазине. — Что ж, прекрасно, — ответил Драко. — Тогда с вас двадцать два фунта. Он взял у мужчины банкноты и выдал сдачу. После того как посетитель ушел, Малфой вернулся к своей газете. Драко как раз читал анонс о долгожданном открытии нового музея в Шотландии — древнего величественного замка, веками служившего школой для детей небедных родителей, и теперь переданного под управление частных инвесторов ради предотвращения разрушения и сохранения исторического наследия, — когда над входной дверью снова залился колокольчик. — Доброе утро, Малфой! — раздался женский голос. — Доброе утро, Грейнджер. Ты рано, — Драко приветствовал вошедшую. Она проскользнула мимо него на кухню, чтобы бросить рюкзак и заварить себе свежий кофе. — Мне не спалось, так что я решила, что нет смысла выжидать положенного времени, — крикнула Гермиона. Он кивнул, будто она могла его видеть. — Я купил свежее молоко, — сообщил Малфой громко, чтобы Грейнджер расслышала. — Уже нашла, спасибо! Несколько минут спустя они оба сидели по разные стороны прилавка, потягивая напитки. Гермионе, если Драко не ошибался, было около тридцати, и еще лет шестьдесят назад ее заклеймили бы старой девой — она была не замужем и, насколько он знал, ни с кем не встречалась: либо уже давно, либо никогда. Грейнджер была умной — и это было тем, из-за чего он согласился принять ее на работу. По правде говоря, если бы захотел, Малфой мог бы управлять книжным магазином и в одиночку, но быть все время одному было довольно скучно, и он потратил некоторое время, выбирая продавца: начитанного, разносторонне образованного и не лезущего к нему, Драко, в душу, при этом способного поддержать беседу, если уж на него снисходило желание перекинуться парой слов. Грейнджер в этом смысле подошла идеально. Она точно не была красавицей: худощавая, бледнокожая, с ничем не примечательными карими глазами, такими же, как у половины девушек планеты, и с вороньим — ей богу, почему Грейнджер ничего не делала с этим? — гнездом на голове, свитым из непослушных, чуть вьющихся рыжеватых волос. Но на самом деле, эта невыразительная внешность также была ее конкурентным преимуществом, потому что — страшно сказать, — но к своему тысяча двухсот летнему юбилею Малфой порядком устал от женщин, олицетворяющих собой красоту эпохи. Проклятие, которым наградила Драко разгневанная мать, обернуло его врожденную способность вызывать в женщинах страсть против него же самого: те, на кого он обращал внимание, не могли сопротивляться его божественной сущности, и ему даже не приходилось прилагать усилий, чтобы оказаться между их распахнутых ног, однако, не смотря на уверенно стоящий член и его полную в физическом смысле разрядку с помощью секса, Малфой не получал эмоционального удовольствия. Это началось настолько давно, что временами, ему уже казалось, что так было всегда. Жуткий в своей безысходности алгоритм: Драко хотел женщину; он получал ее; его тело достигало оргазма; но душа оставалась оглушенной и не отзывчивой. — Пустой трах не приносит того удовольствия, что секс по любви. — Кажется именно так сказал один из редких приятелей, которые появились у Драко в Лондоне, когда Малфой намекнул на свою проблему. Утверждение вызвало у него сардонический смех. Драко понятия не имел, что означало любить другого человека, так что ему не с чем было сравнить, но и удовольствие от «пустого траха» выходило немногим ярче, чем от сытного обеда или добротного кинофильма. Последний раз у Малфоя был секс, кажется, лет сто назад. В буквальном смысле. И он избегал красивых женщин, способных подпитывать его мужские инстинкты: если не было разницы между погружением в чье-то тело и дрочкой собственной рукой, то он выбирал последнее — это было менее энергозатратно и не так обидно, в конце-то концов. Вернувшись взглядом к Грейнджер, он подумал о том, что временами она всерьез его раздражала. Буквально на днях они оба вспылили после ее очередного замечания, относительно того, что Малфой неверно трактует текст одного из философов прошлого века, и ушел битый час на то, чтобы дуэлянты разошлись по разным углам магазина. Каждый оставшись при своем мнении. Тем не менее, Грейнджер была ему нужна. Бизнес Драко набирал обороты, он освоил он-лайн продажи, и было приятно иметь возможность спокойно выполнять заказы, не беспокоясь о том, что несколько раз в течении часа его могли отвлечь, чтобы подсказать, где искать определенную тематическую секцию или чтобы пробить товар на кассе. Кроме того, Малфою — если быть совсем уж честным, — нравилось иметь под рукой кого-то постоянного, чтобы можно было поговорить или даже в удовольствие поссориться. К тому же, Гермиона редко обижалась на него по-настоящему, и Драко это совершенно устраивало. — Сегодня к обеду прибудет курьер, чтобы забрать доставки, так что я пойду собирать заказы. Справишься тут одна? — сказал Драко, как только допил чай. — Да, хорошо. Я буду держать оборону, Малфой, — улыбнулась она и указала на пустой магазин. — Буду сдерживать нетерпеливые массы, насколько смогу. Он приподнял бровь, смерив ее взглядом, и, молча, удалился в кладовку, чтобы заняться делом.

