Туманность Бабочка

Мама сжимает его теплом, сжигает им. У Джейса болят лёгкие от того, насколько сильно она держит. Она поседела. Господи. Химена — он даже не уверен, что имеет право называть её мамой здесь, — плачет. Джейс уверен, что последнее, что ему хотелось бы услышать — это всхлипы своего родителя. Как же это больно. Они дерут душу. Мама молчит. И плачет.  Они не говорят. Мама смотрит на него. Что-то в этом взгляде царапает, разъедает ранее не видимой в нем обидой. 

***

Тяжелые ночи тянут за собой не менее тяжелые дни. Существование на тонкой грани между сном и реальностью. Попытки размазать, замылить эту неощутимую границу. Сон? А спал ли он сегодня?  Или находился в бреду?  Виктор показывает продвижения в собственных исследованиях, некогда бывших их общими. Джейс раз за разом подхватывает идеи, пытаясь отвечать с прежним энтузиазмом. Пожалуй, одна из немногих вещей, не дающих ему окончательно свихнуться. Разговоры с Ви, его горящие азартом глаза — последнее светлое пятно. Тоска по Мэл выедает душу, препарирует на живую, без анестезии. Стыдно. До хруста зубов и спазмически сжатых пальцев, до крошащейся зубной эмали и полумесяцев от ногтей на ладони. Джейс не чувствует боли. Разве что тоску. И стыд.  Скучает даже по Виктору и тем дням и ночам в лаборатории. По тем временам, когда мог беззастенчиво утыкаться в ворот его рубашки, трогая шею губами. «Джейс, ты меня отвлекаешь!». Виктор никогда бы не смог сказать этого здесь. Сейчас он иной: более податливый, мягкий, постоянно извиняющийся. В какой-то из дней, идя в заунскую лавчонку, Джейс цепляется за запчасти двигателя внутреннего сгорания. Виктор не должен быть против нескольких подшипников, поршней и пружин клапанов. И это помогает отвлечься, срабатывает. Талис занимается механической сборкой-разборкой деталей для упрощения совместного быта. Какие-то из них представляют собой более цельные, полные механизмы; некоторые — чересчур претенциозные, потому и работающие с большой натяжкой. Джейс вкручивает новый замок, меняет сломанный неловким движением прута. Давно пора. Время тягучее. Талис теряется в нём. Он ест, спит, делает всё, что делают люди, но не чувствует себя настоящим, живым. Он — оболочка. Его нет. Ни для общества, ни для самого себя. В голове — вязкий каучук, не пропускающий воду мыслей. — Ты меня слушаешь? — Виктор щелкает пальцами перед глазами, заставляя проморгаться и сконцентрироваться.  Отвечать приходится быстро, не думая над сутью вопроса и внятностью ответа. Джейс говорит первое, что приходит ему на ум:  — Прости. Я… отвлекся, — оправдываясь, он чувствует себя более нужным, но более уязвимым. Парадокс. — О чем ты говорил?  Виктор неудовлетворенно качает головой. Джейсу опять делается противоестественно стыдно. От одного этого взгляда, пойманного на себе. Виктор вновь не произносит лишних слов, только наблюдает за Талисом, анализирует. Холодно, сугубо научно. А затем, собираясь что-то сказать, он вдруг останавливается. Нечто во взгляде меняется. — Меня напрягает твое состояние, Джейс, — Виктор смягчается, сочувствует. — Расскажи мне, что тебя тревожит.  Талис набирает полную грудь воздуха. Холодный кислород проходит сквозь истерзанные, болезненно содранные губы; Джейс чувствует его каждой их трещинкой. Он дышал иначе все это время, более поверхностно. Его жизнь рухнула тогда. А теперь, кажется, рушится ещё раз. — Я умер. Меня нет. Меня это не тревожит, это, блять, жрет меня изнутри! Я не существую. Меня, черт возьми, нет в этой вселенной! У меня не осталось ничего. Нет связи ни с кем. И я сам это разрушил.  Виктор привычно укладывает собственную руку на Джейсово запястье. Паттерн. Джейсу необходимо сконцентрироваться на чем-то. Пусть этим «чем-то» станет покалывание и легкое жжение от касаний Ви. — Мы всё исправим, — щёлочь, реагент, разъедающий тонкий лёд слышится в его интонации. Тонкий лёд на пилтоверской плитке — сам Джейс и хрупкость его самообладания. Талис обнимает его, зарывается носом в волосы, вдыхая их запах. Он сладковат, однако сух. Виктор пахнет мелом и выстиранным постельным бельем. — Я обещаю.  Они сидят на кровати, никогда не застеленной, но всегда чистой, опрятной. Виктору глубоко плевать, где спать, а Джейс же со всей тщательностью подходит к смене перин. Осадок прошлого. Джейс может позволить себе пару быстрых поцелуев во впалые скулы. И позволяет. Виктор отзывчиво наклоняет голову, следуя за губами. — Что если это сон? Галлюцинация? Предсмертные видения перед полной смертью мозга? А наших тел не существует. И я попал сюда, потому что сам это выбрал.  — Джейс… — Виктор, это бред. Я понимаю, что брежу. Но мне некуда идти. У меня нет дома. Больше нет. Нет матери и Кейтлин, нет Мэл. У меня никого нет и я сам в этом виноват. Я даже не знаю, живы ли они в нашем измерении. И я не смогу этого узнать. Это не наш дом, не мой. Но мы не можем вернуться. Ты сам так сказал.  — До того, как я узнал, что в этой вселенной не уничтожен хекстек, — Виктор смотрит надломано, уязвимо. Кроме как не на мосту, Джейс ни разу не видел его таким. Здесь, в этом измерении.   — Я готов на всё, чтобы вернуться, — Талис прощает его в полной мере. Именно в этот момент, когда волосы Виктора скользят по собственному лицу, а сам он снова выглядит уж больно извиняющимся. Будто он когда-то злился. Бред. Они уже говорили об этом десятки раз. И Джейс раз за разом воспроизводил одну и ту же фразу-моветон. Но теперь Талис, кажется, отпускает прошлое, связанное с Механическим Вестником, полностью. В груди перестаёт вспыхивать страх. Виктор не навредит. Виктор не опасен. Виктор хмыкает. Неудовлетворенность всё же мнимая, больше похожая на видение или мираж. Как вся эта реальность. Они одинаково искусственны. Обрывки прошлой жизни то и дело пролетают перед глазами бумагой, пущенной по ветру. Причиняют боль и осознание. Всё это время, там, Джейс жил для других людей. За окном — прохладный август. «В Зауне всегда было холоднее, чем в Пилтовере», — услужливо поясняет Виктор. Талис знает об этом и без него. Кожа у Виктора тепловатая, но сухая, бумажная, совсем тонкая. Джейсу хочется теперь быть бережным с ним, как с теми воспоминаниями о прошлом. Приятными и нет, но любимыми и дорогими. Нога перестаёт болеть, но Виктор, его персональный врач, слишком беспокоится, чтобы дать снять ортез. Находясь в Пилтовере в какой-то из дней, идёт в лазарет. Приносит эластичные бинты и обезболивающие с самой подробной и морочащей голову инструкцией к применению. Виктор переживает больше его, Джейса. Больше, чем должен, учитывая обстоятельства. Это изрядно забавит.

