Заводь

- Уилл. Какой приятный сюрприз.       Ганнибал Лектер произносит его имя без удивления, словно зная, что он придет к нему снова. На этот раз никакого предупреждения не было - ни просьб, ни ответного приглашения. Уилл зашел так далеко, что уже миновал входную дверь.       Беделия впустила его, не задав ни одного вопроса. - Могу я войти? - Конечно.       Ганнибал сторонится, и Уилл входит. Кабинет полутемный и нежилой, как и все остальное в коттедже, имитация обитаемости, дотошно новый ряд книг на полке, к которым ни разу не притронулись, торшер на крученой ножке в углу, который никогда не включают, потому что некому сидеть в кресле под ним.       "Какие неудобные деревянные подлокотники", - жалуется голос Молли у него в голове.       Она любит сидеть, подобрав под себя ноги, перекосившись на один бок. Уилл смаргивает ее образ.       Ганнибал закрывает за ними дверь. Уилл отмечает это краем глаза. - И часто вы запираетесь от жены? - не удерживается он.       Ганнибал улыбается уголком губ. - Обычно мы проводим время порознь после обеда. Иногда нам обоим хочется немного уединения.       Уилл вновь пробегается взглядом по кабинету. Мысленно, прежде чем прийти, он снова сидел напротив Ганнибала в гостиной или все еще сидел, не успев уйти оттуда со вчерашнего дня. Его мысли продолжали курсировать около состоявшегося разговора, и этих кресел, и этих выставленных ног.       В кабинете нет стоящих друг напротив друга кресел. Только единственное кресло в углу ("Какие неудобные деревянные подлокотники!"), и задвинутый за письменный стол стул, и диван у стенки с пошлым чучелом головы оленя на ней.       Глаза оленя пусто глядят на него.       Уилл отворачивается. - Тот, кто ищет уединения, обычно не испытывает скуки, когда его находит.       Он наблюдает, как Ганнибал направляется к креслу в углу, и на долю секунды его взгляд стекает ниже поясницы и задерживается там. Уилл отдергивает глаза, словно обжегшись. Сердито добавляет: - И только слепой не скажет, что миссис Лектер повязла в скуке.       Уилл чувствует чужой укол веселья, но голос Ганнибала остается на удивление спокоен, когда он отвечает: - Скука подразумевает ожидание. Недуг моей жены называется чуть иначе.       Уилл раздосадован, когда словам Ганнибала удается задеть его любопытство - мрачную, настороженную пытливость бывшего копа, въедливый интерес аналитика, работающего на ФБР - в прошлом. Невольно он снова находит его фигуру взглядом, ровно в тот момент, когда Ганнибал подхватывает кресло, чтобы переставить его поближе к столу. Он делает это с небрежной легкостью, словно оно ничего не весит.       Уилл моргает. - Недуг? - переспрашивает он достаточно вежливо, чтобы это не сошло за требование.       Его взгляд снова скользит вниз. - Меланхолия, - беззаботно отзывается Ганнибал, разворачиваясь с улыбкой почти мальчишеской, ужасно неуместной для статного мужчины вроде него, ужасно ему подходящей. - Когда-то это состояние классифицировалось как болезнь. Древние греки дали меланхолии еще одно красивое имя - акедия. Слышали когда-либо о таком? - Грех уныния, - помолчав, произносит Уилл.       Удовольствие читается в выражении лица Ганнибала. Он жестом указывает на кресло. - Пожалуйста, Уилл. Садитесь.       Уилл осторожно подбирается к креслу, выверяя свои движения, словно в полной темноте. Он не дает взгляду последовать за Ганнибалом, когда тот отходит. Это труднее, чем ему хотелось бы, и он все равно наблюдает боковым зрением, чутко прислушиваясь к шагам, и к скрипу, и к позвякиванию.       Уилл моргает, когда Ганнибал возвращается с пустым бокалом и начатой бутылкой вина. Он чувствует подступающее смятение из-за того, что был настолько отвлечен, что даже не заметил уже наполненный бокал на совершенно пустом столе.       Когда супруги пьют в разных комнатах, закрывшись друг от друга, это не ведет ни к чему хорошему.       Уилл может сказать. Он, в конце концов, делает то же самое. - Составите мне компанию? - запоздало интересуется Ганнибал.       Уилл мгновение медлит, прежде чем протянуть руку. Голова после вчерашнего только перестала его донимать. Он обещает себе сделать лишь глоток.       