Питер хорош в любых отношениях, даже если в данный момент у тебя их нет

      Было до прохлады пасмурно, когда Разумовский вышел из машины. Подбежавшая к нему женщина, в которой он узнал директрису новой пристройки, держала в руке папку и чуть дрожащей ладонью пожала ему руку. Улыбнувшись, Сергей понял, что сегодняшнее утро будет не таким уж и простым, как показалось ему в момент дороги сюда.       «Радуга» — детский дом, который Разумовский вспоминал с отвратительными ассоциациями, потому что никакой «радужной» жизни в нем не было. Раньше это было ветхое, грязное здание с протекающей крышей, в котором обитали «настоящие чудовища», как выражался Волков, — страшные воспитатели и озлобленные дети. Что его и Олега отличало от стальных бедолаг, Разумовский не знал; знал одно — целиться нужно в нос: крови потечет много, и противник испугается. В остальном он не очень сильно нуждался — рядом же был Олежа. Его Волче.       Сейчас от того мрачного подобия склепа не осталось и следа — Сергей правда старался сделать жизнь людей лучше. А тем более слабых детей.       Светлое большое здание, бегающие в форме дети, присматривающие за ними воспитатели и учителя — это был рай, которого так и не познали Разумовский и Волков.       — Сергей, — раздался знакомый голос, и разработчик развернулся; нужно было срочно отвлечься от неприятных мыслей. — Очки у вас не по погоде, — продолжил Хольт, ответив на рукопожатие, и кивнул на красные очки Сергея.       — Зато эту самую «погоду» раскрашивают, — ответил Разумовский и все-таки уложил очки на голову. Свои авиаторы Август убрал во внутренний карман пиджака. — Тем более, вы их оценили.       — «Яркость» — ваше второе имя.       Август обернулся в противоположную сторону: крики журналистов и операторов слышались довольно громко. Но пока они, окруженные охраной и помощниками, находились в стороне, было время перевести дух. Сергей все еще собирался с мыслями, что же он будет говорить на камеру в этот раз. Надо было сказать что-то мотивационное, радостное, чтобы завладеть остатками людей, не считающих Сергея «героем». Это надо было исправлять.       — Надеюсь, я вас не сильно обязал присутствовать здесь? — спросил Разумовский, убрав руки в карманы брюк. Костюмы он не так любил, как просторные рубашки. — Все же здесь пресса, вас и увидеть могут…       — Не беспокойтесь, — Хольт остановил его выставленной ладонью. — Думаю, мне стоит начать появляться на публике. Представьте себе: сын Хольта вместе с Сергеем Разумовским на открытии детского дома в Санкт-Петербурге. Интересно же, что напишут, — Август улыбнулся. Выглядел он как и всегда хорошо и отлично вписывался в прохладный вид города и горожан — Хольт будто знал, как не выделяться из толпы (а может, он просто любил темные тона) в своем полностью черном костюме. В другой жизни Август, наверное, мог быть если не петербуржцем, то точно каким-то мрачным аристократом.       — Приятно слышать, что вас это не тяготит, — Сергей отвлекся на разговор с ассистентом. Торжественное мероприятие начнется через полчаса. Посмотрев напоследок на план сегодняшнего утра, Разумовский вновь вернулся к смотрящему на детей в красной форме Хольту. — Неплохо выглядит, да? Я знаю, как было здесь лет десять назад.       — Так вы отсюда? — Хольт поправил манжеты пиджака и с удивлением посмотрел на собеседника. — Слышал, вы много вложили средств и до сих пор занимаетесь благотворительностью. Это тот самый фонд Vmeste?       Разумовский долго смотрел на множество камер и микрофонов, а потом как-то уж слишком тихо произнес:       — Это только часть фонда; другая включает помощь больницам и иным организациям. Я не «до сих пор» занимаюсь благотворительностью — я буду заниматься этим и дальше, пока будут возможности. «Делать жизнь простых людей лучше», мистер Хольт, это моя задача, — пустым синим взглядом Сергей обвел кирпичную площадку перед главным зданием. — Тут раньше не было ничего. Ни заботы, ни доброты, ни денег, ни уважения, ни любви. Сложно стать достойным человеком после такого опыта, но мне это удалось: я научился ценить то, чего у меня не было в детстве. Дружба была, но только она утеряна; и я все еще в нее верю. Этого не отнять.       