***

Несмотря на часто меняющуюся погоду, Гермиона любила раннюю весну. Лондон в конце марта буквально утопал в цветах, и больше других ее внимание привлекали нарциссы — они росли буквально повсюду: по обочинам дорог, на газонах, под деревьями возле жилых домов; разных размеров и оттенков. Грейнджер нравился их тонкий, приятный аромат с примесью запаха меда. Прогуливаясь через парк по направлению к своему дому, она сжимала в руках купленный возле метро букет свежесрезанных цветов. Проходя мимо очередной прилюдно целующейся пары, Гермиона непроизвольно отвела взгляд. Публичное выражение чувств вызывало у нее странные эмоции — неловкость и скованность, словно она становилась свидетелем того, чему следовало быть скрытым от чужих глаз. Однако каждый раз, и сейчас вновь, червячок сомнения в ее голове подал голос: Грейнджер не могла бы поклясться, что в основе ее отрицания не лежала зависть. Полностью сосредоточившись сперва на учебе, а после на работе, она отодвинула личную жизнь в сторону: ей всегда казалось, что рано или поздно она начнет встречаться с кем-то, и в этом не будет никакой проблемы. Но, чем больше времени проходило, тем труднее становилось: у нее формировались привычки и появлялись требования. И еще, в нее въедался страх: какова была вероятность, что мужчина с пониманием отнесется к тому, что дожив до тридцати, Гермиона так ни разу и не занималась ни с кем сексом? В ней росла уверенность, что ее либо обвинят во лжи, либо заподозрят в том, что она по какой-то причине бракованная. Погрузившись в размышления, Грейнджер сама не заметила, как забрела в ту часть парка, где располагались уединенные лавочки, небольшой фонтанчик, работающий в летнее время, и шкаф с книгами для обмена. Наклейка, размещенная на стеклянной дверце, гласила: «Уличная библиотека: возьми, прочитай, верни или принеси свою». Не задумываясь, ведомая привычкой въевшейся в ее натуру, она распахнула створки, чтобы поправить криво расставленные произведения. Это были книги совершенно разных тематик: от кулинарных энциклопедий до женских любовных романов и учебников по высшей математике. Ее внимание привлек видавший виды обшарпанный корешок, определенно какого-то старинного издания, смотревшийся инородным среди современных и глянцевых. Потянувшись, она взяла в руки эту книгу — с растрепанными от времени уголками, но по-прежнему мягкой и приятной на ощупь кожаной обложкой. Открыв случайным образом несколько страниц, Гермиона обнаружила рукописный текст — тысячи строк изящного женского почерка на французском языке, — и решила, что перед ней личный дневник какой-то дамы из прошлого. Томик был небольшим, его можно было бы сравнить, с пухлым блокнотом, и опытный взгляд сотрудника букинистического магазина быстро определил, что ему не меньше двухсот лет. Обрадовавшись неожиданной, но приятной находке, Грейнджер запихнула книгу в рюкзак и побрела домой.

