Смотри на меня

      — Как думаешь, если меня вывернет, Уэйн лишит премии за непрофессионализм?       С трудом отрываю взгляд от пяти пар ступней с бирками, выложенных в ряд на голой земле, как на витрине, и оглядываюсь по сторонам. Глушь. Это место даже описаниям не поддается. Неприглядный пустырь, расположенный не так далеко от Нью-Пари, но необозримый благодаря возвышающемуся кургану доштормовых времен. Идеальное место, чтобы спрятать трупы. И сжечь.       Жаль, того, кто привез их сюда, спугнули. Местные подумали, что некто нелегальный товар сбыть хочет, вызвали полицию, а, когда из грузовика один за другим тела выносить начали, заорали. Преступники прыгнули в кабину и свалили в закат.       Смотрю на время — семь утра. Вернее, в рассвет.       — Уэйн на выездах не появляется, у него целиком офисная работа, так что не стесняйся. Только в кусты отойди.       Окидываю Кея обеспокоенным взглядом. Держится. Хотя дышит поверхностно, словно кислород экономит. Говорят, люди, лишенные одного органа чувств, восполняют недостаток информации об окружении другими. То есть осязание и обоняние у Кея должны работать на все двести процентов. Черт, мерзость.       — Сам как, нормально?       — Нет, Лу, не нормально, но бывало и хуже.       Чтобы ответить, ему приходится вздохнуть и трижды прочистить горло, а я даже представить не могу что-то хуже приторно-сладкого запаха разложения, исходящего от тел на расстоянии шага. Эксперты по жмурикам успели к нашему приезду выяснить, что самая первая жертва гниет уже вторую неделю. Остальные умирали по очереди с разницей в несколько дней. Неудивительно, что запах так бьет по рецепторам.       Взгляд возвращается к пальцам ног с прослеживающимся грязно-зеленым оттенком, выше — только белое полотно, покрывающее тела до макушек.       Тошнит. А если кусты поливать все же придется, то только обжигающим горло желудочным соком, потому что завтрак я послушно пропустила, хотя сначала не приняла всерьез слова Эвана о «самой тошнотворной картине, что мне когда-либо приходилось видеть». Хочется выплюнуть легкие вместе с желудком, все равно чувство, что есть я теперь не смогу до конца жизни.       Судя по выражению лица и скрещенным на груди напряженным рукам — Кей тоже.       К нам подходит мужчина в химзащитном костюме. То ли маска виновата, то ли невнятная речь в попытке не дышать, но его слова мы разбираем лишь с третьего раза:       — Долго любоваться будете? Их оформлять вообще-то надо.       — Мы ждем команду, — меланхолично отзывается Кей, кивая на что-то за моей спиной. — А вот и они.       Угадал. По походке? Хотя их дуэт довольно сильно выделяется. Перекаченный клоун и мертвая невеста из доштормового мультика.       Оборачиваюсь, встречаясь взглядами с Эваном и Мэл. Выглядят они потрепанными, но взбудораженными находкой. Эван убирает волосы в хвост на затылке и становится перед нами в позу шкафа, широко расставив локти и уперев руки по бокам.       — Ну что, ребятки, сдвинулись с мертвой точки? — Может стоит намекнуть, что чувство юмора у него на уровне малолетнего обдолбыша? — Никто ведь не завтракал, как я просил? Если что — на трупы не блевать.       Дурацкая попытка разрядить обстановку проваливается под толстый лед нашего с Кеем общего настроения.       — Мы тут уже полчаса стоим. — Сглатываю вязкую слюну. — Нанюхались, и пока без рвотных позывов.       Эван снисходительно улыбается, делает шаг навстречу, касаясь указательным пальцем кончика моего носа:       — Ты только услышала, — барабанит подушечками по вискам, — еще не увидела.       Перехватываю его запястье, но Эван выворачивает руку, играючи освобождаясь. Вроде даже взбодрился чуть-чуть.       С ироничной усмешкой качаю головой.       — Мы сюда работать приехали или в пятнашки поиграем?       — Хочешь, чтобы тебя пощупали, Рид?       Широкая ладонь лохматит мне волосы.       Да он, блять, нарывается.       Скидываю руку и отстраняюсь, не прерывая зрительный контакт, в надежде, что и без слов понятно, в какое место я ему эту руку запихну, если продолжит. Йонас давно предлагал мне повесить на лоб табличку «не лезь — убьет». Жалею, что не послушала его тогда.       Эван направляется к белым покрывалам, бросая на ходу:       — Научил бы ты ее парочке приемов, а то только взгляд устрашающий.       