Хольт слушал его с напряжением. Он не мог знать или чувствовать то, что знал и чувствовал его деловой партнер. Признаться, до этого момента он и не задумывался о подобных ситуациях, когда несчастные дети теряли дома и родительскую любовь. Это было ужасно, это было понятно. Сергей не был жестоким и озлобленным циником; он был до крайности понимающим и желающим окружающим исключительно лучшего. Возможно, осознание, что простой добротой всеобщей любви не добиться, его когда-то ошеломит. Но уж точно не сломит.       Августу не удалось стоять в стороне, когда пришло время разрезания ленты. Это проходило ровно на том месте, где это уже делал Сергей буквально несколько лет назад, — у главных дверей детского дома для хорошего ракурса. Множество камер сильно нервировало Разумовского, отчего ему было сложно сконцентрироваться на мыслях, которые должны будут попасть в большое количество новостных статей. Ассистент Сергея тихо объяснил Хольту, что тому стоило бы встать где-то не так далеко от Разумовского; если на камеры Август ван дер Хольт попадет случайно, будет сложнее разъяснить ситуацию, почему будущий владелец оружейной компании находится рядом с программистом социальной сети, потому нужно было сделать вид, что Август находится здесь как раз таки не случайно. «Дружеские отношения на публике», как-то так выразился помощник Разумовского, и Хольт принял положение, откуда камеры могли запечатлеть и его. Возражения своей ассистентки, которая должна была присутствовать с ним на любых скоплениях людей, Август остановил поднятой рукой.       — Я бесконечно рад присутствовать здесь сегодня, — начал Сергей; он считал, что чем быстрее он начнет говорить, тем стремительнее пролетит время, отведенное под его спич. — Открытие новой пристройки детского дома «Радуга» означает для меня очень многое, как для его воспитанника. Благотворительность — это шанс дать возможность к изменению и переменам в социальной сфере общества. Я хотел бы поблагодарить каждого, кто хотя бы задумался о помощи другим. Также я хочу сказать спасибо своему другу и деловому партнеру, который помог не только соцсети Vmeste, но и детскому дому. Нашими общими усилиями мы делаем наши же жизни лучше, друзья. Вместе.       Разумовский не стал ни упоминать имя Хольта, ни как-либо указывать в его сторону, оставив разбирательства или на прессу, или на него самого. В любом случае Августу было все равно; после услышанных слов — точно все равно. Сергей считает его своим другом. Не просто партнером. Именно другом. Мысль, что Разумовский произнес это только для камер, он отмел сразу: тогда Сергей мог сказать просто «партнер». Что он «поддержал» еще и детский дом, Хольта не удивило: доля выручки со Vmeste уходит на благотворительность; таким образом, при поддержке проекта Vmeste компания HOLT International также косвенно сделала вклад в благотворительность Санкт-Петербурга.       Торжество перерезания ленты Август еле разглядел из-за многочисленных слепящих вспышек. Если Разумовского подобное обилие камер и людей нервировало, то Хольта — натурально раздражало и чуть ли не бесило. Действительно, находиться вдвоем с Сергеем доставляло ему намного больше положительных эмоций. Некоторое время было отведено на дополнительные вопросы, которые сортировали помощники Разумовского, оттого ни единого комментария по поводу «друга и партнера» не прозвучало.       