***

Паудер — «девочка смышленная», потому, когда Виктор открыто просит рассказать ему о себе самом, она не может не проследить закономерность. И восторженно не ухмыльнуться ей, конечно, тоже не может. Она в разы спокойнее реагирует на вопросы Виктора про Вай. Виктор же в ответ беззастенчиво делится с ней историям про сестру из иной реальности. Едва ли Паудер верит в них, но всегда подхватывает. Из интереса. Уточняет. Виктор пристально смотрит ей в глаза в такие моменты, щуря свои. Что он пытается там увидеть? Экко не знает и доли того, что успело произойти за неделю отсутствия в собственном теле. Мысль кажется чересчур безумной, диковатой. Если в теле Экко находился некто другой, Экко из параллельного измерения, где была личность её, родного мальчика-спасителя? Чертежи изобретений, проекты неряшливы, это подмечает и Виктор, давая необходимые корректировки, направляя. Виктор рассказывает безумные вещи: про магию и сингулярность, упоминает мельком другую Паудер. Она же слушает с интересом. Экко заинтересованно наблюдает. Сначала настороженно, затем — более открыто. В какой-то момент смелеет настолько, что просит Виктора предъявить доказательства. Тогда Виктор приносит блокнот. Выборочно показывает некоторые из страниц с зарисовками. На восклицания Экко: «Недурно нарисовано. Не знал, что ты так круто рисуешь!», — отвечает сухо, что рисунки не его. И заметно приободряется. Все чертежи принадлежат Джейсу Талису. Экко, слыша это имя, округляет глаза и просит о личной встрече с ним. — Того человека, в доме которого умерла Вай, звали Джейс Талис, — в Паудер клокочет злость, когда Экко говорит об этом. Она не хочет мести, нет, это бессмысленно. — Он покончил с собой после её смерти. Вдруг разом приходит осознание бессмысленности всего происходящего. Желание разобраться выедается виной, тухнет. — Если ты можешь, Виктор, прошу, организуй нам встречу, — Паудер просит, канючит. Оказывается, ей удается преуспеть в этом существенно больше Экко. Во всяком случае, с Виктором. — Нам есть, что обсудить. — Я поговорю с ним, — заверяет Виктор, покачивая кресло с колесиками ногой. — Думаю, ему нужно время. На всё. И мне тоже, — и резко толкает то в угол комнаты.