Не сразу понимаю, кому адресованы слова, пока Кей не отзывается.       — А ты бы не трогал.       Спасибо. Двумя руками «за» такое предложение.       Мэл выдавливает слабую улыбку, но остается молчалива. Ее непослушные волосы заплетены в толстую тугую косу, а неизменные круги под глазами кажутся еще темнее в предрассветных сумерках.       Вчетвером мы встаем под направленный на первый труп свет прожектора, а я едва успеваю остановить Кея от того, чтобы наступить на ладонь, торчащую из-под покрывала.       — Все готовы? — спрашивает Эван, и этот его неожиданно серьезный мрачный голос посылает волну холода по позвоночнику.       Воображение не успевает нафантазировать самые страшные картины, когда одна из них оказывается перед глазами. Эван откидывает ткань, кровь отливает от моего лица, а желудок скукоживается до размеров ногтя на мизинце. Воздух застревает в горле. Черт, надо было выплюнуть легкие, пока еще был шанс. И дело даже не в виде зеленоватой гниющей плоти, просвечивающейся через ссохшуюся пергаментную кожу, паутине вен или обескровленных распахнутых в немом крике губах.       — Его глаза… — в недоумении шепчу я.       Твою мать.       — Что с ними?       Понимаю, что Кей не видит, но не могу подобрать слов, чтобы объяснить. Стою, стуча зубами, открываю и снова закрываю рот, словно рыба, выброшенная на берег.       Эван решается заговорить первый, кидая на нас странные взгляды:       — Кхм… Роберт Торн, двадцать девять лет, аквакинетик. Первая наша жертва. Сложно узнать, да? — отступает на шаг, прикрывая нос рукавом. — На лице кровь вследствие свойственных псионикам кровавых слез…       — Свойственным? — перебиваю, едва ворочая онемевшим языком. — Это случается не так часто, как ты думаешь, а у него будто все шесть литров из глаз вытекло.       — Ты почти угадала.       Резко поднимаю на него глаза.       Че за бред? Даже будь это физически реальным, какой нужно словить перенапряг, чтобы так случилось? Аквакинетик… Он океан пытался поднять?       Эван делает неопределенный взмах рукой:       — Эксперты так предполагают, потому что тело почти полностью обескровлено, а других открытых ран не обнаружено.       Казалось бы, день только начался, а я в нем уже потерялась.       Мэл наклоняется над телом, осматривая налитые кровью белки глаз на выкате, потемневшие и высохшие дорожки крови по щекам, шее и ниже. Черт, и ей нормально вот так вот?       — В доштормовые времена в таком обвиняли вампиров, — спокойно произносит она. — Я в фильме видела.       Эван мягко отвечает ей:       — Да, милая. Но даже тогда вампиры были всего лишь вымыслом.       Кей, наконец, отмирает:       — Хотите сказать, он умер от перенапряжения от использования пси?       — Вероятно, но пока не точно. Они все. Более того… — Эван проходит вдоль ряда трупов, по очереди называя каждого и снимая с него покрывало. — Вторая жертва — Эмили Шарак, эмпатик. Обезвоживания нет, но лицо обезображено, под ногтями ошметки ее же кожи, будто она ее с себя живьем сдирала. Дальше Малькольм Теренс, пирокинетик. Его внутренности выжжены изнутри.       Тупо пялюсь сначала на рваные раны на лице молодой девушки, а потом на странно обугленные конечности мужчины, фотографии которых я еще вчера рассматривала на планшете. Тогда в их глазах кипела жизнь, желания, стремления, а теперь безвольные тела пожирают паразиты. Я знала, что живыми их найти шансов практически нет, была готова к этому, но, чтобы в таком виде…       Шутка про желание выплюнуть органы перестает быть шуткой. Меня пробирает сильный приступ кашля, и я отворачиваюсь, сгибаясь пополам.       Кей невесомо отводит выбившуюся прядь волос мне с лица:       — Отойдешь?       — Нет, я нормально. Сейчас отпустит.       Прокашливаюсь еще несколько раз, сглатываю слюну и снова поворачиваюсь, кивая в знак, что готова слушать дальше. Эван, к счастью, никак не комментирует.       — А еще у нас парочка новых ребят, которых мы в расчет не брали.       Два последних полотна сброшены. Девушка и парень, совсем молодые, но также изуродованы. И, судя по отметинам на коже, перед нами еще один пирокинетик и…       — Телекинетик?       — Да, Рид. Своих издалека?       — Пальцы вывернуты, шея в неестественном положении, переломана, нос разбит. Кости раздроблены, будто она телекинез на себя применяла. Какие еще варианты?       