Туманность Бабочка

Он вновь оказывается на пороге материнской квартиры. Джейса сковывает ужас, неподдельный страх. В прошлый раз он едва смог вытянуть из себя пару слов. Всё сводилось к извинениям.  После аудиенции с Хеймердингером Виктор, заметно погрустнев, начал работать, учтиво уточнив, точно ли всё хорошо. Джейс тогда ответил, мол, да, конечно.  Мама открывает, выдергивая Джейса из зыбкой трясины мыслей. Она больше не обнимает, лишь пускает внутрь, дальше дверного проема, и снимает Викторово пальто с плеч. У Джейса пропало желание следить за собой: выряжаться и прихорашиваться перед зеркалом. Виктор напоминал ему о необходимости бритья каждое утро. Достаточно скоро, вслед за щетиной, появилось безразличие к себе. Потому Талис так и не обзавелся собственной верхней одеждой.  Они стоят в небольшом коридоре. Джейс не решается пройти дальше. — Милый, ты ведь не мой сын.  Глаза мамы водянисто поблескивают, однако она не плачет. Он не появлялся у неё неделю. Вина разлагается внутри, гниет. От неё делается больно на физическом уровне. Тянет живот. Горчит во рту, кончик языка немеет, в горле пересыхает.  Ему не стоило приходить. Мерзко и отвратительно перед матерью. Ощущение, будто все внутренности разом съеживаются, готовясь разом выйти наружу с натужным кашлем.  — Мама, я… я не. Ты права. Вы правы. Я не ваш сын.  Зачем он пришел? Разве это стоило того? Хочется убежать, сделать хоть что-нибудь, чтобы уйти от материнского взгляда. Невыносимо. Он готов расплакаться, наступив на горло собственной гордости. Стягивается нечто внутри от вида мамы. Взрывается под ребрами. Ноет. Болит. — Ты очень на него похож. Идентичен. Но что-то не так. И я сама не могу объяснить себе, что именно.  Ему не стоило приходить! Эта встреча сдавливает горло, весит балластом, мертвым грузом. Теперь Джейс не может просто взять и пропасть. Не после череды визитов к Кейтлин, не после этого и прошлого разговора с матерью.  Но Мэл… Сожаление не дает ему покоя. Их последний разговор должен был выглядеть иначе. Все их отношения должны были выглядеть иначе. Ощущение неправильности растет в груди, набирает обороты, рождает противоречия. Ему жаль, но также и обидно, совершенно по-детски, нефильтрованно, глупо обидно. Ведь Медарда использовала его. И Виктора. Джейс так и не простил ей этого. Заменить одного человека на другого, пусть даже и лишь в собственном разуме, невозможно. Он должен все исправить. Обязан. Столько не высказанных слов, сколько обид, застрявших в горле. Джейс обязан все исправить.

***

От Виктора пахнет мелом, мелкой крошкой осевшем не одежде. Джейс наглейше вдыхает аромат его волос. Когда они приближаются к кабинету Сесила Хеймердингера, Ви едва заметно придерживает Талиса под руку.  — Ты уверен, что это хорошая идея? Я ведь не появлялся в Академии…  — Джейс, — Виктор любовно заглядывает в глаза. Он редко делает так. — Все будет в порядке. Расслабься. Я уверен, что это хорошая идея.  — Хорошо, — Джейс подхватывает его руку своей, поднимая замок на уровень собственного лица. Целует чужие пальцы, нежно обводит губами костяшки.  — Прошу тебя, не надо, — успевает взмолиться Виктор, пытаясь поймать хоть одного студента глазами, чтобы упрекнуть Джейса в неприличии на публике. — Не при всех.  — Расслабься, Ви, — шепчет Талис в руку, елейно копируя интонацию Виктора. И вновь припадает к ней губами. — Все будет в порядке, — выдыхает в кожу. — И здесь никого нет.  — Иногда ты совершенно невыносим, — шепчет Виктор на ухо, когда Джейс соизволивает отпустить его запястье. Стук в дверь. — Здравствуйте, профессор.  Хеймердингер всё такой же. Кажется, он абсолютно не претерпел внешних метаморфоз после собственной смерти. Ни следа, ни царапинки.  — Здравствуй, Виктор, — то ли от того, как давно Талис не слышал голос профессора, то ли из-за внешних воздействий он звучит иначе. Более наставническим, глухим. — Джейс! Мальчик мой, ты же…  Хеймердингер всматривается в лицо. Долго и продолжительно, немигающе. Голубые глаза пробегают и по одежде. Тот резко замирает, трогая мохнатые уши. На лице играет прозрение, смешанное со страхом. Пассажи Хеймердингера, уважаемого и великовозрастного йордла, игнорировались. Всё это время он был прав.  Всё это время!  — Умер. Да. Я умер здесь, — интонация Джейса излишне щепетильна, тонка. Возможно, дело в стыде. — Простите, профессор. За всё.  — Так, значит, идея о развитии магии привела вас двоих сюда? — Джейс с Виктором недоуменно переглядываются. Последний домовито предлагает зайти в кабинет. — Что с нашим миром? У Экко получилось?   — Мир спас не Экко, а мы, — произносит Джейс с полуулыбкой. — Экко, очевидно, поспособствовал этому, но основной, главный вклад внесли мы.  Трепет Джейса от скорого возвращения домой можно сравнить разве что с эмоциями, захлестнувшими его в момент того хекстекового эксперимента с Виктором. То же волнение, одинаковая решительность и до того странная азартность. Полыхает в груди.  — Не ты должен извиняться, Джейс, а я, — внезапно сообщает Сесил. — Ты был прав, выгнав меня из Совета. Я устал быть советником, мальчик мой. Я помогу вам вернуться, но вы должны будете досконально описать мне ситуацию, в которой оказались. Виктор грустнеет. Джейс обращает внимание на его реакцию не сразу. По Виктору крайне легко сказать, какие именно эмоции он испытывает, даже если тот старательно скрывает их. Талис слишком увлечен разговором с Хеймердингером. Он мягко касается спины Ви, задевая под лопатками. Виктор болезненно напряжен, однако, стоит Джейсу только взглянуть на его лицо, как он тут же улыбается.