Вино слишком тяжелое для праздного разговора посреди дня. Слишком утонченное для того, чтобы бессмысленно и быстро напиться.       Заняв стул, Ганнибал возвращается к предыдущей теме: - Любопытно, что в Дантовом Аду унывающие уживались в одном болоте с гневными холериками.       Он прячет в бокале улыбку, но не намек. Уилл раздражается. - Куда бы вы отнесли себя? - Полагаю, мне бы приписали грех чревоугодия. В конце концов я склонен потакать своим прихотям.       Уилл дергает бровью. Он ничего не может поделать со своим жестким недружелюбным тоном, когда говорит: - Сомневаюсь, что ваши прихоти относятся только к еде. - Сомнениям подвержены лучшие из нас, - замечает Ганнибал, напротив, голосом чрезмерно благодушным. - У вас возникли новые мысли насчет книги, которые бы вы хотели обсудить со мной, Уилл, или ночью вас грызли иные сомнения?       Уилл стучит кромкой ногтя по бокалу - кланк, кланк, кланк - практически бесшумно. Наглость Ганнибала граничит с любезностью, его тактика безупречна - толкнув один раз, он отступает, выжидая. Нелепая правда жизни: чем больше человек имеет, тем больше он хочет и хочет немедленно. Видит бог, Ганнибал ничем не обделен в этой жизни, но в нем нет требовательной капризной жадности, свойственной людям вроде него.       Вместо этого он терпелив.       В отличие от Уилла. - Вчера вы сказали, что я пришел к вам, чтобы испытать злость. - Я действительно так сказал, - соглашается Ганнибал. - Что ж, - Уилл поднимает глаза. - Возможно, я снова здесь из-за этого.       В противовес собственным словам он совершенно бесстрастен. - Хотите, чтобы я разозлил вас? - Хочу разобраться, почему вы меня так злите.       На миг в Ганнибале мелькает деловитая отрешенность - в конце концов, его работа заключалась в том, чтобы выслушивать людей. Уилл замечает, как ему сознательно приходится расслабиться, затолкать психиатра под кожу, чтобы он не выступал так явно, не отпугивал, потому что у Уилла аллергия на большое скопление психиатров, даже на одного. - Полагаю, у вас есть собственные соображения на этот счет. Не стесняйтесь высказывать их, Уилл, мне было бы интересно узнать ваши мысли.       Когда Уилл ничего не говорит, Ганнибал его не торопит.       Чертовски терпеливый. - Меня злит то, - медленно начинает он, - что я не могу понять, почему вместо того, чтобы видеть во мне объект профессионального интереса, как все остальные ваши коллеги, вы решили меня соблазнить. - Вам трудно поверить, что вы привлекательны? - Как сексуальный объект - да. Как сексуальный объект для мужчины-психиатра? Да. - Любопытно, - комментирует Ганнибал, смакуя вино, - что вы не демонстрировали никакой неприязни к Саре. Напротив, мне показалось, вы испытываете к ней вполне дружеские чувства, несмотря на то что она приезжает сюда, чтобы спать с другими женщинами.       Уилл стискивает зубы. - Мне нет дела, кто с кем спит. Меня волнует лишь то, что вы полагаете, будто вправе делать возмутительные предложения мне, женатому человеку. А еще меня волнует, что ваша жена, кажется, обо всем этом догадывается.       Он говорит негромко, чтобы Беделия не слышала, даже приникнув к закрытой двери ухом; он говорит угрожающе; он говорит честно.       Ганнибал улыбается. - Или вас волнуют фантазии обо мне, - говорит он просто. - Вас волнует, что вы не можете выбросить меня из головы, когда трахаете свою жену.       На долгую, пронзительную секунду Уилл лишается дыхания, он просто не может вдохнуть. Затем злость выталкивает из его легких прогорклый, обжигающий внутренности воздух. - Интересно, из чего у вас сложились такие предположения, - цедит он. - Из вашего раздутого самомнения?       Ему не удается задеть Ганнибала, вывести из себя с той же легкостью, с какой Ганнибал выводит его, нет ни возмущения, ни малейшей досады, Ганнибал даже не морщит едва заметно нос в раздражении. - Мои предположения сложились из того, что вы... - Ганнибал прикрывает глаза и ведет носом в сторону окаменевшего, вмерзшего в кресло Уилла, прежде чем демонстративно вдохнуть. - Вы пили виски накануне. Под виски вы пахнете сексом - своим потом и вашей супругой. Вы не принимали душ, потому что пили до глубокой ночи, судя по болезненной бледности лица. Ваши ладони хранят запах моего парфюма - довольно слабый, вероятно, вы трогали мой платок перед тем, как заняться сексом с Молли. Полагаю, вы все же хотели его выбросить после нашей вчерашней встречи, несмотря на то что сказали мне, будто уже избавились от него.       