Эван кивает, поджимая губы:       — Все верно.       — Как такое возможно? — бесцветным голосом спрашивает Кей. — Кроме эмпатиков и хилеров никто не может применять пси на объекты, обладающие волей. Тем более на себя. Никто в здравом уме даже пытаться не станет.       — Вряд ли они делали это по собственной воле, но здесь действительно слишком много нестыковок, тонна вопросов, а ответов практически нет. — Эван присаживается на корточки у последнего тела, прослеживает в воздухе двумя пальцами линию вен девушки. — Сохранившегося биологического материала так мало, что медики даже не смогли взять все положенные анализы. Они ждут дополнительное оборудование, и, боюсь, после опознания этих несчастных придется еще покромсать, чтобы узнать хотя бы точную причину смерти.       — Всё равно станут пеплом. — Завладевшая безраздельным вниманием трёх пар глаз Мэл пожимает острыми плечами. — По закону всех сжигают. Иначе места хоронить не хватит.       За непродолжительное время нашего знакомства, я так и не успела понять, то ли челюсть у неё тяжёлая, то ли слова платные, но как рот откроет, так хоть стой, хоть падай. Хоть задумайся. Бред, а, зараза, в самую суть.       — Твоя правда, — бурчу себе под нос, зная, что все, кому надо, услышат каждое слово. — Земля не резиновая.       Раньше огромные пространства были усеяны могилами, как клумбы цветами. Люди приходили, горевали по своим близким, некоторые разговаривали с мрамором, будто он был связующим звеном между жизнью и смертью. Теперь погибшие обращались пылью, разносимой ветром над обрывами. Мой отец среди таких.       — Личности установлены? — спрашивает Кей.       — Да. Родным уже сообщили. Сутки на траур и другие формальности, а завтра разделимся и поедем опрашивать. Телекинетик ваша.       Мы с Кеем коротко переглядываемся и киваем.       Рассматриваю незнакомые бледные лица еще несколько секунд, прежде чем с губ слетает беспокоящий вопрос:       — Почему эти двое не мелькают в наших файлах?       — Думал, ты уже не спросишь, Рид. — Эван тяжело поднимается и некоторое время копается в телефоне. — Так. Стефан Лепаж. О пропаже заявил отец шесть дней назад. Похищение под камеры не попало, но следователи составили примерный маршрут. Его взяли где-то на подходе к дому.       Вот дерьмо.       Пальцы начинают подрагивать. Сжимаю ладони в кулаки, будто это поможет успокоиться. Вот только ни хрена. Чувство пустоты и отстранённости, поселившееся в груди и трепетно взращиваемое мной, дабы отделить работу от личных переживаний, начинает давить, выламывать ребра, надуваясь изнутри, как воздушный шарик.       Кей придвигается ближе, не поворачивая головы. Или показалось?       — И… — Эван тыкает пальцем в экран телефона несколько раз. — София Нуар. О пропаже вообще не заявляли. Муж утверждает, что они поссорились три дня назад и девушка уехала к матери. На звонки не отвечала. Мать впервые о таком слышит. Камеры зафиксировали, как она с чемоданом садится в машину. Больше ее не видели.       Наступившая тишина сдавливает виски, сердце с трудом качает стылую кровь. Твою мать, Тина…       Мэл не сводит с меня взгляда темных глаз, отражающих мое собственное лицо. Хмурое, напуганное, побледневшее. Черт, они же не знают, наверняка.       Эван убирает телефон в карман.       — Заметили?       — Никаких клубов, — говорит Кей.       — Никаких клубов, — звучит в подтверждение. — Похоже, наши преступники вдруг сменили почерк.       Или не вдруг.       Облизываю пересохшие губы.       Это не просто так. Логика есть, только мы ее еще не видим. И от того, как быстро наша дримтим раскусит схему, зависит количество будущих жертв.       — Мы пробили еще дела о похищениях. — Эван кидает короткий взгляд на свою жену и снова переводит внимание на нас с Кеем. — Более-менее похожее нашлось одно. Несостоявшееся. Ты же догадывалась, Рид, и была права.       О да. С самого начала, несмотря на много нестыковок, я не хотела оставлять идею, что нападение на Малую — часть большого плана по, мать его, геноциду псиоников какими-то неосторожными придурками. И методы у них страшные.       Глубоко втягиваю носом воздух, заполняя легкие сладковатым ароматом. Все еще противно, но это уже не главная моя проблема.       На выдохе отвечаю окрепшим голосом:       — А я всегда говорила, что интуицию нельзя посылать на хер.