***

В Зауне — бесконечная стройка. Нагромождения подъемных кранов, стальными скелетами возвышающихся над зданиями, сплетаются с металлическим частоколом, перегораживающем улицы. Это привычно. Паудер тянется к собственному неработающему изобретению. Бомбочке-обезьянке. Она так и не заработала.  Паудер не занималась изобретениями довольно давно. Она забросила, если быть полностью честной. Собственные, не чужие. Да, макеты, чертежи, но это все не её. Кажется, наступает новая веха. Виктор смог сделать для неё то, что так и не смогла сделать Вай. Виктор подарил ей веру в себя. В подвале бара все напоминает о Вайолет. Паудер порой спит здесь в приступах особенной скуки, находящей на тело. Или когда слишком долго засиживается в «Последней Капле». Действительно ли она достойна большего? Исследования хекстека и открытия в этой области могут продвинуть ее вперед. Она должна попытаться. Паудер находится на перепутье. Есть два пути и оба из них ощущаются неправильными. Остаться в баре, продолжая «семейное» дело, заниматься магией или попытаться поступить в технический колледж Зауна. Экко зовет ее в ванную. Совместные купания с ним — приятная рутина. Забавно то, как они перетекли из чего-то дружеского, делаемого для душевного успокоения, в более нежные и чувственные по мере развития их отношений. — Я не знаю, что мне делать, — признается Паудер, когда Экко со всей бережливостью мылит ей голову. Закрывает глаза. Расслабляется. Сама комната промышленная, не предназначенная для подобного. На потолке мигает одинокая лапочка, свисая со шнура проводов. Ванна — металлическая посудина, окислившаяся и заржавевшая в основании. Они никогда не отличались притязательностью. Им действительно было комфортно здесь и сейчас. Паудер не кажется, что она смогла бы отказаться от этого неряшливого уюта в угоду пилтоверского лоска. — Ты про будущее? Технический колледж явно не самый плохой вариант. Посмотри на меня, — Экко сросся с местной экосистемой. Ему действительно нравится учиться. Да и обучение в колледже скорее мнимое, несерьезное. Экко привязан к Зауну. Ему предлагали поступить в Пилтовер, но он гордо отказался. Экко ценит корни, а Паудер за это ценит его. Он улыбается ей, глядя своими темными, щенячьими глазами в душу. Царапает одним этим взглядом. Он дорог ей. Любим любым. С мыльной пеной на светлых волосах, контрастирующей с темным лицом, и рассеянной улыбкой на лице, с недовольством и мнительностью, да даже открыто злясь. — Да, ты явно преуспеешь в будущем, — выдыхает Паудер, ерзая по металлу ванны. Тянется к нему, срывая поцелуй с пухлых губ. — Но, знаешь, мне кажется, будет лучше, если я останусь здесь. В баре. Из нас двоих гений всё же ты. Экко протестующе брызгает в неё водой. Паудер лишь закатывает глаза. Это несерьезно. И ее изобретения тоже несерьезны. — Не смей так говорить, слышишь? Ты достойна всего самого лучшего. Мне кажется, ты даже можешь претендовать на место в Академии. С легкой руки ассистента декана.