Ганнибал открывает глаза, ловя прямой взгляд Уилла. - Так вы выбросили его? Мой платок.       Уилл молчит, пытаясь унять тяжелый барабанный стук своего сердца. Он хочет смять галстук Ганнибала и подтянуть его к себе через стол; он хочет сгрести его волосы на затылке в кулак и ударить так, чтобы хрустнул нос; он хочет... - Это что, шутка такая? Вы думаете, я поверю в то, что вы учуяли все это на мне?.. - У меня чуткий нос, - вклинивается Ганнибал, и Уилл перебивает его, повысив голос: - А может, вы шпионите за мной? Прячетесь в кустах, пока я не вижу?       Глаза Ганнибала озорно поблескивают. - Тогда бы я не избежал царапин, - он подносит бокал к губам, но успевает сказать: - И разве ваш пес не лаял бы, если бы у окон кто-то был? Он чуткий сторож, а у меня, боюсь, было слишком много дел, чтобы заниматься незаконной слежкой за вами, Уилл. - Это невозможно, - гнет свое Уилл, и ярость (его уличили, уличили) тюкает в виске, пульсирует под глазами. - Вы не могли унюхать.       Он не принимал душ, это правда, но от него не воняло, конечно, от него не воняло, иначе бы Молли посмотрела на него тем самым многозначительным взглядом и сказала бы, что ему пора помыться, ядреный мужик, она всегда звала его ядреным мужиком, когда ему было пора помыться. "Хей, ядреный мужик, пора бы тебе помыться". Его дыхание могло быть кислым, несмотря на то что он чистил зубы дважды, виски был отменным, но похмелье после него не щадило, это правда, но он успел пообедать перед тем, как прийти, а хороший сытный обед всегда заглушал перегар, уж Уилл-то знал наверняка, это правда.       Но платок.       Ганнибал мог почуять собственный парфюм от него вчера, это правда, Уилл в самом деле надел рубашку, которая лежала в одном ящике с надушенным платком и могла впитать запах. Но почувствовать что-то от его ладоней, которые он даже не подносил к лицу Ганнибала?       Невозможно. - И все же я смог, - мягко возражает Ганнибал. - Как могу чувствовать ваше сексуальное возбуждение, когда поворачиваюсь к вам спиной. Или когда я сижу напротив вас. Даже прямо сейчас.       Уилл мог бы взорваться или возмутиться, он мог бы драться, как дерутся оскорбленные вниманием гомика гетеросексуальные мужчины, он мог бы молча уйти и никогда вновь не пересекаться с этим человеком.       Вместо этого он облизывает пересохшие губы и тихо говорит, глядя во внимательные карие глаза: - Не провоцируйте меня, Ганнибал. Не надо. Я не хороший человек. И иногда я себя не контролирую.       Уилл успевает сделать с десяток учащенных вдохов и выдохов в попытке взять себя в руки, удержать себя в руках, когда Ганнибал, подумав, без обиняков произносит: - Вчера вы разозлились на меня, когда я сказал, что вы злитесь. Сегодня вы пришли, чтобы разобраться в этом. Теперь вы злитесь на то, что я указал на ваше возбуждение ко мне. Означает ли это, что вы явитесь сюда завтра, чтобы обсудить это со мной?       Уилл опрокидывает в себя вино - разом. Затем он встает. - Или вы проецируете на меня свои собственные желания. Всего доброго. Выход я найду сам.       Он успевает дойти до двери, когда Ганнибал окликивает его: - Уилл.       Его рука уже сжимает дверную ручку. Он молча поворачивается. Ганнибал даже не смотрит на него, записывая что-то на маленьком клочке бумаги. Это занимает не так много времени, но все-таки занимает, и Уилл ждет, не шелохнувшись с места, ненавидя себя за это.       Затем Ганнибал встает. Приближается к нему, протягивая клочок, и Уилл видит, что это визитка, на обратной стороне которой приписан номер телефона. - Мой личный номер. Позвоните, если не обнаружите меня дома в следующий раз, - крошечная пауза; Ганнибал с улыбкой добавляет: - Или если просто захотите поговорить.       Уилл берет визитку. Молча выходит. Проходит мимо Беделии, сидящей на диване в длинном шелковом халате.       Беделия провожает его взглядом.       Уилл не оглядывается, когда уходит.