Заведующая детского дома пригласила часть администрации города, журналистов и Сергея с его сопровождением вовнутрь. Разумовский, улыбнувшись всем нуждающимся в хорошем кадре, скрылся за массивными деревянными дверьми здания. Часть плана была выполнена; это было беспокойно и в то же время означало, что совсем скоро мероприятие закончится.       Внутренняя обстановка детдома радовала даже больше, чем внешняя, которая на фоне серого неба выглядела уныло. Здесь было светло и просторно, потолок заменяли стеклянные панели; было множество контрастной мебели: диваны, столы, кресла; на потолках весели красные и белые флаги с надписями; а на телевизорах показывались развивающие программы. Детей было много — и маленьких, и больших. Новая пристройка давала возможность открыть дополнительную функцию образовательного центра, потому в скором времени здесь должны будут появиться новые воспитанники. Здесь было абсолютно все для счастливого детства тех, кого обидела жестокая жизнь. Разумовский с Волковым даже не мог и мечтать о таком, потому что они толком и не знали, каково это — сидеть за партами и не ждать сильного удара в спину.       Сергей повернулся к Хольту, когда они поднимались на второй этаж, сопровождаемые большим количеством людей, но ничего не сказал — сейчас было не то время. Август не слишком удивлялся благоприятной обстановке детского дома, думая, что так должно быть по умолчанию — хорошая еда и удобные спальные места и все это вместе с заботливыми надсмотрщиками. Но Разумовский понятия не имел, о чем думал его друг. И, если честно, не очень-то и хотел знать.       Следующий план сегодняшнего утра заключался в посещении открытого урока с детьми лет шестнадцати. Когда Сергей услышал возраст, у него появилась крайне необычная мысль: а каким в детстве был Хольт? Естественно, то, как они росли, сравнить нельзя, но насколько разными жизнями они жили в детском возрасте? Поток логики убил настрой Разумовского, спросить все напрямую у Августа, когда он подумал, что они и сейчас живут по-разному. И в друг друге не нуждаются, потому что они занимаются разными вещами.       Учебные кабинеты могли в какой-то степени поравняться с обычными офисами Vmeste — здесь тоже было достаточное количество умных экранов и техники для моделирования, конструирования и не только. Комнаты были большие; столы, даже если и располагались не так тесно, как обычно, не занимали все пространство; из больших окон открывался вид на соседний корпус и площадку. Сергей, поздоровавшись и дождавшись, пока его объявят (будто он не мог сам это сделать), начал краткий рассказ о своих начинаниях в учебе и о том, как он пришел к созданию соцсети, но на этот раз без упоминания о беззаконии и цифровой революции, как заметил стоящий рядом с ним Август. Что больше позабавило Хольта, так это то, как Сергей объяснял детям, что нужно делать добро; именно подобными детскими словами, чтобы до них дошло.       Но продолжать оставаться в стороне Хольт, увы, не мог, и теперь его спустили с небес на землю — сейчас он снова оказался партером Разумовского, который сделал достаточный вклад в поддержку детского дома, а не его другом. Слово перешло к нему, и он, не ожидав, в глазах Сергея заметно растерялся. Шаблонные фразы он, конечно, мог придумать, но не так же скоро и не перед камерами.       — Меня зовут Август, — помахав рукой, произнес он и посмотрел краем глаза на Разумовского, который улыбался детям. — Я являюсь деловым партнером Сергея, но я даже не знаю, что вам еще сказать, — его неловкий смех подростки поддержали и беззлобно рассмеялись, подбодрив говорившего. — Я родился и живу в столице Нидерландов. По стечению некоторых обстоятельств я был вынужден посетить Санкт-Петербург и могу сказать, что это очень красивый город, правда. Со своей большой историей и добрыми, смелыми людьми. Не передать словами, как я рад здесь находиться. Я честно не знаю, чем еще могу с вами поделиться, не затронув нашу общую с Сергеем работу, — была выбрана стратегия «говори мало — меньше спросят», которую Хольт придумывал на ходу, оттого и соврал про «общую» работу. В любом случае это было лучше, чем говорить про экспериментальное инновационное оружие.       