Чтобы увидеть звезду, нужно открыть глаза

Минхо чувствовал себя… странно. Двояко. Одна и та же вещь, одно и то же ощущение — тёплая, нет, даже скорее горячая тяжесть, давление на него всем весом, невозможность шевельнуться, оказать хоть какое-то сопротивление — вызывало у него одновременно две совершенно противоречивых реакции. С одной стороны, наверное, чисто инстинктивно хотелось поддаться, покориться, запрокинуть голову и подставить альфе шею, или более того, уткнуться в его шею самому, укусить снова… С другой же — отчаянно хотелось сбежать. Пугало всё: и этот плен, и совершенно тёмные, шальные глаза напротив, и собственная же реакция, тянущая Минхо сделать какую-то наисовершеннейшую дичь. Ещё больше пугало подозрение, что он собственными же руками променял одного сумасшедшего альфу на другого и прогадал: вместо одного психа получил психа ещё большего. В конце концов Уджин в основном просто пугал; сбежать же от Гониля бы уже точно не вышло. Никак. Не тогда, когда Минхо одновременно и ощущал себя в клетке — до дрожи, почти до паники, — и тут же его отчаянно тянуло прижаться ещё ближе, ответить на силу силой. Мгновения тянулись, словно тянучка, длинные, почему-то мучительно-сладкие, как запах Гониля, который как будто бы остался на губах после того, как Минхо касался его железы. Не удержавшись, Минхо проверил — облизался под этим слишком пристальным взглядом, и действительно: на языке тут же взорвался яркий, многогранный вкус. За остротой и свежестью озона Минхо разбирал и сладость, и, пожалуй, горечь, и нечто знакомо-терпкое, слишком знакомое тоже… Только когда Гониль, резко вздрогнув всем телом, изменился в лице и торопливо сдвинулся назад, выпуская Минхо, тот сумел опознать запах. Чёрный чай, это был его собственный чёрный чай — знак укуса. Если бы Минхо дал себя укусить в ответ, он бы сейчас тоже пах грозой напропалую. И ни один альфа бы — исключая, наверное, Чана — и близко не подошёл больше. Ну только по делу если. Ошарашенный догадкой Минхо не сразу вообще обратил внимание на выражение лица Гониля. Только когда тот шевельнулся и попытался отползти ещё дальше, к самому концу кровати, до Минхо в принципе дошло, что что-то не так. Вот какой страх накатывал на него рядом с Уджином, вот точно такой же страх всем собой выражал сейчас Гониль. Словно они все поменялись ролями и это Минхо на него напал, напугал чуть ли не до смерти, принудил к чему-то… Хотя, если взглянуть на ситуацию с другой стороны, то и напал, и принудил, мысленно фыркнул Минхо и выпрямился, внимательно уставился на Гониля во все глаза, пытаясь понять, что случилось. Испуганный взгляд, дрожащие ресницы, сжатые губы, пальцы, сжавшиеся на бёдрах добела, до отхлынувшей со всех ладоней крови — вот что он видел и совершенно не понимал причин. — …Хён? — Горло неожиданно сдавило, и голос вышел подозрительно тонким. — Гониль моргнул, но как будто бы даже не услышал его, словно пребывал в своём собственном мире паники и испуга, только всё смотрел куда-то и смотрел. Только сдвинувшись, Минхо наконец осознал, куда именно — и непроизвольно прикрыл ладонью собственную железу. Издав невнятный звук, Гониль кивнул и торопливо отвернулся. Айгу, кажется, до Минхо начинало доходить. Не в последнюю очередь благодаря изменившемуся запаху — и своему собственному в том числе. Ушла та непонятная томная сладость, которую он слизывал с губ, сменилась острым, резким и на какую-то долю кислым, словно в чая добавили слишком много лимона. От себя самого у Минхо сводило скулы — но реакция Гониля напрягала настолько, что Минхо всё больше и больше уверялся, что это он сам что-то сделал неправильно. Или, может, наконец перестал ему нравиться, и вот это выражение лица на самом деле было стыдливым? И шея. Гониль смотрел на шею. Захотел укусить под влиянием гормонов, а потом вдруг пришёл в себя и понял, что ему противно? Что он не