***

      — Голодная? — спрашивает Кей, как только мы заканчиваем сопоставлять материалы дела с новыми данными. Плюс две жертвы, минус семь часов моей жизни. Логики по нулям. Херовая арифметика.       — Как ни странно, да, — отвечаю, вспоминая недавние мысли, что и кусок пиццы больше в рот не засуну.       — Отлично. С меня ужин.       Откладываю планшет, лукаво улыбаясь напарнику.       — С чего вдруг?       — В «просто так» не поверишь? — Кей устало вздыхает, принимая молчание как ответ. — Тогда считай это благодарностью за то, что поможешь мне доделать отчеты. Если бы я мог второй раз лишиться зрения, то это бы случилось сейчас.       Он трет глаза, приспуская очки и давая возможность рассмотреть уже подживающую рану на виске. Все не так страшно, как было пару дней назад — небольшая припухлость с ярко проглядывающей синей веной и тонкая полоска царапины, выползающая из темной растрепанной шевелюры. За оправой почти не видно. Однако заметила не только я.       Эван издает резкий смешок так громко, что лаборанты в нейлоновых костюмах наверняка принимают нас за чокнутых.       — Только не говори, что ты упал.       — Тогда не спрашивай.       Его перевоплощения из клоуна в профессионала и обратно действуют на нервы, но самое поганое — я начинаю привыкать. Этот светловолосый недобог и без Мьельнира стучит по мозгам так, что сама себе уши отрезать готова, только бы не слышать глупые подколы и каламбуры. Но стоит ему, как оборотню, скинуть шкуру шута, и он предстает спецом в своем деле. Серьёзным и вовлеченным.       Откидываюсь на спинку неудобного стула, возвращаясь мыслями к Кею и его предложению.       — Значит, коварный умысел, Стоун?       — Неееет, — тянет он, улыбаясь. — Это чтобы тебя совесть не ела.       — Такой не водится.       — Тогда просто ужин, — говорит, делая акцент на втором слове.       Не могу перестать пялиться на зеркало его очков, расслабленные пальцы, поправляющие прическу, и поднятые уголки губ.       Сегодняшний день не попадает в топ самых лучших дней моей жизни, и я рассчитывала как можно скорее оказаться под теплым душем, а потом лечь в кровать и заменить мельтешащие перед глазами картины пяти людей, которые больше не обнимут своих близких, не забегут в ближайший магазин, прячась от дождя, не обожгутся утренним кофе, яркими снами или хотя бы до потрясающего пустой темнотой.       Однако ужин на халяву звучит слишком притягательно. Ну ладно, ужин в компании Кея звучит еще притягательнее. Да и вообще, как будто мне нужны причины.       — Просто ужин. — Я снова беру планшет в руки, последний раз проверяя написанное с удвоенной скоростью. — И с отчетами я просто помогу, напарник.       — Договорились. — Кей тоже отводит взгляд, возвращаясь к работе. — Напарник.       В голову приходит странная мысль, и я не могу ей сопротивляться.       — Только сначала прокатимся в одно место.       Спустя еще почти час жду Кея у байка. Солнце клонится к закату, окрашивая зеленый холм, редкие деревья и остекленные высотки вдалеке теплым оранжевым оттенком. Красиво. Только прохладно.       Натягиваю рукава белой блузки на запястья и обнимаю себя, чтобы унять дрожь. Черт дернул куртку не взять. Утром, согретая одеялом и горячим душем, я не заметила холода, днем пряталась от палящих лучей солнца, а к вечеру пытаюсь удержать остатки тепла любыми способами. Сезон дерьмовой погоды, когда не знаешь, то ли до лифчика раздеться, то ли десять слоев одежды напялить.       Кей подходит с охапкой покрывал, улыбаясь в ответ на мои подозрительно прищуренные глаза.       — Надеюсь, это не те, которыми трупы укрывали.       — Нет, конечно. Здесь парочка пледов, я у Эвана ст… Одолжил.       Губы трогает ироничная усмешка.       — Мне больше нравится слово на букву «с».       Нет, Лу, не «секс». Там было другое слово.       — Мне тоже.       Что? А, стащил, точно.       Когда сворачиваем на бездорожье, мотоцикл нещадно потряхивает, а Кей сильнее смыкает кольцо рук на моей талии. Не так, чтобы рёбра трещали, но воздуха становится мало. Почувствовав неудобство, он ослабляет хватку.       Мы не разговариваем, пока пробираемся через часто высаженные плотными рядами деревья, выходим на крохотную поляну и раскладываем один плед на влажную от постоянно отбрасываемой деревьями тени траву.       