***

Джейс занимается конструированием обогревателя, возится над секциями радиатора, когда Виктор появляется в дверях дома. Ви уставший. Талис замечает это сразу, ибо Виктор абсолютно не умеет скрывать собственной усталости. Он сильнее опирается на трость в такие моменты, из-за чего та, при соприкосновении с половицей, звучит более приглушенно. Джейс выучил чужие манеры вдоль и поперек. Вплоть до того, сколько ударов тростью необходимо, чтобы преодолеть расстояние до стола. Сколько шагов. Подгадывает-высчитывает момент, когда Виктор оказывается рядом, чуть откидывает голову, чтобы посмотреть в глаза. — Ты молодец, Джейс, — гладит по плечу, говоря это. Целует в макушку. Талис чувствует отчаяние, мешающейся с невольной гордостью от похвалы. «Ты молодец, Джейс». Будет ли обогреватель, сделанный из заунского мусора, работать? Вопрос хороший, риторический скорее, ибо Талису безразлично. Он собирал его даже без чертежа на синьке, с целью занять чем-то беспокойный мозг. — Это всё равно бессмысленно. Обогреватель летом, когда здесь и без того есть электричество и отопление — верх глупости. Джейс расположился за столом. Ему осталось лишь накрыть каркас и оголенные пластины нагревателя секциями радиатора. Перед этим необходимо соединить вольфрамовые пластины. Действие за действием. Пустая последовательность. — Ты занимаешься полезными вещами, я про это. — Я просто повторяю привычные действия из прошлого, — Джейс машинально чешет бровь, проходясь по тонкой полосе шрама на той. Бормочет: — Скажи спасибо, что не кую прямо здесь. Виктор лениво усмехается, присаживаясь на колени перед практически собранной конструкцией. Трость остается припертой к столу. Ви хмыкает, подхватывая отвертку со стола. Принимается то ли откручивать, то ли закручивать винты. Пересобрать, что ли, хочет? — Это помогает? Реальность сейчас слишком напоминает иллюзорное прошлое. То, в котором всё было хорошо. Джейс заканчивает манипуляции над секциями радиатора, осознавая, что его, вероятно, прийдется пересобирать после. Слишком кривой. В кузнице он мог бы справиться куда лучше, куда быстрее. Качественнее. — Как видишь, — Джейс отвечает по инерции, будучи сконцентрированным, нет, не радиаторе. На воспоминаниях. — Очень давно, в лаборатории, мы тоже собирали обогреватель своими руками. Потому что ты постоянно… — Мерз, — Виктор заканчивает за него. — Да, я постоянно мерз, и ты решил сделать мне довольно специфический подарок. Я помню. — Тебе понравилось, — Талис смущенно улыбается. Тот обогреватель по конструкции ничуть не напоминал этот. Тот был тепло-вентилятором, собранным Джейсом под чутким руководством коллеги. Он был страшно шумным, но мог дать фору в эффективности любому другому из аналогов. Именно за счёт их хекстековой мечты внутри. Они снова партнеры. Талис присаживается на колени, на пол, к Виктору. Нога отвечает на соприкосновение с паркетом невыразительной, тупой болью. Джейс забирает отвертку из чужих пальцев и начинает осторожно прикручивать сектор к креплениям в основании. Работа несложная, механическая, но именно она расслабляет лучше всего. Виктор подхватывает венец со стола (они беспорядочно валяются и на полу), начинает рассматривать. Зыркает на Джейса после так, что по одному только взгляду его читается слишком явно: «Зачем ты это вообще купил?». Джейс не считает необходимым отвечать, что изначально строительство обогревателя не входило в его планы. — А в Академии так и не узнали, что там был хекс-самоцвет. Это осталось нашим секретом, — Виктор мягко улыбается. — Сегодня Экко потребовал знакомства с тобой. Сказал, что ты круто рисуешь. Джейс, посмеиваясь, проезжается по паркету, двигаясь ближе к Виктору. — Ты показывал им свой блокнот? — Наш блокнот, — наша хекстековая мечта. — Там есть и твои записи тоже. И зарисовки, — Джейс ненавязчиво приобнимает Виктора за плечи, пока тот продолжает: — Так что? Ты не против?