хочет ухудшать ситуацию, в которой и так оказался без собственного на то желания? Ну хоть в этом свете проблема собственной реакции стала волновать Минхо куда меньше. Ну почувствовал что-то странное, ну подумаешь, какая разница — если всё уже кончилось и, вероятно, больше никогда не повторится? Хотя было приятно, правда. На какую-то часть. И остро, и опасно, и вот этого бы Минхо очень бы хотел избежать в следующий раз… если бы тот наступил. Пальцы разжались, выпустили простынь, и под пристальным вниманием Минхо Гониль растёр лицо. — Хён? — в этот раз Минхо держался уже куда увереннее. Ему всё ещё требовались ответы… не в последнюю очередь потому, что случай с Джисоном хорошо научил его не тянуть дольше необходимого хотя бы в этом отношении. (Впрочем, выскажи вдруг Гониль агрессию, Минхо бы, вероятно, опять сбежал и попытался замолчать это… по крайней мере, поначалу). Но агрессией и не пахло. Не отвечая, Гониль распрямился и соскользнул с кровати, явно по примеру самого Минхо намереваясь свалить подальше и, возможно, не возвращаться вообще. Или хотя бы увеличить между ними двумя расстояние максимально возможно; может быть это, а может и нет, заставило Минхо в самую последнюю секунду дёрнуться следом и обхватить уже знакомое запястье. Или всему виной послужил страх остаться вновь в одиночку? Или непонимание? — Не уходи, — вырвалось у него почти паническое, настолько не адекватное ситуации, что даже в полумраке на лице обернувшегося Гониля без особого труда легко различалось удивление. — Но… — Гониль потянул на себя руку, пытаясь освободить; какой-нибудь там слабый омежка типа Ёнбокки, может, и выпустил бы, но не Минхо. Пальцы Минхо в этот момент только пилой распилить можно было бы, он гарантировал. — Но, Минхо-я, я не… — Что «ты»? — надавил Минхо и с силой потянул его обратно. Здесь и сейчас, когда он сам уже управлял ситуацией, точно только он сам, потому что Гониль послушно опустился обратно на край кровати без дальнейших споров, Минхо чувствовал, что терзавший его страх уходит. Гониль — альфа — подчинялся его командам и ни на йоту не пах раздражением. Только, может быть, грустью? Страхом? — Я перешёл границы. — Уже явно просто смирившись, Гониль словно признание на допросе диктовал — настолько чётко он демонстрировал, что знает, в чём его ошибка, что он раскаивается в своих действиях и что в будущем предпримет всё, чтобы даже малейший риск этой ошибки больше не повторился. — Принимать решение о том, что будет дальше, здесь должен именно ты, Минхо-я. Не я. Я чуть было не забыл об этом и позволил себе увлечься, и чуть бы не укусил тебя в ответ снова. И я… Я напугал тебя, я чувствовал… чувствую это по запаху. Отпусти меня, Минхо-я, лучше мне всё же остаться на другой кровати. Кое-что в этих рассуждениях не сходилось вот как минимум на чистой логике — и то ли этой логикой и руководствуясь, то ли упрямым, неизвестно откуда взявшимся желанием не отпускать, Минхо упрямо возразил: — И как я буду принимать решение, если ты будешь на другой кровати? Нет, ладно, не отпускать он хотел попросту потому, что это был его альфа. Минхо его сам себе выбрал и укусил. Добыл, можно сказать. И свыкся за этот день уже, что угадал с выбором, даже с учётом того, что выбора у него почти, считай, и не было. Принял, что ему нравится вечное присутствие альфы рядом, его тёплые, надёжные прикосновения, его забота и беспокойство, его внимание — и потому совершенно не хотел от всего этого отказываться после одного-единственного инцидента. Вдобавок эти щеки вызывали в Минхо что-то такое же трудноопределимое, что вызывал и Джисон, из-за чего Минхо всё ещё не мог смириться и отпустить всю эту ситуацию окончательно. Только Гониль шёл в комплекте с этим ощущением безопасности, а Джисон — нет. Брови Гониля взлетели куда-то к линии роста волос, скрываясь за чёлкой. — В смысле? — Кажется, тот думал, что