Мы не перекидываемся и парой слов, когда достаточно тепло одетый Кей отдает мне второй плед, и я накидываю его на плечи, прогоняя набежавшие мурашки.       Мы не говорим вообще, отдаваясь тишине, разбавляемой шелестом сухих, но еще не опавших листьев и звуками дыхания друг друга.       Не помню, когда в последний раз чувствовала себя так свободно. Особенно с последними событиями. Ссора с Романом, ранение, второе нарекание, стрельба в переулке, нападение на Тину… Ничего не забыла? Из поганых событий вроде все.       Мысленно хлопаю ладонью по лбу. Надо же было заразиться пессимизмом. Если он передается половым путем, то, ясное дело, от Йонаса.       Кей сидит рядом, плечом к плечу со мной, едва касаясь. Читает ли он? Чувствует? Понимает? Молчит…       Бросаю на него быстрый взгляд и не могу больше отвести.       Новое назначение, дело, где я могу помочь спасти жизни, разговор по душам с Малой впервые за долгое время, окончательный разрыв с Йонасом, от которого стало легче нам обоим, и знакомство с Кеем Стоуном.       Крэп. Рассуждаю, будто в вену сахарный сироп вкололи. Да и плевать.       Тянусь к нему, пока не передумала, и целую в щеку.       — Спасибо.       — За что?       — За то, что рядом. Просто, молча, без попыток влезть в душу.       Кей мягко улыбается.       — Я рад быть здесь, Лу.       — Спасибо, — повторяю.       Кей запрокидывает голову, оглядывая высокие кроны деревьев. Повторяю за ним, пытаясь представить, что он видит. Покачивающиеся темно-зеленые макушки на фоне пока еще светлого закатного неба похожи на вечно меняющуюся картинку в калейдоскопе. Скидываю плед и закрываю глаза, отдаваясь ощущению ветра на коже. Она сразу покрывается мурашками, но мне все равно.       — Здесь так уединенно, — тихо произносит Кей. — Будто мир уменьшился и за деревьями ничего нет.       Знаю, что он не ждет ответа, но спустя долгие минуты меня прорывает на разговор.       — Тома показал. Друг, — зачем-то уточняю. — По пути было, вот и вспомнила про это место. Иногда полезно на время оставить проблемы где-то там, за границей леса. Они не исчезнут, но…       — Уже не кажутся неразрешимыми.       — Да.       Время плывет вслед за облаками, а мы его не торопим.       Обратно идем уже в сумерках, держась за руки, чтобы Кей не заработал еще пару шишек.

***

      Квартира у Кея, что называется «восхищаться и плакать». Просторная, богато обставленная, но уютная. На балконе и внутри множество горшков с растениями, а кругом куча высокотехнологичных устройств, каждое из которых наверняка стоит больше моего жилого блока со всем содержимым, включая обе мои почки.       — Ты восстания машин не боишься?       Из кухни тянется шлейф потрясающих ароматов, а желудок проклинает мою работу со всеми этими трупами. Еще бы, голодовка не по расписанию со вчерашнего вечера.       Кей смеется:       — Тогда нас ничто не спасет — техника кругом. Предпочту умереть от своей, она роднее.       Пока он суетится с ужином, нащупывая тарелки в шкафчике, я медленно передвигаюсь из угла в угол, с любопытством осматриваю антураж со странными деталями. Хотя об их предназначении догадаться не сложно.       Ножки стульев из темного дерева у самого пола неаккуратно окрашены белой флуоресцентной краской. На светло-серых диванных подушках по углам чернеют вышитые галочки. Такие же виднеются то тут, то там на другой мебели. Дверные косяки и ручки выделяются угольно-черным пятном.       Проглатываю смешок, когда нахожу едва заметные отпечатки пальцев, по нетерпению оставленные на окрашенных впопыхах участках, и долго смотрю на Кея, пока он не замечает. Спокойный, сдержанный, уставший от неискренности, а потому прямо обозначающий свои границы. Такое он производит впечатление. Черт, да он даже стреляет в людей с потрясающим самообладанием, но при этом не хладнокровно. А тут — в его жилище — чувствуется импульсивность. Будто однажды предохранитель сорвало.       О чем я вообще? Парень зрение потерял, тут любой не выдержит… Даже на таком чистом, как он, травма оставила след. Глубокий, въевшийся, непрестанно саднящий.       