***

Гермиона словно выиграла в лотерею — ни с чем иным нельзя было сравнить то, что совершенно случайно она стала хозяйкой ценной в узких кругах вещицы. Дневник относился к концу восемнадцатого века, и женщину, написавшую его, звали Клодетт. Ее почерк, признаться, был ужасен, и ни единожды Грейнджер приходилось обращаться к словарю, чтобы продраться через дебри рукописного текста. Но это занятие было совершенно увлекательным — вкуснейшей пищей для мозга Гермионы. Когда Клодетт сделала свою первую запись в дневнике, ей было двадцать восемь и уже больше шести лет она была замужем за графом-эмигрантом, чья фамилия не упоминалась. У женщины был явный талант рассказчика — ее текст был пронизан самоиронией и юмором, пролистывая страницу за страницей, Грейнджер не могла оторваться… Тем не менее, судьба Клодетт была незавидна: она вынужденно жила в Лондоне и была несчастлива в браке: их союз был заключен по принуждению, и за все годы Луи — впервые имя супруга мелькнуло через много-много страниц, — ни разу не позвал ее в супружескую постель… Гермиона не заметила, как уснула с книгой в руке, и утром явилась в магазин, раздраженная от недосыпа, и раздосадованная тем фактом, что пришлось прерваться на самом интересном месте: когда Клодетт упомянула, что «должна признаться — некоторое время назад, в моей жизни появился особенный мужчина. Мои чувства — смесь агонии и сладкого томления…» Поразмыслив, Грейнджер отвергла идею о том, чтобы взять дневник с собой — ей была известна страсть Малфоя к старым книгам, а она еще не была готова поделиться с ним произведением Клодетт. Сперва ей хотелось насладиться этим в одиночестве.

