Выбери игрушку

      И Чонсон действительно подвёз Хисына до дома. Своего. Ли в удивлении начал озираться, когда очнулся от лёгкой дрёмы, стоило машине остановиться у частного дома. — Что мы тут делаем? — Ты действительно думал, что я после случившегося отвезу тебя в квартиру, полную одиночества? — Не такая уж она и одинокая, — пробубнил младший, вылезая из прогретой машины в вечерний холод. Он прошёл за ушедшим вперёд мужчиной и с некоторой неловкостью топтался в чужом коридоре, пытаясь стянуть обувь и при этом как можно тише двигаться. Внутри царило ощущение, словно он тут незваный гость и, если его заметят, ему будет максимально неловко. Но Джей о его присутствии как раз таки знал, а вот визги Минсо оповестили Хисына о том, что для ребёнка это оказалось сюрпризом. Мальчик с топотом сбежал с лестницы и на скорости влетел в худые ноги Ли, тут же обхватывая их маленькими ручками.       — Хисы-ын, ты к нам на ночёвку? Я тебе все-все игрушки покажу, пойдём скорее, пойдём, — он с нескрываемой радостью потащил старшего к лестнице, на что тот попытался его притормозить. — Подожди-и, Мин. Твой папа же… — Ничего, поднимайся с ним, — прошёл из кухни к ним Чонсон. — Я пока подготовлю нам всем ужин и приду за вами, договорились? Хисын ни о чём договариваться не мог, пока этот мужчина стоял вот так, опирался о дверной косяк, сложив руки на груди. На его предплечьях проступали особенно сильно выпирающие дорожки вен, которые безумно сильно хотелось облизнуть широкими движениями языка. И, честно говоря, находясь на личной территории самого Чонсона, Ли было куда сложнее держать себя в руках, а потому он пялится непозволительно долго. И, конечно, Пак-старший не мог не заметить этого. И, конечно, на его губах появилась неоднозначная улыбка, когда Минсо утаскивал кое-как выпавшего из транса друга на второй этаж.       Мальчик провёл Хисына через коридор и уверенно шагнул в, очевидно, свою комнату. В помещении царил абсолютный хаос, плюшевые игрушки разных размеров были разбросаны по всей площади, не законченные раскраски валялись тут и там, а рядом с ними, словно мины, десятки карандашиков. Разнообразие плюшевых зверей удивляло: тут были медведи всех цветов, собаки, динозавры, попугаи и прочее, прочее, прочее. Это шокировало и… пугало. Сколько вообще денег Чонсон готов был потратить на игрушки для своего сына? Минсо начал демонстрировать ему каждого своего друга и рассказывать о том, как их зовут, когда он их получил и что в них особенного. Мальчик выглядел таким взбудораженным и радостным, что Хисын даже представить не мог, каким образом Чонсон собирается укладывать его спать после подобного всплеска эмоций. — Шумный, не так ли? — появился тот в дверях. — Я разогрел ужин, прошу к столу, мои мальчики. У Ли в желудке всё в тройном размере переворачивалось и играло от одного лишь «мои мальчики», желание подчиниться и прогнуться под хриплым низким голосом преобладало над любыми толиками разума. Он всё понять никак не мог, почему Чонсон так себя вёл, почему позволял себе подобные выражения и совершенно при этом не менялся в лице, улыбался одними уголками и пожирал взглядом всё юное тело. Хисын искренне хотел, чтобы его сожрали. — Идём, папочка! — Минсо вновь подхватил Ли за руку и, как меленький ураган, понёс его за собой обратно вниз.       На кухне стоял замечательный аромат домашней горячей еды, на столе стояли три немалых порции. Хисын ел последний раз на работе в обеденный перерыв, а потому желудок тут же предательски заурчал. Ребёнок захихикал над ним, а Ли шикнул, чтобы тот никому и никогда об этом не припоминал. И Минсо, и Хисын быстро уселись за стол и принялись уминать горячее, пока Чонсон не успел даже и слова сказать. Он подошёл ближе и аккуратно сел с другой стороны стола. — Что ж, видимо вы оба сильно голодны. Приятного аппетита. — Спасибо, — ответили те в один голос. Чонсон его рассматривал, это чувствовалось на коже, по самым органам и ещё глубже. Он смотрел так долго, так беспощадно, что в конце концов Хисын не смог сдержаться — кинул взгляд в ответ. И натурально утонул, потому что эти полные уверенности и добродушного спокойствия глаза пленяли, потому что просили утопиться в них и