Поднимаю упавшую с листьев фикуса ленту и аккуратно привязываю ее на место, повторяя про себя как мантру — не мое дело, не мне его судить.       Кей проверяет что-то в телефоне, а потом быстро находит меня взглядом:       — Вина?       Прячу за задумчивым выражением ироничную улыбку, не желающую покидать губ. А не слишком ли этот вечер похож на свидание? Не то, чтобы я часто бывала на настоящих свиданиях. Самое приличное — один парень как-то пригласил в бар, потому что там была акция на пиво. Нас хватило на полчаса и две бутылки каждому, а потом свидание превратилось в очередной трах на заднем сидении его полуразваленой машины. Романтика не для Термитника. И не для меня.       — Мне домой ехать.       — Еще рано — успеешь протрезветь. Мы немного. Чтобы ночью утреннее зрелище не снилось.       — Было бы неплохо.       Кей ловко лавирует между помеченными углами, видно, что чувствует себя, как рыба в воде. Мы ужинаем, болтая о всякой ерунде, а потом вместе доводим отчеты до идеала. Под конец глаза болят у обоих, но я чувствую себя сытой и довольной, как никогда. Вино действительно помогает расслабиться и притупить воспоминая об обезображенных псиониках, что еще совсем недавно занимали все мои мысли. Время летит, алкоголь испаряется из крови слишком быстро, но Кей не прогоняет, а я не спешу уходить, рассказывая очередную байку с интернатовских времен и все больше расслабляясь под его тихий смех и, черт возьми, млея от безраздельного внимания.       В половине одиннадцатого ночи — охренеть! — Кей устало зевает и трет глаза. Крэп, засиделась.       — Ты везде ходишь в очках? Неудобно же.       — Дома снимаю. Обычно.       — Не проблема. Меня не смущает.       Он поджимает губы.       — Не сейчас, Лу.       — Извини, — ну вот опять я об одном.       — Брось, ерунда. Просто не хочу портить прекрасный вечер.       Кей наклоняется через стол, тянет руку за рабочим планшетом, но по пути цепляет мой бокал, опрокидывая. Хорошо, что вино давно во мне, и лишь три крохотные капли брызгами остаются на поверхности стола.       — Черт. — Кей нащупывает целый бокал и ставит его подальше. — Твоя одежда в порядке?       — Да, все мимо. Но стол ранен и истекает кровью.       Хочу снова вернуть прежнее настроение и покинуть напарника на веселой ноте, но он лишь хмурится. Так явно, что даже очки не мешают разглядеть глубокую морщинку между бровей.       — Не привык еще?       — Так заметно?       — Не поэтому, — отвечаю, кивая на бокал. — Иногда ты будто злишься.       Кей невесело улыбается одним уголком губ, кладет обе ладони на стол, играя пальцами и рассматривая их на фоне темной поверхности.       — Полгода достаточно, чтобы смириться, но слишком мало, чтобы научиться жить, как раньше.       — Относительно.       — Относительно.       Между нами повисает немой вопрос. Я задаю его мысленно, но так очевидно, что понял бы даже ребенок. Не говоря о взрослом эмпатике.       Что бы сделала я? Промолчала или поделилась? Мы знакомы пару недель — ничтожный срок.       «Относительно», — добавляет внутренний голос.       Однако я не успеваю насчитать и одного вздоха, когда Кей начинает говорить:       — Я был телохранителем у одного важного человека. Ее звали Риса. Кое-что случилось, и она попала в больницу, а я дежурил рядом. По просьбе отошел за водой к автомату в главном холле. В тот день произошел теракт в одном из храмов.       Полгода назад… Пытаюсь вспомнить, что мелькало в новостях в то время.       — Взрыв? Тогда вроде во время службы бомбу взорвали.       Кей заторможено кивает.       — Толпа раненых, паникующих людей ворвалась в здание больницы ровно в тот момент, когда я был там.       — Черт…       — Меня просто понесло потоком. — Резко хочется курить, чтобы хоть немного успокоить подрагивающие нервы, а трагичные воспоминания даже не мои. — Сотни пострадавших в истерическом состоянии. Каждое прикосновение, как удар током. Помню, как глаза заливало кровью, а внутри все… горело. Наутро я проснулся в соседней палате. Чувствовал себя нормально. И видел тоже.       — Значит, зрение похерилось позже?       — Медленно, мучительно. Я думал, что настоящая пытка — одновременно ощущать сильнейшие эмоции сотни испуганных людей. Но, как оказалось, страшнее осознавать, что ты в последний раз видишь собственные руки и завтра проснешься в полной темноте.       