***

Вожделение. Разрушительное. И вдруг осеняет. Резко. — Ви! — зовет Джейс, отвлекая от работы. Вик стаскивает очки на лоб, щурится от яркого (на самом деле не очень) света. — А как же ты?  Талис опирается руками о кухонный стол. Забавно, но они почти не едят за ним. — В каком смысле? — Виктор всегда так делал прежде. Прятался, скрывая очевидную грусть за надменностью.  Тоска не сходила с его лица весь день после разговора с профессором.  — Когда мы закончим с этим хекс-телепортом, — полуулыбка трогает губы Виктора, — ты же пойдешь со мной?  — Нет. Не пойду. Подумай сам, Джейс. Я убийца, преступник. У Пилтовера короткая память, это правда, но этот город не прощает ошибок. Особенно таких, — Джейс не хочет переубеждать его. Потому что в глубине собственной души он понимает, что Виктор прав. — Особенно кому-то вроде меня, — Ви асматически дышит, неглубоко и прерывисто. — У тебя есть, к кому возвращаться. Виктор, говоривший про связь, про необходимость сохранения этой связи, действительно посчитал, что Джейс готов оставить его в прошлом. Одного. Здесь.  Талис вспоминает Кейтлин. Вспоминает обещание не уходить. И маму. Не может не восстановить в памяти её глаза. Магия явилась катализатором всего самого страшного в их вселенной, катализатором человеческого горя. Джейс не может решится перейти условный Рубикон. Собственное желание в мгновение кажется настолько пустым, эгоистичным и глупым. Он не готов губить эту вселенную ради неосмысленных мечт. Виктор же дрожит и оседает на стул, ибо от самой этой дрожи подгибаются ноги.  «— Я никуда не уйду. — Я тебе верю!». Никто его за язык не тянул. Ведь это тоже Кейт, тоже мама. Джейс уже ранил их собственной смертью. Сейчас же его вовсе не должно быть здесь. Решетка противоречий опускается на него, сковывает движения. Решимость гаснет, а следом за ней утихает и исследовательское пламя. Он также оседает на стул. — Я не хочу уходить без тебя. И я не готов подвергать маму этому снова. И Кейтлин. Мне не стоило идти к ним. Мне не стоило, — это моя главная ошибка. — Потому что сейчас я просто не могу… Я не могу. — И что ты будешь делать? — Вик потерянно смотрит на него. Глаза блестят на теплом свету дома. Напряженно, горько, неприятно. А ещё сквозит. Это отвлекает. Боже, как же сильно это отвлекает. Болезненная горечь от беседы не уходит даже после признания. Створки окна открыты. Ветер шипит. — Я не знаю. У меня будто выбили почву из-под ног, Ви. Я не могу уйти без тебя. Я скучаю по Мэл. Так скучаю, — а потом Виктор смотрит на него на редкость обиженно, затравлено, и Джейс смолкает. Катает искрящейся привкус металла во рту, открывает рот, как местная рыба из бухты, выловленная, но ещё живая. Кислород обжигает лёгкие. — Я не имею в виду, что скучаю по ней, как по... — Я понимаю, — отрезает он резко. — Тебе не нужно объяснять. Совсем поникше. Полушепотом, закашливаясь сразу же после. Талису кажется, что он впервые слышит кашель Виктора здесь. Такой надсадный, хрипловатый. Как раньше. — Знаешь, ты очень дорог мне, — начинает он издалека, смочив губы. Голос дрожит и предательски надламывается. К черту нервы. — За время жизни здесь я понял, что само твое присутствие успело стать мне домом. Я не смогу вернуться в мир, где тебя нет. Физически. Мне будет больнее, чем сейчас. Они молчат. Виктор успокаивается, впитывая данную Талисом правду всем телом. Ветер шевелит шторы, свистя. Глаза Виктора намокают ещё сильнее; всё это время он сидел не моргая. — Я тоже тебя люблю, Джейс. Собственное признание кажется более личным, чем бесхитростное, слегка неуместное Викторово. Талис самостоятельно льнет к нему, все ближе и ближе оказываясь к губам. Джейс не видит его глаз, но ему нравится думать, что они расслабленно полуприкрыты. И лишь затем Джейс осознает, что никогда прежде Виктор не признавался ему в любви. Слова остаются на подкорке, отпечатываются глубоко, въедаются. Рубильник в голове выключает приличие и неприличие, стирает границу брызгами на мутном стекле. Размывает быстрым движением тряпки. Джейс влажно дышит ему на щеку. Вязкость