остаться с ними навсегда. У Хисына в жизни никаких «навсегда» не имело места быть, а потому он поскорее снова уткнулся в тарелку. Чонсон тихо хмыкнул. — Завтра утром я отвезу тебя забрать документы из клиники, ты там больше не работаешь. А потом… — Стой, подожди. Что? — Я созвонился с твоим руководителем, пока грелась еда. Он, конечно, был не очень доволен тем, что в его никчёмное свободное время кто-то ворвался, но и я не доволен тем, как относятся к людям, которые находятся под его руководством. Поэтому доходчиво ему объяснил, что твоя отработка отменяется. — Но мне должны были заплатить деньги… — Заплатят. Это их обязанность, Хисын, никуда они не денутся, не волнуйся об этом. — Ты решил этот вопрос без меня. — Я решил его так, как будет лучше тебе. Я позаботился. — Это не забота, а контроль, — более громко произнёс Хисын, явственно ощущая на себе давление со стороны мужчины. — Почему ты противишься, когда для тебя просто делают хорошее? — Потому что это «хорошее» сделали за моей спиной, не спросив, как будет лучше для меня. Напряжение росло, даже Минсо совсем притих и старался совершать минимум движений, когда старшие уставились друг на друга, как два упёртых барана — они оба были раздражены возникшей ситуацией. Хисын в обиде отвёл взгляд первым. Внутри него бушевало, он не хотел, чтобы им вертели, как хотели, и обращались, как с глупеньким младшим. Он в принципе от этого мужчины ничего не хотел кроме секса. И зачем вообще он сказанул об этой идиотской работе у какого-то там незнакомца с ребёнком. Злость на другого и на себя всё сильнее разрасталась внутри, когда Чонсон резко встал и вышел из-за стола. Он ушёл. А Ли отчего-то почувствовал вину — он никогда не мог просто поговорить, не поддаваясь в первую очередь негативным эмоциям. И это навевало мысль, что он всё ещё вёл себя несколько по-детски. Но ведь вот так вставать и молча уходить — это тоже не самый взрослый поступок? Так? Хисын понять не мог, лишь с остатками злости доедал всё ещё горячую еду. — Ты не думай, что он тобой манапулирует, — вдруг подал голос Минсо. — Манипулирует? — Точно. — Ты откуда такие слова знаешь? — Так Рики говорил. Он мне рассказывал, что когда папочка вот так молча уходит и закрывается у себя, это не значит, что я во всём виноват и он обиделся. Просто его так научили справляться с негативными эмоциями. Рики сказал, что папа так остывает и, чтобы не наругаться на меня ещё больше, прячется и шуршит там конфетами. — Конфетами? — Ага. Я много раз слышал, как он чем-то шуршит, и Рики сказал, что он просто поднимает себе настроение конфетами. Хисын действительно надеялся, что Рики не сильно обманывал малыша. Он оглядел ребёнка, бросил быстрый взгляд на часы и осознал, что для того уже слишком поздний час, если он хочет завтра не капризничать весь оставшийся день от недосыпа. — Тебе не пора спать? — Не говори об этом вслух, Хисын. — Вот как? — Ага, пока папа не помнит, я могу сидеть с тобой, сколько захочу. — Ну уж нет. Показывай мне, где у вас тут спят гости и вперёд под песню в кровать. — Какую песню? — В твоём случае трагическую.       Минсо забавно прищурил глаза и, хозяйственно положив тарелки к раковине, провёл Хисына к гостевой комнате на первом этаже. — Все гости обычно спят здесь, постельное белье свежее, папа сам его меняет после каждого остающегося у нас человека. — И много у вас таких гостей? — Рики. Они оба громко усмехнулись, после чего Минсо действительно покорно пошёл к лестнице, а Хисын, наконец, остался один. Мысли давили. Вообще-то их было настолько много, что хотелось поскорее оказаться в своей «полной одиночества» квартире и погрузиться в негативные, тёмные эмоции. Он поверить не мог, что его мало того что подвергли контролю, так ещё и вот так бросили одного, позволяя ребёнку показывать ему спальное место. И всё это мужчина, которого он считал невероятно зрелым, сильным, идеальным. Ли громко вздохнул, откидывая заправленное одеяло — ну конечно, Ли Хисын, ты выстроил из человека свой мнимый идеал, засунул его в своей голове в комфортные для себя рамки, даже не попытавшись узнать, какой он на самом деле. Парень понимал, что всё это время он смотрел на Чонсона лишь со стороны какого-то неадекватного, необузданного желания, хотя тот уже не раз позволял ему оказываться рядом и давал возможность узнать поближе. Пользовался ли Хисын этой возможностью? Ответ был очевиден. Чувствовал ли себя дураком? Ещё очевиднее. Хисын никак понять себя не мог: его тянуло желание, необузданные мечты о страсти, но почему его разочаровывала теперь единственная мысль, что Чонсон ему не знаком?       