Не знаю, что сказать. Не знаю, можно ли дышать. Ничего не знаю.       — Такого я представить не могла.       Кей наклоняет голову:       — А какие были варианты?       — Ну… Более героические.       Он не видит моей усмешки, но должен почувствовать. И да, усмехается так же искренне и расслабленно откидывается на спинку стула.       — Развлекаешься? Наверное, не за каждой раной стоит война. Жизнь может покалечить случайно, досадно и глупо.       — А мы ничего не можем с этим сделать.       Некоторое время мы молчим, но напряжения нет. Наоборот, становится еще легче и свободнее, хотя куда там. Становится приятно, тепло, до странного близко. А хочется еще ближе…       — Гюллер вызывал недавно. Он буквально плюется твоим именем. Намекал, где надо… подтолкнуть. Чтобы повод был выгнать.       Че? Твою налево!       — Сука, вот же мразь!       — Расскажешь, чем так не угодила?       Злость кратковременно вскипает в венах. А вместе с ней осознание, что Кей поделился «особым заданием», а значит, не собирается меня подставлять. Две противоборствующие эмоции разносят друг друга на мелкие щепки, оставляя после себя безразличие.       Да и похрен на Гюллера. Если карма есть — однажды у него отвалится член в самый пикантный момент.       — Откровенность за откровенность? — спрашиваю, разминая запястья.       — У тебя все по бартеру?       — Разве это не справедливо? Принимать и отдавать равноценное.       Кей подпирает голову рукой, выглядя при этом так расслабленно и непринужденно. Ну а что? Его же квартира — имеет право. Это я тут от вина несанкционированно расползаюсь по столешнице.       — Ты не спрашивала. Я рассказал, потому что сам хотел. И спрашиваю, потому что мне интересно. Мне интересна ты, Лу.       Прямо, честно, не скрываясь. Крэп. Откуда ты взялся, Кей? И почему я так быстро тебе открываюсь?       — Все просто. Гюллер курировал мое первое дело. После удачного исхода позвал к себе, тарталетками задабривал, коленку пощупал. В общем трахнуть захотел. Ну я и послала. Думала, с работы вышвырнет, но что-то у него не вышло. Хотя палки в колеса до сих пор вставляет, злопамятная гадина.       Размазываю пролитые капли по поверхности стола, наблюдая, как они расслаиваются и снова сливаются в единое целое. Хм… Забавно.       Кей не меняется в лице:       — Не скажу, что я удивлен. Слухи ходят. Ты молодая, амбициозная, симпатичная очень. Рано или поздно кто-нибудь захотел бы видеть тебя в своей постели.       Качаю тяжелой головой, однобоко улыбаясь.       — Ты не знаешь.       — Чего?       — Симпатичная или нет.       — Доверяю словам Эвана.       Стоп. Вот это поворот.       — И зачем ему это говорить?       — Я спрашивал.       Разум услужливо подкидывает воспоминание, как Кей и Эван болтали несколько часов, пока мы с Мэл ждали назначения. Те странные взгляды на меня, смешки и безучастный взгляд Эвана, рассматривающий меня, как лот на аукционе.       — Охренеть.       — Не смущайся. Так я могу хоть как-то представить того, с кем взаимодействую.       Ну, конечно. В этом дело. Похоже на блеф.       — И со всеми ты так?       — С теми, про кого интересно узнать. Не трогать же мне каждого.       Брови взлетают в удивлении. С этого момента можно и поподробнее.       — Это работает?       — Конечно, через прикосновение можно узнать намного больше. Особенно эмпатику.       — Ок. Давай.       Его смех заглушает стук собственного сердца.       Думаешь, шутка? Да ни хрена.       Встаю со стула и приближаюсь, останавливаясь, только когда между нами остаются считанные сантиметры. Кей запрокидывает голову и, все еще задорно улыбаясь, окидывает меня неверящим взглядом. Беру его за руку, желая доказать, что настроена решительно.       Кей задерживает выдох. Надолго. Так, что я начинаю переживать, не перестал ли он дышать вообще. Спустя минуты, показавшиеся часами, произносит:       — Сегодня мне показалось, что ты не очень тактильна.       Пожимаю печами.       — Если это поможет тебе представить, то я не против. Или уже привык разговаривать с пятном?       — Лу…       — Давай, Стоун, не мнись.       