Как и Сергею, дети похлопали. Настало время пары предложений администрации, которая вечно куда-то опаздывала и уже сейчас чуть ли не сбегала. Пожилой мужчина в сопровождении с директрисой откланялся, и в полном детей классе осталась пара молодых учителей, Хольт, Разумовский и его ассистент, которого разработчик попросил выйти, «чтобы не пугать детей». За всеми ними медленно стали удаляться и камеры, которые через считанные минуты пропали вовсе. И дабы заполнить тишину, Сергей выбрал не лучшую тактику: вопросы детей были связаны с приложением и блогерами, о которых Разумовский мало что слышал; некоторые были более осознанные — «сколько учиться на программиста и где», на которые Сергей отвечал достаточное время, уделяя внимание различным нюансам.       Хольт стоял и, к своему сожалению, также поймал пару вопросов: из какого он города, какие достопримечательности там есть и почему он так хорошо говорит по-русски, если он из другой страны. Этот вопрос будто вернул Сергея в ту встречу после презентации обновления, когда Хольт впервые заговорил с ним на русском языке. Как тогда, Сергей вспомнил, что он хотел спросить Августа по поводу этого факта, но собеседник его так заболтал, что он забыл об этом. А потом и не вспоминал, будто Хольт по умолчанию должен был знать русский язык с рождения.       Сергей перевел взгляд, с такой же, как и у детей, заинтересованностью смотря на Августа. Который смотрел на него в ответ с ехидным видом «ну что ж, время пришло». Разумовский бы точно ему что-то сказал, а может и пихнул бы локтем, как вчера, если бы они не были в окружении.       — Это хороший вопрос. Молодец тот, кто это заметил, — гордо произнес Август, и на губах его появилось легкое усмешливое выражение. — Из всех моих интересных заслуг — я полиглот. Все же знают, кто это такой? Вот. Я знаю несколько языков, — явно театральное молчание длилось не долго, и за ним последовали вопросы «сколько» и «какие языки»; Разумовский старался держать лицо человека, которому только что услышанные факты были знакомы с раннего детства. Будто Хольт сейчас не рассказывал, кем он еще является, кроме будущей модели. — Шесть языков: нидерландский — мой родной, русский, английский, испанский, французский и итальянский.       Замешательство Сергея скрылось за натянутой улыбкой и потонуло в восхищенных восклицаниях подростков. Шесть языков. И он сам забыл спросить об этом у Августа и так забылся, словно то действительно было… стандартным положением вещей: Хольт слушает про Санкт-Петербург, говорит с Сергеем по-русски, катается с ним по городу, слушает еще и рассказы Разумовского о себе. Но Сергей об Августе знал… ничего. Он будущий владелец компании HOLT International. У него красивая внешность и интересный характер. А еще он знает несколько языков. И все. Осознание этого кольнуло в том же месте, где вчера горело. Он звал Августа «своим другом» и вообще о нем не знал.       Прощание с улыбчивыми детьми, со взрослыми, с детдомом — все смешалось. Сергей дословно не помнил даже, что сказал Хольту мгновение назад. Он чувствовал улыбку на своем лице, но та была ненастоящей. Август «с радостью согласился», как услышал Разумовский, а это означало, что они едут в офис Vmeste. Вместе.

