Туманность Бабочка

Вандер, в приступе особенного великодушия, отпускает Паудер из бара, не став лишний раз спрашивать про взрыв. Это происходит только к обеду.  Паудер не вписывается. Никогда не вписывалась в интерьеры бара и, Жанна, как же это злит.  После утреннего разговора с Джейсом ей неспокойно, странно. Мысли яркие, неоновые, как те мелки, которыми она расписывала металлические корпуса игрушек в детстве, которыми сейчас расписана вся её лаборатория, но страшно непоследовательные и разрозненные.  Возможно, это связано с отсутствием сна сегодняшней ночью. После утреннего разговора с Джейсом ей хотелось… разбить что-нибудь, все бокалы и фужеры в баре, от ощущения собственной слабости. Беспомощность, бессилие и, хуже того, принятие этих голых фактов. Виктор учил подходить к жизни с тем же научным подходом, что в исследованиях, и холодной, рациональной головой.  Хочется спуститься в мастерскую и поговорить с Вай. Ее всегда успокаивали диалоги с сестрой.  Лампочки гирлянд включаются каждый раз при спуске сюда, когда Паудер, ещё на улице, дергает рубильник. Зажигая свечи, а от них и палочки, Паудер чувствует себя по-настоящему умиротворенно. Они с Экко вместе таскали сюда пуфы, Экко даже помог ей заштопать порванный диван, отданный Вандером из «Последней Капли». На его спинке выделяется ярко-синим заплатка. Экко нарисовал портрет Вай. Когда-то давно. — Когда мне кажется, что жизнь рушится, я прихожу сюда, — уставше произносит та, склоняя голову. — Глупо, наверное, но мне правда помогает. Ты всегда меня слушаешь, — Паудер осторожно поправляет завалившуюся голову розоволосой куклы. — Я знаю, ты всегда в меня верила. Без тебя все иначе. Я подвела тебя. Я всех подвожу. Экко едва не погиб из-за меня прошлой ночью. И я-я не знаю, что делать! Я не могу больше не могу так.  Палочки отдают в воздух аромат ладана. Их истлевшие куски крошатся, опадая на поверхность стола. Паудер вдыхает затуманенный дымом воздух до боли в носу. Не может насытиться его запахом. На задворках сознания она, кажется, слышит Вай. Её вдумчивый, мягкий голос, её поддержку. Но разобрать хоть слово не выходит, просто не получается.  Она скучает. По розовым прядям волос, по смеху и нахальной улыбке. Паудер чувствует себя незащищенной, оголенной перед внешним миром без сестры.  Паудер мягко гладит свой живот. То место на боку, под ребрами, где у неё красуется татуировка синего дыма. Унесшего жизнь Вай. Слабая, но все же связь. Второй рукой она касается розовой пряди в собственной прически, растрепывая ту. Вслед за ней вылазят и соседние локоны. Ах, а Силко так старался уложить её непослушные волосы в два аккуратных пучка. Паудер развязывает их, надевая обе резинки на руку. Мышцы лица подрагивают, губы надламываются в нервной усмешке. Глубоко опечаленной, болезненной, но тем не менее усмешке. Разговоры с Вай всегда такие: окрашенные болью, горечью, но вместе с тем заботой. Мнимой или реальной — Паудер не знает. И не берется гадать. Ей не хочется спрашивать Джейса или Виктора про ту, другую Вай.  — Я должна взять ответственность в свои руки, — гнусаво отзывается Паудер. Сама себе. Что-то бередит душу, колет. Паудер тушит свечи и палочки, выхватывает из верхнего ящика стола, где когда-то лежали кристаллы, теперь одинокую подвеску. Нервно прокручивает украшение в руке, наблюдая за переливами. С голубого на белый, с белого на голубой. И так по кругу.  Перемещения меж вселенными. Сначала Экко, а теперь она уже больше месяца пытается свыкнуться с реальностью, где Джейс Талис жив. А Виктор то и дело вспоминает её другую жизнь. Как же все это абсурдно, до чего неправильно. С этой мыслью она оказывается на Мосту Прогресса. Прибрежный воздух щекочет лицо, оставляя на языке оскомину. Прохладно, но не настолько, чтобы бежать в бар и кутаться в кофту. Ветер треплет голубоватые локоны, будто бы также уставше и тихо, подстроившись под настроение. Когда-то давно она надеялась изменить мир. Не к лучшему и к худшему. Просто запомниться, стать значимой. Эти мечты утонули. Их утопили, им причинили боль, их втерли в речной ил. Но они все ещё живы, где-то там, глубоко внутри, под сердцем. Как жив и Силко, едва не утопленный Вандером в ночь гибели их с Вай родителей.  