Ли уже собирался сесть в кровать и забраться под одеяло, но со стороны двери послышался аккуратный стук. Хисын подошел и открыл, тут же задохнувшись вздохом — перед дверью, склонив голову, стоял Пак Чонсон. Мужчина выглядел, как маленький щенок, нашкодивший у хозяйских тапочек, он не поднимал взгляд и смотрел понуро в пол перед собой. — Привет? — мягко позвал Ли, пробуя заглянуть тому в глаза. — Да. Привет, — наконец, посмотрел тот в ответ. Хисын видел возрастные морщинки у глаз, это небольшое следствие огромного количества работы в его жизни. Может, каких-то эмоциональных потрясений? — Устроился? — Нашёл кровать с заправленным постельным бельём. Если это считается, то да. — Я бы хотел извиниться, Хисын. Это был не самый легкий день, и раздражительность всё же взяла надо мной верх. Это было очень по-детски и невежливо по отношению к тебе, приношу свои извинения. — Всё-ё… в порядке? Я не обижен, ничего. — И всё же, я извиняюсь. — Хорошо. — Тебе будет здесь удобно? — Что ты имеешь ввиду? Чем в моей полной одиночества квартире? — Хисын улыбнулся, отвечая на улыбку Чонсона. — Ты мог бы… спать в любой другой спальне этого дома. Хисын потерял возможность говорить, просматривая все более и более сумасшедшие мысли в голове. Ему уже банально страшно было сказать вслух хоть одну из них, потому что любая бы прозвучала как извращение. — В любой, где бы ты хотел.       Чонсон внезапно оказался ближе, медленно наклонился над едва ли не задрожавшим от этого движения парнем. Пак, абсолютно не останавливая какие-то свои внутренние порывы, поднял руку и костяшками провёл по чужой щеке. За движением остался горячий след, напоминание о касании столь сухой кожей его застывшего лица. Мужчина вдруг резко опустил губы в то же место, где только что были его пальцы, задержал их всего на пару секунд, фантомным движением скользнул ниже и сделал шаг назад. Щёку натурально плавило, казалось, всему миру сейчас было видно, как у Хисына прожгло все мягкие ткани и остался лишь покрытый пеплом чувств череп, а рядом с ним — пустота. Огонь на лице пылал так сильно, что Ли даже невольно зажмурился, пытаясь пробудить себя от столь очевидного сна. Но стоило открыть глаза и проморгаться, как он понял — Чонсон всё ещё стоит прямо перед ним и с интересом разглядывает совсем уж смутившегося под таким взглядом парня. — Если вдруг станет одиноко и грустно — моя спальня на противоположной стороне коридора от комнаты Минсо. Ну если вдруг захочется, знаешь… поговорить. Чонсон усмехнулся, а Хисыну было ни черта не смешно. Его пугало, то, что он очень сильно хотел, причём хотел именно поговорить. Парня вдруг так сильно задело то, что он действительно не знает совсем ничего о принявшем его к себе мужчине — он готов был протянуть тому детскую анкету и настойчиво попросить заполнить все вопросы, начиная с имени и заканчивая любимой музыкальной группой и нелюбимым фруктом. Почему к Чонсону вдруг стало так тянуть? Он оказался живым. Настоящим, со своими недостатками и проблемами. Он оказался непростым. Всё это время Хисын воспринимал его как обложку, красивую, мужественную, достойную, но совершенно не вписывающуюся в реальный мир. А теперь эта обложка выцвела, а в реальном мире перед ним стоял реальный человек и улыбался после того, как весь вечер совершал абсолютно бездумные поступки. Ли это нравилось.       Чонсон в последний раз улыбнулся и, заправив длинными пальцами выпавшие на лоб Хисына пряди, сделал плавный шаг назад. — Можешь не запираться. Если бы в этом доме водились призраки или ещё кто похуже, маленькая сирена бы давно уже меня оповестила. Он тихо ушёл, а Хисын подумал, что в этом доме уж точно есть кое-кто, кто доводит его до паники похлеще всяких там привидений и духов. Тот, у кого точно есть ключи от всех запертых дверей в этом доме.