***

      Сон к нему не идет.       Уилл ложится рано, раньше обычного, но свет в спальне еще горит, и он смотрит в потолок, рассеянно прислушиваясь к голосу Уолтера, разговаривающему с друзьями, пока играет в видеоигры. Затем Молли заглядывает к нему в комнату, говорит закругляться, и Уолтер без возражений закругляется, хотя полночи будет смотреть ютуб в наушниках под одеялом, думая, что они об этом не знают.       Молли принимает душ быстро, но почти час возится перед зеркалом, натирая себя всевозможными кремами. Перед сном она сушит волосы, потому что наутро те торчат в разные стороны, если она ложится с мокрыми.       Уилл слушает, как щелкают крышки кремов, как шумит включенный фен, как разговаривает сама с собой Молли тихим голосом. Потом слышит тихие шаги босых ног, когда она просачивается в спальню, одетая в одни шорты и майку.       Уилл поворачивает голову в ее сторону и слабо улыбается. Молли залазит в постель, и чистый цветочный запах геля для душа залазит в постель вместе с ней.       Уилл тоже принял душ. Выскреб кожу до скрипа, до болезненной красноты. - Я думала, ты уже уснул, - говорит Молли, все еще растирая шею. - Без тебя не могу, - говорит Уилл с кривой усмешкой, и Молли хлопает его по груди, закатив глаза. - Подлиза. Так и скажи, что просто не хотел мыть посуду. Необязательно было валяться в постели все это время. - Дерьмо. Ты меня раскусила.       Молли хмыкает, выключая свет на прикроватной тумбочке, и заползает под одеяло. - Легко. Я жена детектива, док. - Бывшего детектива. - Подумаешь.       Молли устраивается в кровати, и Уилл приникает ближе, утыкаясь носом ей в шею, заползая ладонью под майку. Молли тихо вздыхает от удовольствия в ответ на влажный поцелуй под челюстью, настойчивый, и когда Уилл не прекращает, с удивленным смешком замечает: - Вау. Кто-то ненасытен в последнее время, - она нащупывает его член под одеялом. - Боже, да вы камень, мистер. И ты ждал меня все это время? Как по-джентльменски.       Уилл выдыхает ей в кожу, мягкую и бархатистую после душа. Проводит ладонями по бедрам - пышным, гладким, женским, правильным бедрам.       Он думает о других. Узких и твердых, наверняка волосатых. Он представляет, каково это было бы, укусить Ганнибала за шею, солоноватую, терпкую кожу, пахнущую мужчиной.       Ганнибал в его мыслях стонет - низко, не разжимая губ, больше вибрация в горле, чем настоящий звук, и Уилл стонет точно так же, водя по коже влажными губами.       "Не можешь выбросить меня из головы, когда трахаешь жену, Уилл?" - раздается насмешливый голос Ганнибала в его голове.       "Ублюдок", - думает Уилл.       Злость прошивает его вместе с возбуждением - таким сильным, что Уиллу хватит лишь немного трения, чтобы кончить. Подавив жалобный стон, он кусает под собой шею и требовательно задирает майку, снимая, отбрасывая. Молли пытается стянуть шорты, и Уилл отмахивается от ее рук, делая это самостоятельно.       Он почти не видит ее в темноте и закрывает веки плотнее, когда видит.       "Хочешь меня трахнуть, Уилл? - спрашивает Ганнибал сладким воркующим голосом. - Хочешь, чтобы я нагнулся, лег под тебя?"       "Заткнись, заткнись", - лихорадочно думает Уилл, избавляясь от собственной одежды.       Руки елозят по нему, и Уилл перехватывает, вжимая их в матрас. - Ох, ну и завелся, парень, - приглушенно шутит Молли в ответ на силу, которую он прикладывает, будто ее нужно сдержать.       Уилл переворачивает ее на живот - нетерпеливо - проходится руками по бокам, скользит вниз.       "Я чувствовал твое возбуждение, Уилл, когда повернулся к тебе спиной. Ах, ты смотрел на мою задницу. Так же, как я смотрел на твою, когда ты встал у окна в тот раз в твоей гостиной. Я смотрел на твою задницу, и я вжался в нее своим членом". - Ах, Уилл, - выдыхает Молли, когда он входит в нее под неудобным углом.       "В тот день, когда ты потребовал, чтобы я расстегнул рубашку на твоем диване. Знаешь, о чем бы я попросил в ответ, если бы ты позволил мне сыграть в твою маленькую игру? Я бы попросил тебя расстегнуть брюки. Я бы сказал тебе припустить белье и повернуться ко мне спиной. Я бы разрешил тебе прикоснуться к себе - возможно".       В темноте он видит очертания тела под собой. Он видит изгиб спины. Ягодицы. Свои пальцы, раздвинувшие их в стороны. - Уилл? - в коротком замешательстве зовет Молли, когда это длится слишком долго, когда он касается большим пальцем сморщенной дырочки, а затем, облизнув его, проталкивает внутрь. - Ах! Уилл.       "Ты ведь никогда не занимался со своей женой анальным сексом. Тебе всегда было слишком стыдно просить об этом, но ты мастурбировал, предаваясь фантазиями об этом. Как бесстыдно, Уилл. Теперь ты будешь думать, что именно увидишь, если раздвинешь мои ягодицы или если я прогну спину достаточно сильно, чтобы ты все увидел. Я встал бы на четвереньки перед тобой. Я бы разрешил тебе меня шлепнуть."       "Заткнись, заткнись". - Ш-ш, - шепчет Уилл сквозь толчки, когда Молли хочет развернуться, и упирается рукой ей в спину, прижимая к кровати.       Он вытаскивает палец, и жар, теснота цепляются за него, неохотно отпуская. Его член выскальзывает из влагалища - слишком неудобный угол, - и Уилл проходится пару раз рукой по себе. Затем он трется головкой по скользким складкам, размашисто проходится чуть выше, между вновь оттянутыми в стороны ягодицами. Утыкается в крошечную сморщенную дырочку. - Уилл? - напряженно зовет его Молли. - Ш-ш.       "Представь, что это я, Уилл. Представь, что ты толкаешься в меня".       Уилл представляет. Он толкается, проникая, пока не упирается в ягодицы, боже, как жарко, как тесно, будто он сейчас расплавится внутри. Ганнибал бы толкнулся бедрами ему навстречу, поддразнивая, и Уилл укусил бы его в затылок, сжимая зубы. Затем он начал бы его трахать, не размениваясь на ласку, и Ганнибал бы дышал под ним сбивчиво и напряженно, срываясь на стоны при особо сильных толчках. Ганнибал уткнулся бы лицом себе в руку, и его спина мелко дрожала бы оттого, что другой рукой он судорожно доводит себя до края.       Затем Уилл кончил бы прямо в него.       Ярость утихает под разливающейся негой, и Уилл в последний раз лениво толкается несколькими медленными длинными толчками.       Как только он выскальзывает, Молли молча откатывается на край кровати, натягивая на плечи одеяло.       Уилл отворачивается следом.