Единственное, что Паудер не показывала Виктору, — детские бомбы. Ушастики, зубастики, обезьянки… это несерьезное и пугавшее братьев увлечение умерло вместе с Вайолет. Оно изжило себя, став рудиментом.  Экко находит её на мосту, свесившей ноги с ограждения. Она не пряталась от него. Она знала, что он найдет её в любом случае. Мальчик-спаситель.  — Как ты?  — Не знаю, — Паудер сжимается сильнее, подпирая коленями подбородок. Она долго не моргает. Смотрит на линию горизонта, на то, как море перетекает в небо стеклянными глазами. — Никак. Но мне стало легче. Экко, ранее стоявший за спиной, забирается к ней, на перекладину ограды. Свешивает ноги. Он всегда отличался большей ловкостью, чем Паудер. Когда Паудер только залезла сюда, она боязливо раскачивалась, пытаясь найти равновесие.  — Хочешь обсудить то, что произошло ночью?  — Нет. Не хочу. Утром приходил Джейс. Сказал, что я была права, отказавшись от магии. Я отдала ему кристаллы и самоцвет. Он попросил меня поговорить с Виктором.  — На тему?  — Академии и изобретений. Джейс — странный человек, — Паудер фыркает, переставая зажиматься столь сильно. Колени сводит от напряжения — она физически больше не в состоянии сидеть так, как сидела раньше. — На редкость. Безумие и Гениальность.  — Виктор такой же, — хмыкает Экко. Паудер лишь слабо улыбается.  — Джейс сказал мне не бросать механику. Настойчиво попросил, я бы сказала. Я не хочу бросать, — голос сиплый. Кажется, крикни она, и он сломается окончательно. — Я правда не хочу. Но я должна.  — В детстве ты делала невероятные бомбы. Была мастером на все руки. И сейчас. Ты ведь помогла мне с изобретением. Тому, другому мне. Ты удивительная девушка, Паудер. Ты знаешь, что я поддержу тебя во всем. Всегда поддерживал. Но ты правда уверена, что хочешь провести остаток жизни в баре?  Нити самоконтроля, хоть чего-то сдерживающего внутри, рвутся. Ей хочется повысить голос. Но она не может. Горло до сих пор саднит. Это напоминает об ошибке, произошедшей вчера ночью.  — Я уверена, что так я никому не наврежу, — заявляет Паудер весьма твердо, ибо ни на что кроме твердости нет сил. — Магия убивает людей, Экко.  — Ты уже отдала кристаллы. Никакой магии больше нет. Ты ведь слышала Виктора тогда. Этот человек её погубит.  — Я хочу показать тебе кое-что. Можно? — Паудер становится на металлические поручни, чуть покачиваясь на невысоких платформах сапог.  Экко поднимается следом, сжимает хрупкую, девичую талию, удерживая на месте. Паудер спрыгивает с ограды первой, протягивает Коротышке ладонь. Экко опирается на неё и, повторяя за Паудер, спрыгивает. Мосты вот-вот должны развести. Об этом предупреждает грохот сирен и миротворцы на углу. — Кое-что — это место или предмет? — Паудер не отвечает, только улыбается хитро, глотая подначивающие комментарии. — Ты девушка-загадка, Пау-Пау.  Паудер ведёт его в низы Зауна. Не закрывает глаза со спины, как когда-то сделал тот, другой Экко. «Время брать ответственность в свои руки», — напоминает она себе. Они вступают в грязную заболоченную воду. Единственные видимые обитатели этого места — большие пестрые стрекозы с полупрозрачными крыльями. Они идут по темноте. Ее, разумеется, прельщает, что Экко абсолютно беспрекословно следует за ней, даже утопая в болоте по колено. Это мило и по-своему забавно. И не задает ведь не единого вопроса, не произносит ни слова.  Ботинки неприятно хлюпают влажностью, а в самой застоявшейся воде наверняка расцвела своя экосистема. Запах характерный: тухлый. Пахнет трясиной и влажностью. Отталкивает ли это? Должно, по хорошему, действительно должно. Но они никогда, никогда не отличались притязательностью. Паудер достает из кармана подвеску на тонком жгуте, когда видит очертания дерева и портретов Вайолет. Она не появлялась здесь больше ни разу с того случая. Экко пораженно вздыхает, широко открывая свои темные глаза. Выходит на свет и жмурится от солнечных лучей после протяженного хождения по темным туннелям.   — Она выглядит такой…  — Крутой, — заканчивают они в унисон. И смеются.  Переступая через ряску, Экко оказывается на небольшом помостке, оплетшим дуб. Он галантно подает Паудер руку. — Узнаешь художника? — спрашивает та, присаживаясь на цементную кладку. — Узнаю, — выдыхает тот спустя несколько минут рассматривания масляных штрихов. — Только не говори, что ты прятала это от меня всё это время! Такая красота.  И тогда, лишь за тем, после произнесения этой фразы, Паудер показывает ему медальон. Ком в груди уходит, когда Экко прижимает её к себе.  У Экко пухлые губы. С ним приятно целоваться. Даже без эротического подтекста. У Экко большие руки. И с ним Паудер чувствует себя защищенной. В его объятиях острая, угловатая Паудер ощущает себя чем-то совершенно целым. Не разбитым на части и крошечные осколки.  Забота Экко всепоглощающа, она огромна. Он сжимает ее талию сильнее, вырывая хриплый полувскрик-полустон. Извиняется углублением поцелуя, а за ним и мягким поглаживанием её губ большим пальцем. Паудер ловит руку Экко тонкими пальцами, надевая на ту тонкую белую резинку с собственного запястья. У неё остается вторая. Больше у неё нет секретов от него. Так и должно быть.

***

Вечером того же дня в дверях бара появляются уже двое. Виктор, несильно опирающийся не трость — сильный контраст с их первой встречей, когда он заваливался на неё до приподнятого плеча, — позади него Джейс. Сейчас бар закрыт. За стойкой стоит Вандер, Силко ходит где-то на фоне, мелькая красным воротом то у Вандера близ руки, то у столиков. Майло сегодня ночует у официантки-Герт, Клаггор же — в учебном корпусе. Виктор наклоняется в сторону, опираясь на трость в разы сильнее, чем при входе. Острый наконечник вжат в деревянный пол до продавленных отметин. Виктор нетвердо стоит на ногах, однако предпочитает не опираться на Джейса. Они в ссоре? Талис такой идеальный, тошнотворно прилизанный и выглаженный. Сильный контраст, но уже с их встречей утром, где растрепанный и будто бы даже слегка нетрезвый Джейс завалился в бар за несколько десятков минут до открытия заведения. — Мне казалось, мы все уладили, — нервно проговаривает Паудер, хмурясь. Она одна. Экко ушел чинить разладившийся механизм в лавке Бензо. — Что ты имеешь в виду? — акцент Виктора неуловимо царапает уши. — Я отдала вам кристаллы и самоцвет. Не вам. Ему, — она кивает на Джейса. Лишние уши не смущают. Пусть слышат. Ей нечего скрывать. Она всегда, сколько себя помнит, была весьма демонстративной. Вандер и Силко знают о взрыве и решении Паудер передать взрывоопасные кристаллы Джейсу Талису. У них с Силко состоялся разговор на эту тему уже после её возвращения с «прогулки». — Дело не в кристаллах, — начинает издалека Талис своим отвратительно спокойным тоном. Он ровен. Без лишних шероховатостей. — Дело в тебе. — Я понимаю тебя, — вторит ему Виктор. — Как минимум, неприязнь к Пилтоверу. Из-за того, что они сделали с твоими родителями, — Паудер заполошно вздыхает. Те воспоминания обрывочны, нечетки, размазаны в силу слишком раннего возраста. Она помнит силуэты миротворцев и закипающую злобу, которая, кажется, вновь поднимается, подступает к горлу. — Но дело ведь не в неприязни? Дело в страхе. — Откуда ты знаешь? — холодный воздух обжигает гортань. Паудер тянется к барной стойке, чтобы выхватить с неё стакан воды. Руки дрожат, но она резво пьет и задерживает дыхание на несколько секунд, успокаивая дрожь. Помогает. Силко учил дыхательным практикам. И не зря. — Догадываюсь, — все это время Виктор терпеливо ждал, пока она успокоится. — А ещё дело в вине. Я прав? Ты не должна поступать в Академию. Точнее, не обязана. Ты всегда будешь желанным гостем в нашем доме. Переглянувшись с Вандером и мягко кивнув тому, Паудер приглашает — а кто они ей сейчас, после самоличного обрубания всяких связей? — пусть будут мужчинами. Просто мужчинами. Приглашает мужчин проследовать за собой в полуподвальное помещение, где еще совсем недавно горел синим хекстек. Взрыв был вспышкой, импульсом