***

      — С возвращением, Сергей. Добрый день, мистер Хольт, — встретил их доброжелательный голос Марго, и краем глаза Хольт заметил мелькнувшую голову виртуальной ассистентки на большом экране. Удивленное выражение его лица по поводу личного приветствия искусственного интеллекта Сергей не то чтобы проигнорировал — он только отмахнулся от него со словами «вы же мой друг», оставив Августа в неловком положении своим практически бесстрастным — будто занятым — голосом. Хольт подобные эмоции чувствовать не любил, хоть это и было с одной стороны интересно. В этот раз в кабинете Разумовского было явное напряжение, но чем оно было вызвано, Август не знал — мероприятие прошло без каких-либо неприятных происшествий, тогда отчего себя так необычно ведет Сергей?       Разумовский скинул пиджак на умный рабочий стол, не задумываясь о возможных повреждениях в виде царапин на дисплее. Он до сих пор находился в неприятной прострации, вызванной полным незнанием Августа и его завтрашним отъездом. Заканчивать видеться, общаться, говорить не хотелось. Хотелось, чтобы все осталось на своих местах — с полюбившимися ночными встречами и диалогами на грани понимания смысла слов.       За оставшиеся часы нужно было наверстать то, что можно было узнать в течение десяти дней. И Сергей был настроен достаточно решительно, хоть и не был уверен в своих силах, так как мысли о скором прощании лишь угнетали и так неприятное настроение.       — Присаживайтесь, Август, — Разумовский указал ладонью Хольту на диван, а сам скрылся в соседнем помещении и вышел оттуда с уже знакомой гостю бутылкой шампанского в переливающейся перламутром пленке. Непонимающий взгляд собеседника Сергей встретил словами, которые ситуацию понятнее не делали: — Мистер Хольт, какую музыку вы слушаете?       Севший на диван Август закинул ногу на ногу и с сомнением посмотрел на протягивающую бокал руку Разумовского.       — Разную, Сергей, — пить сейчас отчего-то не хотелось, но бокал с шипящим алкоголем он все-таки взял. Около полудня, а Разумовский решил «отпраздновать»? Разработчик вряд ли был любителем подобного времяпровождения; тогда зачем это?       — А сейчас бы вы что послушали? — не унимался Сергей, садясь на самый дальний от Августа угол. Его однотипные вопросы показались Хольту очень напористыми. И он все еще не понимал, почему Сергей его об этом спрашивает.       Повертев бокал пальцами, Август посмотрел на Разумовского с выражением, которое показывало его если не недовольство или неприязнь, то полнейшее замешательство.       — Shades and Shadows by Peter Gundry, — после тяжелого вздоха сказал он на чистом английском, показавшемся Сергею аккомпанементом к выбранной песне. Ему вспомнились фразы, которые Хольт говорил на разных языках детям в приюте — «привет» и «я тебя люблю». Самые базовые вещи, но с какой любовью ко всеобщему вниманию это было произнесено… С еле заметными акцентами, которые при знании, что человек — полиглот, делались явнее.       Сергей улыбнулся и прикрыл глаза.       — Марго, — скомандовал он, и его верная «подружка», не ответив на этот раз, включила музыку, которую выбрал Август. Тот замешкался и сощурил глаза.       Молчание затянулось настолько сильно, что искусственный интеллект ассистентки выбрал решение включить трек еще раз. Эта музыка показалась Сергею… необычным выбором. Если Хольт не соврал и он правда слушает такое, Разумовскому стоило бы несколько удивиться: он думал, что Август мог любить какой-то альтернативный рок, как Depeche Mode, или постпанк, как Joy Division. Но он слушал музыку без слов и, наверное, выразился бы как-то так: «Это отражение эмоций». Оказывается, Хольт был личностью многогранной. Интересно, Шопена он тоже предпочитает?       Тишина, начало третьего захода песни и смотрящий на него в упор взгляд Августа вывели Разумовского из равновесия. Нужно было что-то делать, потому что сегодняшнее продолжение встречи казалось уж слишком странным и, если эту странность не предотвратить, это самое продолжения могло закончиться так же стремительно, как и время, которое Сергей отвел себе на «узнать Хольта получше».       — Шесть языков, Август, — начал разработчик и протер глаза ладонью, закинув голову к потолку. Хотя бы что-то он наконец-то произнес. — Вы поставили меня в тупик таким заявлением. Признаться, в первую встречу я даже и подумать не мог, что вы говорите на русском, а во вторую — вы меня нагло заболтали интересными речами. Откуда такие знания? — улыбнувшись в бокал, Сергей отпил.       Хольт, немного расслабившийся, не притронулся к алкоголю, но до сих пор продолжал вертеть ножку простенького фужера. Теплое шампанское притягивало его намного меньше нежеланного.       — Я не хотел привлекать большого внимания к своей особенности и всего лишь желал узнать вас поближе. Разговор вряд ли бы зашел куда-то далеко, если бы с нами был переводчик, — ответил Август и задумчивым взглядом посмотрел на постепенно пустеющий бокал Разумовского. — Я учил языки с раннего возраста, чтобы в будущем расширять границы компании, как собственно, и в нашем с вами случае, Сергей. Если не смотреть на другие факторы, которые привели меня в Россию.       Сергей кивнул. Он не знал, за что можно было уцепиться в словах Хольта, чтобы продолжить затихнувший разговор, с каждым мгновением тянущий Разумовского в пропасть безрадостных мыслей. Тишина была настолько явной, будто протяни ладонь — она бы ухватилась за нематериальное безмолвие, которое белым шумом серверов в соседнем помещении резало уши.       Разумовский выдохнул так тяжело, словно только что проснулся от кошмара. Август, заметив это, решил что-то спросить, но разработчик его перебил:       — Чем… Чем вы занимаетесь на родине?       Август перекинул ноги с одной на другую, умудрившись не задеть кофейный столик своими лакированными туфлями. Говорить честно, сегодня Хольт был одет как на похороны. Веры Разумовского в незатейливое времяпровождение, наверное.       — В Амстердаме у меня только одна задача, — Сергей заметил, что Август отвечает напряженно, — это продвижение компании исключительно в рамках страны, потому что большее доверять мне пока бессмысленно: по большей части я курирую проекты, а не создаю, как хотел бы. Для реализации некоторых планов за границей в HOLT International есть более сведущие люди, чем я. На переговоры отправили именно меня, чтобы я мог хоть немного понимать концепцию важных мероприятий такого типа — тем более с иностранными партнерами. Однако я правда рад, что моя первая более масштабная работа связала не только наши компании, но и нас, Сергей.       Это была только часть ответа, которая Сергею была, безусловно, приятна, оттого он открыто посмотрел на Августа с выражением благодарности, но которая должным образом на его вопрос не ответила.       — Что вас занимает помимо работы? — Сергей подлил себе шампанского. Искрящиеся брызги попали на брюки, но Сергей, не в пример Хольту, не заметил. — Чем вы увлекаетесь в свободное время?       Это был допрос, понял Август. Возможно… Даже не возможно, а точно — с пристрастием, иначе такая личная заинтересованность достойному объяснению не поддавалась. Хольт всегда предпочитал сам задавать любые вопросы и получать на них нужные ответы, но, видно, в этот раз Сергей устал быть… информатором.       — Я «развлекаюсь», как бы это пошло ни звучало, со своими сверстниками — владельцами других немаловажных компаний или, как я, будущими владельцами, — после голубого вдоха Август продолжил. — Однако я не люблю подобные увеселения — я предпочитаю одиночество, спокойствие и тишину. Мое общение с другими людьми зачастую навязано желанием обзавестись хорошими связями, — Хольт заметил, как необычно и даже плохо поменялся взгляд Разумовского: теперь он смотрел на гостя, как на вышедшее из стены привидение — страшными испуганными глазами, которые будто видели Августа и не узнавали. Хольт понял, в чем была проблема, и поспешил исправиться: — Сергей. Я решил заобщаться с вами не ради какой-то выгоды, нисколько. Я же сказал: я люблю спокойствие; и вы подарили мне незабываемые дни, показав виды города. Бесконечно благодарен вам, что вы также показали все от своего личного взгляда. Это правда было прекрасно.       