***

День прошел в привычной суете и сопровождался мелкими столкновениями с Драко — Грейнджер бы в жизни не призналась, что их перепалки доставляют ей удовольствие, но, пожалуй, так оно и было. С Малфоем не было просто. С ним ничего не было просто или малозначительно. Он ей нравился, и Гермиона не обманывала хотя бы саму себя. Драко был хорошо образован, мог поддержать буквально любую тему, был меток в высказываниях, отлично разбирался в людях — словно жил на свете так долго, что обрел дар видеть насквозь, — и казался честным, порой даже излишне. А еще… Малфой был красив. Почти, как бог. Мужчине было просто-напросто греховно иметь подобную внешность: аристократически бледную кожу, тонкие черты лица, заостренный подбородок и острый нос. Его волосы были редкого, близкого к платине цвета — не бесцветные, но и не золотистые; все годы, что Грейнджер его знала, Драко носил их достаточно длинными, чтобы они чуть завивались за ушами и у основания шеи. Природа наградила его холодными серыми глазами и, на удивление, темными ресницами и бровями. На его переносице часто можно было увидеть крупные круглые очки в тонкой оправе, которые придавали ему академический вид. Малфой был высоким и худым, одевающимся исключительно в строгие костюмы, которые на ком-то другом, вероятно, выглядели бы неуместно, но ему — шли. Драко ей очень нравился. Сильнее, чем она могла бы вспомнить, чтобы кто-то вызывал в ней подобные чувства. Но он был ее работодателем. И может быть даже не интересовался женщинами, потому что никогда — ни разу, — она даже не слышала, чтобы он упоминал о каком-то свидании или чем-то подобном. Гермиона вымыла руки и посмотрела на себя в зеркало, висевшее в небольшой уборной магазина Малфоя. Свет от лампы под потолком отбрасывал глубокие темные пятна на ее скулы, отчего она казалась себе противоестественно бледной. Пощипав щеки, чтобы вызвать прилив крови и слабый румянец, Грейнджер также поправила волосы, собрав их в высокий хвост. — Я закончила, — сообщила Гермиона, заходя в кабинет Драко и облокачиваясь на дверной проем. — У тебя на почте ссылки на несколько новинок, посмотри, мы могли бы заказать их. Малфой сидел перед монитором ноутбука, и, постоянно сверяясь с данными на экране, переписывал что-то в свой блокнот. Не меняя склоненной позы, он поднял на нее быстрый взгляд. — Хорошо, но ты могла бы и сама принять решение, я доверяю тебе в этом вопросе. — И продолжил выводить пером какие-то цифры. Без шуток, когда Грейнджер первый раз увидела, что Драко использует это сто лет назад вышедшее из употребления орудие, то не могла удержаться от издевки. Однако на прошлый его день рождения она сумела раздобыть ему в подарок роскошное орлиное перо, дорогое, но красивое и, самое главное, достаточно прочное, чтобы спустя почти год, Малфой по-прежнему отдавал предпочтение именно ему. Он тогда смутился, потому что у них не было принято обмениваться подарками, но Гермиона видела, что вещь пришлась ему по душе. — Если считаешь, что нам что-то нужно, — заказывай. У тебя есть и вкус к хорошей литературе, и предпринимательская чуйка, чтобы уловить веяние книжной моды. Она кивнула, хоть Драко этого и не увидел, потому что не смотрел на нее, и продолжила стоять в дверях. С течением времени это начинало становиться неловким. Малфой, словно спохватившись и вспомнив про ее присутствие, снова поднял глаза. Стекла его круглых очков блеснули, когда он поправил их длинными изящным пальцами. — Все в порядке, Грейнджер? — спросил Драко, примерно с тем же оттенком в голосе, каким общался с покупателями: вежливо, но едва ли вовлеченно. — Есть планы на вечер? — Гермиона внезапно для него ответила вопросом на вопрос. Брови Драко удивленно приподнялись, но сразу же вернулись на место. — Побуду здесь еще немного. — И он не уточнил, с чего бы ей интересоваться его делами. — Хорошо. — Что-то еще? Грейнджер отделилась-таки от косяка, твердо встав на ноги. — Я пойду, наверное? До закрытия пятнадцать минут, но сегодня пятница, так что вряд ли кто-то еще придет. Большинство предпочитает проводить пятничные вечера не за книгой… — Хотя сама Гермиона делала именно это; во времена института к ней даже прицепилась кличка «книжный червь». — Закроешь магазин? — Да, нет проблем. — И Малфой вернулся к своему монотонному занятию. Поджав губы, она бросила на него последний взгляд, и отправилась за своими вещами.