Еще секунда промедления, и Кей встает, а у меня мгновенно перехватывает дыхание. Касаться будет, читать. От него ничего не скроешь, не утаишь. Странно одновременно хотеть этого и смущаться.       Кей тянет руку, промахивается и лишь цепляет волосы. Коротко смеется, а уже через секунду я присоединяюсь нему, то ли от щекотки, то ли от неловкости.       Успокоившись, пробует снова. Осторожнее, нежнее.       Наши лихие улыбки одновременно меняются сосредоточенностью, а дыхание сбивается, становится тяжелым и громким. Словно нет других, словно мир исчез, решив оставить нас наедине.       Вздрагиваю, когда теплые пальцы касаются моих разгоряченных щек. Кровь шумит в ушах, как сумасшедшая, мешая думать, но позволяя чувствовать больше, ярче. Подушечки мягко скользят вниз до линии челюсти и отрываются от кожи, но только чтобы вернуться более смелым движением.       Кей держит мое лицо в ладонях, поглаживая, скользя большими пальцами по мочкам и дальше за уши и снова возвращаясь к щекам. Скулы, уголки бровей, линия волос. Касание проходит по носу, разглаживает морщинку на лбу, и едва цепляет ресницы.       Выражение его лица нечитаемо.       Прикрываю глаза, отдаваясь ощущениям и окончательно капитулируя перед влечением, что уже невозможно отрицать. А он? Чувствует то же самое?       Пальцы касаются прикрытых век и снова спускаются ниже. Одна рука зарывается в волосы, большой палец другой — замирает на уголке губ.       Открываю глаза, уставившись на Кея, будто в первый раз его вижу, ожидая дальнейших действий. Сердце стучит как бешеное, а я жду и жду.       Черт, Кей… Зачем ты остановился?       Грудь царапает досада и желание большего.       Кей однобоко усмехается. Знает же, чувствует…       Хочу осадить его, сказать что-нибудь или просто притянуть к себе и поцеловать. Чтобы жар по венам и громкие стоны. Чтобы до охрипшего голоса и закусанных губ. Чтобы унять голод, поселившийся уже давно.       Но язык не слушается, а губы лишь едва приоткрываются, предлагая делать с ними все, что Стоуну заблагорассудится. Я подскажу, если с фантазией совсем туго.       Палец мягко скользит сначала по нижней губе, цепляя влагу и прослеживая каждую полоску, нежно проводит по верхней. Слуха касается протяжный выдох и собственное имя, звучащее низко и до невероятного сексуально:       — Лу…       — Ммм?       — Ты красивая.       — Я все еще не представляю, как ты это выяснил пальцами, но мне понравилось.       — Мне тоже.       Звучит как зеленый свет.       Надоело ходить вокруг да около. Хочу его. Здесь, сейчас и плевать на остальное.       Подаюсь вперёд, касаясь губами его губ. Сразу смело, дразня кончиком языка. Сердце спотыкается, когда Кей мягко отвечает. Поглаживает щеку, чуть наклоняет голову, но поцелуй не углубляет.       Ну нет. Я привыкла идти до конца. Мы оба взрослые — уже можно.       Вжимаюсь в него всём телом. Цепляюсь за плечи — шикарные, черт — и притягиваю еще ближе.       Кей твердой рукой останавливает меня. Отстраняется.       Внутри все кипит, трепещет, дрожит, обтекает густым желанием большего. С ним.       — Подожди, — Палец вновь ложится мне на губы, но на этот раз не изучая, а удерживая. — Остановимся.       Хриплый шепот вибрирует по коже. Спрашиваю в тон ему:       — Почему?       — Лу, ты невероятная. Мне с тобой очень хорошо. И я бы хотел простоять здесь всю ночь, касаться тебя, целовать. Но нам обоим надо выспаться.       — Я сама решаю, что мне надо, — практически рычу, растерянная образовавшейся дистанцией.       — Не хотел тебя задеть. — Он прислоняется лбом к моему. — Я знаю, чего ты хочешь. И поверь — меня тоже тянет к тебе.       — Но…       — Но просто секс меня не интересует. Я хочу, чтобы ты сначала подумала, надо ли оно тебе. Со мной.       Ни разумных мыслей, ни связных предложений. Пустота и хаос эмоций. Я всегда знаю, чего хочу. А сейчас… Ничерта не понимаю. Отшил или не совсем? Что все это значит?       Свалился на мою голову. Так не бывает…       В полной прострации собираюсь и на автопилоте добираюсь домой. Ни на душ, ни на переодевание меня не хватает. Даже моргать устаю. Закрываю глаза, свалившись на кровать. Носком одной ноги стаскиваю ботинок другой и наоборот. А потом забвение.       Что ж все так сложно? Да пошло оно на хрен! И тебе, Кей, приятного пути той же дорогой…