дыхания конденсатом оседает на коже. Виктор судорожно двигает головой, приоткрывая рот. Их губы встречаются. Это вновь едва ли похоже на поцелуй. Как на мосту. От одного этого осознания ошпаривает, током бьет. И Талис оголтело вгрызается в Виктора сильнее, теснее, ближе. Туго стискивает талию. Виктор глухо стонет, отстраняется не сильно, оставляя между их лицами промежуток в десяток дюймов. Смотрит расфокусированным, мутным взглядом, цепляется им за губы, но тут же вздрагивает, коротко облизывая свои. — Что, если проводник — это ты? Магия связана с твоим телом больше, сильнее, чем с моим, — тяжело дыша, Виктор идёт закрывать окно на негнущихся ногах. С громким хлопком ставни встречаются с металлической рамой. Сквозняк перестает волновать полупрозрачные занавески и лизать голые ступни холодом. Талис мягко сажает Виктора на собственный стул, на собственные колени. Тот податливо повинуется, заглядывая, однако, в глаза. У Ви взгляд больше не расфокусирован, не преломлен мутностью, но все так же голоден. Темен. Всепоглощающе, искристо возбужден, жаден, нетерпелив. — Но только от твоих прикосновений я что-то чувствую. Ты тоже был там. Ты тоже соприкоснулся с аркейном. — Я хотел этого. С тобой же это произошло… насильственно, — Джейс колет того в ключицу согнутыми фалангами указательного и среднего пальцев. Виктор небрежно ведёт плечом, осторожно уходя от прикосновения. — Не совсем добровольно. Возможно, дело в этом. — Возможно, — соглашается Джейс, спуская руки с линии плеч обратно на талию, а затем и на бедра. — Позволишь мне одну глупость? В Академии я бы хотел рассмотреть твою кровь под микроскопом. Мне необходимо понять, насколько сильно её анализ будет отличаться от здорового, человеческого. Пожалуйста? За все те разы, что Паудер была у них, он не раз слышал из её уст слово «канючить». Видел его в заметках Виктора. Пожалуй, никакое другое сейчас не подошло бы для описания чужой интонации. Нехарактерной для вечно колкого Виктора. — Хорошо. Я позволю. А ты не хочешь проанализировать ещё и собственную кровь? — Виктор ненароком задевает его лицо собственными волосами, вертится. Джейс чихает. — Будь здоров. Да, я хочу. — Не вертись, — Виктор на эту реплику встает, протягивая руку Талису. Джейс без промедлений вкладывает в его ладонь свою. — Я думаю, мне надо вернуться к работе. — О чем ты? Я думал, мы закончили на сегодня. — Мы закончили, я — нет. Набирать преподавателей из Зауна было самой отвратительной из возможных идей Хеймердингера. — Подожди, но ты же сам… — Я ассистент. И я единственный. Я был единственным из заунской «профессуры» у нас. И то только благодаря великодушию Хеймердингера. Я ведь рассказывал. Преподаватели, вчерашние студенты, уходят из Академии в угоду развития Зауна. Неудивительно. Поэтому завтра я опять буду вести лекцию по инженерной механике для 1, 2 и 3 курса. Джейс загорается. Виктор терпеть не мог и, видимо, до сих пор не может преподавать. У Талиса, впрочем, преподавание всегда вызывало особенный восторг. Он был, да и остается, человеком толпы. Зачитывать лекции с трибун, декларировать о любимом деле… он нуждается в этом. Возможность вновь вернуться в Академию и получить привелегию преподавания будоражит. — Хочешь, я могу заменить тебя? — это желание до жути сокровенное, но столь же внезапное. Если Виктор откажется, то ранит весьма ощутимо, сильно. Но это будет закономерным. Джейс напрягается, сильно сжимая губы. Виктор пораженно промаргивается. С чего вдруг он так ошарашен предложением Джейса? — Тебе будет не тяжело? — акцент Виктора становится совсем глухим. Он чуть заметно хмурится, складывая руки на груди. — Мне не будет тяжело, — произносит Джейс, оглаживая впалую скулу Ви. — Осталось только спросить дозволение у Хеймердингера, — мурчит, пригревшись под теплой рукой, Виктор. Официоз забавляет Талиса. — Спасибо, Джейс. Я помогу с подготовкой материалов. Виктор достает из папки-портфеля несколько документов и переплетов тетрадей. Они проводят остаток вечера, разбираясь с бумагами. Макулатура успокаивает. Как и работа с механизмами.