ослышался. Что Минхо над ним пошутить решил. — Как я буду принимать решение, если ты — где-то там? — повторил Минхо и упрямо потянул его ближе. Слова про «укусить снова» он не пропустил мимо ушей, как могло бы показаться. Хуже того: в голову Минхо закралось подозрение, что именно эти слова и послужили причиной для такой неожиданной с его собственной стороны попытки сблизиться. Если, только почувствовав даже такое неясное, смешанное неудобство Минхо, Гониль уже отреагировал вот так сильно, так бурно, то риск, что в будущем тот перейдёт хоть какие-то ещё границы в принципе своём, казался Минхо минимальным. Какое же именно решение он собирался принять вот так, вблизи, он пока даже не задумывался. Просто потакал себе, инстинктивному собственнику, и всё. Гониль глубоко вздохнул. — Вот он я, тут, хорошо, — смиренно кивнул он. — Что дальше, Минхо-я? — Дальше… — Минхо поколебался мгновение и потянулся к одеялу. — Иди сюда обратно. Во-первых, ему было холодно. Во-вторых, всё остальное. В-третьих, весь день они держались рядом, и Гониль в какой-то момент объяснял ему, что дело в тяге к собственному… к укусившему его омеге, что гормоны требуют от него охранять, защищать, заботиться, просто быть рядом — настолько сильно требуют, что для сопротивления этому понадобится немалое количество усилий, которые бы тот предпочёл не прикладывать просто так. В каком-то смысле, на какую-то часть, вероятно, Минхо тянуло к нему по этой же причине. В остальном же — он просто вдруг сейчас представил себе эту пустоту в груди Гониля, и всё. В конце концов, омеги об альфах инстинктивно заботились не меньше, чем альфы об омегах. — Ты не боишься? — нахмурился Гониль. Догадываясь, что именно тот имеет в виду, Минхо пожал плечами. — Ты не Уджин, — с лёгкостью признал он, отвечая именно на подразумеваемый вопрос вместо прозвучавшего вслух. — Уджин тебя не пытался укусить. — Гониль оказался крепким орешком, на которого такие простые аргументы не действовали и он находил в ответ свои собственные. Как минимум продолжал приравнивать себя к этому ублюдку, приравнивать непроизвольные желания к поступкам. Оправдывать его за счёт себя. — Ну так и я укусил не Уджина, — смешливо фыркнув, Минхо уставился на него и наклонил голову набок. Словно кто за язык его тянул, сдержаться просто не то что не получилось — Минхо даже не попытался: — Что, боишься — ещё раз укушу? Гониль сделал большие глаза, явственно давя непроизвольный смешок — но Минхо даже сквозь полумрак видел морщинки-лучики, собравшиеся у уголков глаз, видел, как уголки губ будто сами собой поползли в стороны. Но сработало: перехватив одеяло, Гониль расправил его, укрывая Минхо, и аккуратно, на самом краю, устроился рядом. Слишком аккуратно. Минхо даже тепла его тела не чувствовал, и ему это тоже не нравилось. Самому было смешно: и когда на него давили, не нравилось, и когда не трогали, тоже. — Хён-а, — позвал он, переходя совсем уж границу вежливости чуть ли не на панибратский, игривый тон. — Мне холодно. — Принести ещё одеяло? — Гониль сдвинул брови. На мгновение Минхо захотелось согласиться — просто из любопытства, чтобы посмотреть, где его тот будет искать, но он всё же пересилил себя. — Мне стоит тебя связать и сделать всё самому, — наморщил он нос. — Какое одеяло, хён? Двигайся ближе, не делай вид, что тебе этого тоже не хочется! — Тогда верёвку? — услужливо предложил тот с совершенно серьёзным лицом, и в этот момент Минхо наконец осознал, что над ним издеваются. Ну. По-доброму. Не обидно. Но возмущение всё равно на миг взяло верх. С громким, яростным вздохом Минхо ткнул Гониля обоими кулаками — в грудь и под рёбра, не прикладывая силы, потому что не желал ранить, так, слегка, словно щекотал. И тут же оказался в плену — со смехом Гониль перехватил его руки за запястья, насильно отвёл их от себя. — Я тебе сейчас покажу верёвку! — возмутился Минхо. Одно