Август не врал, и Сергей чувствовал это, пока в течение монолога Хольта не отпускал его серьезный и уверенный темный взгляд, пробиравший наверняка всех, на кого тот так смотрел, но не Разумовского, желавшего услышать только правду.       Сергей удобнее утроился на диване, вытянув ноги, и облокотил голову на руку. Хольт до сих пор вертел этот чертов бокал, по непонятной причине не «отмечая» что бы то ни было с Разумовским и не ставя его на хоть какую-нибудь подходящую поверхность. И уж лучше бы они просто прожигали друг друга глазами, чем оба услышали самые неприятные слова, которые вообще можно было услышать в этот момент.       — Завтра я возвращаюсь в Амстердам.       Сразу после этой фразы у Сергея появилось выражение, показывающее… наверное, это было что-то подобно отвращению; Август не разбирался в очень обширном эмоциональном диапазоне своего собеседника. Но по-другому назвать резко закатившиеся веки, сильно, будто от боли, поджатые губы и руку, скрывшую половину лица, не мог. И даже так Разумовский оставался до крайности притягательным и красивым; никакая эмоция, даже самая отвратительная, не делала его вид ужасным. Сергей имел ту очаровательную внешность, при которой любые его ощущения были видны налицо: будь то настоящая боль, неприятные воспоминания и мысли, убаюкивающее спокойствие или необузданная радость. Глаза его тоже были до невозможности говорящими: веселье, усталость, сосредоточенность. В любое время они сверкали своей глубокой синевой. Но не сейчас, как успел разглядеть Август; сейчас они были тусклее питерского неба.       Хольт не умел успокаивать людей, говорить им слова поддержки и оказывать моральную помощь. Он с таким не сталкивался, а если ему и доводилось быть свидетелем не очень лицеприятных для него сцен с истериками (у него же сестра, как никак), он их игнорировал. Однако Разумовский никак не реагировал на новости — ничего не говорил и все еще скрывал лицо. Он думал, что вообще ничего не успеет узнать о Хольте, если не начнет предпринимать хоть мало-мальски необходимые попытки что-то сделать. Он злился на себя: неужели так потеряться в десяти днях возможно? Просто забыть о ходе времени и… наслаждаться чередой событий. Которые, твою мать, оказались не вечными!       Сергей не злился на себя за то, что ему приятна компания Августа и он не хочет с ним расставаться. Даже если он не находил достойных причин, кроме интересных диалогов и ночных прогулок, — не злился. Он не знал, чем его увлек Хольт, и знать в будущем не желал. Это просто было.       Перебарывая внутри себя здравый смысл, Август предпринял самую нелепую, по своему мнению, попытку… Чего — он не понимал. В любом случае дотянуться рукой до плеча Разумовского ему не дало не значительное расстояние, а сам Сергей, который наконец-то очнулся от своего анабиоза.       Он встал с угла дивана, на котором до этого сидел, и уселся вплотную к Хольту с правой от него стороны. Тот почувствовал легко трение их брюк, издающее характерное тихое шуршание, — настолько они были сейчас близко. Но он все еще смотрел на Сергея, в данный момент уложившего руку Августа на спинку дивана и облокотившегося на нее головой, отчего рыжие волосы стали выглядеть намного ярче на черном рукаве пиджака.       Хольт не дышал. Это было что-то новенькое, если говорить проще. На ступень «сложнее» он не подбирал ничего стоящего, что могло бы описать его немой шок. Больше его напрягало, что Разумовский до сих пор не сказал ни слова. Единственным звуком, который донесся до слуха Августа, было довольное сопение Сергея, когда тот поудобнее устроился у него на руке. Разглядев теперь на его лице довольное выражение, Август дернулся от неожиданности, отчего солнцезащитные очки, до этого бывшие у него на голове, криво спали на переносицу, неприятно уколов кожу.       