***

Когда он услышал, как за ней закрылась дверь, — с легким звоном колокольчика, — то отложил перо и откинулся на стуле. Его взгляд бесцельно скользнул через монитор и дальше по комнате. «Большинство предпочитает проводить пятничные вечера не за книгой…», — Драко повторил про себя ее слова. Когда-то и он тоже был таким, и пятница не была эксклюзивна для этого. А теперь Малфоя вполне устраивали и пятницы, и другие дни, проведенные за чтением в тишине собственной квартиры. «Но почему Грейнджер интересовалась?» На самом деле, Малфой не был дураком. По-крайней мере, не в том, что касалось женщин. Даже на такую сдержанную и закрытую представительницу слабого пола, как Гермиона, действовала его божественная сущность — он не мог этого контролировать. Юные девушки и зрелые женщины — они все одинаково ощущали к нему легкую симпатию и зачатки страстного влечения, обычно не перераставшие во что-то большее, если только Драко не выделял женщину среди прочих и не оказывал на нее влияние уже целенаправленно. Грейнджер не была исключением — она тоже должна была быть благосклонной к нему, но на нее это действовало меньше, чем на других, или она вовсе была не заинтересована в мужчинах, как таковых, или… — Драко не знал, в чем была конкретная причина, — но бОльшую часть времени Гермиона демонстрировала равнодушие к его божественным и мужским чарам, и Малфою это чертовски нравилось. Хотя была еще одна версия, которую он часто обдумывал, — значительное ослабление его сил. Боги не напрасно тянулись к Олимпу, — где бы они ни были, и сколько бы не странствовали, — каждый стремился вернуться. Они подпитывались там, и их божественная сущность обретала новые силы. А он, Гимерос, уже не мог даже вспомнить сколько лет не был Дома, и неизбежно терял свои силы. Терял свою суть. Даже раны на его теле, когда-то исчезающие в одно мгновение, теперь могли гноиться. Глубокий порез на боковой стороне указательного пальца, превратившийся в шрам, был явным тому доказательством. Первый шрам на его теле. Еще несколько сот лет, проведенных вне Олимпа, и Малфой был уверен, что окончательно станет «простым смертным», и найдет покой уже под землей… Драко тряхнул головой, чтобы отогнать мысли о смерти. Боги тоже умирали, но их век был во много раз длиннее человеческого. И даже у него, наказанного и низвергнутого, все равно было впереди множество лет, прежде чем он столкнется с этим по-настоящему.

***

Всю ночь пятницы, сомкнув глаза лишь на несколько часов, и первую половину дня субботы Грейнджер была в читательском запое: она не могла оторваться от дневника, найденного накануне. Оказалось, что Клодетт лишилась невинности, будучи уже семь лет как замужем. И свою добродетель, не пригодившуюся супругу, девушка отдала мужчине по имени Драко. Гермиона нашла забавным тот факт, что Малфоя звали также: чаще используемое в древнегреческом языке, имя было не просто редким, а очень редким, и происходило от слова, означающего «дракон». И между двумя Драко-нами — тем, кого знала Грейнджер, и тем, кто стал любовником Клодетт в восемнадцатом веке, — обнаружилась еще несколько интересных совпадений: оба были светловолосыми, привлекательными и имели пронзительные глаза цвета серебра. Но было и важное отличие: Драко из жизни Гермионы существовал на самом деле, а вот Драко, принадлежавший Клодетт, вполне мог быть плодом ее фантазии, разыгравшейся от нелюбви и одиночества, или возможных психических проблем — откуда Грейнджер было знать наверняка? — но ровно, когда в текстах девушки появились упоминания об этом мужчине, записи стали пропитаны мистической составляющей. Увлеклась ли Клодетт чтением популярных в то время книг, на страницах которых романтика смешивалась с магией и прочей бурной фантазией авторов? А может у нее действительно были проблемы, которые некому было распознать и помочь с терапией, однако Клодетт описывала не просто мужчину, с которым познакомилась на каком-то званом ужине или каким-угодно другим традиционным способом, а она писала о Боге. В буквальном смысле. Боге страсти, которого она, к тому же, привязала к себе силой зачарованных слов. Был момент, когда Гермиона хотела бросить свое ставшее слишком иррациональным чтиво. Ей нравились любовные романы — она не видела в них ничего зазорного, а под настроение была способна поглощать их по штуке за вечер, — причем наличие откровенных эротических сцен, было, в ее понимании, обязательным условием хорошей истории. Но Грейнджер редко выбирала рассказы, в которых присутствовали волшебники, потусторонние сущности и, уж тем более, боги. Даже если они были «нежны, заботливы и совершенно очаровательны» — так, как описывала своего любовника Клодетт. Рассуждения женщины о сущности ее-Драко перемежались с довольно подробным описание чувств и тех вещей, которые происходили между ней и мужчиной за закрытыми дверями… Гермиона сделала себе крепкий кофе и выпила его, сидя на широком подоконнике. Ее квартирка на третьем этаже многоквартирного дома была небольшой, но уютной, и из окна можно было наблюдать за оживленным — для этого района; с центром Лондона было, конечно, не сравнить, — движением на перекрестке. Ее мысли вернулись к Малфою. Было трудной задачей подробно читать про секс с тем-Драко и при этом уберечься от возникновения влажных образов с участием этого-Драко. Между ней и Малфоем ничего не было, и Грейнджер, конечно, никогда бы не сделала первый шаг, тем более, что Драко и не давал никакого к этому повода… Но наедине с собой… Она ведь могла бы просто представить его лицо, когда читала про мужчину из дневника и никому от этого не стало бы хуже? Так что, в конце концов, любопытство, упрямство и определенная степень возбуждения все же взяли над ней верх, и Грейнджер вернулась к тексту…