движение — опыт дал о себе знать, в конце концов не только Ёнбокки здесь боевыми искусствами занимался — и он выкрутился из хватки, перехватил запястья Гониля и крепко сжал их. Не давая тому шевельнуться, торопливо перекинув через него ногу, Минхо навалился всем весом. В планах было достать до пола, опереться на него и воспользоваться этим как преимуществом — но не удалось. Воспользовавшись его миллисекундной заминкой, Гониль потянул его ближе, попытался приобнять, и руки Минхо, словно у самого послушного в мире омеги, тут же двинулись следом. Сами собой, честное слово, он мозгами даже мгновения подумать не успел, как оказался в совершенно непривычной, слишком откровенной позе. Оседлав бедра Гониля, заведя руки за спину, Минхо жался к нему пахом и чуть ли не тёрся, словно кошка в течку — а краснел, словно помидор, при этом почему-то именно Гониль. Хотя именно он одной-единственной рукой с лёгкостью удерживал разом оба запястья Минхо, но, казалось, сам об этом уже даже не помнил. В воздухе снова разлилась сладкая свежесть, словно кто-то окно у кондитерки после грозы нараспашку открыл. Чувствуя, как чешутся зубы, Минхо вновь торопливо облизался. В любой другой ситуации он уже бы паниковал вновь — но не теперь, не пока чувствовал этот запах. Не нервничалось ему вообще под этим капельку изумлённым и совершенно точно восхищённым взглядом, и всё. Только, словно спьяну, хотелось продолжать и дальше, хотя Минхо понятия не имел, как именно, куда и почему. — Минхо-я, — Гониль, будто в зеркало глядя, торопливо пробежался языком по пересохшим губам. — Ты уверен?.. Ещё бы Минхо знал, о чём тот спрашивает. Нет, то есть о сексе Минхо знал, разумеется, причём в подробностях, пробовал кое-что кое с кем, но… не нравилось. Правда, тогда он не ощущал вообще ничего похожего на то, что испытывал сейчас, вовсе без секса. Никакого предвкушения, никакого азарта охотника, никакой… свободы. Руки Минхо вырвал из хватки с лёгкостью и тут же придавил обратно к кровати начавшего было приподниматься Гониля. — Нет уж, — довольно хмыкнул он. — Лежи… …и тот послушался! Сердце Минхо пело от ощущения собственной власти над кем-то сильным, кем-то надёжным, кто повиновался ему, неважно, по какой причине, но слушал и слышал его приказы! При желании Гонилю потребовалось бы совсем немного усилий, чтобы подчинить Минхо себе разом и с гарантией, всего лишь небольшая феромонная атака, чтобы заставить его сойти с ума в самом плохом во всех возможных смыслах этого слова. Но всё вокруг казалось пропитанным сладостью, и Минхо знал, видел — происходящее Гонилю нравилось не меньше, чем ему самому! Если он мог судить — а он мог, он судил по пламенеющим щекам, по смущённому и одновременно радостному взгляду, по отсутствию хоть какого-либо намёка на недовольство и только лишь восторженному ожиданию его следующего действа — Гонилю нравилось! Ещё бы, правда, Минхо знал, что делать дальше. Всё, что требовали от него инстинкты — заполучить под свой контроль альфу — он выполнил, и всё. Прямо как в меме: так далеко он ещё ни разу не заходил. Не в сексе, само собой. В определении динамики власти. В этой самой власти. Чувствуя, как начинает «ломаться» сам, терять не запал, но настрой, тоже краснеть, Минхо не решился уже очевидно доигрывать роль. Со вздохом убрав руку, он отвёл глаза и попытался привстать. Если бы он сейчас вернулся на своё место и попытался заснуть — Гониль бы не понял, да? Ничего другого, как ни странно, Минхо не хотелось. Несмотря на запахи вокруг, несмотря на подрагивавшие от какого-то неуместного волнения руки, несмотря ни на что. Мгновение назад он чувствовал себя в безопасности, почти… возбуждённым — не с точки зрения секса, а психологически, как синоним «гиперактивности», — и вдруг всё кончилось. Нет, опаснее не стало, но обычные люди на этом моменте, видимо, должны были хотеть начать трахаться. Минхо — не