света. Внизу их ждет не заправленная двухэтажная кровать, оставшаяся со времен раннего детства, стол с чертежами и унылые, блеклые кресла. Виктор садится на одно из них, опирая трость на жесткий угол тахты напротив. — Когда мы с Виктором только стабилизировали хекстек, я тоже имел неосторожность уронить его. — Мне под ноги! — Паудер впервые за долгое время слышит достаточно громкое восклицание Виктора. Оно, как бритва, режет неживую. — Меня оглушило и ослепило тогда, снесло со стула ударной волной. Джейс моментально подбежал ко мне и подхватил на руки, а я еле мог ответить, что со мной все в порядке и нет поводов для беспокойств. Язык не работал. Паудер почти забавно представлять это. В пилтоверском помещении, наверное, в лаборатории, с наверняка высокими потолками и тонной ненужного оборудования Джейс, взбудораженный открытием, роняет самоцвет, а после взрыва подхватывает Виктора на руки. — Это нормально, это огрехи. Статистическая погрешность, — бескомпромиссно заявляет Джейс, кладя собственную ладонь чуть выше колена Виктора. Сжимает. — Статистическая погрешность?! — практически вскрикивает Паудер. — Смеешься? А если бы наука, точнее магия, забрала у вас кого-то близкого? По-настоящему близкого? Это бы осталось огрехой и просто статистической погрешностью? — Паудер задает вопрос им двоим, не одному Джейсу, затеявшему столь пустой и идиотский спор. Ей определенно не стоило дерзить. По тому, как поджимаются тонкие пальцы и не менее тонкие губы Виктора, по тому, как кипятится Талис, она понимает, что перегнула. — Нет, но я был бы готов к этому, — отзывается Виктор поникше, смачивает горло с целью продолжить. Она ожидала другого. Того, что Виктор огрызнется в ответ, но явно не сникнет. — Я полагаю, мы были бы к этому готовы. Но мы ученые, Паудер. А это — необходимая жертва, риски, которые нужно учитывать. Паудер ведь помнит про ассистентку, о которой ещё утром рассказывал Джейс. Она решает не уточнять. Слышит в голосе Виктора зарождающуюся (или уже умирающую) обиду. Обида прячется за напускной строгостью и наставническим тоном. Слегка вольным, ибо они находятся в настолько неформальной обстановке, что дальше некуда. Все это неправильно. До невозможности. До скрипа зубов. — Мы бросили магию после того, как я... разочаровался в идее о возвращении домой, — домой. До сих пор это, набившее оскомину, «домой». Виктор морщится, однако смотрит на Джейса коротко, со смесью сухого принятия и поволокой тоски. До сих пор поникший. — Ты права, Паудер. Магия способна убивать людей. Я не готов подвергать этот мир опасности из-за желания заниматься ей. Из-за желания вернуться. — Но будучи ученым ты должна быть готова к потерям, —произносит Виктор, обрывая возникшую тишину. — Принимать риски. — Я не готова, — интонация ломкая и отсутствующая. Она чувствует давление. — Нестрашно. Знаешь, Паудер, у меня есть несколько студенческих проектов. Если бы ты смогла помочь с их реализацией, ты существенно облегчила бы мою работу, — Виктор резко меняется в тоне. Отныне елейный, до странного заботливый. Разговаривает с ней, будто с ребёнком. Это настораживает. — Твои идеи революционны. — Тебе действительно нужна моя помощь? — ударение на «моя». Хотя нужна ли Виктору чья бы то ни было помощь? — Да, — все также мягко произносит Виктор. Вставая с кресла, он приосанивается и подхватывает трость. Тонкая-тонкая, металлическая. Не похожа на работу мастеров из Зауна, даже самых искусных. Если Экко сросся с Зауном, то Виктор же, также будучи заунитом, отдал предпочтение Пилтоверу. Почему? — Хорошо. Они разговаривают ещё какое-то время. О мелочах и неважных моментах. Они не виделись вот так около трех недель. И, что ж, Паудер успела соскучиться по непринужденным беседам. Виктор рассказывает о работе, Джейс говорит про маму, механику и что-то ещё… Паудер замечает, что её начинает клонить в сон. Она не помнит, как выпроваживает Джейса и Виктора за двери бара, не помнит, как укладывается на кровать. Ярко отпечатывается лишь мысль перед сном. «Мне необязательно поступать, чтобы быть принятой».