***

«… Я ни о чем не жалею, — писала Клодетт в дневнике. — Год, отмеренный нам, был лучшим в моей жизни… Я своими глазами видела, как исчезло изображение нарциссов с запястья Драко, и, признаться, почувствовала в этот момент, как мороз прошелся по моей коже. Все было кончено, срок моего владения им подошел к концу… Я могла бы сказать, что мы расстались друзьями. Но это была бы ложь. В лучшем случае, я стала для него кем-то приятным на непродолжительное время — ощущение лет у Богов, безусловно, отличается от человеческого, — и он, определенно, не попытается продолжить наше общение или что угодно еще…. Мое сердце разбито. Я помню, в начале он просил меня не влюбляться в него, и я согласилась… Однако, представить, что он больше не прикоснется ко мне — тяжело, почти невыносимо… Я совершенно разбита…» «Я пыталась повторять заклинание. Раз за разом. Но, очевидно, что оно срабатывает лишь единожды. Или, быть может, уже какая-то другая женщина произнесла заветные слова, и теперь Драко принадлежит ей… Это ее тело он будет оберегать и учить любви. Это ее ночи будут наполнены им в течении ближайшего года… А мне… Я останусь доживать свой век с Луи, нелюбимым и нелюбимая… » «… Вчера был ровно год с тех пор, как Драко нет рядом. Как быстро летит время! Я вновь повторила заклинание. Признаться, я не делала этого уже несколько месяцев. Но чуда не произошло, и оно вновь не сработало… Надежда не оправдалась, и я все крепче убеждаюсь в том, что у любой женщины есть только год, — всего лишь скоротечный год! — а после бесконечное одиночество…» «… Прошло два года… Мне кажется, что я забыла его лицо. Хотя наверняка узнала бы в толпе, но, когда пытаюсь представить, — не могу. Светлая челка, спадающая на глаза, острый нос, глаза — два бездонных окна в пасмурное небо… Вот и все, что осталось у меня от него…» «… Я лукавлю, дорогой дневник, даже с тобой я не до конца честна. Я перечитывала недавно те слова, что писала о проведенных с Драко ночах и его уроках… Порой мне и самой так просто поверить, что он — предатель любви, а я — невинная жертва… Но я знала условия. Он все объяснил, однако я хотела его, — святые, как я его хотела! — я пообещала бы, что угодно, не только не влюбляться и помнить, что он не любит меня в ответ, но и многое другое… Если бы мой муж приходил в мою постель, уроки Драко не пропали бы бесследно. То, как заботливо и бережно он обучал меня искусству любви, — бесценно. Женщина, в которую он когда-нибудь влюбится, будет счастливейшей на земле… А я до конца своих дней буду жалеть, что осталась для него лишь одной в череде тех, с кем его насильно связало заклинание…» «… Вчера среди гостей мадам Фермон, недавно переехавшей из Франции со своим мужем, являющимся близким другом Луи, я видела Драко! Он ни капли не изменился, и я могла бы поклясться, что это был он! Но быстрее, чем я улучила хоть краткий миг, чтобы перекинуться с ним парой слов, Драко удалился под руку с принцессой Шарлоттой. Мое сердце словно разбилось вновь. Является ли принцесса его избранницей или очередной хозяйкой? Длинные рукава его рубашки надежно скрыли от меня его запястья, и я не имею представления, был ли там новый венок из нарциссов… О, как же я ненавижу отныне эти цветы! Но Драко… мой Драко… сколько бы лет мне не было, что бы не происходило со мной в жизни, но я все равно буду помнить его — лучшего любовника, которого можно пожелать, тем более той неопытной деве, которой была я… »