хотел. Даже держа в руках штурвал, управляя ситуацией, он ощущал, что чего-то ему не хватает в полной мере для того, чтобы быть таким, каким, вероятно, хотел видеть его Джисон, когда пытался поцеловать. Вероятно, Джисон хотел ответной искры — а искра в Минхо или гасла слишком быстро, как сейчас, либо не загоралась вовсе. Постоянно забывая, что точно так же очевиден Гонилю, как очевиден тот для него, Минхо даже не понял, что его раньше выдало — выражение лица или запах. Но секундой спустя, не давая ему встать, на бедра легли сильные ладони и настойчиво сжались. — Минхо-я? Посмотри на меня. Несколько долгих мгновений Гониль очень внимательно вглядывался в него, а потом дёрнул уголком губ: — Хватит на сегодня, да? Учитывая, что это даже не звучало как вопрос, несмотря на интонацию, а исключительно констатацией факта, Минхо даже не подумал напрягаться дальше. Наоборот, охватившее его облегчение он бы не сумел описать никакими словами — не придётся давить из себя вынужденное, не придётся притворяться, не ожидать каждую секунду конфликта, как с Джисоном, — Минхо только, наверное, этим облегчением и мог объяснить свои дальнейшие действия. Облегчением и, возможно, приступом такой яркой благодарности и восхищения тем, кто вдруг опять понял его с полуслова, полувздоха, что сдержаться оказалось попросту невозможно. Джисон, в точно такой же ситуации, когда Минхо соляным столпом стоял вплотную и таращился на него, ощущая, как замирает всё внутри, как набатом сердце выбивает короткое «не хочу», подразумевая в первую очередь секс, а во вторую — этот жадный взгляд и мокрые губы, тогда просто разозлился. Обиделся. Расстроился и атаковал первым, зло выплюнул что-то до невозможности обидное, на что Минхо пришлось оправдываться тем, что ему в принципе не нравится секс, что он хотел бы быть рядом, но без этого, что ему очень нравится Джинсон, но… Под «этим» Минхо подразумевал тогда то животное желание, написанное на лице Джисона. Не желая иметь с этим ничего общего, он совершенно не понимал, как это объяснить словами, внятно, как передать, что никогда в жизни не возбуждался просто так, без дополнительных стимулов в виде дрочки, из-за внешнего вида, запаха… поцелуев. В то время ему казалось, что все беты такие же — но Джисон доказал, что Минхо ошибся. Позже Чанбин подтвердил, в сомнении пожав плечами и поделившись, что сам никогда подобных проблем не испытывал. «Может быть, к врачу, хён?..» — осторожно предложил тогда Чанбин. Впрямую Минхо, конечно, нахер его не послал, но близок к этому был сильно. Вот уж чего-чего, а того, что с ним что-то не так, он не чувствовал — тогда, по крайней мере. Да и сейчас тоже, его не устраивала исключительно собственная омежность как факт, а не как физиологическое проявление второго пола. Так вот тогда Джисон Минхо не понял, ответил агрессией, злостью, обвинениями в обмане и явным недоверием всем попыткам Минхо объясниться. Сейчас же Гониль улыбался ему спокойно, светло, принимая решение Минхо без единого вопроса, без капли сомнений. Даже переспросил, верно ли понял — и на еле заметный кивок Минхо только вновь улыбнулся. — Конечно, Минхо-я, — согласился он. Погладил Минхо по бедру, помедлил, будто собираясь ещё что-то сказать — и Минхо не дождался. Не сумел. На волне облегчения, наклонившись, он прижался своими губами к этой улыбке, весь — сплошная эмоция, желая разделить эту эмоцию с Гонилем, Минхо только мгновение спустя понял, что именно сделал. Торопливо и испуганно выпрямившись, он замер сусликом, ждущим того самого единственного бампера, и в глазах у него, наверное, читался откровенный ужас. Сердце билось так сильно, что Минхо казалось, будто оно вот-вот вырвется из груди. И так медленно, словно кто-то включил замедленное воспроизведение, заставляя Минхо жить и думать точно так же слишком медленно, чтобы хоть что-то предпринять. Удар. Другой. Третий.