Сергея это неожиданно развеселило. Хольт его не понимал. Совсем.       Разумовский, повернув голову у него на плече в его же сторону, перехватил свободную руку Августа, собиравшуюся убрать авиаторы с лица, за запястье (причем достаточно ощутимо, по меркам Хольта) и сам — аккуратно и ничего не цепляя — снял их. А потом правой — дальней — рукой выставил очки на расстоянии, чтобы Август не дотянулся.       Хольт, так же, как и Сергей, резко сменив настроение с мрачного на восторженное, смотрел на Разумовского практически с щенячьим обожанием. Подобные выходки Сергея давали ему понять одно: он хотел поиграть. И Хольт не смел ему отказать. Теперь его не волновали никакие причины ни смен эмоций, ни абсурдности действий — ничего.       Август потянулся левой рукой к своим очкам, но Разумовский убрал свою дальше, хитро, как лиса, поглядывая на друга снизу вверх. Хольт улыбнулся, копируя удовлетворенное своими выходками выражение лица Сергея: на бесстыжие действия нужно отвечать соответствующе; это было понятно. Потому рукой, на которой лежала голова Сергея с растрепавшимися во все стороны огненными волосами, Август ущипнул его за шею. Не сильно, но ощутимо и неожиданно; Разумовский резко и коротко вскрикнул и дернулся. Это не дало Хольту никакого преимущества: он все еще не смог достать очки, даже потянувшись корпусом в их сторону, оттого что Разумовский, в этот раз точно как чертова лиса, успел сползти на поверхность дивана и устроиться на ней спиной. Потеряв равновесие, Август осознал, что, чтобы не навредить лежащему Сергею, нужно упереться руками об обивку. И так вышло, что ладони оказались по обе стороны от рыжей головы Разумовского. Пришлось застыть, чтобы его не задеть.       Очки лежали не так уж и далеко — Хольт мог бы до них с легкостью дотянуться. Однако он этого не сделал и все еще боялся шелохнуться; в настолько необычном положении они еще не были.       Сергей, улыбаясь, смотрел на него настолько счастливыми глазами, что это было даже несколько больно. Понимание Хольта касаемо всего отключилось, наверное, еще при первом взгляде на неуверенного в себе и стесняющегося разработчика целой социальной сети. Который на протяжении всех встреч раскрывался с разных ракурсов и оказывался интереснее. Который рассказывал о себе и своем городе с необъятной любовью абсолютно ко всему и всем. Который сейчас смотрел на него так, будто это возможно — смотреть так, как смотрят на настоящее чудо света, поражающее воображение.       Разумовский медленно надел на себя темные авиаторы, которые скрыли замечательный взгляд синих глаз, так же медленно положил свои руки на щеки Хольта, мимолетно погладив острые скулы, притянувшие внимание своим аристократизмом еще десять дней назад. А потом аккуратно притянул его лицо к себе ладонями.       Страха не было. И волнения, по поводу отказа Августа, тоже. Сергей был до крайности уверен в своих действиях.       Их губы соприкоснулись, и Разумовский ощутил тот приятный пожар в груди, от которого горели руки, лицо и вообще все, что он сейчас чувствовал. Веки, оттого что он жмурился, дрожали, но стекла очков отлично справлялись с сокрытием этой улики. Это было ново, это было так прекрасно, что Сергей не понимал ничего. Место, время, действия, мысли — все это не имело даже малейшего значения, когда Август просто подался ближе, на секунду разорвав контакт, а потом вновь, без напора, коснулся своими губами его губ.       Он знал одно: это Август ван дер Хольт, который целует в ответ его, Сергея Разумовского. Ничего не желая и просто находясь рядом.       Умереть можно было прямо сейчас, в это же мгновенье, от всепоглощающего огня и от колких и приятных разрядов тока. И их обоих это устраивало. Главное, чтобы одновременно и вместе.