***

Гермиона лежала и смотрела в потолок. Что ж, она была под впечатлением. Записи в дневнике обрывались внезапно, и Грейнджер не знала, что стало с Клодетт, и удалось ли ей воссоединиться с тем-Драко. Вероятно, думала она, — нет. Некоторые страницы отсутствовали, — вырванные кем-то в течении времени или самой женщиной в приступе эмоций, — поэтому в истории была недосказанность. К примеру, для Гермионы осталось загадкой, как сама Клодетт узнала об этом божестве, странных «услугах», которые он оказывал, и заклинании. Также тайной осталось то, как проходили самые первые встречи этих двоих… У Гермионы были смешанные чувства. Сегодня был уже вечер среды, и с момента, когда она прочла дневник, прошло несколько дней, однако Грейнджер по-прежнему не могла выбросить прочитанное из головы. «Скорее всего, история о божестве — вымысел», — убеждала она себя. — «Вероятно, у Клодетт действительно появился любовник, но вместе с тем, что-то произошло с психическим состоянием женщины, что заставило ее извратить историю, и выдумать ту часть, в которой Драко становился божеством. Это было бы логичным объяснением», — заключила, склонная к рациональному мышлению Гермиона. Однако на заднем форзаце дневника было написано несколько слов на греческом, и внутренний голос — чутье или внезапно откуда-то взявшаяся вера в сказку? — заставил Гермиону подозревать, что это было именно оно — заклинание, о котором так часто упоминала Клодетт. Выцветшие от времени неслучайные слова. Мысли Грейнджер находились в раздрае. Ей бы стоило улыбнуться и забыть обо всем написанном, но — не выходило.

***

К наступлению вечера очередного понедельника, Гермиона была уверена, что наконец-то высвободилась из-под чар старинного дневника: она поймала себя на том, что за целый день ни разу не вспомнила о нем. И это был прогресс. Однако взамен, она почти все время думала о Малфое, но это было и неудивительным, потому что они провели всю смену вместе — устроив учетный день и закрывшись для посетителей. Драко для нее сегодня было слишком много… И время от времени, она засматривалась на его профиль, или в задумчивости прикушенную губу, или… Закончилось тем, что Гермиона оказалась в его руках: спускаясь с лестницы после сверки с каталогом очередного стеллажа, она потеряла равновесие и шлепнулась бы на пол, если бы Малфой не подхватил ее, обняв за талию. Он поставил ее и убедился, что она сохраняет равновесие. — Прости, я устала, — сказала Гермиона, глядя в его строгие серые глаза. Драко кивнул. В отличие от нее, он, казался, раздражающе свежим и бодрым. — Иди домой, уже поздно. Ты и так задержалась, Грейнджер. Я вызову тебе такси. И она с радостью согласилась, еще долго ощущая на своей талии крепость его рук.

***

Несмотря на просто-таки адскую усталость, ей не спалось. Она долго ворочалась и, когда в тусклом свете луны проникающем из окна, в конце концов, увидела дневник Клодетт, лежащий на прикроватной тумбочке, то прикрыла глаза, чтобы сосчитать до десяти. Искушение никуда не делось. Приподнявшись на локтях, Гермиона потянулась за дневником, а потом, усевшись в изголовье кровати и подтянув ноги к груди, принялась под светом ночника перелистывать страницы, чтобы еще раз прочесть полюбившиеся фрагменты. Она ничего не могла с собой поделать, но видеть имя «Драко» написанное вперемешку с описанием поцелуев, сбитых стонов и ярких оргазмов, не давало ей покоя… Пальцы сами перебирали страницу за страницей, чтобы в конце распахнуть задний форзац. Зачарованные слова никуда не делись. И Грейнджер, близкая к грехопадению, уже даже знала, как читается каждое из написанных слов, — уже потратила время на изучение словарей греческого языка. Это, пожалуй, было безотчетное потакание своей слабости, но ее губы зашевелились, вспоминая верное звучание. Она, конечно, не верила ни в какого бога страсти, тратившего свое время, чтобы обучать девственниц любовным техникам, но в тишине и комфорте собственной спальни, посреди лунной ночи, ей было легко поддаться соблазну… и проверить… Гермиона попробовала на языке различные варианты и, наконец, кажется почувствовала особенный ритм текста, свойственный стихам. Она прочистила горло и произнесла фразу целиком. От нахлынувшего волнения, ей даже показалось, что слова прозвучали неуместно громко и торжественно. И… Разумеется, ничего не произошло. Перед ней не материализовался прекрасный Бог-любовник, и она не почувствовала себя как-то иначе, чем минуту назад. Встряхнув головой и назвав себя наивной дурочкой, Грейнджер отложила дневник и забралась обратно под одеяло. Что-то мельком кольнуло ее за ухом, ниже роста волос, зачесалось и зажгло, но это длилось не больше пары мгновений, и неприятные ощущения исчезли даже быстрее, чем она осознала их. Гермиона не могла бы сказать, на что по-настоящему рассчитывала. И как бы повела себя, если бы, словно в романтическом фильме, случилось чудо… Она уверила себя, что это было забавно, и на этом все. Магии, конечно, не существовало. Как и любого из богов.

***

Несмотря на то, что большие круглые часы на стене уже показывали глубоко за полночь, Малфой продолжал работу. Они с Гермионой отлично потрудились днем, сверили с имеющимися каталогами все стеллажи, и теперь он вносил последние штрихи в оформление новой матрицы хранения. Лампочка над его головой замигала и вдруг погасла. Чертыхнувшись, Драко на ощупь нашел в шкафу запасную и пододвинул стул, на который забрался и потянулся вверх. Стоя с поднятыми руками, он уже заканчивал вкручивать лампочку в патрон, когда внезапно его левую руку в районе запястья обожгло так сильно, будто к ней приложили раскаленный металл. Малфой непроизвольно отступил назад — в пустоту, — и провалился, буквально рухнув с пошатнувшегося стула. Тряся рукой, чтобы унять боль, — которая, впрочем, прекратилась так же быстро и неожиданно, как и появилась, — он быстро вышел в соседнюю комнату и нашел выключатель, с силой ударив по нему и заливая все вокруг светом. За секунду до того, как опустить взгляд, Драко уже знал, что увидит. И был прав. Во все глаза он смотрел на рисунок — венок из нарциссов, опоясывающий его запястье, — который не появлялся так давно! Малфой не мог поверить. Прошло много лет с тех пор, как кто-то в последний раз произносил заклинание, связанное с его проклятьем! И Драко имел наглость рассчитывать, что ему удалось уничтожить любые упоминания о нем… Опомнившись, он быстро развернул руку так, чтобы видеть нижнюю сторону запястья, и, к его ужасу, венок, почти всегда остающийся приоткрытым, сегодня оказался соединен до конца. Драко прикрыл глаза и застонал. Никакого разрыва в рисунке. Ни малейшего… От безысходности он закатил глаза. Ему не хотелось снова связываться с кем бы то ни было... Однако замкнутый венок не оставлял ему выбора... .